Хитрость бека

– Я встретился с Абдуллой‑серкерде и передал ему ваш привет, – стал рассказывать Мамед, – ой был очень рад и заметил: «Если беку нужны эти девушки, я ему уступлю их за сорок туменов». Но я сказал, что заберу только одну. Он удивился и добавил, что я могу в долг взять и вторую, если у меня сейчас нет достаточно денег. Я поведал наш замысел: за другой придёт известный вам парень Хаджимурад. Абдулла обрадовался, что может заполучить от нас победителя его лучшего пальвана и пообещал дать за него шестьдесят туменов.

– А вы договорились, как для Хаджимурада устроить ловушку? – спросил бек.

– Всё обговорено, бек‑ага, – утвердительно кивнул головою слуга.

Обсудив свои недобрые дела, Довлетяр позвал Мереда и Хаджимурада.

– Чабан Меред, дела твои плохи…

Меред поднял голову и посмотрел на хмурое лицо хозяина дома, на его отвислые губы, рыжую короткую бородку.

– Знаю, поэтому мы с Хаджимурадом, склонив головы, и переступили порог вашего дома, – тихо ответил чабан.

– Не перебивай меня! – гневно выкрикнул бек. – Ничего не знаешь, так слушай, – всё тем же сердитым голосом продолжил бек. – Абдулла‑серкерде завтра утром отправляется продавать пленниц. Твоя старшая дочь может оказаться то ли на рынке Гучанда, то ли в Мешхеде, точно неизвестно. Ясно только то, что она станет рабыней и век будет слёзы проливать от горя…

Хаджимурад вздрогнул, словно от неожиданного укола, и поднял голову.

– Говорите, завтра утром отправляются? – юноша смело посмотрел в глаза беку.

– Да, завтра утром. И ещё Абдулла заявил, если до утра чабан не выкупит свою дочь, то может с нею распрощаться навсегда.

Бек искоса поглядывал на Хаджимурада и видел, как он меняется в лице, как в глазах его появляются яростные огоньки, а ладони то и дело сжимаются в кулаки. Парень приподнялся:

– Бек‑ага, помогите нам и я буду служить вам так же верно, как мой покойный отец. Если для этого дела нужны верблюды, овцы, мы немедленно пригоним их из песков.

Бек с напускной озабоченностью покачал головой.

– Пока вы доберётесь до песков, пока оттуда пригоните скот, твоя дочь, чабан, и твоя невеста, юноша, может оказаться уже неизвестно где, оставим эти бесплодные разговоры, – так же сердито и грубо ответил бек.

Меред от этих слов растерялся, не знал, что на них ответить, что предложить взамен.

«Слишком долго и внимательно он разглядывал моего коня, – думал Хаджимурад, – да за Джерен я готов отдать не то, что коня, а и жизнь свою. Наверно, бек это чувствует или как‑нибудь выведал о моём отношении к ней, вот и стал несговорчивым».

– Бек‑ага, мы пришли к вам, надеясь на помощь, – говорил взволнованно юноша, – возьмите за это моего коня и коня Мереда‑ага, а если ещё и скот понадобится, мы его вам пригоним тогда, когда вы скажите, но сегодня помогите нам деньгами, чтобы выкупить Джерен! – и в ожидании ответа не сводил с бека тревожного взгляда.

В комнате с минуту стояло напряжённое молчание. Довлетяр не сразу ответил!

– У тебя, парень, отличный конь, туркмены такого коня за деньги не продают, это мы хорошо понимаем, но у нас сейчас, к сожалению, нет наличных денег, – заговорил бек, глядя пристально на Хаджимурада.

Меред недоумённо посмотрел на бека и тут же вновь опустил голову в горьком раздумье: «У бека не то, что серебряных, и золотых денег предостаточно, просто у него какие‑то свои планы… Может, он, хочет, чтобы я ему сказал: «Помоги выручить дочь из плена, а потом можешь забрать её себе»… По всему видно, что у бека вряд ли хорошие намерения…», – пришёл к выводу старик.

Такие же недобрые мысли возникли и у Хаджимурада: «Наверно, бек мечтает о том, чтобы самому завладеть Джерен. Этот горбоносый уже, небось, доложил ему. Он же видел девушку. И видно, недаром в дороге выкрикивал в её адрес: «Вах, вах!..» Нет уж, пока я буду жив, пусть этот старый хитрец на такой исход не рассчитывает!..» – Хаджимурад смело и пристально посмотрел в глаза беку.

– Бек‑ага, что вы думаете по поводу нашей беды, скажите прямо?!

Довлетяр, словно раздумывая вслух, ответил:

– Девушку надо обязательно сегодня до утра забрать. Причём забрать без всяких денег… Гм… – он опустил голову и снова словно бы погрузился, в глубокие раздумья… Но внезапно выпрямил плечи и бросил взгляд на Хаджимурада: – Юноша, согласны ли вы за эту девушку не только не пожалеть своего коня, но, если понадобиться, то и голову сложить?!

Хаджимурад оживился:

– Лишь бы вы дали справедливый и верный совет, что надо сделать. Я готов к тому, чтобы или освободить её или умереть. Конь у меня славный. Если я буду убегать, то обязательно спасусь. А если придётся кого‑то догонять, то тоже обязательно настигну.

– Моё условие такое, – уже не обращая внимания на Мереда, говорил бек, – я помогу тебе выкрасть девушку, а ты мне за это отдашь своего коня, согласен?

– Я же вам сам это предложил, конечно, согласен! – встрепенулся юноша.

