Рабы и рабыни

В Гызганлы с отдалённых пастбищ стали возвращаться скотоводы. Они привозили с собой и шерсть, и шкуры, и масло, и сушёное молоко, именуемое курт. Кое‑кто прихватывал с собой барашка или даже двоих.

Сазак‑сердар вместе с сыновьями тоже вернулись, но мысль о судьбе Мереда и Хаджимурада не давала им покоя. С отгонного пастбища они уехали раньше. А сейчас их нет и в селе. Видно, случилось что‑то неладное.

Сазак увидел рядом с дочерью хорошенькую девочку‑подростка. Поинтересовался у Тыллы, кто она. Удивился, что Мередова Дженнет так выросла. И тут же попросил рассказать, где сейчас её отец и что она знает об участи Хаджимурада. Девушка грустным голосом поведала:

– Меня они выкупили. А на выкуп Джерен у них не хватило денег. Потом Мамед и Хаджимурад поехали, чтобы выкрасть Джерен…

– А кто такой Мамед? – перебил её Сазак, но тут же вспомнил горбоносого слугу Довлетяра, – знаю я его, дальше что.

– К утру Мамед вернулся вместе с Джерен. А Хаджимурада поймали курды и куда‑то увезли с собой, – говорила девочка, прячась за спину Тыллы.

– А разве отец твой не поехал с ними?

– Они папу с собой не взяли.

– Кто не взял? Хаджимурад? – допытывался Сазак, но девочка пожала плечами:

– Не знаю… – она помолчала, что‑то припоминая, – затем бек со своими поехали мстить. И папа с ними поехал, – уже совсем тихо сказала Дженнет.

– Так говорите, старшую дочь чабана выкрали? – спросил старик, – а где она сейчас находится, я бы хотел кое о чём её спросить.

Но слова Тыллы ошеломили отца.

– На Джерен женился сам бек, он, говорит Дженнет, и свадьбу успел сыграть.

Раздумья Сазака прервал возглас, доносившейся в улицы:

– Над Караул‑тёпе вспыхнул огонь.

Сердар торопливо вышел во двор. Там уже стемнело. Рядом с отцом стояли сыновья и ждали его распоряжений. А пламя над Караул‑тёпе не ослабевало.

– На коней! – негромко сказал Сазак.

– На коней! – во весь голос выкрикнул старший сын Сазака Оразгельды.

И вот уже, словно эхо, по всему селу разносилось: «На коней! На коней!» А через несколько минут недалеко от южной стены крепости возле колодца собралось с полсотни всадников.

Одного из своих сыновей вместе с Назаром сердар отправил в Караул‑тёпе – разузнать, что там стража заметила… А сам с остальными остался на месте.

«Абдулла‑серкерде совсем недавно у нас разбойничал, – думал Сазак, – ему вроде бы ещё рано снова появляться в наших местах, неужели какие‑нибудь новые бандиты пытаются совершить налёт?»

Из темноты донёсся стук конских копыт. Люди насторожились. Но это возвращались посланцы. Они доложили Сазаку, что, как выяснилось, это Довлетяр возвращается с аламана.

– Вот каковы у нас дела, ребята… Довлетяр‑бек везёт с аламана рабов и рабынь, а мы всех на ноги подняли, думали, что едет враг, – с горечью заметил сердар. – За такие дела Довлетяра и другом не назовёшь, ведь, наверно, недолго нам придётся ждать ответного набега Абдуллы… Спасибо, ребята, что не мешкая, откликнулись на тревожный клич и мгновенно оказались в сёдлах. Кроме нас некому село охранять, – сказал сердар и отпустил всадников по домам. И сам вместе с сыновьями отправился на отдых…

Сазак и старший сын Оразгельды молча сидели на расстеленной кошме возле кибитки. Оба слышали, как взбудоражило ночное село шумное возвращение Довлетяра. Но скоро собачий лай и конское ржание начали стихать. Тогда отчётливо стал доноситься от стен крепости людской плач. Невмоготу было слушать рыдания какой‑то женщины, всё повторявшей: «Дети мои! Дети мои!»

Сазак тяжело вздохнул. «Разлучённый с любимой плачет семь лет, разлучённый со своим народом будет плакать до конца своих дней…», – произнёс он еле слышно знакомые с детства горькие слова и снова погрузился в тревожные раздумья о происходящем.

