Глава 12. Епископальная церковь Святого Иоанна у ручья Шокое, окрестности Ричмонда, Виргиния

Епископальная церковь Святого Иоанна у ручья Шокое, окрестности Ричмонда, Виргиния

Споры тянулись бесконечно, острые, жаркие и страстные, но затем, как ни странно, делегаты постепенно утихли. Сопротивление, по мнению Эрика, еще ощущалось, но сегодня здесь, в Ричмонде, начинало приобретать форму то, чему суждено было определить судьбу страны.

Во всем городке не нашлось помещения достаточно большого, чтобы вместить столь представительное собрание, поэтому делегаты встречались в церкви. Для лоялистски настроенных жителей – тех, кто ощущал мятежную глубину происходившего под святыми сводами, – сам факт, что они собирались в церкви, представлялся непристойным.

И несмотря на предупреждения о необходимости соблюдать осторожность, на трибуну вновь вышел Патрик Генри, этот гигант с Запада, грубоватый, но красноречивый оратор, который, кажется, обладал способностью сдвигать горы силой своего слова.

– Бесполезно муссировать этот вопрос, сэр. Господа могут сколько угодно кричать: «Мир, мир!» Но мира нет. Война уже почти началась.

Следующий порыв ветра с севера принесет с собой бряцание оружия.

Неужели мы так боимся за свою жизнь и так дорожим спокойствием, что готовы ради них надеть на себя цепи рабства? Прости меня, Господи! Не знаю, какой путь выберут остальные, но что до меня, то даруй мне. Боже, свободу или смерть!

Молчание было ответом на его слова, все еще эхом отдающиеся под сводами церкви. Медленно поднялись несколько делегатов, чтобы возразить ему, но тут вскочил на ноги Ричард Генри Ли, заявив, что поддерживает резолюцию Генри. За ним одобрительно высказался Томас Джефферсон.

Когда делегаты завершили обсуждение, было решено сформировать комитеты.

Также решили, что для защиты Виргинии будут созданы войска.

И стало известно, что в ближайшие дни пройдет голосование по кандидатам, которые во второй раз поедут в Филадельфию.

Покидая церковь бок о бок с Вашингтоном, Эрик молчал, у него в ушах все еще звучали слова Патрика Генри. Звучали все громче и громче.

Два года назад они все назвали бы его речи изменническими. Но теперь лишь самые упрямые лоялисты могли так думать.

– Он войдет в историю, – заметил Вашингтон, когда они шли к ближайшей таверне.

– Полагаю, да, – согласился Эрик.

Вашингтон внезапно Остановился, прислонившись к дереву, едва начавшему выпускать мягкие зеленые листочки. Он повернулся и пристально посмотрел на Эрика:

– Знаешь, а ведь война будет.

– Да, я тоже так думаю.

– Что будешь делать ты?

Эрик, сжав челюсти, спокойно посмотрел на друга:

– Я думаю, Джордж, что за эти годы я больше чем доказал свою преданность Виргинии.

– Твоя преданность вне сомнений. Но будут сильно задеты твои интересы. Я разговаривал со многими близкими друзьями, которые собираются возвращаться в Англию. Фэрфакс и Салли… они скоро уезжают. Многие друзья.

Эрик хмуро кивнул:

– Я разговаривал с некоторыми из моих двоюродных братьев, что решили уехать. Сегодня вечером у меня назначена встреча с одним дальним родственником из Камеронов. Я продаю ему свою собственность в Англии и покупаю те его владения здесь, что граничат с моими землями.

– Тебе повезло, что ты смог осуществить такую сделку. – Вашингтон смотрел на друга внимательно. – А как твоя жена?

Эрик, сам не ожидая того, так напрягся, что невольно выдал себя.

– Не понимаю, что ты имеешь в виду, – произнес он слишком поспешно.

В последние месяцы жизнь неслась быстро и яростно. События свершались одно за другим. Его несло дикими ветрами перемен, и хотелось управлять ими. Он запрещал себе думать об Аманде днем. Но она преследовала его ночами, и к боли и желанию присоединилась горечь. Он никогда не сможет доверять ей. Что, во имя Господа, она делала, убежав из дома ночью? Встречалась с важным представителем тори? Или с любовником? А может, любовник и тори были одним и тем же лицом? Его гнев на нее был так велик, что он не смог оставаться с ней.

Она солгала насчет ребенка. Она что‑то знала о смерти лошади Дэмьена. Она предавала его на каждом шагу.

– Почему ты спросил о моей жене? – спросил он холодно.

– Эрик, я твой друг. То, что твоя жена не изменила своих политических симпатий, хорошо известно…

– Ее в чем‑то подозревают? – равнодушно задал вопрос Эрик.

– Эрик, я не хочу тебя обидеть…

– Джордж, ты меня не обижаешь. Но Аманда – моя жена. Она поддержит меня.

– Ты в этом уверен…

– А если нет, – сказал Эрик, упрямо сжав челюсти, – я сам разберусь с ней.

– Но если…

– Я разберусь с ней, Джордж. Даю тебе в этом честное слово.

Если будет необходимо, я распоряжусь, чтобы ее убрали.