А Довлетяр, словно и не слыша возгласа парня, продолжал:

– Мамеда вы хорошо знаете, это храбрейший мой нукер, его я и дам вам в помощники. Вместе вы ночью отправитесь в стан врага – к Девичьей крепости, – уничтожите сторожей и заберёте пленницу. Если всё это удастся – хорошо! А если не удастся и вас схватят или даже убьют, ничего не поделаешь, шли вы действительно на большой риск. Но за то, что я даю вам в помощники Мамеда, при любом исходе вашего дела, серый конь будет считаться моим. Если и вы, и конь останетесь у них в руках, то не знаю, как вас, а коня я сумею освободить. Скажу самому Дарайгезскому хану, мол, серого коня из моей крепости выкрали два налётчика вашего Абдуллы‑серкерде… Хан поверит мне и обязательно вернёт коня. Ну, а самому тебе, юноша, при неудаче придётся надеяться лишь на свою ловкость да аллаха. Понятно? Согласен ты, парень, на такое условие? – глядел в упор на Хаджимурада Довлетяр…

– Я согласен на все ваши условия и сейчас же готов отправиться в крепость.

– Чабан Меред, ты слышал о нашем договоре? Ты тоже с моим условием согласен? – допытывался бек у пастуха.

– Бек‑ага, я никогда не забуду вашей доброты! – Меред перевёл взгляд на младшего товарища. – Хаджимурад‑джан, к сожалению, у меня нет ни сыновей, ни братьев, которые могли бы постоять за честь моей семьи. Единственный близкий родственник Курбанмурад оказался малодостойным человеком, он отвернулся от беды, постигшей моих дочерей. А ты, выходит, мне ближе кровного родственника, если так смело садишься на коня, чтобы помочь мне в несчастье… – Меред расстроился, стал смахивать с ресниц навернувшиеся слёзы. – Отныне, с этой минуты, можешь считать Джерен своей.

Пока Меред пришёл в себя, пока Хаджимурад успокоился, бек и его слуга в наступившей тишине удивлённо переглядывались.

– Меред, ты тоже полностью согласен с нашим условием, значит, все мы должны неукоснительно выполнять взаимные обязательства. Тот же, кто нарушит их, пусть будет наказан самим аллахом. Согласен?

– Тысячу раз согласен, бек‑ага! – с искренней благодарностью ответил чабан, – я тоже поеду с ними, чтобы или вызволить дочь из плена, или погибнуть вместе.

Бек попытался отговорить чабана от столь рискованной затеи:

– Меред, ты уже не юноша, ты будешь для них только обузой. Тебе совсем нечего делать в этом, можно сказать, боевом походе.

И пастух в конце концов решил остаться.

Пообедав, стали собираться в дорогу. Ещё во время обеда слуга то и дело сочувственно поглядывал на Хаджимурада. После обеда он позвал хозяина в соседнюю комнату, чтобы с глазу на глаз поговорить с ним:

– Бек‑ага, я не напрасно расхваливал дочку чабана. Она действительно славная. Но ведь и Хаджимурад неплохой юноша. Они, право, достойны друг друга. Давайте не будем мешать их счастью. Иначе аллах покарает нас. Возьмите джигита себе в нукеры. А разлучать его с любимой не следует. Наоборот, надо бы помочь им соединиться.

Бек словно не слышал слугу.

– Мамед, я видел младшую дочь Мереда, она прекрасна, но чересчур юна. А старшая, говоришь, ещё лучше, – повторил он. И слуга вынужден был подтвердить: верно, она ещё прекраснее!

Бек обрадовался:

– О, когда аллах что‑либо дарует своему рабу, он подносит жертву прямо к его ногам.

Мамед попробовал ещё кое‑что сказать в защиту Хаджимурада:

– Этот парень ведь смелый и ловкий, самого Хабипа сбросил с седла, давайте же возьмём его нукером.

Довлетяр сердито перебил слугу:

– Заткнись! Хорошо, что он пока ещё молод и глуп, а когда повзрослеет и поумнеет, то со своей неукротимой смелостью может стать моим заклятым врагом! Понятно тебе, балбес? Иди и собирайся в путь. Да не вздумай в чём‑то отступить от плана, – пригрозил он слуге.

Хаджимурад уже ожидал его. Надел белую папаху, ладно сидящий чекмень, подпоясался и прицепил к поясу кривую саблю. Мамед глядел на статного юношу и еле заметно покачивал головой. Ему всё‑таки жаль было посылать парня на это рискованное дело. Но ослушаться хозяина он никак не мог.

При заходе солнца всадники находились уже на дороге, ведущей к крепости.

* * *

Ехали при лунном свете и по прежней дороге. Вот уже, кажется, то место, где они останавливались в прошлый раз. Вокруг те же заросли и высокие макушки деревьев. Мамед стал объяснять Хаджимураду, как следует действовать:

– Я опять, как вчера, вскарабкаюсь на скалу, послежу незаметно за стражей, чтобы разобраться, в какое время удобно будет и тебе туда взобраться. Потом мы в подходящий момент набросимся на сторожей и расчистим себе путь в крепость. Но всё надо хорошенько расследовать, во всём разобраться. Поэтому ты меня пока подожди здесь. Я постараюсь побыстрее вернуться.

Хаджимурада удивило то, что Мамед говорил очень уж громко, и, словно кого‑то ожидая, озирался по сторонам…

– Да говори же потише, я не глухой, иначе нас услышат сторожа…

– Ничего, не бойся, джигит, аллах нам поможет! – всё так же громко ответил Мамед.

