Смех Абдуллы

Хаджимурад проснулся от боли, разлившейся по всему телу. Парень с трудом начал припоминать, что с ним вчера произошло. Открыв глаза, огляделся по сторонам. Над ним нависали ветви высоких деревьев. Невдалеке возвышались скалы, освещённые поднимавшимся солнцем. Хаджимурад попытался встать, но руки его были крепко связаны за спиной… Помнится, он был ночью сильно избит и сейчас каждое движение причиняло парню неимоверную боль…

Хаджимурад стал подробнее вспоминать, как всё случилось. Он стоял поодаль от привязанных лошадей, ожидая горбоносого с разведки. А тот пронёсся мимо него, кажется, с какой‑то женщиной… И тут же в темноте два человека схватили Хаджимурада за руки. Он бы вырвался, но к ним подоспели другие, сбили парня с ног. Ещё помнит, что громко позвал горбоносого на помощь… «Почему же тот не отозвался и не бросился мне на выручку, – удивлялся он, – ведь если бы он вовремя кинулся мне на помощь, мы бы с ними могли справиться. Может он предал меня? А, возможно, его тоже схватили?..»

Хаджимурад поёживался от горной утренней прохлады. «И весна подходит к концу, – подумал он невесело, – а утра здесь холодноватые, аж дрожь пробирает, не то, что там у нас в песках…» Хаджимурад тяжко вздохнул. «Куда же это меня забросило?» – раздумывал парень.

Уже совсем рассвело. Почти рядом с ним, свернувшись калачиком, спали три мальчика. Тут же неторопливо расхаживал караульный. Невдалеке паслись лошади. Он вспомнил своего серого скакуна. Негромко сказал: «тубше, тубше». Стражник не обратил никакого внимания на его оклик. А Хаджимурад понял, что серого коня поблизости нет, иначе он или подбежал бы, или, если привязан, дал бы о себе знать знакомым Хаджимураду храпом. Возможно, он где‑то подальше пасётся, и парень оглушительно свистнул: «Если он недалеко, то услышит мой свист и в ответ заржёт», – подумал Хаджимурад. Но от этого сильного свиста лишь вздрогнул караульный, подбежал к связанному парню, что‑то пролепетал на непонятном языке. Хаджимурад не обратил внимания на суетню караульного. Проснулись и мальчуганы, испуганно протирая глаза.

– Замёрзли? – спросил он их и, не дожидаясь ответа, сказал: – Ложитесь поближе друг к другу и досыпайте.

Они легли снова, но заснуть уже не могли. Их, видимо, тоже одолевали какие‑то тяжкие мысли. Они, понятно, оказались здесь не по доброй воли. И словно в доказательство этого один из них заплакал, растирая по щекам слёзы.

Хаджимурад стал успокаивать парня:

– Да перестань же ты, дружище, лить слёзы, ими ведь делу не поможешь… – Чтобы как‑то отвлечь паренька, спросил: – Как тебя зовут?

– Сейиткули, – ответил мальчик, переставая плакать.

– Хорошее у тебя имя, – заметил Хаджимурад. – У тебя родители есть? Чем ты занимался в селе?

– У меня есть мама, старший брат, маленькие сёстры. А в селе я пас верблюдов…

Они заметили подходившего к ним сербаза и умолкли. Сербаз сунул ребятам в руки по лепёшке. У мальчишек лишь на ногах были оковы. Взяв хлеб, они вопросительно посмотрели на Хаджимурада. Он понял их взгляды и благодарно улыбнулся детям:

– Ешьте, это вам принесли.

Хаджимурада сербаз увёл с собой. Пришлось долго идти вдоль ручейка, струившегося в зарослях ежевики, Дошли до того места, где ежевика на обоих берегах была вырублена. Сербаз указал рукой на противоположный берег речушки. Сам он стал перепрыгивать с камня на камень, а Хаджимураду пришлось брести по ледяной воде. На другом берегу пошли тоже вдоль ручья. Вскоре до слуха Хаджимурада донеслись громкие выкрики на незнакомом языке. А затем показались и люди, которых, видимо, предводитель учил бросать нож. Заметив Хаджимурада, они прекратили своё занятие и уставились на пленника. Хаджимурад остановился, глядя на приближающегося к нему сухощавого, подтянутого незнакомца. За поясом у него торчали две какие‑то железные штучки, похожие на совсем укороченные ружья. Из обыкновенного длинноствольного ружья Хаджимурад даже стрелял, но подобное видел впервые.