Вашингтон взглянул на него и грустно вздохнул:

– Дай Бог, мой друг, чтобы ты смог. Я бы на твоем месте не смог. Но пойдем выпьем вместе, пока у нас еще есть на это время. У меня возникает предчувствие, что события, которые До сих пер тащились черепашьим шагом, вскоре помчатся бешеным галопом.

Двадцать минут спустя они все уже сидели в таверне – Эрик Камерон, Джордж Вашингтон, Ричард Генри Ли, Патрик Генри и другие.

Пожилой джентльмен с северных окрестностей Ричмонда по имени Пьер Дюпре присоединился к их компании. Но несмотря на то что собравшиеся пили и смеялись, стараясь избавиться от чувства напряженности, которое сами создали, Эрик заметил, что Дюпре следил за ним, не обращая особенного внимания на истинных заводил, лидеров революции.

Дюпре, седой, безукоризненно одетый, в горчичного цвета бриджах и алом сюртуке, наряду со всеми поглотил изрядную дозу виски Но когда остальные сдались и собрались уходить спать, Дюпре не двинулся с места. Наконец поднялся и Вашингтон, и за столом остались только они двое – Дюпре и Эрик.

– Ну, мой юный друг, – предложил Дюпре, – может быть, еще по стаканчику?

Свеча на столе почти догорела. Откинувшись в кресле, Эрик усмехнулся, чувствуя себя легко как никогда.

– Месье Дюпре, вы пристально изучали меня. Почему?

Старик ответил легким пожатием плеч:

– Любопытство, месье. Ничем не оправданное.

– Любопытство? – Удивившись, Эрик поднял свою оловянную кружку и сделал большой глоток виски. – Признаюсь, я несколько озадачен, месье. Скажите мне, что вы хотите узнать?

– У меня, нет намерения оскорбить вас.

Эрик улыбнулся:

– Так не оскорбляйте меня, а просто говорите.

Дюпре глубоко вздохнул.

– Может быть, я смогу оказаться вам полезен?

– В таком случае благодарю. Но пожалуйста, расскажите же, что все это значит.

Дюпре заговорил, сначала так тихо, что его слова были едва слышны в пустой комнате:

– Насколько я понимаю, Аманда Стирлинг теперь стала леди Камерон?

Эрик вдруг снова почувствовал, как судорогой свело Мышцы, острая боль полоснула сердце. Одиночество, горечь. Он хотел свою жену.

Хотел, чтобы она была рядом, лежала с ним, постанывая от желания.

И в то же время ему хотелось ударить ее и уйти прочь.

– Она моя жена. – Он не осознавал, что его глаза потемнели и сузились, что с лица слетела натянутая улыбка, а слова прозвучали как рычание. – Если у вас есть что сказать – говорите, поскольку я устал и быстро теряю терпение.

– Это деликатный вопрос…

– К черту деликатность! Или говорите, или оставьте меня в покое!

– Это целая история…

– Так рассказывайте!

Дюпре долго колебался, но трусом он не был. Он не стушевался при виде гнева Эрика, а быстро произнес:

– Очень много лет назад я знал ее мать.

– Мать моей жены?

– Да. Она была красавицей. Такой красивой! Светлой и грациозной, с солнцем в глазах, в словах, в каждом движении: Она была сама страсть, сама энергия, в ней кипела жизнь! Вспоминая ее, я сам молодею. Она была такой живой…

«Как Аманда, – подумал Эрик. – С вечным огнем в глазах, жаром в душе, страстью к жизни».

– Продолжайте, – опять коротко буркнул он.

Пьер Дюпре придвинулся ближе.

– В те времена я часто приезжал в Уильямсберг. Я был французом, родившимся на виргинской земле, преданным королю Англии. Но когда узнал, что в Уильямсберг прибывают акадийцы, я посчитал своим долгом приехать. Я обязан был помочь этим людям, которые говорили на одном со мной языке. Вы понимаете?

Эрик едва кивнул.

Дюпре продолжал:

– Я дружил с Ленорой. Она доверяла мне. Она… она обратилась ко мне за советом.

– За каким? – требовательно произнес Эрик.

– Видите ли, она была сама доброта. Видела страдания людей, видела их потерянность и растерянность. Когда прибыли корабли с высланными акадийцами, Ленора потребовала, чтобы ее муж приютил Некоторых из них. Возможно, это оказалось не столь уж большим благодеянием для них. Вы ведь знаете Найджела Стирлинга…

Опять Эрик сурово кивнул, ничего не сказав. Дюпре и не требовалось его поощрения. Он продолжал:

– Ей ни в коем случае не нужно было выходить за него замуж.

Ни в коем случае! Стирлинг всегда был средоточием всего жестокого и грубого, что может быть в человеке, несмотря на все его титулы, земли и богатства. Ради еще большего он готов был пойти на все. Он не заслуживал такой женщины, как Ленора.

– Помилуйте, сэр! Добрая женщина давно умерла и похоронена.

И свободна от Найджела Стирлинга. Так о чем вы печалитесь теперь?

– Она пришла ко мне, сэр, потому что ждала ребенка. Ребенка, зачатого не от Найджела Стирлинга, а от симпатичного молодого француза. Вернее, от акадийца, сэр. От человека, которого Стирлинг нанял в качестве помощника на жалованье.