Хаджимурада начинало беспокоить я злить такое странное поведение спутника:

– Перестань, Мамед, кричать, ведь испортишь всё дело! Может, ты от страха всё это делаешь, так страх надо побеждать не криком, а мужественными делами».

Но Мамед не дослушал его:

– Ладно, я пошёл, жди меня здесь, – и горбоносый скрылся за деревьями.

Хаджимурад, ласково похлопывая коня по холке, думал: «Конечно же, до слёз жалко с тобой разлучаться, но условие есть условие. Зато, если нам будет сопутствовать удача, дорогая Джерен станет не пленницей, а моей любимой женой…»

Вскоре Хаджимурад заметил, что Мамед ведёт о собой какую‑то женщину. При ярком лунном свете не трудно было разглядеть на ней паранджу:

– Мамед, кого ты тащишь и куда? – оторопел Хаджимурад. И тут же почувствовал, как сзади ему скрутили руки. Хаджимурад напряг все силы и только успел освободиться от двух верзил, как им на помощь подоспели ещё трое или четверо.

– Мамед, помоги! Меня схватили! – хрипло выкрикнул он.

Но из чащи вынырнуло ещё несколько человек и один из них зажал ему рот, а затем и руки связали, ноги заковали в железные цепи.

Хаджимурад понял, что Мамед оставил его в беде, а сам удрал. Юноша, как мог, отбивался от врагов. Ко силы были неравные, со всех сторон его стегали плётками. «Подлый горбоносый, видел же, что на меня набросились, но не пришёл на помощь!.. Если бы он с обнажённой саблей кинулся в их гущу, мы бы вдвоём совладали с этими сербазами. Но ведь они так ловко подкрались, что не дали возможности не только обнажить саблю, но и схватиться за нож… Интересно, что это за женщину тащил Мамед?.. Она, кажется, на мой крик пыталась обернуться, видимо, хотела помочь, а этот подлый трус и не подумал спасти меня. Кто же это могла быть?» И в мыслях Хаджимурада промелькнуло смутное предположение: не Джерен ли…

Мамед тем временем с хорошей добычей возвращался к беку. Слуга не мог ослушаться хозяина. Он лишь порою укоризненно качал головой: «Такого парня отдать врагам! Ты уж прости меня аллах! Я это сделал по приказанию бека… У этого безбожника нет никакой совести. Он храбрейшего из парией продал в рабства, а его любимую невесту собирается сделать своей женой, причём, третьей. У него уже полно седин в бороде, может, он скоро и перед аллахом предстанет. Там ему, возможно, воздадут за жестокость к людям».

– Ага, где мой отец и сестра? – оборвала раздумья Мамеда Джерен.

– Отца своего ты скоро увидишь, – услышала она в ответ.

– Куда мы едем? – вновь поинтересовалась сна.

– В крепость бека, – неохотно сказал Мамед.

– В село? – пыталась уточнить девушка.

– Да… – неопределённо ответил он.

– А что это был за человек, которого там, недалеко от крепости, схватила стража?

– Я его не знаю.

– Когда он, крикнул, мне показалось, что это голос Хаджимурада.

– Нет, нет! – с беспокойной торопливостью ответил Мамед.

После этого разговора долго ехали молча. В голову Мамеда забредали различные мысли. Одна из них показалась путнику очень уж заманчивой. «…А что? Оружие у меня в порядке. Деньги за Хаджимурада – в кармане. Есть два быстроногих коня и прекрасная девушка. Удеру от бека в какие‑нибудь дальние места!..»

Мамед не успел в своих мыслях дорисовать эту сказочную картину, как впереди заметил всадников.

– Джерен, закрой лицо платком, чтобы никто тебя не мог узнать. Я тебя избавил от одной беды, не хочу, чтобы другая нагрянула.

Слуга бека от нежданной встречи даже приостановил коней. Из полутьмы послышался повелительный голос хозяина:

– Смелее, смелее подъезжай.

Мамед оторопел:

– Бек‑ага, я выполнил ваше поручение, всё сделал так, как вы велели, – слуга передал Довлетяру поводья серого скакуна и мешочек с деньгами…

– Дурдули! – подозвал бек одного из всадников с продолговатым лицом, – скачи как можно быстрее и Салиху‑ишану, немедленно разбуди его в привези в крепость. А потом сразу же начинай резать овец и готовиться к свадебному пиру.

И главный нукер Довлетяра поскакал вперёд во весь опор. Сам же бек, держа за поводок серую лошадь с желанной для него «поклажей», поехал не торопясь к своей крепости.

Стало светать. Девушка разглядела, что едет на сером коне Хаджимурада. Это её немного успокоило, «Наверно, сам Хаджимурад ожидает её в крепости», Джерен даже повеселела, из‑за паранджи осторожно поглядывала по сторонам и на дорогу. Подумала, что хорошо одетый человек, отдающий распоряжения, кажется, и есть сам бек Довлетяр. И вдруг тревожный холодок закрался в грудь: «Почему среди встречающих нет отца?»

Бек вместе со своими людьми вернулся в крепость уже засветло. Спрыгнув с седла, он помог Джерен и повёл её в свою белую кибитку.

Меред и Дженнет, находившиеся в крепости, пытались из тусклого окна рассмотреть кто приехал. Дженнет разглядела, что Довлетяр вёл за собой в кибитку какую‑то женщину.

– Папа, мне, кажется, они Джерен увели с собою, – испуганно прошептала она.

– Ба, да среди них нет Хаджимурада!.. – встревожился чабан, не обратив внимания на слова дочери.

И тут же выскочил из комнатушки и бросился к Мамеду. А тот, увидев чабана, заорал во всё горло:

– Ой, несчастье нас постигло! Напали курды и схватили Хаджимурада‑джана!

