Освобождение. Скала Манерба, озеро Гарда, Италия – июль 1599 – апрель 1600 года

Скала Манерба, озеро Гарда, Италия – июль 1599 – апрель 1600 года

Дни казались бесконечными.

Еще никогда Маргерита не чувствовала себя такой одинокой. Она страстно жаждала возвращения Лучо, ведь его слова расцвечивали мир, отчего он выглядел огромным и ярким, как никогда раньше. Она жаждала ощутить его поцелуи и прикосновения. Тело девушки преисполнилось новых ощущений – чувственных и женственных. Она целыми днями расхаживала по комнатке, а по ночам металась по постели без сна. На закате Маргерита садилась у окна и пела, вкладывая в песни всю свою тоску и любовь, надеясь, что он услышит ее и вернется.

И он вернулся. Спустя три недели Лучо вернулся.

Когда он взбирался по веревке, Маргерита высунулась из окна, улыбаясь ему сквозь слезы. Ее огненно‑рыжие распущенные волосы каскадом обрамляли фигурку. Она не произнесла ни слова, лишь протянула к нему руки, когда он взобрался на подоконник. Он прижался губами к ее губам. На долгое мгновение они замерли в поцелуе, а потом Лучо мягко высвободился, но, спрыгнув в комнату, вновь привлек ее к себе.

– Мне небезопасно целовать тебя, пока я не окажусь на твердой земле. При виде тебя голова у меня кружится так сильно, что я могу сорваться вниз, – сказал он. – Ох, mia bella e blanca, как же я скучал о тебе!

– Я тоже.

И они вновь прильнули друг к другу в поцелуе.

– Я привез тебе кое‑что, – сказал он, усаживая ее к себе на колени. – Смотри.

Он достал из кармана маленькое золотое колечко.

– Это тоже нечто вроде приворотного зелья. Если ты наденешь его, оно привяжет тебя ко мне, а все остальные приворотные заклинания будут разрушены.

– Это же обручальное кольцо, – с удивлением пробормотала она, примеривая его на палец.

Он рассмеялся.

– Проведя взаперти почти всю свою сознательную жизнь, ты все равно узнала обручальное кольцо с первого взгляда. Ох, уж эти девушки!

– Такое носила моя мать. – Голос ее дрогнул от любви, боли и страха.

– Если бы я мог, то женился бы на тебе в соборе, со всеми полагающимися песнопениями, воскурением фимиама и слезами, но священника у нас с тобой нет, равно как и собора, так что придется тебе подождать, пока я не привезу тебя во Флоренцию.

Маргерита медленно кивнула. Он наклонился к ней и поцеловал.

– Давай дадим друг другу супружеские обеты, как будто мы поженились по‑настоящему? Давай поклянемся, что будем верны друг другу, будем любить друг друга и все такое прочее? Потому что мне очень больно, Маргерита. Ты должна быть моей. Я должен знать, что ты – моя. Я не нахожу себе места с тех пор, как впервые увидел тебя. Нет, с тех пор, как услышал твое пение. Пожалуйста, mia bella e blanca, давай поклянемся друг другу. Любовь разрушает все заклятия, я знаю. Надень мое кольцо и скажи…

Она закрыла ему рот поцелуем, а потом взяла лицо в ладони. Отпустив его, она показала юноше кольцо на пальце.

– Я клянусь тебе во всем. Так хорошо? Потому что я хочу, чтобы ты поцеловал меня.

Лучо нежно поцеловал ее.

– Клянусь…

– Ш‑ш, – сказала она и положила его руку себе на грудь.

У него перехватило дыхание, и рука его сжала нежное полушарие. Он поднял ее на руки и перенес на кровать.

Ночь раскинула над ними свои объятия, и все было замечательно. Они любили друг друга так страстно и самозабвенно, как никто и никогда раньше. Во всяком случае, так они говорили себе, вглядываясь в глаза друг другу и став одним целым в мягком свете свечей. А потом наступил рассвет, и Лучо встал, собрал одежду и сказал:

– Любимая, пойдем домой.

Но уйти Маргерита не могла.

Лучо умолял ее, соблазнял и приказывал. Все было напрасно. Она отказывалась сделать хотя бы шаг к окну.

– Я не могу, не могу, – беспомощно повторяла она, пока он кричал, неистовствовал и даже плакал. А когда он подхватил ее на руки и понес к окну, она громко вскрикнула и повалилась на пол.