Эрик резко выпрямился.

Дюпре увидел, что его слова попали в цель.

– Она полюбила. Глубоко полюбила. О, это легко понять! Стирлинг – жестокий, черствый, грубый. И прекрасный француз с яркими глазами и черными как смоль волосами, ласковый и добрый. Он любил ее, я уверен. Разве можно было не любить Ленору? Но когда она пришла ко мне, я сразу понял, что эта история может закончиться только скандалом. Я сказал ей, что она не должна больше грешить, что ей нужно родить Стирлингу ребенка и – ради собственной безопасности и ради спасения жизни своего возлюбленного – не позволить ему ни о чем догадаться. – Он вздохнул, покачав головой. – Как же я ошибался! Ей надо было бежать с французом, надо было бежать с ним в Новый Орлеан. Она могла обрести счастье. Вместо этого…

– Вместо этого! Что, черт побери, произошло, Дюпре? Черт тебя побери, старик, заканчивай, если уж начал!

– Я ничего не знаю доподлинно. – с сожалением произнес Дюпре, опустив взгляд в свой бокал с виски. – Все, что мне известно, передавалось шепотом от акадийца к акадийцу. Стирлинг узнал обо всем. Он обвинил ее, набросился с кулаками. Ленора упала с лестницы и прежде времени разрешилась от бремени дочерью. И вот ей, лежавшей в кровати, умиравшей от потери крови, он поклялся, что убьет ее любовника.

А еще он пообещал, что использует ее дочь для своих целей и сделает так, что она расплатится за каждый грех, совершенный ее матерью. И когда бедная Ленора, в конце концов умерла, он нашел молодого француза, забил его до смерти и похоронил в неизвестном месте.

– Боже мой!.. – выдохнул наконец Эрик. Он не хотел верить рассказу этого человека. Обвинения были слишком ужасны.

Но он не мог просто так отмахнуться от них. Он видел, как Найджел Стирлинг обращается со своей дочерью. Видел своими глазами.

Но доказывает ли это, что тот и вправду совершил убийство? Что он мог пасть так низко?

Его сердце внезапно дрогнуло, готовое разорваться на части. Боже!

Он хочет поверить ей. Он хочет любить Аманду, дать ей все на свете.

На каком же крючке держит ее Стирлинг?

Он желал ее. Он хотел обнимать и баюкать ее, поддерживать и ободрять. Хотел сделать так, чтобы никто не смог ее обидеть. Чтобы Найджел Стирлинг никогда больше не смог коснуться ее своими лапами.

Он вдруг подскочил в кресле, вспомнив об одном человеке. Жаке Биссе.

О Жаке, который, увидев Найджела, пришел в неописуемую ярость и готов был его убить… О Жаке, которого нашли, когда Эрик был еще совсем ребенком. Нашли на обочине дороги, едва живого, без сознания, почти бездыханного. О Жаке, который так и не вспомнил, кто он и откуда. Все, что Жак знал, – это то, что он француз. Привлекательный, со смеющимися темными, глазами, тонкими чертами, полными чувственными губами…

– Ее отец…

– – Простите, я не расслышал, милорд…

Эрик энергично замотал головой:

– Нет‑нет, ничего…

Внезапно лицо Дюпре затуманилось и приобрело несчастное выражение.

– Лорд‑Камерон, не стоит думать, что вас обманули. Никто не знает об этом… о, я так расстроен. Я подумал, что вы не станете презирать свою жену за то, что она дитя любви, а не законная дочь лорда Стирлинга. Пожалуйста, не презирайте ее за это…

– Уверяю вас, сэр, что я никогда не буду презирать свою жену.

Услышав эту весть, Эрик только порадовался за нее.

– Сэр! Я поведал вам эту историю, потому что считаю себя должником матери этой девочки. Долгие годы меня терзало чувство вины, и умоляю вас…

– Обещаю вам, месье Дюпре, что тайна рождения моей жены останется между нами двумя. Однако я прошу вашего разрешения рассказать правду Аманде, если сочту нужным.

– Сказать леди, что она дитя любви? Не вижу, каким образом это, может, обрадовать девушку, воспитанную так, как она!

– То есть назвать ее незаконнорожденной? – уточнил Эрик с легкой иронией в голосе. – И все же, месье Дюпре, эта новость может принести ей радость. Когда‑нибудь потом. Если настанет такое время…

Дюпре поднял руки в типично французском жесте:

– Она ваша жена, лорд Камерон. Вы знаете ее гораздо лучше.

«Далеко не так, как мне хотелось бы», – подумал Эрик. А вслух произнес:

– Благодарю вас.

Дюпре поднялся из‑за круглого дубового стола и распрощался.

Эрик допил виски и остался сидеть при, догорающей свече, задумчиво глядя на умирающий огонек.

Затем он быстро встал, потребовал перо, бумагу и чернила и начал писать осторожное письмо жене.

Он не простил ее, не знал, сможет ли. Но он любил ее и хотел.

Жак и слуги постоянно опекали ее, но полностью за нее отвечал только он. Теперь, когда Эрик немного остыл, пора было увидеться с ней вновь.