Незнакомец подошёл к пленнику и стал в свою очередь молча и внимательно его разглядывать. Хаджимураду не раз приходилось лицом к лицу встречаться с врагом. В этом же человеке угадывался одновременно и очень храбрый, и очень жестокий человек. Это был сам Абдулла‑сердар. Он подошёл к пленнику и снял с его пояса нож из дамасской стали с белой рукоятью. Укоризненно посмотрел на конвоира, который не сделал этого раньше. Отобранный у пленника нож он сунул себе за пояс. А затем из ножен вынул свою кривую саблю и стал проверять её лезвие. Поднёс лезвие к пряди чёрных волос, торчавших у пленника из‑под папахи, и волосы мигом оказались на земле, Абдулла сунул саблю в ножны и что‑то приказал своему сербазу. Тот подскочил к Хаджимураду, развязал ему руки, снял с ног цепи.

Хаджимурад начал разминать пальцы рук, затем стал подтягиваться и приседать. Потом разулся и отжал портянки, намоченные при переходе через ручей. Развесил их на кустах. Было уже жарковато и Хаджимурад снял с себя чекмень из домотканой верблюжьей шерсти, положил на него свою папаху. После этого подошёл к ручью, умылся, а затем лёг на живот и вдоволь напился холодной горной воды.

Абдулла‑серкерде с любопытством наблюдал за действиями пленника. «Интересно ведёт себя этот юноша, неужели он не понимает, что попал к нам в плен, что вскоре будет продан в рабство». Абдулла улыбнулся. Сделав несколько шагов, сел на расстеленный для него коврик.

Хаджимурад подошёл к нему, остановился совсем близко, но смутился, не зная как обратиться. И вдруг решился.

– Хан‑ага, – решительно сказал он.

Абдулла ответил тоже по‑туркменски, правда, с курдским акцентом:

– Слушаю тебя…

– Хан‑ага, Довлетяр‑бек выкупил у вас за сорок туменов одну маленькую девочку…

Абдулла перебил пленника:

– Довлетяр‑бек выкупил эту девочку не за сорок, а за двадцать туменов.

Хаджимурад изумился:

– Как же так? Я ведь принёс ему для этого сорок один тумен!..

Абдулла‑серкерде укоризненно покачал головой:

– Я вот со своими сербазами, головой рискуй, воюю, угоняю в плен из чужих краёв девушек и парней, с боями отбираю скот, а этот ваш бек без боёв и риска, сидя на месте, больше нас зарабатывает, ай, как нехорошо!.. – то ли искренне, то ли нарочито осуждал Довлетяра Абдулла…

Но там была ещё одна девушка… – напомнил парень.

– Да, помню, была у нас и её старшая сестра. Но слуга бека выкупил на следующий день и её за двадцать туменов. Наверно, бек и на ней заработал как следует. Кроме того, он и тебя мне продал за сорок туменов…

Хаджимурад растерялся от такого сообщения, недоверчиво покосился на Абдуллу.

– Нет, что вы, бек не продавал меня. Меня просто застали врасплох охранники крепости недалеко от неё, вод деревьями…

Абдулла громко засмеялся!

– К тем деревьям привёл тебя Мамед, о чём нас известили заранее. И мои люди сидели в засаде. В то время, как они тебя связывали. Мамед уводил девушку.

Парень тяжело вздохнул, поняв, что его Довлетяр со слугою Мамедом просто предали.

– Хан‑ага, вы известный, храбрый человек, верните мне на время серого скакуна и саблю из дамасской стали, а ровно через три дня я привезу вам сто туменов, – попросил пленник Абдуллу.

Абдулла рассмеялся.

– Ну и чудак же ты, парень! Да знаешь ли ты, почему я купил тебя? Ведь ты поверг на землю самого, знаменитого моего пальвана. Ты не убил его, но оставил калекой на всю жизнь. И он мне за тебя заплатит столько, сколько я захочу.

Хаджимурад снова приумолк, о чём‑то напряжённо раздумывая:

– Хабип‑пальван, наверно, меня сразу убьёт. А мне, хан‑ага, не хотелось бы умирать до того, как я отомщу моим предателям. Я готов, умереть, но только после отмщения. Я обязательно вернусь через три дня и тогда можешь, хан‑ага, продавать меня. Прошу отпустить на три дня, потому что никак не могу я умереть, не наказав своих врагов за такое подлое предательство. А после мне уже и смерть нипочём…

В это время какой‑то человек подлетел прямо к коврику на взмыленном коне, соскочил с седла и опустился перед Абдуллой на колени;

– Абдулла‑джан, помогите! Туркмены налетели на наше село, угнали немало женщин и девушек, а также, трёх парней. В том числе единственного сына Хабипа‑пальвана. Абдулла‑джан, помогите нам выкупить Джапаркули‑джана! Я вот привёз для выкупа парня, – здоровенный мужчина пододвинул к Абдулле узелок о серебряными монетами.