Плач женщины был нескончаем и сердар сокрушённо покачал головой: «Наверно, вот так же плачут и наше сельчане, угнанные Абдуллой на чужбину, разлучённые с детьми, друзьями, родиной».

О Хаджимураде как‑то незаметно для самого себя стал рассуждать вслух:

– Такой, если он жив, не плакать, а действовать будет и обязательно где‑то объявится…

Видно Оразгельды тоже в эту минуту думал о Хаджимураде и он горячо подтвердил сказанное отцом:

– Конечно, объявится! Такой джигит не может пропасть!

Отец и сын заметили приближавшегося к ним, видимо, от крепости Довлетяра человека… В темноте трудно разобраться, кто это, но зоркий Оразгельды разглядел:

– Кажется, Меред‑ага…

– Вот и хорошо, – узнал чабана Сазак, – он нам и расскажет обо всём.

Меред поздоровался и молча присел на краешек кошмы.

– Как дела? – строго спросил Сазак. – Я вас из песков отпустил вдвоём с Хаджимурадом. А где же он сейчас?

– Сазак‑ага, во всём том, что случилось, виноват я, – начал было Меред, но сердар тут же прервал его покаяния:

– Да нет же, виноват в случившемся не ты, а тот, кто тебя, доверчивого дурака, так подло обманул. Ну, да ладно, расскажи всё по порядку…

Сазак внимательно выслушал длинный, сбивчивый рассказ Мереда и стал задавать вопросы чабану.

– Бек знал о том, что Хаджимурад победил Хабипа?

– Конечно, знал, – оживился Меред, – я сам ему рассказал, какой молодец наш Хаджимурад, поведал беку и о том, что он является сыном знаменитого Сухана‑батыра…

– Неправильно ты сделал, – перебил чабана сердар, – ничего не надо было рассказывать беку. Этот скверный человек нетерпим к чужой славе! Он завистлив и жаден. Такие люди способны на любую пакость, на самый грязный обман!..

Меред с удивлением посмотрел на сердара, а затем виновато опустил голову.

– Если бы жив был Сухан‑батыр, он бы Довлетяру голову снёс, да и тебе бы, наверно, не поздоровилось! – хмуро заметил Сазак. – А что это ещё за фокус с женитьбой бека на твоей дочери? Как ты мог отдать ему Джерен?!

– Да я её и не отдавал беку, само собой получилось, видно, такова судьба моей дорогой Джерен. Я знал, что они с Хаджимурадом любят друг друга. За него я и собирался выдать дочь. Но вышло всё по другому. Не иначе, как судьба…

– Да перестань ты твердить: судьба, судьба, – сердито оборвал его сердар, – ведь без твоего согласия этот стервец не смог бы твою дочь взять себе в жёны, не так ли?..

– Бек затратил много денег на её выкуп и она сама согласилась стать его женою, – горестно прошептал чабан…

– Вот оно что… – недоверчиво посмотрел на Мереда сердар.

* * *

Наутро всё село знало, что Довлетяр вернулся о аламана и привёз много пленных. У ворот крепости стал собираться народ. Только сторонники Сазака не торопились. Они понимали, что на разбой бека Абдулла ответит тем же и с тревогой вглядывались вдаль… Знал и старый сердар, что им вскоре не избежать ответного набега врага.

Сазак вместе со старшим сыном и Мередом отправились в крепость бека. В неё не пускали никого из сельчан, столпившихся у ворот.

Увидев Сазака со спутниками, толпа расступилась.

– Открой, парень, дверь, – негромко, но твёрдо сказал сердар.

– Сейчас, сейчас… – растерянно пролепетал один из охранников и кинулся к белой кибитке. Но сразу же вернулся, открыл ворота и впустил в крепость Сазака и двух его спутников. Ворота снова были заперты и люди лишь сквозь их просветы могли разглядывать сгрудившихся в дальнем углу пленников бека.