Он не знал с точностью, что она предпримет.

Конвент завершился двадцать седьмого марта, и Эрик вернулся в Уильямсберг, где, согласно его приказу, должна была ждать Аманда.

Но он не поехал сразу домой, а остановился в таверне «Роли», чтобы промочить пересохшее горло элем и принять ванну в одной из задних комнат с помощью единственного мальчишки‑слуги, который никак не мог взять в толк, зачем Эрику потребовалось так отдраивать себя. Он мог бы поехать домой и насладиться ванной в гораздо более комфортабельных условиях, но не хотел предстать перед Амандой грязным, покрытым дорожной пылью. Слишком многое разделяет их теперь. И он был далек от желания видеть жену.

– Черт бы ее побрал! – громко проворчал он под горячим влажным полотенцем, лежавшим на лице.

– Простите, милорд? – озадаченно спросил слуга.

Эрик негромко засмеялся, снял полотенце и улыбнулся мальчишке:

– Ничего, дружок. Просто используй все возможности, пока не женился, да и потом тоже не зевай.

Слуга ухмыльнулся. Эрик положил полотенце на лицо, и опять она предстала перед его масленным взором. Аманда.

Сколько раз он лежал без сна, терзая себя! Мир вокруг распадался на части, его жизнь сплеталась с драматическими революционными событиями, но, несмотря на это, он проводил ночи, а порой и дни в болезненных раздумьях, мечтах и кошмарных снах, главным действующим лицом в которых была его жена. Он слишком сильно любил ее. И это было мучительно: день за днем гадать, что же она чувствует к нему, никогда не знать наверняка, что скрыто за дрожащими ресницами в этих красивых глазах. В ней всегда оставалось что‑то загадочное, недоступное ему. Он ушел от нее в гневе, но именно ему пришлось расплачиваться. Сейчас, зная о ней гораздо больше, он хотел попытаться еще раз выяснить, что на самом деле лежит на сердце Аманды.

И еще, признавался себе Эрик, дело было в уязвленной мужской гордости. Он порой поступался собой ради нее. Внутренне он поклялся, что никогда не предаст Виргинию, или другие колонии, или своих соратников из‑за нее.

Вода остыла Он попросил полотенце и одежду, быстро оделся и, дав слуге на чай, вышел на улицу, где был привязан его конь. До дома оставалось всего несколько минут езды.

Подъехав к особняку, Эрик помедлил. Послушалась ли Аманда его приказа приехать сюда? Его слова были сухими, но он недвусмысленно требовал ее присутствия. То письмо продиктовала его гордость Мягко сияющая луна поднялась на небо. Первые весенние розы уже начали распускаться, побеги винограда карабкались по решетчатым шпалерам на крыльце. В гостиной неярко светил газовый рожок, и у Эрика вдруг неистово забилось сердце: глядя на окна, он увидел за ними ее силуэт. Тонкая, грациозная, Аманда прошла через комнату к выходу. Спустя несколько секунд она уже открыла парадную дверь.

– Эрик?

Он соскочил с лошади, потрепал ее по холке и пустил животное на узенькую полоску газона перед домом. Конь сам найдет траву.

Эрик вгляделся в стоявшую на крыльце жену. Была весна, дул нежный ветерок, и ее платье тоже было весенним – белое, кружевное», с узорами из голубых цветочков. Волосы были скромно собраны на затылке, но несколько прядей выбились и, словно язычки пламени, касались ее щек, спадали на плечи. Он не мог в темноте видеть выражение ее глаз, но ему очень хотелось услышать приветливые нотки в ее голосе.

Он не ответил ей, этого не требовалось. Улицу освещали фонари, а луна добавляла волшебного блеска. Он медленно двинулся вперед по дорожке, пытаясь разглядеть ее лицо. Она не шевельнулась. Эрик подошел к крыльцу, а она все еще оставалась неподвижной. И вот он уже стоит прямо перед ней, вдыхая сладкий аромат ее волос и тела. Он почувствовал торопливый стук ее сердца, увидел, как неистово пульсирует жилка у нее на шее, и ему захотелось подхватить ее на руки и тотчас же отнести наверх. Но Он сумел сдержаться, остудив себя вопросом: а чем на самом деле вызвана ее дрожь? Может быть, не радостью от его приезда, а страхом после очередного неизвестного ему предательства. Прекрасные глаза Аманды были так широко распахнуты и смотрели с таким тревожным беспокойством, как если бы она его любила и ждала…

Эрик позволил себе лишь окинуть ее взглядом, коснуться ее лишь мысленно, подавил зуд в пальцах и желание схватить ее в объятия.

– Ты здесь, – только и сказал он.

Аманда отступила, расправив плечи, глаза холодно засверкали, как алмазы.

– Вы приказали мне прибыть, милорд. Сначала вы приказали уехать в Камерон‑Холл, и я последовала приказу. Затем вы потребовали, чтобы я вернулась, и вот я здесь.

Он приподнял ее подбородок, и его губы тронула медленная циничная усмешка.

– Я также приказал рассказать мне, что ты делала на улице посреди ночи, но ты не сделала этого.

