Есть женщины в русских селеньях

Да‑а! Мурманский поезд на Москву через Питер… есть мурманский поезд на Москву через Питер! Публика специфическая, и, как войдешь, сразу чувствуешь, что едут издалека.

Тучная, с тёмными корнями волос бывшая блондинка – а нынче непонятно уже кто – распихала свои клетчатые клеёнчатые баулы на всё купе! И пространство над дверями забито, и обе верхние полки, и нижняя напротив, и моя, где я, собственно, собирался соснуть, занята частично ею, частично баулом, прижатым к пышному её боку. А мне куда?

– Ой! – Глянула на часики, как бы обаятельно улыбнулась золотыми зубами. – А я уже думала, что не будет вас!

– Да как‑то… вот! – Я развёл руками.

– Ничего! Устроимся как‑нибудь! Не буржуи! – бодро проговорила она. И даже сделала вид, что подвинулась.

– Вы‑то как раз, – я кивнул на сумки, – похоже, буржуй.

Эта её бодрость совсем мне не по душе, с моим настроением как‑то не состыкуется.

– Да какое там! Тащим, что достанем! – весело проговорила она.

Да. Из Заполярья, видимо, едут закалённые оптимисты. Я повесил пальто и изобразил всё‑таки намерение сесть.

– Да пожалуйста, пожалуйста! – ласково проговорила она, ни пяди, впрочем, не уступив. Мол, садитесь – какой разговор! Свои же люди – всегда выручим. Занимайте, ради бога, часть своего собственного места… если сможете. Чуть придавила баул к своему пышному боку, открыв мне узкую щель между баулом и коридорной стенкой. – Располагайтесь!

…На своём собственном месте… Но слово «располагайтесь» не подходит сюда. Скорей – втискивайтесь! Втиснулся.

Что интересно, я не один тут такой. Напротив нижняя полка двумя занята баулами – и в такую же щель, как и я, втиснут лядащий мужичонка. Устало улыбнулся мне. Его можно понять. Он под этим прессом уже восемь часов… или сколько сюда идёт поезд из Мурманска?

Я посидел сжавшись. Ну что же, переведу дух и буду приступать к активным действиям. Уж в этом зажатом виде точно не поеду! Опередила мои намерения. Предугадала. Их, вообще‑то, нетрудно предугадать. И отвлекла, как думалось ей, меня от нелепых моих намерений.

Дверь пока была отодвинута – единственная отдушина! – и по коридору с громкими воплями промчалась компания нетрезвой молодёжи… кажется, завтра в Москве какой‑то футбол. Разогреваются, видимо, заранее. Женщина осуждающе глянула им вслед – и подчёркнуто, чтобы я заметил! – вздохнула. Ну и что? Затевает, видимо, отвлекающий спектакль, в котором я просто обязан принять активное участие и который, видимо, должен заменить мне сон.

Молодец баба!

– Моя дочь не такая! – вздохнула она.

Ее дочь – не моя дочь. Я с полным безразличием промолчал. Мне абсолютно неинтересно, какая у неё дочь! Будь она хоть ангелом – сидеть тут вся ночь в напряжённой позе я не намерен. «Не такая у неё дочь!» Мне‑то что? У меня у самого «не такая дочь» – но я же молчу! Надо как‑то сил набираться к утру. Непонятно, правда, для чего. Но там уже поглядим – были бы силы!

– Ну что? – Я решительно встал. – Будем укладываться?

Куда она свои баулы уберёт, мне абсолютно неинтересно.

– Да уж… Любой обманет её! – уверенно продолжила она тему дочери. Такую тему не оборвёшь! Русская задушевность.

– Ну… и кто же её обманул? – всё же произнёс я. Попался! Но остался, однако, над ней нависать! Буду вот так стоять, у неё над душой!

– Жених… кто же ещё? – вздохнула она.

Грамотно излагает. Против жениха‑обманщика не попрёшь. Придётся слушать.

Пьяная молодёжь с воплями промчалась по коридору вспять, как бы подкрепляя позиции нашей Шахерезады. Да – её дочь не такая. Что дальше? Уж помогать ей наводящими вопросами точно не буду. Стоя задремал.

– Ну и как он её обманул? – услышал я сквозь сон. Никак это мой голос? Всё же помог ей! Правильно ещё в школе говорила наша классная воспитательница Марья Сергеевна: «Нет добросовестнее этого Попова!»

– Как?! – Она уже вполне разгневанно уставилась на меня. Сам ввязался. – Вы не знаете, как девушек обманывают?!

Откуда мне знать? Похоже, что часть вины за судьбу её дочери висит уже на мне? Но всё же, видимо, поняла, что конкретной моей вины в этом деле нет. Чуть смягчилась. Поняла, что если пережимать – могу вспыхнуть.

– В Италию уехал, подлец! – проговорила она.

– Ну… в Италию – это уже, наверное, не так страшно? – прошла сонная и потому странная мысль. Нет – так я сейчас упаду! И в проходе засну. А именно этого она, похоже, и добивается! Вышел к проводнику – и демонстративно вернулся с бельём в руках. Вот так.

– Да вы не надейтесь, что вам удастся заснуть! – обаятельно улыбнулась она – Храплю так… что всё трясётся вокруг! Это с детства у меня! – трогательно улыбнулась.

Понятно. Всё, что касается детства, то неприкосновенно у нас!

– Когда геологом работала, мне все говорили: ты, Надя…

Вот так вот, непринуждённо, и познакомились.

– …так храпишь, что комаров от палатки отгоняешь!

Чудесно!