Сазак и его друзья, прежде чем зайти в кибитку бека, последовали к группе пленных. Посмотрев на этих несчастных людей, Сазак с горечью подумал: «Они ничем не отличаются от моих сельчан, сразу видно, что руки их привычны к работе, одежда потрёпанная, а у детей такие же чёрные сверкающие глазки, как и у наших… Наверно, у каждого из них есть отец, мать, братья, сёстры. Они, бедняги, здесь проливают слёзы, я наши сельчане, пленённые Абдуллой, там у них безутешно плачут…»

Несколько маленьких девочек прижались к молодой женщине, как бы ища у неё укрытия и зашиты. Женщина была в шароварах в коротком платье поверх. В её больших чёрных глазах нетрудно было заметить безысходную грусть, Эта грусть стала ещё более понятной сердару, когда он увидел у неё на груди промокшее платье: «Наверно, дома остался грудной ребёнок – с ненавистью к беку подумал. Сазак, – из‑за таких, как он, бессовестных и бессердечных извергов страдает в конечном счёте народ. Наверно, родственники этих несчастных сейчас посылают нам тысячи проклятий. А затем, гляди, и на коней сядут, чтобы в отместку совершить такой же бандитский налёт… Этот стервец порочит всех честных туркмен», – возмущённо посмотрел Сазак в сторону белой кибитки.

К гостям подошёл горбоносый слуга бека. Он сложил руки на груди и немного наклонил голову:

– Сердар‑ага, вас просит к себе в кибитку бек‑ага.

– Сейчас, сейчас, – досадливо отмахнулся сердар.

Сазак заметил среди пленных подростка со связанными за спиной руками. Мальчик злобно поглядывал на Мереда. Он показался сердару сильным и отважным пареньком, только Сазаку было непонятно, почему он с такой ненавистью смотрел на чабана? Но вскоре выяснилось, что этого мальчика по приказанию бека вёз в неволю именно Меред, что он является сыном Хабипа‑пальвана и, видно, силою пошёл в отца. Парень, будучи даже связанным, всю дорогу колотил чабана и дважды чуть было не сбросил его с лошади…

– Тогда получается, что этот юный раб должен принадлежать тебе, Меред, не так ли?

– Да, выходит так, – немного растерянно ответил чабан.

– Значит, ты имеешь право и продать его, и в реке утопить, и что угодно с ним сделать, верно? – сердито спрашивал сердар.

– Может, и верно, – совсем растерялся Меред, не понимая, чего от него хочет Сазак…

Видно, молодой пленник понимал, что говорили, я внимательно и напряжённо прислушивался к словам.

– Если этот парень твой пленник, – заключил сердар, – то сейчас же посади мальчишку на коня и отправь к отцу, а ещё лучше, если ты сам его передашь Хабипу‑пальвану.

Молодой пленник внимательно слушал Сазака. Он вроде бы собирался что‑то сказать, но, видно, передумал и промолчал.

До слуха Довлетяра отчётливо доносился громкий разговор Сазака с Мередом. Бек вышел из кибитки и проследовал к гостям. Остановился возле Сазака и с нарочитой весёлостью кивнул в сторону пленных:

– Видите, как достойно мы отомстили врагу. Чабан Меред вместо Хаджимурада приобрёл себе в сыновья вон какого молодца.

Хотя Сазак и его спутники весьма холодно ответили на приветствие бека, он не прервал своей речи:

– Чабан Меред, ты за этого молодого раба можешь получить не меньше денег, чем тебе пришлось заплатить за младшую дочь.

Сазак видел, как от слов бека изменился в липе юноша, как налились злостью его глаза, окончательно понял, что молодой пленник знает их язык. «Да, мальчишка понимает туркменский язык, возможно, он из племени афшаров или гаджаров, или же из племени кашгайлы… – раздумывал Сазак, – впрочем, это мажет быть и курд или перс…»

Довлетяр то и дело прерывал раздумья Сазака своими хвастливыми сообщениями:

– А потом, Сазак‑сердар, этот юноша не простой пленник, он единственный сын Хабипа‑пальвана. Поскольку они устраивают бесконечные набеги на наши сёла, я тоже разозлился и со своими ребятами совершил налёт на селение самого Хабипа‑пальвана. Как, по‑вашему, правильно я поступил?

Куда как правильно, – злобно бросил ему в ответ Сазак, – ты под видом мести разоряешь чужие сёла, грабишь безвинных людей, привозишь себе рабов, а мы впоследствии страдаем от всего этого. Уверен, что скоро на нас налетит со своей разбойничьей шайкой какой‑нибудь иранский бек вроде Абдуллы, Ты ведь отправился на выручку наших пленных, томящихся в застенках Абдуллы. Для этого надо было воевать, может быть, даже кровь пролить. А какая тебе выгода от того, что ты отбил бы своих земляков, денег бы в твоих карманах не прибавилось. А благодарность людей для таких, как ты – ничего не значит. И если бы ты ездил воевать, освобождать людей, защищать их мирную жизнь, тогда бы ты не был самим собою, – разбойником Довлетяром, а был бы сыном народа, его патриотом и вождём. Из наших рядов нередко выходят люди, достойные называться сынами народа и его защитниками, но такие вот бесчестные люди, как ты, стараются их истреблять, отдавать на растерзание нашим врагам, как это произошло с Хаджимурадом.