Аманда высвободилась и попыталась отвернуться.

– Если ты призвал меня сюда: лишь для того, чтобы поссориться…

– Это не так, мадам, – ответил Эрик, неожиданно схватив ее за руку и развернув лицом к себе. Ее грудь соблазнительно вздымалась, шелковые волосы от сильного рывка пылающим каскадом посыпались на плечи. Он с силой стиснул зубы, радуясь, что бриджи на нем из плотной ткани‑, ненавидя себя за лихорадку желания, которое затмевало благоразумие и гордость каждый раз, когда он прикасался к ней.

– Послушай меня, любовь моя! – потребовал он пылко, подойдя к ней совсем близко, чувствуя, как призывное тепло ее тела начинает воспламенять его самого. – Не будем ссориться. Ты – моя жена. Ты больше не будешь исчезать по ночам, да и днем тоже. Там, снаружи, многие с удовольствием повесили бы тебя…

– Не меньше и тех, кто был бы рад повесить тебя! – парировала Аманда, сверкнув глазами, и вырвала свою руку. – Мы так и будем препираться на улице? – спросила она напряженным шепотом.

Он рассмеялся; его забавляла надменность жены.

– Конечно же, нет, ни в коем случае. Давай пройдем в дом. Я предпочитаю продолжить препирательства в собственной спальне.

Яркий румянец залил щеки Аманды, но она ни слова не сказала, и он подумал, что, может быть, она хоть немного скучала по нему. Девушка открыла дверь и вошла первой. Она направилась было в гостиную, но Эрик поймал ее за руку, потянув обратно. Ее глаза округлились, когда он указал на лестницу.

– Я же сказал, что предпочитаю ссориться в спальне. А это наверху, мадам.

Она стиснула зубы. Ее красивые глаза обожгли его, и Эрик понял, что больше выдержать вряд ли сможет. Она хочет пренебречь им, подумал он. Но тут Аманда сердито повернулась на каблуках и начала быстро подниматься по лестнице. Затем бросилась в спальню. Он едва успел протянуть руку, поймать закрывающуюся дверь и войта. Плотно прикрыв за собой дверь, он прислонился к ней спиной Аманда какое‑то время смотрела на него, потом развернулась и, сев к трюмо, начала яростно вытаскивать шпильки из растрепавшихся волос и расчесывать свою гриву.

Внезапно раздался стук в дверь. Эрик нетерпеливо дернулся и открыл ее. На пороге стояла встревоженная Матильда.

– О! Лорд Камерон! Я не знала, что вы вернулись. Я услышала какой‑то шум и забеспокоилась о моей хозяйке…

– Ах, Матильда! Спасибо за беспокойство, но, как видишь, оно оказалась излишним Я дома, живой и здоровый.

– Я так рада видеть вас, так рада…

– Спасибо, Матильда! – Он быстро развернул ее лицом к выходу. – Обедать мы, наверное, будем позднее.

– О, конечно! – Матильда залилась краской, поняв, что хозяин хочет остаться со своей женой наедине. – Разумеется, милорд!

Эрик снова закрыл дверь и, обернувшись, обнаружил, что Аманда, с не менее ярким румянцем, чем у Матильды, смотрит на него и жажда битвы сверкает в ее глазах.

– Как ты мог быть таким грубым? – обвинила она его.

– Грубым? Любимая, я даже еще не начинал грубить!

Она отвернулась к зеркалу, с силой вонзив гребень в волосы.

– Слова истинного патриота! – прошипела она.

В два шага он оказался рядом с ней. Аманда вскочила на ноги, повернувшись к нему лицом.

– Не смей возвращаться домой с видом напыщенного индюка! – крикнула она с пылающими страстью и яростью глазами. – Я устала получать приказы и ездить туда‑сюда по твоей прихоти! Не смей прикасаться ко мне!

– Не сметь?.. – воскликнул он, с силой сжав пальцами спинку кресла, с которого она только что встала. – Мадам, я не просто прикоснусь к вам, я пойду гораздо дальше. А если вы и дальше будете разговаривать со мной в подобном тоне, у меня возникнет сильный соблазн поступить с вами так, как во времена вашего детства.

Глаза Аманды расширились, и он почти физически почувствовал, как утих ее задор при воспоминании об их первой встрече. Тогда, в разгар лисьей охоты, Эрик перекинул ее через колено и отшлепал Он шагнул к ней, и она, схватив со стола гребень, швырнула в него. Эрик вовремя пригнулся.

Аманда поняла, что зашла чересчур далеко, когда увидела, как потемнело его лицо. Она не хотела этой ужасной ссорит, просто постоянное чувство страха привело к тому, что она сорвалась.

Все, что ей было нужно, – это видеть его рядом, но она зашла слишком далеко, чтобы теперь признать это. Аманда распрямила плечи. Ей нужно было выиграть время.

– Эрик, давай прекратим ссориться. У меня много дел, мы поостынем и поговорим позже…

– Я не собираюсь разговаривать с тобой! – отрубил он.

– Ты опять грубишь, – упрекнула она.

– А ты все никак не хочешь успокоиться.

– Не приближайся ко мне!