– Где моя дочь, где Хаджимурад? Как это тебе одному удалось вырваться из рук разбойников?.. – перебил его Меред.

– Постой, – успокоил его Мамед, – я тебе расскажу всё по порядку. Мы с ним доехали до крепости, вблизи скалы привязали лошадей. Стали с Хаджимурадом обсуждать план действия. Потом я вскарабкался на скалу, где располагалась крепость. Стараясь не задеть ни камешка, тихо добрался до крепости. Калитку её охраняли двое сторожей. А поблизости расхаживали а кинжалами ещё двое. Я подумал, что охрана усилена из‑за того, что завтра они собираются ехать на рынок. Значит, выкрасть девушку никак не удастся. Нас двое, а их четверо… Силы явно неравные. Что делать? Как быть? У меня было сорок туменов своих денег, да двадцать пять я на всякий случай взял у бека‑ага. И тут я решаю, что нет другого выхода, как выкупить девушку. Отправляюсь в покои Абдуллы‑серкерде, говорю!

– Бек‑ага, у меня есть сорок туменов, отдайте мне за них девушку Джерен. Но Абдулла даже разозлился:

– Хватит, – говорит, – и того, что я одну девушку отдал Довлетяру так дёшево. Эту девушку я не повезу на рынок, а для себя оставлю. Я отдал ему все деньги, которые были при мне – шестьдесять пять туменов – и с трудом уговорил Абдуллу вернуть её домой за эту плату.

Мы с Джерен спустились со скалы и, когда подходили к лошадям, услышали невдалеке хриплый крик. Я усадил Джерен на лошадь, а сам с обнажённой саблей бросился туда, где раздавался приглушённый голос Хаджимурада:

– Мамед! Помоги! Они окружили меня!

Я из темноты разглядел, как двенадцать разбойников окружили Хаджимурада и заковали его в кандалы. Они, видно, почувствовали моё приближение и, оставив его, кинулись мне навстречу с кинжалами я пиками. Я один, понятно, не мог устоять перед двенадцатью хорошо вооружёнными джигитами. Пришлось мне вернуться, сесть на коня и поскорее удрать от злодеев вместе с Джерен.

Меред был человеком доверчивым в принял за правду весь рассказ горбоносого. Старик лишь качал головой и тяжело вздыхал, вспоминая отважного юношу. У чабана не повернулся даже язык спросить: «Не убили ли они Хаджимурада?»

Горбоносый словно угадал его мысли и стал успокаивать старика:

– Думаю, что сербазы не посмеют уничтожить такого храбреца. Наоборот, они будут на все лады расхваливать его как победителя Хабипа‑батыра, чтобы затем подороже продать парня на невольничьем рынке.

В это время из белой кибитки со своими нукерами и Салихом‑ишаном вышел бек. Он остановился возле слуги и сердито спросил:

– Где твоя смелость? Как ты мог оставить своего товарища в стане врага и проявить заботу только о своей шкуре, собачий сын!

– Бек‑ага, вы хорошо знаете, что я не трус, могу пойти на двоих, а то и на троих, но когда на тебя кидаются десять с лишним вооружённых врагов, приходится удирать от них, – ответил Мамед, ни сколько не обижаясь на хозяина.

– Ты опорочил своё имя! Ещё не было случая, чтобы мои славные нукеры оказывались такими трусами! Ай‑яй‑яй! – орал бек.

– Бек‑ага, не во всём же мы потерпели неудачу, – я же сумел выполнить ваше поручение и вернуть из крепости Джерен. Правда, выкрасть её не удалось, драться с врагами за неё не довелось, хотя я к этому в готов был, но всё вышло так, что пришлось расплачиваться за неё серебром. А Хаджимурада враги, видно, выследили и схватили. Что ж тут можно было делать. Возможно, это несчастье и самой его судьбой предначертано. А вот серого коня джигита и сумел привести.

Меред не выдержал:

– Довлетяр‑бек, если Мамед привёз пленницу, то где же она, где моя дочь Джерен? – не сводил он тревожного взгляда с Довлетяра.

Но у бека, видимо, на все возможные вопросы ответы были уже продуманы:

– Чабан Меред, Джерен у меня, будь спокоен, отныне она никогда не будет знать горя и ни в чём не будет испытывать нужды, – бек посмотрел на Салиха‑ишана, а тот перевёл свой взгляд на чабана:

– Да, да, счастливый ты отец, Меред, дочь твоя в хорошие руки попала, очень хорошие, – с нарочитой приподнятостью твердил ишан.

– Как это в хорошие руки попала! В чьи? – изумлённо воскликнул Меред, но бек его перебил:

– Ты же сам при Хаджимураде и при нас говорил, что, если джигит освободит пленницу, то она станет его. Юноше не удалось спасти девушку. Выполнил это я. Значит, согласно твоему же условию, и дочь твоя должна принадлежать мне. А ещё помнишь, Хаджимурад сказал, что спасителю Джерен он отдаст своего коня. Так что теперь на вполне законном основании и конь его становится моим…

Меред совсем растерялся.

– Хаджимурад хороший, отважный парень и я ведь с ним уславливался, – твердил Меред.

– Оставим этот разговор, Хаджимурада нет, – отмахнулся бек.

А ишан, желая угодить, добавил:

– Да и дело уже сделано, брак совершён, я лично только что его произвёл.

– Не спрашивая моего согласия? – удивился чабан, – да разве так можно!

– Для этого вовсе не обязательно твоё согласие, главное, чтобы не противилась девушка, – возразил ишан.