– Я не могу остаться. Я должен уйти, – гневно вскричал он. – Неужели ты не понимаешь? Я и так задержался здесь слишком долго. Эта поездка должна показать моему дяде, что я стал взрослым мужчиной, способным нести ответственность за свои поступки. А он сочтет меня бестолковым глупцом, которому понадобился целый месяц, чтобы добыть несколько жалких лимонов. Он меня не поймет. Я собирался взять тебя с собой, чтобы ты ослепила его своей красотой и голосом, чтобы показать, сколь серьезны мои намерения по отношению к тебе. Мои люди уже заподозрили, что я тайком ускользаю от них к женщине. Они все ему расскажут. И он сочтет это мальчишеской влюбленностью, глупой выходкой. Маргерита, пожалуйста, я тебя умоляю. Мне нужно, чтобы ты ушла со мной!

Но она не могла.

После его ухода она горько проплакала весь день. Солнце скрылось за горами, и башня погрузилась в темноту. Она развела огонь в очаге и приготовила себе скудный ужин, смахивая слезы, безостановочно катившиеся по щекам, а потом уселась на подоконник и стала есть.

Взошла луна. Она была почти полной.

Маргериту охватила паника. Она вскочила на ноги и обвела взглядом комнату, повсюду замечая признаки того, что здесь побывал Лучо. Золотое кольцо на пальце. Изобилие продуктов. Простыни, запачканные его семенем. Веревка, все еще привязанная к крюку. Кинжал, который она оставила себе по его настоянию, чтобы защититься, если в том возникнет надобность.

Навещая ее, всякий раз La Strega ужасно сердилась, даже если подсвечник стоял не на своем месте. Ее золотистые глаза львицы подмечали любую мелочь.

Маргерита заметалась по комнате, наводя порядок. Она выстирала простыни, хотя ей было невыносимо жаль смывать запах Лучо. Отвязав веревку, свою единственную и последнюю надежду убежать отсюда, она смотала ее, всхлипывая от отчаяния. Она уже решила спрятать ее под кроватью, но потом испугалась, что колдунья найдет ее. Кроме того, она не знала, что делать с провизией. Чужие мешки, незнакомая посуда, еда, которой раньше не было. Конечно, можно было сбросить все в яму в уборной, но ведь La Strega может заметить их внизу, на камнях.

В конце концов Маргерита с огромным трудом расковыряла свой импровизированный бетон вокруг потайного люка и вновь приоткрыла его. От запаха, ударившего снизу, ее едва не стошнило. Это был запах смерти и забвения. Но она нашла в себе силы зажечь свечу, а затем вновь и вновь спускалась по ступенькам, перетаскивая вниз мешки с провизией. Отправив вниз последний из них, она долго сидела на краю потайного люка, чувствуя, как к горлу подкатывает тошнота, а руки и ноги дрожат от усталости. Она погрузилась в пучину самой черной меланхолии и покорности судьбе. Ей представился случай убежать отсюда, но она не смогла разорвать заклинание, которое ведьма наложила на ее душу. Ей была дарована любовь, страсть, свобода, будущее… но даже магия любви Лучо оказалась бессильна помочь ей.

Она останется здесь, в башне, до самой смерти.

Как всегда, La Strega появилась, когда на небе взошла полная луна. Кажется, она моментально учуяла что‑то, стоя на подоконнике и обводя комнату пристальным взглядом золотистых глаз. Маргерита, с выражением полнейшей покорности на лице, глядела себе под ноги.

– Ты скучала по мне, Петросинелла? – осведомилась ведьма.

– Да, конечно… мама, – отозвалась Маргерита, чувствуя, как горит лицо, а тело стало слишком большим и неуклюжим.

– Мама? Это на тебя не похоже, Петросинелла. Ты стала слишком мягкой и покорной.

– Простите меня! – вскричала она, в отчаянии заламывая руки.

– Что случилось? – голос колдуньи стал жестким и неприятным.

– Ничего! Просто… просто мне было очень одиноко. Месяц тянулся невыносимо долго. Солнце летом заходит очень поздно, а встает так рано, что дни кажутся бесконечными. Простите меня, я не собиралась жаловаться. Я всего лишь рада видеть вас. Почему вы не садитесь? – безостановочно тараторила Маргерита, обмирая от страха.

– Я проголодалась. Давай поднимем наверх еду, и ты приготовишь мне что‑нибудь поесть. Разве ты не хочешь узнать, что я принесла тебе в подарок?