Но он снова шагнул к ней, и Аманда поспешно стала озираться по сторонам в поисках еще чего‑нибудь, чем можно было бы в него швырнуть. На кресле у камина лежала книга, и девушка метнула ее так быстро, что Эрик не успел увернуться. Книга попала ему в висок.

Он яростно выругался и, не обращая внимания на ее крики, вывернул ей руку.

– Нет, Эрик, нет! – задохнулась Аманда, но он не слушал ее мольбы. Через секунду он уже восседал в кресле, а она лежала на его коленях. Его рука с силой опустилась пониже ее спины. Разъяренная Аманда закричала. Отчаянным усилием она вырвалась из его рук, упала на пол и возмущенно уставилась на мужа, не в силах членораздельно говорить от негодования.

– А теперь, мадам… – начал о».

– Ты сошел с ума! После того что ты совершил надо мной?

Сейчас не время и не место…

– Именно сейчас и именно здесь время и место, – ровно заявил он.

Но Аманда так не считала. Она быстро вскочила на ноги и, взглянув в его глаза, поняла, что Эрик разъярен не меньше ее. Приняв решение быстро ретироваться, девушка рванулась к двери. Он оказался там одновременно с ней и захлопнул дверь у нее перед носом.

– Место и время, любимая. Посмотри, вот стоит кровать, ожидая нас.

– Я не намерена ложиться с тобой в постель!

– Что ж, тогда устроимся на полу.

Он уже приближался к ней. Аманда попыталась убежать во второй раз, но почувствовала его руки на своем плече, дернувшие ее так, что она оказалась в его объятиях. Задыхаясь, она попыталась ударить его, но быстро потеряла равновесие, а он тем временем приподнял ее и опустил на пол. Теперь Аманда смотрела прямо в его глаза, завороженная глубиной страсти, плескавшейся в них.

– Я так скучал по тебе, – тихо выдохнул он.

– Мерзавец, – уже не так зло проворчала она. – Я не буду… – Она умолкла, облизнув губы. – Я не буду заниматься с тобой любовью на полу.

Его тубы были совсем рядом. Он неторопливо улыбнулся. Сердце ее забилось сильнее. Он мог ударить ее или поцеловать. Но он не сделал ни того ни другого. Вместо этого он развел ей ноги и начал расшнуровывать корсет. Аманда лежала смирно, чувствуя на себе его пальцы, зная, что безумно скучала по нему.

– Я думаю, что ты будешь любить меня там, где я захочу, – сказал он – О! – Снова разъярившись, она скинула с себя его руки. Эрик угрожающе рассмеялся и предупредил ее:

– Любите меня, миледи, или вы рискуете получить новую порцию шлепков!

– Эрик Камерон!.. – сердито начала она.

Но тут он поцеловал ее, и Аманда перестала ощущать жесткость пола, поглощенная жаром мужского тела и огнем, разгоравшимся между ними. Его руки проникли под рубашку и белье и добрались до ее кожи. Аманда не совсем понимала, что захватило ее, зная Лишь, что гнев и страсть смешались внутри, лишив сил и желания сопротивляться. Он быстро проник меж ее бедер. Рука накрыла пушистый холмик, пальцы погрузились во влажный жар ее тела, а губы нашли губы Аманды, подарив обжигающий поцелуй. Она ощутила, как он срывает с себя бриджи, погружается в нее, а потом окружающий мир закачался вокруг, словно от штормового ветра. Аманда неистово раскачивалась в унисон с Эриком, прижимаясь к его телу, чувствуя пульсирующий ритм его движении и столь острый всплеск желания, что он причинял ей почти физическую боль. Наконец наслаждение достигло пика и взорвалось настолько сильным, искрящимся ощущением, полным сладостной неги, что весь мир для нее надолго погрузился в небытие.

Аманда не открывала глаз, стараясь дышать ровнее. Почувствовав, что Эрик отодвинулся, она поняла, что он смотрит на нее. Затем ощутила, как его губы легко касаются ее. Едва‑едва. Открыв глаза, она встретила его взгляд. Взгляд был слегка виноватый.

Он встал, подняв ее тоже, и усадил перед трюмо. В зеркале она вновь нашла его глаза. Он поднял с пола гребень и провел им по темным прядям ее волос.

– Почему мы все время ссоримся? – спросил он.

Она покачала головой, не зная, что ответить.

– Позволь мне быть нежным, – прошептал он мягко.

Эрик обошел вокруг кресла и встал перед женой на колени.

– Я больше никогда не буду спрашивать тебя, куда ты выходила ночью из особняка, Аманда, – сказал он. – Но я никогда больше не позволю тебе повторить подобное. Ты понимаешь меня? – Очень медленно она кивнула, глядя на Эрика. Что‑то в ее взгляде выветрило остатки гнева из его души. Внезапно разозлившись, он вскочил и поднял ее на ноги, крикнув ей в лицо:

– Ты не должна бояться его, Аманда, ты понимаешь меня? Ты не должна бояться Найджела Стирлинга!