– Хаджимурада я не трогал, – выкрикнул растеренно бек.

– Не перебивай меня, Довлетяр, – остановил его сердар, – точно так же, как и ты в его края, Абдулла к нам ринется под кровавым и ложным предлогом «отмщения». Но он не станет нападать на твою крепость, чтобы отбить и вернуть домой людей, угнанных тобою. Он не станет воевать с тобою, потому что ему не нужны эти несчастные пленники. Он нападёт на туркменские сёла и будет грабить бедных сельчан, убивать и забирать в плен наших людей. Из‑за твоих разбойничьих похождений Абдулла не только нам причиняет страдания, но разоряет и многие близлежащие курдские селения. Если бы все люди нашего села знали тебя также, как знаю я, они бы давно с тобой расправились. Но они не ведают, что ты ловкий обманщик, они продолжают думать, что ты их защитник. Но избавь нас аллах от такой защиты?..

– Верно говоришь, что народ видит во мне своего защитника, А ты от ненависти и бессильной злобы постоянно наговариваешь на меня, но люди не верят тебе, они знают, что мы с тобой давно и серьёзно враждуем. Если враг нападает на туркменские селения, то я не могу так, как ты, сидеть сложа руки. Я скачу во след врагу и граблю его дважды. Что это, если не отмщение врагу? Народ видит, как я за него стою. Поэтому он не слушает тебя, – с притворным возмущением ответил бек Сазаку.

Но сердар, указывая на Мереда, добавил:

– Чабан Меред на собственном горьком опыте убедился, как ты под видом мщения врагу совершаешь подлость по отношению к своим односельчанам. Он попросил тебя помочь вернуть ему дочерей. А ты что сделал? Ты одну из них выкупил для того, чтобы тут же, против воли её родни, сделать своей женой. Разве после подобной подлости люди могут обращаться к тебе за помощью? Не могут и не будут.

– Будут, и ещё как будут! – самодовольно ухмыльнулся бек, – разве это не помощь, если, во‑первых, я за него отомстил, а, во‑вторых, вместо Хаджимурада отдал ему сына врага..

Юный пленник внимательно слушал спор этих двух людей и всё злобнее поглядывал на бека и его горбоносого слугу, застывшего в подобострастном поклоне перед хозяином. Меред стоял с опущенной головой и время от времени тяжело вздыхал.

В этом селе никто, кроме Сазака, не смел таким тоном разговаривать с беком. Старший сын Сазака о гордостью смотрел на своего отца.

– Когда раздастся клич «на коней!», ты должен немедленно выйти со своими людьми для защиты села. Враг непременно нападёт на нас, – сурово отчеканил сердар и повернулся к Мереду: – Забирай своего пленника и пошли отсюда.

Меред направился было к юноше, но бек преградил ему дорогу:

– Постой, – забеспокоился Довлетяр, – что ты собираешься делать с ним?

Меред медлил с ответом, не зная, что сказать беку; пришлось вновь вмешаться Сазаку‑сердару:

– Мы заберём этого парня и вернём в родной дом. А Хабипа по‑дружески попросим помочь нам отыскать Хаджимурада. Мы знаем, что Хабип‑пальван мужественный и справедливый человек, он непременно поможет нам.

Бека испугало это решительное намерение сердара, Он стал судорожно думать, на каком бы оснований задержать парня у себя.

– Поскольку я возглавлял этот боевой поход, то в Мередовом пленнике есть и моя доля. Можете заплатить за парня сорок туменов и забрать его, – предложил бек, заведомо зная, что ни у Мереда, ни у Сазака нет таких денег…

– Если бы у Мереда были сорок туменов, то он бы с таким, как ты, бессовестным человеком, не стал связываться, а сам бы поехал и выкупил своих дочерей, – возмутился Сазак. – Тогда отдай Мереду сорок туменов и забирай пленника себе, отдай столько, сколько сам потребовал. – Меред, ты хоть теперь понял, что это за пакостный человек. Пошли домой! – старик со спутниками направились к воротам.

