Еще одна игра

Версаль, Франция – июнь 1678 года

Известие о нашей помолвке произвело настоящий фурор при дворе.

Улыбаясь, я вручила прошение об отказе от места герцогине де Гиз и осталась в Версале после того, как она, злая и оскорбленная, удалилась обратно в Нормандию. Атенаис была приятно удивлена и сообщила королю, что я всегда ей нравилась, и Его Величество одобрил наш союз. Мне было позволено сохранить за собой свою крошечную, душную комнатку размером со стенной шкаф, хотя теперь она выглядела еще меньше прежнего. Я не могла дождаться, когда же выйду замуж и обзаведусь собственным дворцом в Париже, поместьем в провинции и экипажем, запряженным шестеркой лошадей. Это будут чалые кобылы, решила я.

Семейство же маркиза буквально взбеленилось от ярости.

– Гугенотка! Бесприданница! Скандал! Позор! Это следует прекратить немедленно!

Но маркиз де Несль влюбился без памяти.

«Je t ' aime, je t ' adore, tu es mon amante, – шептал он, зарывшись лицом в мои в волосы. – Mia belle, mia douce, mon seul amour». [159]

От таких слов у меня кружилась голова. Я начала думать, что и сама полюбила его. Я бежала ему навстречу, когда он тайком пробирался ко мне в комнату поздно ночью, и счастливо смеялась, когда он подхватывал меня на руки. Я позволяла ему целовать свои груди и покусывать меня за мочку уха, а однажды даже разрешила взять стеклянную пробку от флакона с его дорогими духами и провести ею по ложбинке между моих грудей, разведя в стороны сорочку, так что взору его предстали мои набухшие соски, и он смог умастить их ароматом розы и жасмина. Он наклонился и обхватил сосок губами, а мне оставалось лишь запустить руки ему в волосы и постараться не стонать слишком громко.

Теперь ему дьявольски везло и в картах. Шаг за шагом он получил возможность познакомиться поближе с моим телом. Мы играли в пикет каждый вечер, далеко за полночь, и каждую ночь очередной выигрыш давал ему шанс поцеловать меня в новом месте.

– Еще партию? – предлагал он.

– На что играем?

– Если выиграете вы, я подарю вам агатовое ожерелье в тон вашим плутовским очам. Если же выиграю я, вы сядете ко мне на колени.

– Но я прекрасно себя чувствую здесь, в собственном кресле, – отвечала я.

– Обещаю, мои колени покажутся вам очень удобными.

– А я почему‑то уверена, что мне там будет жестко, – отнекивалась я.

Он поперхнулся от возмущения.

– Mon Dieu,[160]Шарлотта‑Роза, вы не перестаете удивлять меня. Прошу вас, присядьте сюда.

– Не уверена, что это такая уж хорошая мысль.

– Завтра вечером я приглашаю вас в театр. И позволю прокатиться на своей чалой кобыле. И подарю вам агатовое ожерелье.

– Ну хорошо. Но знайте, что я соглашаюсь только потому, что хочу проехаться на вашей лошади.

Маркиз пробормотал что‑то себе под нос – я не расслышала, что именно, но подозреваю, что он выразил желание поскакать на мне – и снял колоду. И, хотя я выиграла эту партию и следующую, в конце концов он все‑таки добился своего и усадил меня себе на колени. Маркиз медленно потянул меня вниз, широко расставив ноги и крепко держа меня одной рукой за талию, а другая уже накрыла мою грудь под корсетом, и я сразу же ощутила, что он очень напряжен.

– Сидеть у вас не очень‑то удобно, – заявила я, надув губы.

– Боюсь, вы правы. Кажется, еще никогда в жизни мне самому не было так неудобно. Господи милосердный, да не ерзайте вы так. Сидите смирно и не шевелитесь.

Я замерла, как статуя, но он принялся раскачивать меня, буквально насаживая на каменный стержень, торчавший подо мной. Я вырвалась, запыхавшаяся и трепещущая внутри, и отбежала в противоположный конец комнаты.

– Мы так не договаривались. Я больше не буду с вами играть.

Он рассмеялся мне в лицо.

– В самом деле? Вы отказываетесь от пикета? Вы уверены?