– И моя дочь согласилась? – недоумённо спросил старик.

– Конечно, согласилась, – заверил ишан, – даже об радовалась, узнав, что становится женою самого бека.

Меред до того был ошеломлён этим известием, что снова заговорил о славном джигите:

– Да, Хаджимурад был хорошим, отважным парнем, его любили все, и не верится, что не стало вдруг такого славного и храброго джигита…

У бека же эти слова вызвали лишь ярость:

– Это хорошо, что жители села любили парня, но, к сожалению, теперь он к ним вряд ли вернётся. Придётся ему бедняге всю жизнь на кого‑то гнуть спину в чужих краях…

– Я готов остаться нищим, только бы освободить Хаджимурада, – тихо сказал чабан.

– Меред, нам понятно твоё желание, – ответил Довлетяр, – но если мы захотим освободить парня, нам надо оттачивать сабли, чтобы отомстить врагам, И не только за него одного, а за всех юношей и девушек, пленённых Абдуллой‑серкерде. На священное дело отмщения отправятся мои родственники и нукеры, Они постоят за честь своего народа.

Меред почувствовал себя как, бы виноватым, опустил глаза и тихо произнёс:

– Спасибо! Дай аллах вам долгой жизни!

Вперёд выступил Салих‑ишан:

– Да поможет вам аллах! За такую борьбу и на том и на этом свете аллах вас вознаградит!.. – он откашлялся и на арабском языке стал читать какую‑то молитву. Когда он, воздев руки к небу, произнёс «аминь», все стоявшие рядом повторили то же.

– Сколько я натерпелся от этих кизылбашей, – тихо, словно самому себе, сказал Меред, и затем уже громче: – Когда вы отправитесь в их стан, возьмите и меня с собой, я хоть душу отведу.

– Ты вряд ли знаешь, что такое борьба с этими разбойниками, – заметил главный нукер бека, – ты не выдержишь такой схватки, где, вероятно, придётся и настигать, и удирать, и отбиваться одному от нескольких, и безжалостно сносить вражеские головы. Нет, лучше ты, чабан Меред, оставайся дома и молись за нашу победу.

– Нет, я хочу с вами, – не унимался старик, – я тоже сумею, где надо, обнажить саблю и постоять за свой народ.

В разговор вмешался Довлетяр.

– Мы ведь идём не убивать людей, а брать их а плен. Конечно, если мы попадём в трудное положение, то, возможно, и повоевать нам придётся… А у воинов, отправлявшихся в такие походы, есть свой закон: половину награбленного они должны отдавать мне, своему предводителю.

– Я согласен на все ваши условия, – не вдумываясь в сказанное, выпалил Меред, – если удастся избежать боя, это хорошо, а если придётся вступить в битву, мы и в этом случае не дрогнем.

– Молодец, Меред! Верно говоришь, что если справимся без боя, хорошо, а доведётся воевать, тоже не подкачаем! Значит, и тебе нечего оставаться здесь без дела! Поедешь с нами!

Чабану вспомнились недобрые слова Сазака о Довлетяре: «Он со своими нукерами грабит селы в соседних землях, наживаясь на этом подлом деле. А бея соседнего края, не отставая от Довлетяра, нападает на наши селения и делает то же, – грабит их, угоняет людей в плен. Так ханы и беки ради собственной наживы ссорят народы, делают их врагами. И тяжесть всех этих взаимных мерзких проделок богачей всегда ложится тяжким грузом на плечи бедняков».

– Нет, Сазак здесь неправ, зря он такое говорит о беке! – сам того не замечая, произнёс вслух чабан.

– Ты что‑то, Меред, сказал о Сазаке? – спросил стоявший рядом с пастухом Салих‑ишан.

– Я сказал, что Сазак зря наговаривает на нашего бека.

Бек услышал их разговор:

– Ну и пусть Сазак говорит обо мне, что ему вздумается, как говорится, собака лает, а караван идёт своим путём. Я знаю, что делаю, караю врагов за бандитские налёты на мой народ, мщу им за разорение наших селении…

– Верно говорите, бек, верно, – поддакивал ишан.

Но бек, будто и не слушая ишана, обернулся к Мереду:

– Возьмите Меред свою младшую дочь и поезжайте домой. Когда мы соберёмся в дорогу, дадим знать. – И тут же приказал слуге: – Мамед, сейчас же отвези ему домой овцу и мешок муки!..

Разбой

Жители села Гызганлы издавна раскололись на две группы, всё более враждующие между собою. Во главе одной из них стоял старейшина Сазак‑сердар. Правда, Сазак не был тем сердаром, которые водили своих людей в соседние края на разбой и грабёж. Он был против подобных разорительных походов. Против потому, что эти взаимные набеги, возглавляемые сердарами различных племён и народностей, выгодны были лишь воинственной знати, а бедноте приносили одни несчастье. Сазак же всегда был на стороне трудового люда и, как только мог, отстаивал его интересы. Будучи старейшиной названного села, он оберегал сельчан и от чрезмерных налогов хивинского хана, я от воинственных грабителей иранского шаха. До сих пор он не отдал хану из своего села ни одного парня в нукеры.

Не всякому старому человеку выпадает честь становиться старейшиной. Сазак был коренным жителем Гызганлы и самым почтенным представителем крупнейшего здешнего племени – гамак. Поэтому значительная часть воды, стекавшей нешироким ручейком о горы Губа, по праву принадлежала его многочисленным родственникам. Людям нравилось и то, что Сазам не злоупотреблял этим своим старшинским правом и мог всегда поделиться и водой, и едой с теми, кто в этом нуждался. Сельчане были уверены, что в любой трудной ситуации старик мудро рассудит и справедливо поступит.