Бек уже во след им крикнул:

– Чабану не полагается сорок туменов, он не возглавлял поход, я ему дам только часть денег, вырученных за раба.

* * *

Сазак молча вернулся домой. Старший сын тоже ни о чём не спрашивал отца, а лишь изредка тяжело вздыхал. И вот он слышит:

– Сынок, обойди всех и пригласи к нам от Карамоджеков Курбана‑аксакала и Амана‑пальвана, от Акбарсов – Ораза‑чапыка и Чакана‑батыра… И вообще пригласи старейшин всех пяти племён, – немного спустя попросил сына сердар. – Можно и к Салиху‑ишану зайти. А ты, Меред, – обратился он к чабану, – зарежь, пожалуйста, одну из моих овец.

Затем он позвал из соседней комнаты дочь:

– Тылла, сходите вместе с Дженнет к тёте, помогите там напечь лепёшек, приготовьте посуду.

Сидя в комнате, Сазак молча обдумывал беседу со старейшинами селения.

Гызганлы было расположено у подножья хребта, чуть позади крепости бека. Поскольку приглашённые люди жили недалеко, они тут же стали сходиться. Каждый, войдя в дом, почтительно приветствовал хозяина и усаживался на кошме или коврике. Видя напряжённую угрюмость сердара, люди понимали, что предстоит серьёзный разговор.

– Я только что вернулся от Довлетяра. Довелось с ним даже поспорить, – Сазак подробно передал собравшимся разговор, который у него состоялся с беком. – Очень подозрительно то, что бедняга Хаджимурад один был пленён врагами. Почему‑то слуга бека избежал плена, и вот ловкий и сильный Хаджимурад попался. Тут что‑то неладно, тут, наверное, очередное грязное дело слуги и его хозяина. Этот горбоносый бековский прихвостень, видно, просто отдал в руки врагов нашего славного парня, а его серого скакуна доставил хозяину. Нет, тут не обошлось без коварного предательства, – убеждённо повторил Сазак‑сердар.

Люди зашевелились, стали тяжело вздыхать, сокрушённо покачивать головами. А кое‑кто сразу же вслух осудил поступок бека и его слуги. Назар со сжатыми кулаками даже вскочил со своего места, но тут же молча опустился на подстилку, вслушиваясь в слова сердара.

– Довлетяр со своими нукерами отправились вроде для того, чтобы освободить Хаджимурада, а вместо него из Ирана привезли юного пленника, сына Хабипа‑пальвана. Сам Хабип‑пальван, как известно, в единоборстве с Хаджимурадом был побеждён нашим юным силачем и он, должно быть, благодарен, что Хаджимурад благородно поступил, не стал убивать побеждённого противника, как это делают почти все. После этого у нас могли бы с иранскими соседями установиться на какое‑то время и более мирные отношения. Но, кажется, бека это не устраивает. Ему нужна вражда между соседями, чтобы на разбоях и грабежах наживаться. По‑моему, для разжигания вражды он и забрал единственного сына Хабипа‑пальвана, Абдулла‑серкерде не упустит этого повода. Нам надо подумать, как организовать защиту своего селения, своих мирных людей от неизбежного налёта врага.

– Значит ты, Сазак‑сердар, считаешь неправильным то, что мы не оставляем безнаказанными налёты врага на наши сёла… – заметил Салих‑ишан, – а по‑моему, если они нас грабят, убивают, угоняют в плен, мы обязаны им отвечать тем же.

– Верно говорит ишан‑ага, – поддержал Салиха сидевший рядом с ним чернобородый человек.

– Прав Салих‑ишан, прав, – послышался ещё чей‑то голос.

Сазак приподнялся с ковра и покачал головой:

– Нет, дорогие аксакалы и пальваны, не приносят пользы бедным людям разбойничьи набеги бека и таких, как он. Ведь смотрите, что получается: Абдулла‑серкерде налетает и грабит не крепость бека, а бедняков. Наш бек тоже разоряет беззащитных иранцев, Вот и сейчас он привёз пленных, продаст их и пополнит свою казну. А какая польза от этого бедняку Ме‑реду или матери Хаджимурада? Решительно никакой! Больше того, подобные вылазки бека обостряют опасность. Вот и выходит, что оба они обогащаются за счёт страданий простого люда, И там, в Иране, и здесь, в Туркмении…

– Сазак верно говорит! – раздалось несколько голосов.