– Ризакули, поднимитесь! Я сейчас отправлю к Довлетяру‑беку Ремена, возможно, он сумеет выкупить сына Хабипа.

Абдулла тут же послал слугу за Ременом. Ризакули поднялся и расположился на коврике напротив Абдуллы. Он снова стал просить его о помощи. Но Абдулла перебил его:

– Как здоровье Хабипа‑пальвана? Рука заживает?

– Стало немного лучше, боли уменьшились, – ответил собеседник. – Я ездил в Гучанд и привёз оттуда большого табипа. Он дал ему хороших мазей. Но сейчас с пальваном что‑то происходит странное. Он начинает раскаиваться в каких‑то совершённых им грехах, пять раз в день читает намазы. Даже собирается поехать в святые места – в Машед, к Красному имаму, а, может, и к могилам Кербела, кто его знает…

Вернулся слуга с тем, кого именовали Ремевом.

– Реджепкули‑джан, возьмите эти деньги, – указал он взглядом на узелок с монетами, – сейчас же поезжай к Довлетяру‑беку и выкупи у него сына Хабипа Джапаркули и других, – приказал Абдулла. – Сам разберись, сколько людей можно выкупить на эти деньги. Но Джапаркули постарайся в первую очередь выкупить. Ну, конечно, и нам должно немного остаться денег. Понятно?

– Понятно, ага, очень понятно, – подтвердил посыльный.

– Ну, а если понятно, то немедленно отправляйся к Довлетяру.

Всё понял Хаджимурад, о чём говорили собравшиеся. А теперь он поглядывал на человека, прискакавшего к Абдулле за помощью и приходил к убеждению, что это старший брат Хабипа, уж очень он на него походил. А о Ремеве подумал, как об алчном торговце в предателе. Лишь такие люди могут охотно и запросто выполнять подобные щекотливые поручения, ездить с денежными узелками куда угодно и за чем угодно…

Ризакули взглянул на парня, сидевшего в сторонке, в сказал Абдулле:

– Какой симпатичный молодой человек! Вероятно, у туркмен взяли. Что ж, продадите, кто‑нибудь купит, а родители, наверно, плачут, потеряв такого сына, – он сочувственно смотрел на парня, который казался совсем юным без чекменя и папахи.

– Этого парня я купил у Довлетяра‑бека, – ответил Абдулла.

Ризакули пожал плечами и поинтересовался:

– Каким же он важным ремеслом владеет, если пришлось его покупать? Или заработать на нём собираетесь? Да кто же за такого юнца заплатит вам серебром. Вокруг ведь и без него достаточно и умельцев, и бездельников. Ну, если бы просто захватили, тогда ладно, не жалко сбыть и подешевке. А за серебро его никто не купит, – заключил Ризакули.

– Если я тебе скажу, что это за парень, ты сам его купишь за сто туменов, – ехидно подмигнул гостю Абдулла.

Ризакули отмахнулся от предложения хозяина:

– Ну, подумай, Абдулла‑джан, на что нужен раб, да ещё за такие деньги. Я бы лучше за них выкупил племянника. Да и вообще отныне нам рабы ни к чему. Ведь Хабип‑джан собирается ехать на поклон к имамам, вымаливать прощения за грехи…

Абдулла перебил гостя:

– Пусть себе отправляется в святые места. Но этого раба он бы обязательно купил. Не пожалел бы за него отдать и сто золотых туменов, ты не смотри, что он молод, этот парень отважный. Ведь именно он вышел один на один с Хабипом‑пальваном и сразил его. Это – Хаджимурад.

Услышав это ненавистное имя, Ризакули вскочил с места, словно ужаленный скорпионом, выхватил из‑за пояса кинжал и бросился к Хаджимураду.

– Постой, Ризакули, если ты убьёшь моего раба, я потребую заплатить за него не меньше сотни туменов.

Но гость не обратил внимания на это предостережение.