– Совершенно уверена, – ответила я.

Он поднялся и одернул жилет.

– Что ж, так тому и быть.

– Ладно, сыграем еще одну партию. Но сидеть у вас на коленях я больше не буду.

– Что вы ставите на кон? Я хочу получить ваши чулки, оба, и хочу сам снять их. А чего хотите вы?

– Поцелуй? – слабым голосом предложила я, ощущая себя маленькой растерянной девочкой.

– Но тогда я в любом случае останусь в выигрыше. Отлично, играем.

Ему нравилось выигрывать у меня предметы туалета – сначала подвязки, затем одну туфельку, потом – другую, затем – мое ожерелье, потом – одну из моих юбок. Впрочем, с такой же радостью маркиз избавлялся от собственной одежды, но меня мутило от вида туго набитого мешочка, висящего у него на шее. А его запах или прикосновение к моему телу вообще были мне невыносимы. Одно время он делал ставки на свой туалет, предлагая мне раздеть его, но ни в одной из этих партий я не позволила ему выиграть. Однажды мы с ним лежали в моей постели, маркиз был полностью одет, а я – почти полностью раздета, и он пытался направить мою руку к поясу его панталон, чему я сопротивлялась изо всех сил.

– Вы сводите меня с ума, Шарлотта‑Роза. Я хочу почувствовать, как вы прижимаетесь к моему телу.

– Я не могу доверять вам, – ответила я, и это была правда.

Маркиз вечно подталкивал меня зайти чуточку дальше оговоренного. Если он выигрывал право поцеловать меня в губы, руки его жадно шарили по моему телу, пока он наслаждался поцелуем. Если он получал шанс снять с меня чулки, рука его неизменно скользила выше, стремясь коснуться того моего сокровенного местечка, что так возбуждало его. Мне приходилось все время быть настороже, сводя бедра вместе, а он все время старался ослабить мою бдительность, подпаивая арманьяком, воспламеняя духами и деликатесами, разжигая во мне огонь желания поцелуями и бесстыдными прикосновениями.

Как‑то ночью мы доигрались до того, что на мне осталась одна лишь сорочка.

– Еще партию, – предложил он. – Пожалуйста. Я хочу видеть вас обнаженной. Я не прикоснусь к вам. Обещаю. Только посмотрю.

Я покачала головой.

– Я ставлю на кон свою чалую кобылу. Я знаю, как она вам нравится.

К стыду своему, должна признаться, что я едва не поддалась искушению. Но потом все‑таки покачала головой.

– Нет. Иначе в брачную ночь вам не на что будет смотреть.

– Пожалуйста, Шарлотта‑Роза.

– Нет.

Он выскочил из комнаты, с грохотом захлопнув за собой дверь, а меня охватила паника, не потеряла ли я его своей неуступчивостью. Но на следующее утро маркиз явился ко мне с букетом цветов и рондо, посвященным моим глазам, которое он наверняка сочинял всю ночь напролет. И если даже в стихотворении было слишком много вздохов, упреков в бездушии и намеков на мои бедра, то ведь никто, кроме меня, не смог бы прочесть его. В ту ночь он целовал меня до тех пор, пока у меня не ослабели колени, и не закружилась голова. Я не протестовала, когда он распустил шнуровку моего корсета. Я не остановила его, когда он принялся покрывать мое тело поцелуями, опустив сорочку и освободив мои груди, и прошелся губами вниз, до самого живота. Я не останавливала его. Откинувшись на подушки, я вздыхала и прижимала к себе его кудрявую голову, вслух жалея о том, что мы еще не женаты.

– Когда? – спросила я его. – Когда мы сможем пожениться?

– Скоро, – пообещал он. – Мне нужно получить разрешение моего кузена.

– Но у нас уже есть позволение короля.

Он вновь склонился надо мной и кончиком языка лизнул впадинку пупка. Я подняла его лицо, чтобы взглянуть ему в глаза.

– Когда же? – повторила я свой вопрос.

– Уже скоро, обещаю.

Я села и прикрылась платьем.

– Скоро – это не ответ.

– Назначьте дату, – вскричал он и притянул меня к себе, покрывая поцелуями мое обнаженное плечо. – Назначьте дату, и я все устрою. А сейчас позвольте мне прикоснуться к вам вон там… внизу.