Но Салих‑ишан и другие сторонники Довлетяра не сдавались. Спор затянулся. Всё же в конце концов собравшиеся пришли к общему мнению: надо будет приготовиться к защите села от налёта разбойников Абдуллы. Когда же прозвучит боевой клич, воинов каждого племени возглавит старейшина, а все они вместе встанут под командование Сазака‑сердара. Решено было укрепить Караул‑тёпе, не выходить из села в одиночку, задерживать всех подозрительных.»

Джерен

После отъезда бека на аламан, Джерен стала приходить в себя. Тело ещё продолжало ныть от побоев, но сильнее физической боли её мучили горькие раздумья обо всём том, что произошло с нею в последние дни. За такое короткое время вся жизнь её перевернулась. Ну, зачем ей этот старый противный бек, если она любит другого. Ей и в голову не могло прийти, что она может стать женою этого злого и бесчестного человека! «За что же ты, всевышний, обрёк меня на такие страдания?» – тяжело вздохнула Джерен…

Она забеспокоилась уже тогда, когда её везли из Девичьей крепости. Рядом с нею почему‑то не оказалось ни Хаджимурада, ни отца. Зачем её привезли во двор крепости бека? Но, может, она здесь увидит тех дорогих людей, о которых всё время думала, которых жаждала увидеть? Нет, в здесь все незнакомые, все чужие… Чувствовала: происходит что‑то неладное… И только под утро, когда услышала монотонный голос Салиха‑ишана, поняла, что её выдают замуж, но не за любимого Хаджимурада, а за ненавистного бека… Джерен обхватила голову руками и зарыдала. Ишан что‑то спрашивал у девушки, но она сквозь слёзы ни разобрать его слов не могла, ни ответить что‑либо была совершенно бессильна. И всё же Салих‑ишан сделал своё подлое дело. Бек приказал слугам начать свадебные игры.

Несколько молодых нукеров принесли бека к девушке, чтобы она, согласно свадебному обряду, сняла с него сапоги и развязала кушак. Джерен, продолжая рыдать, ни к сапогам бека, ни к его кушаку даже не прикоснулась. Довлетяр, выпроводив нукеров из комнаты, схватился за плётку. Глаза его налились яростью. Он изо всей силы стеганул девушку по спине, Потом ещё и, ещё, словно раскалённые прутья стали обжигать её тело. Девушка, прикусив до крови губы, старалась не кричать. Когда просвистевшая плеть касалась её тела, Джерен лишь вздрагивала.

А бек всё распалялся от такой стойкой непокорности «новой жены». Бил её всё ожесточённее. Вскоре обессилевшее тело Джерен распласталось на полу и перестало вздрагивать. Она уже не чувствовала никакой боли, только продолжала слышать свист, да и то, еле доносившийся из какой‑то дали… «Ой, он, кажется убил девушку, остановите бека!», – запричитала появившиеся женщины. Несколько нукеров попытали» утихомирить своего хозяина. Но он и их отхлестал и выгнал из кибитки, а плеть швырнул в угол.

Когда на рассвете Джерен пришла в себя, она сначала никак не могла понять, где она и что с нею. Чувствовала только, что всё тело её словно опутано какими‑то горячими, невыносимо болезненными верёвками… Но вот в памяти стали проясняться некоторые детали происшедшего… гнусавый голос Салиха‑ишана, потом нукеры… Теперь, увидев его рядом, Джерен в испуге отшатнулась от спящего Довлетяра, отбросила одеяло и вскочила с постели. Вся одежда её была в пятнах крови. Перепуганная девушка стала пятиться в угол, подальше от этой страшной постели. Тело её ныло от боли, вся она дрожала от какой‑то болезненной лихорадки. Зубы стучали. В самом дальнем углу она, обессилевшая, легла лицом вниз я прикрылась каким‑то подвернувшимся ковриком.

Довлетяр тоже проснулся в с недоумением посмотрел на откинутое одеяло и пустое место рядом с ним. Огляделся по сторонам и в одном из углов просторного помещения увидел её, лежащей на голом полу. Девушка, словно задыхаясь, часто и громко дышала. Бек осторожно подошёл в ней, наклонялся. Рука и щёки Джерен пылали жаром. Довлетяр накинул халат и направился было к старшей жене. Но вспомнил, что она в вторую жену постоянно грызёт, а появившуюся в доме третью, небось, готова будет со свету сжить, и пошёл не к Гульджемал, а к младшей жене Бике.