– Конечно, хочу, – безучастно отозвалась Маргерита, но потом спохватилась и изобразила на лице живейший интерес. – Еще бы! Я хорошо себя вела! Что вы мне принесли?

La Strega оглядела комнату. В ней царила безупречная чистота. Все мешки и горшочки стояли на своих местах в строгом геометрическом порядке. Кровать была заправлена очень аккуратно, без единой морщинки. Но все равно она нахмурилась.

Маргерита молитвенно сложила руки перед грудью и изо всех сил постаралась напустить на себя невинный вид нетерпеливого ожидания и нечаянной радости.

– Я принесла тебе сласти и новый сборник песен, – медленно проговорила La Strega, не сводя глаз с лица Маргериты.

– Ой! Большое вам спасибо! – Всего месяц назад Маргерита и впрямь была бы на седьмом небе от счастья и благодарности, но Лучо разорвал границы ее мирка и раздвинул их, словно взорвав бочку с порохом. Она вперила безмятежный взор в колдунью и улыбнулась так, что у нее заболели щеки. Затем она привязала к крюку веревку, которуя принесла с собой La Strega, и сбросила ее вниз Магли, щебеча без устали, как ребенок, пока колдунья наконец не отвела глаза и не расслабилась.

Они съели непритязательный ужин, и Маргерита стала греть воду для ванны ведьмы. Сердце гулко стучало у нее в груди, и она со страхом думала о том, как она вытерпит прикосновение колдуньи к своему телу сегодня ночью, теперь, когда она познала настоящую любовь.

Когда La Strega блаженно вытянулась в теплой воде, по поверхности которой плавали розовые лепестки, Маргерита покорно протянула ей свое запястье.

– У тебя было кровотечение в этом месяце? – осведомилась La Strega.

– Нет, – солгала Маргерита.

La Strega кивнула, удовлетворенная, и провела розовым шипом по синим прожилкам вен на руке девушки.

* * *

Лето медленно сменилось осенью, дни стали короче, серп луны, то растущий, то убывающий, отражал моменты наивысшего душевного напряжения в жизни Маргериты, отмечая унылые и пустые дни, когда не происходило ровным счетом ничего.

А в ноябре ее удивил своим возвращением Лучо.

– Я должен был увидеть тебя еще раз и убедиться, что с тобой все в порядке, – выпалил он, перелезая через подоконник. – Ты выглядишь прекрасно! Ты стала настоящей красавицей! Совсем не такая худенькая, как раньше. Я убедил дядю, что должен вернуться, когда соберут урожай оливок, сказав ему, что, дескать, горные оливки будут вкуснее оливок с равнин. – Разговаривая, он расстегнул перевязь с мечом и отшвырнул ее в сторону, стаскивая рубашку через голову. – Mia bella e blanca! У тебя все хорошо?

– Теперь, когда ты здесь – да, – ответила она, бросаясь к нему в объятия. – Я уже думала, что ты больше никогда не придешь! Я так боялась…

– Не говори ничего, – приказал ей Лучо, словно это не он все время болтал без умолку. Он поцеловал ее так, словно хотел проглотить. – Ох, любимая! Как же я скучал о тебе!

– Да!

Маргерита высвободила волосы из‑под сеточки, стащила через голову платье и помогла ему избавиться от панталон. Они повалились на кровать, смеясь и путаясь в одежде.

Позже, удовлетворенные, они лежали в объятиях друг друга и делились новостями о том, что произошло за эти месяцы, пока они не виделись. Лучо провел с нею ночь и почти весь следующий день. Он вновь умолял Маргериту набраться мужества и покинуть башню. И вновь Маргерита не смогла сделать этого.

Прошла зима. La Strega приходила каждый месяц, в полнолуние, невзирая на дождь и снежные бури. Она жаловалась на холод, которого никогда раньше не чувствовала, жаловалась на боль и усталость, а однажды, поднеся руку к огню, удрученно протянула:

– Смотри, сколько морщинок у меня появилось! Мои руки стали похожи на руки древней старухи.

– Должно быть, это все от холодов, – в отчаянии заявила ей Маргерита. – По‑моему, такой холодной зимы еще не было, верно?

Ночью, лежа в кровати, La Strega отпихнула Маргериту.

– Ты так растолстела, Петросинелла, что занимаешь все место.

– Нет, нет! Места вполне хватает, – ответила Маргерита, пытаясь стать как можно меньше.