Отчаяние затуманило ее глаза. Голова откинулась назад. Эрик торопливо продолжал:

– Черт побери, неужели ты не понимаешь? Тебе никогда не придется возвращаться к нему снова или терпеть общество Тэрритона, я позабочусь об этом, даже если мне придется убить кого‑нибудь из них! Аманда! Я твой муж. Я защищу тебя. Ты не должна бояться, Стирлинга и Тэрритона!

Мягкий всхлип вырвался из груди Аманды, она попыталась спрятать лицо на груди мужа, но Эрик не мог позволить ей этого. Схватив ее за плечи, он слегка встряхнул ее.

– Ты понимаешь меня, дорогая?

– Да, да! – закричала она и попыталась вырваться. Но он удержал ее в крепких руках и закрыл ей рот поцелуем. Его губы жестко и настойчиво, даже грубо, прижались к ее губам, но она покорно осталась в его объятиях, мягкая, теплая и податливая. Тогда его язык перестал терзать ее, а вместо этого нежными движениями обежал ее рот, так ласково и мягко, что она прижалась к Эрику сильнее, мечтая впитать как можно полнее сладость его губ.

На этот раз они любили друг друга медленно и долго. Очень медленно. Обмениваясь страстными поцелуями и жаркими ласками, шепча друг другу торопливые слова любви.

Когда все закончилось, Эрик слегка приподнялся на локте, глядя с наслаждением на красивые изгибы ее спины и бедер, на ее округлые ягодицы, светлой тенью чуть проступающие в почти полной темноте, Он вгляделся в нее сквозь темноту, затем снова лег рядом. Глаза Аманды были закрыты, усталость давала себя знать. Он мягко погладил руку жены и ласково заключил ее в объятия. Он хотел еще раз извиниться, но не смог. Наконец после долгого молчания он тихонько прошептал:

– Аманда, верь мне. Ради Бога, поверь мне, пожалуйста.

Она не отозвалась. Он не знал: то ли она уже спала, то ли ей нечего было ответить.

В последующие дни Эрик рассказал Аманде о конвенте, предупредив, что приближается время, когда, возможно, начнется вооруженное противостояние. От губернатора пришло письмо, на которое Эрик отреагировал немедленно. Лорд Данмор кипел. Он негодовал оттого, что его призывы игнорировались, хотя в своих прокламациях он предписывал всем чиновникам в магистратах всячески препятствовать выборам делегатов на второй Континентальный конгресс Аманда была уверена, что лорд Данмор гневается на Эрика, но муж не рассказал ей о том, как прошла их встреча Не зная ничего конкретного, Аманда все же была уверена, что именно с этого дня началось их расхождение.

Когда Эрик вернулся в особняк, она сбежала в гостиную ему навстречу.

– Что случилось? – спросила она тревожно.

Эрик положил перчатки и треуголку с плюмажем на стол и посмотрел на жену:

– Дело идет к войне, Аманда. Не знаю, будешь ли ты со мной или против меня?

– Я… я не могу предать свою веру! – вскричала она; умоляя его глазами о понимании. Она цепляется за соломинку, подумалось ей Он поймал ее, когда она убегала из дома Он знает, что она солгала ему о том, что беременна.

Она предала его, и Эрик знает это, поэтому никогда не станет доверять ей, не вернет ей свою любовь Он кивнул, глядя на жену и в то же время как бы сквозь нее – Пусть твое сердце останется с тем, во что ты веришь. Но следуй моим приказам, любимая, – мягко предупредил он.

Она, не ответив, взбежала по лестнице наверх.

Несколько дней спустя, вечером двадцатого апреля, Аманда лежала рядом с Эриком, обнаженная, расслабленная, в безопасном кольце его рук. До его возвращения она не отдавала себе отчета в том, как сильно его ей недоставало. Она любила, когда он просто обнимал ее, любила засыпать, чувствуя на себе его тяжелую руку.

Она любила просыпаться и любоваться очертаниями его скул, ее восхищали выразительные линии его лица, поросль жестких курчавых темных волос на груди, бугристые мускулистые ноги, переплетавшиеся с ее ногами во сне.

Внезапно раздавшиеся на улице крики встревожили ее Еще полусонная, она приподнялась в растерянности на кровати Эрик вскочил на ноги и быстро очутился у окна.

– Что там? – спросила она.

– Не знаю Толпа. Огромная толпа. – Эрик нащупал на стуле свои бриджи и натянул их. Открыв окно, он крикнул:

– Добрые граждане! Что у вас там происходит?

– Порох! Оружие! Проклятые «красные мундиры» высадились с корабля «Фоуи» и конфисковали наши запасы из арсенала. Мы этого так не оставим, лорд Камерон! Не позволим!

– Сукин сын! – проворчал Эрик. Он схватил рубашку и башмаки.

Прижав руки к груди, Аманда уставилась на мужа.

– Они пойдут ко дворцу! – сказала она.

Он бросил на нее быстрый взгляд.

– Необходимо предотвратить кровопролитие, – произнес он, но Аманда догадалась, что он обращается не к ней, а скорее размышляет вслух. Он потянулся за своим сюртуком, а она наконец выбралась из кровати – Эрик…

– Аманда, ложись спать.

– Ложись спать? – вскинулась она, но он уже вышел, прикрыв за собой дверь.

Аманда проводила его взглядом, затем быстро оделась и последовала за ним.