Вторая жена росла сиротой. Рано стала работать по найму. Но не пропала. А выросла не только работящей, но и красивой девушкой. Бек всё чаще заглядывался на неё. А впоследствии, вопреки брани Гульджемал, взял её себе в жёны. Но поскольку она из бедняков, то оказалась в этом доме не только женой бека, но в прислужницей властной и зловредной Гульджемал.

Бике перенесла Джерен на постель, подложила под голову подушку, укрыла тёплым одеялом. Тело девушки было покрыто багровыми полосами. Вспомнила свои страдания в этом доме. «Ах, бедняжка!», – покачала головой.

– Воды! – простонала Джерен.

Бике поднесла к губам девушки пиалу. Джерен с жадностью припала к ней.

– Папочка, помоги, Хаджимурада поймали враги, они его куда‑то увозят!.. – медленно и тихо заговорила больная.

Бике взяла её горячую руку и стала успокаивать.

– Не волнуйся, милая, всё уладится, завтра поедут и привезут Хаджимурада.

– Завтра поедут? Привезут Хаджимурада? – не открывая глаз, спросила Джерен.

– Да, да, обязательно привезут, – успокаивала Бике, – бек вместе с нукерами на рассвете отправится за ним. Послушай, милая, а кем тебе этот Хаджимурад доводится? – спросила она простодушно.

Джерен уже пришла в себя, лежала с открытыми глазами. Но что она могла ответить на вопрос Бике. Ничего… Джерен тяжело вздохнула и снова закрыла глаза. «Если привезут Хаджимурада, – думала она, я ему всё расскажу, может, он разберётся во всём, простит меня и заберёт отсюда? Или отвернётся, не поверит, что я не виновата?» Эти тяжёлые мысли и во сие не давали ей покоя.

Следующий день она тоже проспала. К еде, приносимой Бике, не прикасалась. Только изредка пила воду, Вечером она попросила Бике проводить её на двор. Проходя мимо колодца, Джерен вдруг остановилась в раздумье. Бике решила, что девушке захотелось свежей колодезной воды. Она схватила ведро и через минуту Джерен сделала несколько глотков прямо из ведра.

А к ночи снова тяжкие раздумья: «Только бы бек благополучно вернулся с Хаджимурадом, мне хотя бы увидеть его…» Это такое важное «только бы…» не давало ей заснуть…

Среди ночи до её слуха донёсся стук копыт, а затем и голоса людей. Вскоре пришла Бике и сообщила, что бек благополучно вернулся, что Хаджимурада ему не удалось разыскать, зато вместо него ом привёз много пленных, а также награбленного добра. Посидела немного возле Джерен и ушла, а девушка вновь горько заплакала..

В кибитке старшей жены бека Гульджемал проходило пиршество в честь удачного похода бека. Все были возбуждены и громко говорили. До слуха Джерен тоже доносились голоса пирующих. Она немного успокоилась и стала внимательно прислушиваться. Говорил почти всё время бек, а нукеры лишь время от времени поддакивали ему. Вот и опять его голос:

– Молодцы, джигиты! Мы своим недругам как следует отомстили, вдвое больше, чем они у нас, и добра награбили, и людей пленили, вдвое больше причинили им вреда. Мой новый тесть Меред тоже хорошо потрудился. Правда, он собирался разыскать Хаджимурада. Но разве плохо, что он привёз вместо него единственного сына Хабипа‑пальвана?..

Джерен была в отчаянии. К горлу подступал какой‑то удушливый ком: «Значит Хаджимурада не привезли… А на что отцу этот привезённый раб?..» И тут же до уха Джерен со двора стали доноситься причитания женщины, скорбящей о разлуке с детьми, плач ребёнка, горевавшего о разлуке с матерью…

Джерен не в силах была выносить эти душераздирающие вопли. Она словно позабыла о собственных болях и бедах: «Наверно, и мои подруги из Эрриккала где‑нибудь вот так же слёзы проливают, вспоминая своих родных и близких… Хаджимурад тоже где‑то в неволе, наверно, думает обо мне… А я вот по чьей‑то злой воле стала женой бека. Уж лучше умереть, чем быть его женою… Я ведь поклялась Хаджимураду, что буду принадлежать ему, или сырой земле…» Джерен решительно встала, набросила на голову новый шёлковый гынач – платок женщины – и вышла во двор.