Перед ее внутренним взором вдруг промелькнули воспоминания. Восемь маленьких скелетов, выложенных, подобно спицам колеса. Сейчас Маргерита была выше любого из этих мертвецов. И она действительно набрала вес. Всякий раз, приходя к ней, Лучо приносил массу всяких деликатесов. Он любил смотреть, как она ест, и ему нравилось видеть перемены в ее фигуре. Груди ее округлились и потяжелели, став достаточно большими, чтобы с трудом уместиться в его ладони. Живот из худенького и впалого стал мягким и круглым. Но то, чему так радовался Лучо, вызывало негодование у колдуньи. Поэтому Маргерита старалась скрыть свои формы от ведьмы и ни в чем не перечить ей, чтобы та не шарила по ее телу посреди ночи в поисках любви и нежности.

Хотя Маргерита поддерживала комнату в безукоризненном состоянии, никогда не поднимала глаз, не огрызалась и не задавала неудобных вопросов, La Strega вела себя капризно и раздражительно. Она урезала рацион питания Маргериты.

– Очевидно, я кормлю тебя слишком хорошо. Ты разжирела, – безжалостно заявила она однажды.

Если бы не мешки и бочонки Лучо, спрятанные под полом, Маргерита запросто умерла бы от голода. Почему‑то теперь ей все время хотелось есть, как если бы еда стала единственной ниточкой, связывающей ее с Лучо.

В начале весны La Strega обнаружила на виске седой волос. Она отвесила Маргерите пощечину.

– Ты мне солгала? У тебя начались кровотечения?

– Нет‑нет! – вскричала Маргерита, и на сей раз она не солгала. Кровь шла у нее только один раз, после этого ничего похожего больше не случалось, так что девушка даже усомнилась в словах Лучо о том, что кровотечения открываются у женщин ежемесячно.

La Strega осмотрела все ее сорочки и простыни, но пятен не обнаружила. Она ничего не сказала, но взгляд ее то и дело с подозрением останавливался на девушке, так что Маргерите приходилось изображать собой милую маленькую девочку, которая хочет только одного: чтобы ее мамочка была счастлива. Ей казалось, будто ее тайна растет в ней, грозя вырваться наружу через уши, нос и рот, словно струя крови.

Как только La Strega уходила, Маргерита выкапывала из мешка с мукой свое обручальное кольцо и надевала его на палец.

– Лучо, – шептала она, прижимая прохладный ободок к щеке. – Лучо, где ты?

Лучо вернулся в апреле, вскоре после того, как Маргерите исполнилось семнадцать. Она игриво выпростала волосы из‑под сеточки и швырнула ее на стол, а потом развязала серебристую ленту, чтобы опустить косы вниз и дать ему возможность взобраться на башню. Когда он появился в окне, она уже нетерпеливо распускала шнуровку корсета. Он выставил перед собой руку, прося ее не спешить, опустился на стул и усадил ее к себе на колени.

– Mia bella e bianca, – сказал он, и его теплое дыхание защекотало ей щеку. – Я говорил кое с кем насчет приворотного заклинания. Она говорит… она говорит, что разорвать его можете только ты сама или ведьма. И никто более.

– Его нельзя разорвать? – Маргерита была ошеломлена.

– Нет! Это можешь сделать ты! Неужели ты не понимаешь? Ты можешь разрушить это заклинание, ты!

Она в растерянности покачала головой.

– Но как?

– Она говорит, что ты должна заглянуть в свое сердце. Ты поймешь, как это можно сделать, когда придет время.

– Но я не знаю, как это сделать! Не знаю!

– Подумай, Маргерита! Ты прожила здесь пять лет. Неужели ты ничему не научилась от ведьмы?

– Я пыталась, – шепотом ответила девушка. – Но что я могу сделать? Лучо, ты не понимаешь! Она… она видит и знает все. Я не могу противостоять ей.

– Она знает о нас? – требовательно спросил Лучо.

Маргерита покачала головой.

– Не знаю. Не думаю. Она подозревает…

– Но она не знает! Она ничего не знает. Прошу тебя, Маргерита, подумай. Не знаю, сколько еще я смогу ждать тебя.

Маргерита заплакала, и Лучо принялся утешать ее и просить прощения. А потом осушил ее слезы поцелуями. Вскоре они вновь сплелись в объятиях, как шестеренки часов, существование которых друг без друга не имеет ни цели, ни смысла.