Во главе второй группы стоял бек Довлетяр. Он был выходцем из другого племени – таяклылар. Это племя считалось крайне беспокойным. Сам Довлетяр был человеком извращённых нравов. В шумных драках провёл он всю свою юность. Ещё в ту пору с такими же как сам бездельниками нередко совершал вылазка в чужие края. В общем рос недобрым и несправедливым. Отец его считался неуживчивым человеком, не доверял никому, да ещё и постоянно страдал от различных болезней. Может быть, по этой последней причине отец Довлетяра был очень уж переборчив в еде. И люди в шутку прозвали его «бек». Поскольку у них в роду не было ни у кого этого звания, старим даже сердился на шутников. Зато его подросшему сыну очень нравилось, когда его по давней привычке именовали «бек». Своей необузданной смелостью и хитрой жестокостью он, казалось, всерьёз оправдывал это некогда в шутку данное его родителю звание…

Довлетяр справлял свадьбу. На площадке, раскинувшейся от южной стены крепости до самого подножья гор, проводились борьба – гореш и скачки. В скачках участвовал и серый конь Хаджимурада. Вновь он оставил позади многих скакунов.

На свадьбе в основном гуляли нукеры бека и его близкие родственники. Довлетяр никому из земляков, находящимся на отгонном пастбище Селмели, о свадьбе не сообщил. Он побаивался, что Сазак преждевременно от кого‑то узнает о его хитрых проделках. «Проницательный старик может сразу же размотать клубок ловко подстроенных событий, связанных и с пропажей парня, и моей женитьбой на Джерен. Тем более, что и Меред, и Хаджимурад приходятся ему какими‑то дальними родственниками. А Джерен без всякой охоты пошла за меня. С тех пор, как узнала, что станет моей женой, – плачет беспрерывно. Пусть плачет. «Поплачет и перестанет, лишь бы не раскрылись все мои делишки», – беспокойно рассуждал бек.

Для создания представления, что он очень заботится о чести и благополучии своего народа, бек решил совершить новый разбойный набег на соседние шахские поселения. Он вызвал среди ночи Салиха‑ишана и приказал ему немедленно распространить по селу слух о намерении бека отомстить чужеземным соседям за причиняемые беды. Слух этот сразу же после утреннего намаза разлетелся по всему селению.

В селе началась суматоха. Одни уговаривали своих сыновей и братьев не ходить на этот аламан или разбой, другие предостерегали выступающих, чтобы те не лезли без особой надобности в пекло, третьи наказывали, как можно больше захватить чужого добра или рабынь на продажу.

Всадники ожидали прибытия бека. Двоюродный брат Довлетяра Дурдулы отдал поводья младшему нутру и пошёл к ручейку, стекающему с горы Губа. Рядом с ним находился небольшой хауз. Глядя на бурлящие струи, стал раздумывать: «Да, если бы мы довольствовались лишь водой этого ручейка, худо бы нам пришлось, спасибо Довлетяру, что частенько водит нас на аламаны, поэтому мы и живём получше, чем люди Сазака. Наверно, они завидуют нам я от зависти всякое наговаривают на бека».

Хауз, выложенный из горного камня, строили жители села под предводительством Сазака‑сердара. Вся вода из предгорного родника зимою, когда в ней особой нужды нет, стекает в водоём и в нём сохраняется несколько месяцев. Весной и летом она оказывается значительным подспорьем в орошении полей. Ведь одного ручейка, стекающего с Губы, было бы маловато для такого большого села. И главное, что вода хауза делилась на всех.

Дурдулы почесал пятернёй затылок и неохотно подумал: «Однако и Сазак иногда делает для людей что‑либо полезное…»

Увидев выезжающего из крепости Довлетяра‑бека, Дурдулы поспешил присоединиться к всадникам. Бек в сопровождении Мамеда и Мереда подъехал к приосанившимся джигитам и поднял руку:

– Мои отважные нукеры и дорогие родственники, – начал он торжественно, – недавно Абдулла‑серкерде со своими ворами‑сербазами учинил в наших сёлах разбой, ограбил их, угнал наших дочерей и сыновей в неволю. Он топчет нашу честь, попирает наше достоинство! Неужели же мы должны терпеть всё это? – Бек посмотрел на Мереда, который чуть поодаль сидел на коне. – Многие из вас знают нашего земляка чабана Мереда. Его двух дочерей тоже угнали эти разбойники. Мы еле разыскали и выкупили их за уйму золотых и серебряных монет. Угнали сына Сухана‑батыра – славного юношу Хаджимурада, Из соседнего села Эрриккала выкрали нескольких девушек, которых, конечно же, тоже продадут. – Бек острым и хитрым взглядом окинул всадников. По их лицам он догадался, что попал в цель. – Так посоветуйте же, как нам поступить в данном случае? – с новой силой продолжил он. – Отсидеться дома? Или немедленно отомстить врагу за нашу поруганную честь?

Всадники молчали. Но слуга Мамед поспешил прервать это молчание:

– Конечно же, этого терпеть нельзя! Надо уметь постоять за себя!

И тут же со всех сторон послышалось:

– Вперёд, на врага!

– Отомстим ему и за наших угнанных людей, и за нашу поруганную честь!

– Кровь за кровь!

– За сына угоним сына, за дочь возьмём дочь! За грабёж наших домов ответим тем же! Беспощадной местью! – снова громко выкрикнул Мамед. – Бек‑ага, будьте нашим предводителем и давайте немедленно выступим против заклятого врага!