Осторожно подошла к воротам. Они были заперты, Вернулась и прошлась мимо чёрной кибитки, откуда доносились стоны и плачи. Джерен подошла к самой стене крепости: «Нет, не перелезть, очень уж высока», – подумала она и пошла в противоположную сторону двора.

Остановилась у колодца. Где‑то здесь рядом она видела саксаул. Отойдя в сторонку, наткнулась на него. Взяв одну ветку, поднесла к колодцу и положила поперёк тёмной пропасти. Сняла с головы платок, концы его привязала к середине перекладины, затем сделала новый узел, образовав петлю, просунула в неё голову. «Если живая – с тобой, мёртвая – в земле», – последней искрой промелькнуло в её сознании и под ногами не стало опоры.

* * *

Довлетяр с нукерами почти до утра пировал. Лишь с рассветом он направился к новой молодой жене. На пороге остановился в раздумье: «Неужели снова придётся хлестать её плёткой? Или она всё‑таки образумилась, смирилась? Должно быть уже примирилась со своей участью…» Бек решительно вошёл в кибитку. Но там никого не оказалось. «Куда же она могла подеваться?!», – встревожился он. Кинулся к воротам. Усатый страж сказал, что кроме Мереда никто из крепости не выходил. Бек отправился к Бике и разбудил её.

– Где Джерен?! – заорал Довлетяр.

– Ой, – вмиг проснулась Бике, – а разве её нет в кибитке? Никуда она не могла деться. Вчера её целый день бросало то в жар, то в холод, она, кажется, бредила. Сегодня тоже весь день тихо пролежала и к еде не притронулась.

– Но где же всё‑таки она?!

– Не знаю… – растерялась Бике.

– Вставай, поскорее, поищем! – торопил женщину бек.

И вот уже вдвоём обшарили все углы комнаты, обошли двор – никого. «Но куда же она всё‑таки запропастилась?», – эта мысль не покидала бека. Вот уже и солнце взошло и у ворот снова стали собираться люди, разглядывая пленников.

Вместе со старшим сыном и Мередом снова заявился Сазак с прежней просьбой: выставить несколько вооружённых конников для охраны села. Как не хотелось Довлетяру исполнять это, но пришлось. Провожая гостей, он не выдержал и спросил Мереда:

– Джерен случайно не заходила к вам?

– Нет, не приходила, – ответил Меред, но сдерживаемое и всё‑таки заметное беспокойство Довлетяра насторожило чабана, – нет не приходила, – повторил он, уже с тревогой глядя на бека, – а что? Где она?

«Лучше бы не спрашивал, – с досадой подумал Довлетяр, – потому ведь и спрашиваю, что не знаю, куда делась твоя непутёвая дочь». А вслух с деланым спокойствием махнул рукой:

– Да, я просто так спросил…

Бек приказал никого не впускать в крепость, чтобы не разнесли дурного слуха по селу о пропаже молодой жены… Все родственники бека переполошились от такого недоброго известия. Мужчины и Женщины собрались у дверей белой кибитки. Кое‑кто продолжал расхаживать по двору, заглядывая во все его уголки. Но Джерен нигде не было. Люди начинали приходит» к выводу, что, видимо, молодая жена бека всё‑таки сбежала…

И вдруг от западной стены крепости донёсся пронзительный крик Бике:

– Ой, ой! Какое несчастье!

Перепуганная женщина кинулась от колодца к белой кибитке, а находившиеся там люди ринулись ей навстречу, возбуждённо спрашивая:

– Что? Где?

Бике, боясь даже обернуться, указывала рукой назад:

– Там она, в колодце, несчастная!..

Люди обступили колодец, боязливо поглядывая на девушку.

– Ладно, её уже не воскресишь, – обернулся бек к Дурдулы, – вытащите и принесите её в кибитку.

Стоны и причитания пленников на время смолкли. Они тоже смотрели в сторону колодца. Джерен завернули в белую кошму и понесли к порогу белой кибитки… Довлетяр, даже не взглянув на покойницу, сердито ворчал:

– Все старания оказались напрасными, сколько я денег на неё затратил. Нет, я так этого не оставлю, я потребую у Мереда затраченные на его дочь деньги, – ведь не я же её сунул в петлю. А если чабан не вернёт мне шестьдесят пять туменов, заберу у него младшую дочь. Та ещё красивее. Правда, молода пока. Но ничего, подрастёт…

Date: 2015-10-22; view: 292; Нарушение авторских прав