Немного погодя он рассказал ей о ворожее, с которой советовался, уродливой старой карге, которая собирала клочья овечьей шерсти, застрявшие в колючих кустах на опушке леса. Она была такой старой и согбенной, что, опираясь на клюку, ей было невероятно трудно нести корзинку, и Лучо поспешил ей на помощь. Она поблагодарила его и пожелала отплатить ему чем‑нибудь за помощь. И вот тогда он и спросил у нее совета.

– Но я не знаю, как разрушить заклинание. Неужели ворожея больше ничего тебе не сказала?

– Это – все, что она мне сказала. Разрушить заклинание может только тот, кто наложил его, или тот, на кого оно было наложено. И что ты должна заглянуть в свое сердце, потому что ответ находится внутри.

Маргерита сердито воскликнула:

– Неужели ты думаешь, что я не убежала бы отсюда давным‑давно, если бы знала ответ? Эта старуха наплела тебе невесть что!

Лучо встал и оделся, и каждый мускул его тела дрожал от гнева.

– Маргерита, я люблю тебя. Правда, люблю, но это не та жизнь, о которой я мечтал. Я устал томиться желаниями, пребывая вдали от тебя, и устал терзаться отчаянием и разочарованием, находясь рядом с тобой. Мне нужна жена, которая разделит со мной мою жизнь. Сейчас я отправляюсь в Лимоне. Через несколько недель я вернусь. Если к тому времени ты не придумаешь, как вырваться из башни, я больше не вернусь. Никогда. Ты понимаешь меня?

Маргерита кивнула, бледная и заплаканная. После его ухода она легла на кровать и свернулась калачиком. Сил встать и заняться чем‑либо у нее не осталось.

И лишь вид луны, чей разбухший круг взошел над горизонтом, в конце концов заставил ее подняться с постели. Мысль о том, что холодные руки ведьмы будут вновь касаться ее тела, была Маргерите невыносима. Она достала из‑под кровати кинжал, подаренный Лучо, и поднесла его к шрамам на запястьях, а потом прижала к мягкой массе золотых волос, каскадом обрамлявших ее. Волос, принадлежавшим умершим девушкам. Если она отрежет их, то разрушит ли заклинание? А вдруг не разрушит, а La Strega придет и увидит ее с безжалостно обстриженной головой. Что она тогда сделает? Убьет ее, в этом Маргерита не сомневалась.

Но она готова была скорее умереть, чем потерять Лучо, своего возлюбленного, свою любовь.

Она села на подоконник, глядя на темную линию горизонта и снежные пики гор, озаряемых последними лучами солнца. Высоко в небе над озером кружил орел, паря в вышине на крыльях ветра. Каждая жилочка в теле девушки затрепетала, требуя свободы. Она попыталась вспомнить заклинание, которым ведьма привязала ее к башне. Там были какие‑то слова, ритм, девять капель крови и чужие волосы, вплетенные в ее собственные.

Задыхаясь от волнения, словно загнанное в угол животное, Маргерита приподняла тяжелую копну своих волос и отрезала одну прядку у самых корней. Она лежала на ее ладони, длинная и волнистая, похожая на золотистую ленту. Затем она стала осторожно перебирать косы, ища место, где волосы других девушек были вплетены в ее собственные, магией или искусством, доселе неизвестным Маргерите. Найдя его, она вырезала и этот клочок из своих волос, шепча себе под нос:

– Богиня скалы, услышь мои мольбы. Дай мне силу освободиться и полететь, как птица.

Девушка вдруг ощутила прилив мужества. Она выбросила отрезанную прядь волос в окно и провожала ее взглядом, пока золотистое сияние не погасло в темноте. Теперь она держала в руках прядку собственных волос.

Она сунула ее в глиняный горшочек, капнула на нее розовым маслом, а потом зажгла толстые красные свечи, расставив их треугольником. Когда солнце скрылось за горизонтом, а на небе взошла луна, она уколола себе палец и выдавила в горшочек девять капель крови, приговаривая:

Своею кровью, трижды три,

Я разрываю путы, наложенные тобой.

Я больше не привязана к этой жуткой башне,

И больше не буду бояться и угодничать.

Я сжигаю свои волосы, частичку меня,

И теперь душа моя и сердце свободны.