Хаджимурад, видя, что к нему приближается мужчина с обнажённым кинжалом, сжался, как дикая кошка, готовая к прыжку. И прыжок был неожиданным. Парень нагнулся и вытянул руки перед разъярённым врагом. Ризакули этого, казалось, только и нужно было. Он взмахнул кинжалом, чтобы напрочь отсечь руки. Но у Хаджимурада хватило ловкости резко убрать их и кинжал просвистел в воздухе. «Когда он снова взмахнёт кинжалом, и мгновенно прыгну на врага, – решил Хаджимурад. Но у Ризакули был свой план: «Теперь я ему вспорю живот». На этот раз юноша успел и руки убрать, и отскочить в сторону от острия, направленного ему в живот. Лишь левая сторона рубахи оказалась распоротой. Когда точно так же произошло ещё раз, юноша прыгнул влево от обнажённого кинжала. Теперь правая сторона сорочки была задета остриём.

Каждый раз, когда в воздухе сверкала сталь кинжала, сербазы радостно вскрикивали, нетерпеливо ожидая расправы с упрямым парнем. Абдулла тоже при каждом, блеске кинжала ожидал, что у юного смельчака могут вывалиться кишки и вроде бы даже сочувственно, качал головою…

Рассвирепевший Ризакули ещё несколько раз промахнулся и решил действовать по‑другому. «Если это кошка прыгнет в сторону, я стремительно опущу ей кинжал на голову, оставив от неё две кровавые половинки!» – решил он.

Когда Хаджимурад в очередной раз успел отскочить в сторону от выставленного стального острия, Ризакули мгновенно занёс кинжал над его головой, но юноша сумел так схватить его за правую руку, что лезвие кинжала не коснулось головы безоружного парня. Ризакули пытался толкнуть Хаджимурада вправо. А он, намертво вцепившись в руку врага, выворачивал её влево. Оба остервенело выкручивали друг другу руки. Но Хаджимурад оказался и здесь более удачливым. Вот Ризакули немного согнулся, и юноша дал ему подножку, хорошенько тряхнул и опрокинул на спину. Из руки Ризакули выпал кинжал. Парень поднял его.

– Это ведь нечестно, хан‑ага! – сказал он, бросая кинжал к ногам Абдуллы.

Абдулла молча взял в руки кинжал, словно соглашаясь со словами юноши. В это время на середину площадки вышел один из сербазов, обнажая саблю:

– Разрешите, Абдулла‑серкерде, мне расправиться с этим поганым чужестранцем.

– Хорошо. – кивнул Абдулла, и сербаз стал засучивать рукава халата.

Аблулла посмотрел на Хаджимурада и, встретив его злой, укоризненный взгляд, улыбнулся:

– Возьми. – протянул он ему кинжал Ризакули.

Хаджимурад смело пошёл на сербаза. А тот, видя надвигающегося на него ловкого юношу с кинжалом, сначала немного попятился, а затем повернулся и уже без всякого стеснения побежал к своим.

– Педер сухта! – выругал Абдулла сербаза и засмеялся.

Успокоившись, Абдулла подозвал к себе Хаджимурада.

– Если ты перейдёшь ко мне нукером, – мирно сказал он, – я не стану тебя продавать ни Хабипу, ни кому другому, получишь домик, перевезём сюда твоих родных, будешь жить у меня в достатке.

Хаджимурад задумался на миг.

– Значит, сделавшись вашим нукером, я должен буду идти в грабить своих же? – спросил он.

– Нет, нет, – перебил его Абдулла, – я буду брать тебя с собой в другие места.

Хаджимурад отрицательно покачал головой.

– Лучше вы, хан‑ага, разрешите мне съездить туда, – указал он на север, – чтобы повидаться с любимой Джерен, попрощаться с братишками и мамой, а главное, отомстить Довлетяру. Я обязательно вернусь, привезу, как обещал, сто туменов. И после этого можете со мной что угодно делать. Главное, что Довлетяр со слугою получат то, что заслужили за свой подлый обман.

Абдулле понравились слова юного смельчака. Но отпускать он его не стал, хотя и был уверен, что парень выполнит своё обещание, вернётся к нему с деньгами и в срок. Убийство Довлетяра со слугою было ему невыгодно. Да и другое беспокоило Абдуллу. «Если этот сильный и ловкий юноша останется в живых, он в будущем может стать мне врагом, уж лучше я продам его Хабипу‑пальвану. Тот никак не может успокоиться, что остался без руки, а теперь вот ещё и угнали его единственного сына. Он, наверно, очень хорошо заплатит за то, чтобы иметь возможность набить сеном шкуру своего кровного врага».

Абдулла приказал слуге связать Хаджимурада и отвести к остальным пленникам. И уже вслед добавил:

– Да не мори его голодом, не жалей для такого храбреца ни воды, ни хлеба! – и снова непонятная улыбка тронула лицо хана‑ага…