Лицо бека просветлилось:

– Ну, что ж, если вы готовы, я согласен вас возглавить. Пусть враг узнает, что и мы умеем действовать оружием, можем постоять за свою честь. Вперёд, боевые друзья!

Уже в пути бек среди всадников заметил трёх незнакомых парней, видимо, юношей не из их племени. Он подозвал Дурдулы и сердито спросил:

– Это ты привёл этих мальцов? Чьи они? Ах, не знаешь?! Вон их из отряда!

Старший из троих умолял бека не прогонять их, говорил, что они не хуже других будут бить врага, обещал, что как и все другие, половину награбленного безоговорочно отдадут предводителю. Но бек не оставил их в отряде. Он предпочитал, чтобы с ним были только те, кого знал и на кого мог надеяться…

Всадники с гордостью поглядывали на своего вождя – в нарядном чекмене, мерлушковой папахе, с саблей в золотых ножнах…

Ехали по сухому горному ущелью. Бек на сером скакуне вырвался вперёд и на небольшом взгорке остановил коня. Всадники тоже остановились, поглядывая на решительное лицо бека. А он правую руку с обнажённой саблей вытянул вперёд. Джигиты сделали то же самое.

– Тот, кто оставит друзей в беде, удерёт с поля битвы, не избежит позорной кары. Жена такого беглеца будет считаться свободной, – крикнул бек и теперь уже поднял саблю вверх.

Всадники тоже подняли сабли и трижды повторили!

– Жена беглеца свободна!

На сей раз Довлетяр не стал заезжать в сёла, где побывал уже в прошлый набег. Он гнал коня всё дальше. Остановился лишь у знакомого горного родника, окаймлённого камышом. Почти рядом с родником возвышалось небольшое гранитное плато. Он сразу же после остановки отдал поводья Мамеду, а сам вскарабкался на гранитную площадку. Мамед снял с лошади цветастую накидку и поспешил за беком. В одной из скал, окружающих плато, темнела пещера. Мамед возле неё расстелил накидку, и бек прилёг.

Пока нукеры поили и кормили своих лошадей, Мамед вскипятил и заварил чай, поджарил жирный кусок баранины. Бек успел уже поесть, когда на плато взобрались и его спутники. Они уселись полукругом у входа в пещеру и тоже немного подкрепились.

У Мереда не выходила из головы мысль: «Почему мы свернули в сторону, а не поехали по тому ущелью, которое вело к Девичьей крепости. Мы же хотели освободить Хаджимурада». Несмело чабан обратился к беку:

– Бек‑ага, удастся ли нам освободить Хаджимурада?

Бек, принимая от слуги кальян, кинул недобрый взгляд на чабана:

– Ты опять лезешь со своими дурацкими вопросами, – и после затяжки добавил: – Если ты способен думать, то должен понимать: мы сели на коней, чтобы защитить свою честь, отомстить врагу!

– Но если мы хотели освободить Хаджимурада, мы должны были ехать не в эту сторону, – робко заметил Меред.

– Ты что, вздумал нас учить уму‑разуму, – вскипел бек, – если ты знаешь более простой путь к цели, никто тебя не задерживает. Мы сели на коней с оружием в руках, чтобы отомстить за тебя, а ты нам портишь боевое настроение! А потом из‑за одного Хаджимурада я не могу позволить, чтобы пролилась кровь нескольких моих прекрасных джигитов. Запомни это раз и навсегда! – прикрикнул бек на старика.

Чабан, обидевшись на горькие слова своего «родственника», опустил голову и молча отодвинулся от чего в сторонку.

Сделав ещё одну глубокую затяжку, бек передал трубку Мамеду, поднялся с подстилки и скомандовал:

– В дорогу, джигиты.

Нукеры бросились к лошадям, находившимся у родника. Бек с горбоносым последовали за ними неторопливо и на почтительном расстоянии.

– Ты сам слышал, что Хаджимурада собираются продать Хабипу‑пальвану, или только предполагаешь? – спросил бек у своего слуги.

Мамед понятливо улыбнулся:

– Абдулла сначала даже не поверил мне, а потому рассчитываясь за Хаджимурада, то и дело радостно восклицал: «Да Хабип мне за него втридорога заплатит, да что тут говорить, любую цену не пожалеет!»

Бек с минуту подумал и решительно приказал слуге:

– Мамед, веди всадников к селу Хабипа‑пальвана, разграбим его, пока хозяин ещё не успел купить Хаджимурада… После этого он действительно возьмёт его за любую цену, чтобы выместить на этой ненавистной покупке всю свою злобу.

На рассвете выбрались на равнину и поехали вдоль старого арыка, затенённого молодыми ивами. Вот, кажется, и то самое селенье. И Довлетяру, и Мамеду доводилось бывать в этих местах. Они без особого труда нашли то, что искали. Вот он уже и не так далеко дом Хабипа, вместе с пристройками огороженный забором. Со двора вышел мальчик, погоняя быков. Паренёк гнал их прямо на всадников, спрятавшихся за деревьями. Мамед или знал, или по каким‑то приметам угадал, что это сын Хабипа.

Чуть в сторонке бек увидел целую стайку женщин и девушек, следовавших к ручью – то ли бельё стирать, то ли шерсть промывать. Невдалеке от них на ишаке сидели два мальчика.

Бек скомандовал:

– Парнишку, который приближается, посади к Мереду, только предупреди, – строго посмотрел он на Мамеда, – чтобы чабан не упустил его! А ты вместе с нукерами захвати женщин. Не забудьте прихватить и мальчишек.