Выйдя из дома, Аманда поняла, что за ней следят. Жак Биссе следовал за ней тенью, куда бы она ни пошла, еще с января, когда Эрик уехал в первый раз. Аманда была не против. Ее занимал этот человек, и она всегда чувствовала себя спокойно, когда он находился за спиной.

От отца не поступало новых, требований, с тех пор как она отдала ему карту.

Следовать за Эриком было несложно. Рев и шум толпы были слышны издалека. Аманда поспешила ко дворцу. Казалось, рее население Уильямсберга поднялось в яростном порыве.

Обогнув здание, Аманда чуть не задохнулась. В воздухе стоял крик. Толпа, казалось, бурлила, люди выглядели разъяренными, нетерпеливыми и злыми в своем безумном порыве.

– Стойте, стойте! – послышался голос.

Аманда взобралась на ступени магазина, чтобы лучше видеть. Говорил Пейтон Рандолф. Рядом с ним стоял Картер Николае, чуть сзади – Эрик.

Шум в толпе постепенно стих. Рандолф начал говорить, объясняя людям, что они могут добиться своего другими способами. Необходимо принять протест и проголосовать за него в городском собрании.

Картер Николае вторил ему, а затем выступил Эрик, призывая Людей К осторожности.

Постепенно толпа рассеялась.

Неожиданно подхваченная людским потоком, Аманда вздрогнула, когда ее вдруг схватили сзади и, обернувшись, встретилась с сердитыми глазами мужа.

– Я же сказал, чтобы ты шла спать!

– Но, Эрик…

– Черт тебя побери, Аманда, я пытаюсь предотвратить кровопускание твоему любезному тори Данмрру. Жак отвезет тебя в Камерон‑Холл. Сегодня же. Я хочу, чтобы ты была подальше от всего этого!

Она попыталась возразить, но Эрик не стал и слушать.

К полудню Аманда была уже на пути домой.

Новости в Камерон‑Холл просачивались весьма скупо. Молодая хозяйка жадно прислушивалась к болтовне слуг, с нетерпением ждала новостей из «Виргиния ньюс».

Народ принял петицию, в которой потребовал объяснений, почему губернатор изъял народное оружие. Данмор ответил, что он боялся восстания рабов и вывез его по соображениям безопасности.

Однажды вечером приехал усталый Эрик и рассказал, что повсюду проходят митинги.

– Аманда, в Массачусетсе произошли перестрелки. В Лексингтоне и Конкорде тоже. Британцы явились, чтобы захватить складированное там оружие, но колонисты разбили их и гнали почти до Бостона.

– О нет! Значит, кровь все же пролилась, пусть не в Виргинии, но в Массачусетсе…

– Патрик Генри со своими отрядами подошел к Уильямсбергу, но Данмор укрепил гарнизон дворца моряками и морскими пехотинцами и выкатил орудия на дворцовые газоны. Второго мая им был направлен в город порученец для того, чтобы оплатить стоимость конфискованного пороха.

– Ты был с Патриком Генри! – задохнулась она.

– Я был лишь посланцем, Аманда…

– Как ты мог…

– Я в состоянии призвать к разуму обе стороны, миледи! – отрезал он, и Аманда умолкла. – Но это не все.

Она уставилась на него, сильно обеспокоенная тем, как он это сказал.

– Аманда, Патрик Генри объявлен мятежником, – Он немного поколебался. – И я тоже, – добавил он очень тихо. – Подозреваю, что в ближайшие дни меня арестуют.

– Ох, Эрик! – вздрогнула Аманда. Она смотрела на него, своего мужа, высокого, смуглого, красивого, как всегда уверенного в себе, и в этот момент ее мало волновал остальной мир. Пусть Англия пропадет пропадом, а Виргинию смоет в море – ей было все равно. – Дорогой! – вскричала она и бросилась через комнату ему на шею.

Им не требовалось других слов Он отнес Аманду наверх и любил нежно и ласково И так же нежно сжимал ее в объятиях всю ночь.

В рассветных сумерках глаза Эрика, изучавшие ее, были темными и серьезными. Он лежал на боку рядом с Амандой, поправляя локоны на ее лбу.

– Люди начинают уезжать в Англию. В основном это лоялисты, которые считают, что этот кризис преодолеть не удастся. Я спрашиваю тебя, Аманда: ты остаешься со мной или идешь своим путем?

– Да! Да! – отозвалась она, спрятав лицо у него на груди. – Да! Я остаюсь с тобой.

Он молча держал ее в объятиях.

– Ты остаешься ради меня или ради Англии?

– О чем ты?

Он покачал головой:

– Нет, пустяки Я объявлен мятежником, но не думаю, что у Данмора хватит сил что‑нибудь поделать со мной. У нас впереди еще много долгих дней. – Он снова погрузился в молчание. – Долгих лет, – чуть погодя раздался его шепот. – Иди ко мне, любимая. Мятежнику не пристало долго разлеживаться. Надо многое успеть на случай – На случай чего? – тревожно спросила она.

Он снова посмотрел ей в глаза:

– На случай, если потребуется спешно уехать.

Date: 2015-10-22; view: 317; Нарушение авторских прав