– Где внизу?

Быстрым движением он опрокинул меня на спину, задрал мне юбку, раздвинул ноги и встал на колени между ними. Он провел руками по моим обнаженным бедрам, и большие пальцы его рук уже готовы были коснуться того места, где мои бедра соединялись с тазом. Его прикосновения обжигали меня, как огнем.

Он улыбнулся, глядя в мои горящие возбуждением глаза.

– В канун Иванова дня, – слабым голосом прошептала я.

Медленно, очень медленно он ввел в меня большие пальцы обеих рук. Медленно, очень медленно раздвинул влажные губы, а потом резким движением вонзил в меня пальцы так глубоко, как только мог. Я закричала в голос и выгнулась дугой. Он убрал руки, схватил меня за запястья и завел их мне за голову, прижав к постели. Он долго смотрел на меня сверху вниз, оскалившись, часто и тяжело дыша. Я начала извиваться, подтянув колени к груди. Я испытывала сильное возбуждение и столь же сильный страх. Лицо его окаменело, превратившись в маску, и по нему нельзя было угадать, о чем он думает. А потом маркиз кивнул головой.

– В канун Иванова дня, – сказал он, встал и вышел из комнаты.

* * *

Днем мы прогуливались по саду, катались на лошадях или устраивали пикники в лесу. Ему нравилось видеть мое тело при солнечном свете. Клянусь, он готов был взять меня у всех на виду, если бы только я ему позволила. По вечерам мы танцевали, пили шампанское и ходили в театр. Когда гас свет, он просовывал руку мне под платье, поглаживая пальцами бедра, обтянутые шелковыми чулками, и поднимаясь все выше и выше. А я, покраснев, ударяла его сложенным веером по руке и поспешно приводила в порядок свои юбки.

Однажды вечером, когда мы играли в пикет в моей комнатушке, маркиз вдруг пожелал расчесать мне волосы. Я уже успела проиграть подвязки и чулки, жемчуга и юбки, и даже платье; он лишился камзола, жилета, галстука, башмаков и носков. Я томно улыбалась ему, витая в алкогольных парах и одурманенная ароматами благовоний и предвкушением предстоящих перемен в жизни. Хотя в расстегнутом вороте его рубашки то и дело мелькал мешочек с заклинаниями, я уже привыкла не думать о нем.

– Пересядьте на скамеечку, пожалуйста, – попросил он.

Я повиновалась, и он вынул заколки из моей прически и принялся расчесывать тяжелые пряди руками, время от времени поднося их к лицу, чтобы понюхать. Теперь я пользовалась только теми духами, которые он подарил мне, и воздух был напоен их соблазнительным ароматом.

– Где ваша щетка?

Я передала ее ему, и он принялся медленно и чувственно расчесывать мне волосы. Я вздохнула и опустила голову. Я чувствовала себя так, словно парила над полом, и уже готова была упасть с табурета. Он жарко прошептал мне на ухо.

– Прилягте на постель, cheri. Я хочу видеть вас облаченной только в ваши локоны.

– По‑моему, мы так не договаривались, – сонно пробормотала я.

– Волосы у вас густые и длинные, как накидка, – сказал он. – Клянусь, даже с поясом целомудрия вы не были бы в большей безопасности.

Я улыбнулась почти с сожалением, но позволила ему поднять и уложить себя на кровать. Когда он стал расстегивать мою сорочку, я приподнялась на локте.

– Помните…

– Я помню. Только расчесываю ваши волосы. Больше мне ничего не позволено. Никаких поцелуев. – Он наклонился и мимолетно коснулся моих губ. – Никаких прикосновений. – Он сунул руку мне под сорочку и погладил полушария груди. – Никаких проб на вкус. – Он обхватил мой сосок губами и легонько прикусил его сквозь ткань сорочки. Я возложила обе руки ему на голову и выдохнула: – Cheri …

Маркиз выпрямился.

– Помню, помню. Ну‑ка, позвольте мне просто чуточку опустить вот эту штуку. Я не буду снимать ее, обещаю. – Он стянул с моих плеч сорочку, скатав ее валиком на талии, а потом распустил волосы, прикрыв ими мою грудь. Он осторожно выпростал наружу кончики грудей, так что розовые бутоны сосков выглянули из‑под локонов. – Вот так, замечательно, – сказал он. – Именно я такой ожидаю увидеть вас на нашей свадьбе.