– Слушаюсь, ага! – пришпорил слуга коня.

Бек из зарослей молодых ив наблюдал за происходящим.

Мамед на скаку, словно ягнёнка, подхватил паренька, гнавшего быков, и так же на ходу бросил его в седло Мереда, а сам устремился на помощь Дурдулы и другим всадникам, которые окружили с десяток женщин. Парнишка, посаженный в седло Мереда, стал отчаянно колотить кулаками старого чабана и даже попытался сбросить его с лошади. Но Меред сумел буйному парню заломить за спину руки и связать. Схватили и мальчишек.

Конники с добычей подъехали к беку, и он их без промедления повёл обратно уже знакомым путём. Несколько хорошо вооружённых нукеров следовали на почтительном расстоянии сзади. Налётчики удалялись от места преступления, а погони не было. У родника сделали привал, но теперь уже совсем краткий….

* * *

По обыкновению, туркменские аламанщики не забирались далеко в глубь иранской территории. Они грабили близлежащие иранские и курдские поселения, Поэтому и село Хабипа‑пальвана жило спокойно, без всякого опасения, что враги способны совершить на него набег.

Сам же Хабип был ранен и лежал в постели, удручённый потерей единственного сына и многих поселян, Погоня не принесла ничего утешительного, Хабип от бессильного огорчения еле сдерживал слёзы. А жена его Беневше‑ханум плакала навзрыд, причитая: «Ой, сынок, Джапар‑джан, ой, дитя моё!» И дочери Хабипа плакали вместе с нею…

Имя Хабипа, можно сказать, было наследственным, Отца его покойного тоже именовали Хабип с приставкой мирза. До семнадцати лет и сына называли Хабип‑мирза. А затем, поскольку он любил борьбу и всегда выходил победителем, его многие стали именовать то Хабипом‑пальваном, то Хабипом‑батыром…

Ещё до женитьбы Хабип‑пальван дружил с Абдуллой, вместе с ним ходил на грабежи в соседние туркменские сёла. В тридцать шесть у него в бородке стали появляться седины. И в тот же год произошла роковая встреча с Хаджимурадом. Когда кисть его руки вместе с саблей отлетела в сторону, он должен был для спасения жизни пришпорить скакуна. Но посчитав, что это недостойный поступок, остался на месте. Второй удар Хаджимурада не рассёк пальвану голову, а лишь опрокинул с лошади. Значит, противник пожалел побеждённого…

Хабип раздумывал об этом странном поступке джигита. Сам он не раз поступал совсем иначе, – добивал людей, сражённых в поединке. Теперь он всё это вспоминал с сожалением. Ведь хватило у этого юноши благородства не убить его, уже беззащитного. Выходит, что он поступал не как истинный батыр, а как трус.

Вот уже третий день Хабип лежит в постели. Лечащий его табип, перевязывая рану, говорит: «Ничего страшного, рана начинает затягиваться, очень жаль, что это произошло, но тут уж всё зависело от воли аллаха, грехов ты себе много нажил, вот подлечишься и поезжай в святые места, помолись аллаху, чтобы отпустил грехи…»

У Хабипа не выходил из головы совет табипа о поездке в святые места. Он стал усерднее совершать намаз. Но постоянная боль в руке пока что не давала покоя и приходилось глушить её курением терьяка. Рядом с ним, облокотившись на подушку, сидел старший брат – поседевший Ризакули. Он частенько протягивал брату длинную дымящуюся трубку. Хабип глубоко затягивался и, выпуская густые витки дыма, посматривал на бледные лица четырёх младших братьев, сидевших чуть поодаль. Хабипа стали одолевать невесёлые мысли: «Вот и жизнь их может так же неразумно пройти, в боях да грехах, как, скажем, моя или старшего брата, и у них без времени поседеют даже брови, а то, может, и худшее произойти, как, например, со мной…»

Хабип свои тихие раздумья завершил уже громким требованием:

– Братья, я не разрешаю вам отправляться на поиски Джапаркули‑джана в чужие края. Идите, не теряя времени, докашивайте ячмень, – больной тяжело вздохнул. – Сына уже, наверно, увезли в пески, а не зная бесконечных троп Каракумов, легко заблудиться и попасть в плен или же погибнуть от жажды…

– Неужели же мы должны сложа руки сидеть, когда наш дорогой Джапаркули‑джан томится на чужбине? – удивлённо пожал плечами Ризакули.

– До моего выздоровления прошу вас ничего не предпринимать, а потом поразмыслим и что‑либо придумаем, – неопределённо ответил старшему брату Хабип.

Недовольные его словами братья вышли из комнаты больного.

Хабип, оставшись один, стал прикидывать: кто бы это мог за многие годы впервые совершить налёт на село и выкрасть его единственного сына?

Все раздумья и предположения Хабипа сводились к тому, что набег совершил Довлетяр‑бек. «Это дело его рук. Он‑то знал, что я ранен, иначе бы налётчик не решился переступать границы моих владений. Разбойник знал, что я не смогу кинуться в погоню».

Хабип как‑то неловко повернулся и сильная боль снова напомнила, что у него нет правой руки. Он в бессильной злобе застонал и сокрушённо подумал? «Кто я теперь? – ни пальван, ни батыр… У меня не стало даже единственного сына. А след того, у кого нет сына, безвестно пропадает. Видать, и правда аллах меня за многочисленные грехи покарал, наказал за слёзы безвинных жертв».

Хабип‑пальван совсем опечалился, даже слеза блеснула на щеке. Он твёрдо решил: как только немного поправится, поедет в Мешат и в Кербели…