Она не знала, откуда к ней пришли эти слова – откуда‑то из темных и сокровенных глубин ее естества. Громко проговаривая их вслух, она взяла длинный вощеный фитиль, подожгла его от пламени одной из свечей и поднесла к волосам, пока они не съежились и не вспыхнули чадным пламенем, оставив после себя дурно пахнущий пепел. Подойдя к окну, она развеяла его по ветру.

Сейчас сердечко ее билось так, что готово было выпрыгнуть из груди, а руки дрожали. Схватив мешок, она набила его продуктами, а потом отыскала самую теплую шаль и крепкие башмаки. Скатав ковер, Маргерита принялась в страшной спешке отковыривать вокруг потайного люка засохший мучной раствор, которым она заделала щель. Веревка была спрятана там, внизу, а без нее бежать было невозможно.

– Петросинелла, опусти свои косы, чтобы я могла подняться по золотой лестнице.

Маргерита так и замерла, сидя на корточках и обратившись в статую. Снизу вновь долетел голос ведьмы, она уже явно сердилась. Маргерита с трудом поднялась на ноги, и у нее вдруг так сильно закружилась голова, что девушка едва не упала. Пинком ноги отправив кинжал обратно под кровать, она раскатала ковер, прикрыв им потайной люк. Платье ее, небрежно сброшенное, валялось на полу. Она влезла в него и стала натягивать, но пальцы ее вдруг стали такими непослушными, что она не могла завязать тесемки. Кое‑как справившись, она поспешила к подоконнику. Волосы ее перепутались, но у нее уже не было времени расчесывать их. Наматывая их на крюк и сбрасывая вниз, она вдруг краешком глаза уловила блеск золота. Она забыла про подаренное Лучо кольцо! В отчаянии сорвав его с пальца, она сунула ободок в ближайший мешок.

Когда над подоконником показалась La Strega, она была очень зла на задержку, а завидев беспорядок в комнате, пришла в состояние тихого бешенства. Кровать стояла неубранной, сеточка для волос, лента и щетка валялись на полу. Она вперила гневный взор в Маргериту, которая стояла, сложив руки на животе и глядя себе под ноги, как ребенок, которого родители застали в тот момент, когда он втихаря таскал сладости из вазы.

– Почему ты не откликалась так долго? Чем ты занималась? Почему здесь такой беспорядок? Ты, ленивая неряха, что ты делала целыми днями? Посмотри на себя! А ну, застегни платье как следует!

Опустив глаза, Маргерита заметила, что завязки порвались и платье разошлось у нее на груди. Она испуганно ахнула и попыталась запахнуть корсаж.

– Простите меня, я нечаянно. Платье стало мне тесным, не знаю почему. – От волнения и страха она захлебывалась словами.

La Strega протянула руку и схватила ее за запястье. Лицо ее побелело, а глаза сверкали, когда она окинула Маргериту пристальным взглядом с головы до пят, наконец заметив и ее округлившийся живот, и налившиеся тяжестью груди.

– Ты, маленькая шлюха, – прошипела она. Взгляд ее метнулся к неприбранной постели, а потом вернулся к Маргерите, которая испуганно съежилась. – Дрянь! – завизжала ведьма. – Ты предала меня! – Она так сильно ударила Маргериту, что та повалилась на пол, всхлипывая и держась рукой за щеку. – Кто он? Кого ты впустила сюда?

– Ни… никого.

– Ты лжешь! Когда это случилось? Сколько месяцев прошло? Так я и знала, что что‑то случилось! Я видела, что заклинание не работает так, как должно. Я решила, что ты повзрослела, но ты все время лгала мне. – La Strega выхватила кинжал. – И ты заплатишь мне за это! – Она схватила Маргериту за волосы, три раза обернула косу вокруг своего левого запястья и полоснула по ней клинком. Нож рассек волосы, и Маргерита полетела на пол. Ведьма осталась стоять, сжимая в руке россыпь огненно‑рыжих волос. Она поднесла их к губам и поцеловала, а потом отшвырнула в сторону.

– Я никогда не прощу тебя, – ледяным тоном заявила La Strega. – Теперь ты мне и даром не нужна.

И замахнулась кинжалом.

Фуга

…Сбрось вниз свои волосы, Свое золотое очарование. Нежные тенета, Что так надежно держат меня. Восторг и отчаяние Охватили меня – Сбрось вниз свои волосы.

Встряхни побыстрее Каждую прядку, Стань весной, Шальной девчонкой С распущенными волосами. Накрой меня ими, И сама прильни ко мне… Сбрось вниз свои волосы!

Луис Унтермейер. Рапунцель