– Представьте, что сказала бы герцогиня де Гиз, если бы видела нас сейчас, – захихикала я.

Он подался вперед и бережно коснулся соска.

– Мне нравится, как он твердеет, когда я прикасаюсь к нему. Вы не хотите потрогать мои? Давайте проверим, затвердеет ли мужской сосок так же, как женский.

Я медленно вытянула руки и стеснительно распахнула ему рубашку. Стараясь не коснуться колдовского мешочка, висевшего на ленте на его мускулистой груди, я осторожно коснулась его соска. Он мгновенно набух и затвердел.

– Не хотите поцеловать его? – предложил маркиз.

Я отрицательно покачала головой и запахнула ему рубашку, чтобы не видеть мешочек с заклинаниями. Он вздохнул.

– Тогда позвольте мне поцеловать ваши. Это жестоко – подпустить меня так близко и не дать поцеловать вас.

Итак, я позволила ему раздвинуть пряди моих волос и обхватить сосок губами. Он облизнул его языком, а потом вдруг укусил так сильно, что я вскрикнула и оттолкнула его.

– Ой! Больно!

На лице маркиза отразилось раскаяние.

– Я не хотел причинить вам боль. До сих пор мне не приходилось целовать женщине соски. Я и не подозревал, что они такие нежные. Теперь я знаю об этом и больше не сделаю вам больно. Позвольте мне загладить свою вину. Ложитесь. Я буду очень нежен.

Я легла на живот, а он сдернул с меня сорочку и швырнул на пол. Впервые я предстала перед ним совершенно обнаженной. Я вжалась в постель всем телом, ощущая свою уязвимость и испытывая страх, но он поступил так, как обещал – рассыпал волосы у меня по спине и укрыл меня ими, как накидкой.

– Какая вы красивая, – пробормотал он. Я почувствовала, как губы мои дрогнули в улыбке. Еще никто и никогда не называл меня красивой. – Очаровательная. И восхитительная.

Маркиз принялся медленно расчесывать мне волосы от затылка до самых кончиков. Я медленно расслабилась, положив голову на руки. Мышцы мои обмякли, и я превратилась в тягучий и податливый воск.

– У вас такие длинные волосы, – прошептал он. – Смотрите, они прикрывают вам даже нижнюю часть спины.

Он взял прядку волос и стал кончиками ласкать мои ягодицы. Я вздохнула, и бедра мои непроизвольно раздвинулись. Он опустил шелковистые кончики в ложбинку между ягодиц, после чего дразняще провел ими по внутренней стороне бедер. Я смущенно поежилась.

– Это называется расчесыванием? – лениво осведомилась я.

Маркиз взял мои волосы полной горстью и намотал их на руку.

– Они похожи на веревку, – прошептал он. – Такие мягкие и в то же время прочные.

И вдруг он с силой потянул меня за волосы, запрокидывая мне голову, так что мне пришлось выгнуться дугой. Я закричала.

– С какой радостью я бы потрогал вас вот здесь, – пробормотал он, запуская пальцы в ложбинку между моими ягодицами. – С какой радостью я лег бы на вас сверху. Можно…

Не успела я открыть рот, чтобы ответить, как он уселся на меня верхом, придавив меня своим весом к постели. Соскользнув с моих ягодиц, он опять так сильно потянул меня за волосы, что мне пришлось изогнуться, а потом прильнул ко мне всем телом, свободной рукой шаря у меня по груди. Маркиз был уже по пояс голым. Должно быть, он ухитрился снять свою рубашку так, что я ничего не заметила. Почувствовав, как по спине у меня елозит мешочек с заклинаниями, я попыталась вырваться. От отвращения меня едва не вырвало.

– Нет, – закричала я. – Остановитесь! Довольно, довольно!

Но он не отпускал меня. Крепко держа меня за волосы, он оставил в покое мою грудь и сунул руку мне между ног, приподняв меня и буквально насадив на свое мужское достоинство, которое натянуло спереди его шелковые панталоны, грозя прорвать их. Будь он голым, то уже вошел бы в меня. Но и так я чувствовала, как мое тело насильно раскрывается ему навстречу.

– Остановитесь! Вы делаете мне больно! Вы же обещали.

Он швырнул меня на постель и грубо рявкнул:

– Да, только расчесывание.

Схватив щетку, он с такой силой провел ею по моим волосам, что на глазах у меня выступили слезы. Свободной рукой он надавил мне на затылок, так что я уткнулась лицом в подушку. Мне было нечем дышать, и я рванулась, стараясь освободиться. А маркиз вдруг перевернул щетку обратной стороной и всунул ее кончик меж губ моего влагалища. Я замерла, чувствуя, как давит мне на шею его рука, а холодный конец щетки грозит вторгнуться в меня. На мгновение мы застыли в неподвижности, я боялась пошевелиться, а он жарко дышал мне в затылок. Наконец он убрал щетку.

– Простите меня, – сказал он. – Вам не следовало искушать меня таким образом.

Я обеими руками прижала простыню к груди.

– Вы правы. Мы должны остановиться.

– Да, – повторил он. – Этому надо положить конец.

– Всего лишь до нашей свадьбы, – сказала я.

Он тряхнул головой.

– Да. До нашей свадьбы.

В течение трех следующих дней маркиз избегал меня. Я же была сама не своя от беспокойства. Что, если он передумал? Что, если мои матримониальные планы пошли прахом? Нанетта слышала, как слуги сплетничали о том, что кузен маркиза, Великий Конде, заявил ему, что он должен порвать со мной, иначе рискует стать отверженным в семье. Мне казалось, что я не вынесу крушения своих планов, и я уже начала обвинять себя в том, что ошиблась в своих расчетах. Быть может, уступи я ему… «Но тогда бы он не женился на мне, – сказала я себе, – получив задаром то, чего хотел».

На третью ночь я уже спала, когда вдруг услышала, как кто‑то скребется в дверь. Я подбежала к ней и распахнула, забыв о том, что на мне лишь ночная сорочка. Маркиз стоял в коридоре, привалившись плечом к стене. На нем были лишь рубашка и панталоны, в руке он сжимал свечу.

– Простите меня, – сказал он. – Я не должен был так себя вести.

– Все в порядке. Это я во всем виновата. Я не должна была заходить так далеко.

Он толкнул дверь и шагнул через порог. Я остановила его.

– Лучше не надо.

Он привлек меня к себе, пожирая глазами ткань, под которой виднелись выпуклости моих грудей, освобожденных от тисков корсета.

– Я не могу перестать. Я уже пытался. Не пробуйте остановить меня.

Он втолкнул меня в комнату и крепко поцеловал в губы. Я уперлась обеими руками ему в грудь, но справиться с ним не смогла. Он поставил свечу на стол и обхватил руками ягодицы, так что я волей‑неволей тесно прижалась к нему, чувствуя, как вздыбилось его мужское достоинство.

– Я люблю вас, и вы сами это знаете. Я поведал всему двору о том, что скоро мы поженимся. Господь свидетель, я даже пошел против главы своей семьи. И теперь вы не можете мне отказать.

– Мы скоро поженимся, – в отчаянии сказала я.

– Нет. Я хочу вас сейчас. У меня больше нет сил ждать.

– Нет. Пожалуйста. Нет.

Мне не следовало говорить «пожалуйста». Он слишком часто повторял мне это слово. В мгновение ока маркиз швырнул меня на постель, сорвал с себя рубашку и завозился с поясом своих панталон, другой рукой держа меня за горло. Он был слишком силен и действовал слишком стремительно. Я едва успела сделать вдох, как он содрал с меня ночную сорочку.

Он ворвался в меня, входя снова и снова, и атласный мешочек с заклинаниями елозил по моей груди, и от запаха гнилого мяса и трав меня едва не стошнило. Отвратительная вонь забила мне ноздри, горло и желудок, и в этот миг он излился в меня. Когда он, тяжело дыша, в изнеможении навалился на меня, мешочек оказался зажатым между нами, превратившись в омерзительный комок, обжигавший мне кожу. Мне показалось, что грудь мою пронзило огненное копье.