– Я сам храплю! – твёрдо произнёс я, всё же решив не сдаваться. Рухнул в щель.

– Да… и муж у меня всю жизнь храпел! – лирично проговорила она. – Схоронила в прошлом году.

Тяжёлую артиллерию пускает в ход! Да. Против мужа‑покойника не попрёшь! Придётся мучиться. Делает со мной что хочет! Да. «Есть женщины в русских селеньях!» Я с отчаянием откинулся. И главное ведь – говорит правду, я это понимал! Теперь я просто обязан поддержать разговор! «Простите – от чего умер?» Нет, мастер диалогов, – не то! Ею, впрочем, не надо руководить. Мастерство её не на писателей рассчитано – на широкие массы и силу имеет непреодолимую. Не её мне учить.

– Да‑а… Кто всю жизнь проработал на севере, тому уже на юг подаваться нельзя, говорила ему!

Все у неё уже заточено.

– Нельзя? – Это я просто обязан был её спросить. Для знания жизни. Или, точней, для знания смерти. – Ведь существует, кажется, государственная программа переселения… отработавших северян на юг! – в свою очередь знанием жизни блеснул.

– Ну да! – горько проговорила она – Но нельзя нам уже туда!

Программы ей, вишь ли, не нравятся! Я пытался возбудить в себе злость, но не вышло.

– Два месяца всего у сестры своей прожил в Крыму! И мгновенно выскочил этот… которого к пиву дают! Столько лет в нашем климате спал! А тут сразу – хвать! Обратно привезла его… Врачи самые лучшие у нас – вы же знаете! – вскользь сообщила она. – Но в один голос – поздно привезли! Какая «программа»!.. – махнула рукой. И даже дала паузу… но куда я денусь теперь? Не даёт права на сон! – Дачный домик бы достроить у себя на севере… где жили всю жизнь! Программа! Вот по ней и начали строить. А тут обрезали враз. Руина осталась.

Ну что ж… Руина жизни и у меня.

– Да нет… у нас там хорошо! – Снова натянула вожжи. Пришлось мне поднять голову и даже кивнуть. Против хорошего не в моих правилах возражать. Надо поддерживать.

– Участок – галька… Сначала кинулась я ругаться по привычке своей. А потом оказалось – самое то. Галька тепло концентрирует. И сквозь неё – самые всходы. Малина – с кулак! – показала свой. У неё и на Южном полюсе вырастет!

– Строить, конечно, нелегко было. Где там лес взять? А потом и программы прикрыли. Деньги закончились. Остановили строительство. На пенсии уже – много не построишь. Ну, тут он и смалодушничал. Уехал к сестре в Крым. Сказал – на разведку. А привезли на носилках! Говорила ему!.. Совсем уже был плохой. И вдруг: «На охоту хочу. Последний раз!» – и голову уронил. Ну, собрала кое‑как. Сама села за руль. Приехали на мыс – а у песцов там как раз свадьбы идут. Весёлые, обнимаются! «…Поехали обратно!» – он говорит. И потом уже и на «химию» не ездил. На даче лежал. Одна комната у нас только построена. Но не застеклена. Лежал летом, смотрел. Под окнами у нас поле камышей. Болото. «Надя! – вдруг говорит. – Посмотри туда. Как‑то странно там верхушки камышей шевелятся. Как живые!» Сапоги одела, пошла туда. И действительно – оказалось, там речка бьётся. Узенькая, но живая! Я по камням там даже мидий набрала. Сварила, соседей угостила. И Колю, конечно. Но он есть уже не мог…

Опустила голову. Устала и она? Подняла взгляд.

– А соседи благодарили. До этого они их только толкли на корм свиньям. А тут сами покушали… А в последний его день вдруг прилетела к нам индоутка. «Смотри, смотри!» – слышу, хрипит… Думала – бредит. Выглянула – ходит по двору. Крупная, яркая! Откуда взялась – сроду здесь таких не было. Соседей спрашивала: может, от них? Нет, отвечают. А Коля хрипел уже: «Дострой дачу – умоляю тебя!»

Молчание необходимо было тут. Но длилось недолго…

– Вот еду разбираться в Москву, – кивнула на узлы. – Дары Севера! – усмехнулась. – Ну, наш шампунь из водорослей вы, конечно же, знаете!

Теперь просто обязан знать. Победила меня полностью! Ясно уже, что в баулах – неприкосновенное. Несдвигаемое. Ё‑мое!

«Только, – с отчаянием подумал я – какие уж у неё такие дары Севера? Москва на такое вряд ли купится… на эти её дары! Да ещё в такой упаковке! Наивная тётка!»

И это мгновенно просекла!

– Да ничего, справимся! – усмехнулась. – В управлении все наши бывшие кореша сидят. Вместе всякое повидали! Зажрались маленько, конечно! – Кивнула на узлы. Что, интересно, там у неё? Сглотнул слюну. – Но ребята хорошие! – уверенно припечатала. Попробуют они у неё другими быть! Её не свернёшь, похоже. Даже смерть мужа только подхлестнула её. По струнке все встанут! Я и сам по струнке сижу.

– …После Коли – и сын вскоре погиб!

– Как?!

– Сколько я говорила ему: «Не гоняй, Саша! Не зли ментов!»

Мысли мои совсем смешались. Значит, машина есть? Во всяком случае, была?

– Доездился! Гады эти специально «коробочку» сделали ему… еле из машины вытащили.

Да… с этой женщиной не заснёшь.

– В Москве решила их схоронить… на родине нашей! – твёрдо проговорила она.

Сон как рукой сняло!

– Как… похоронить?.. Урны, в смысле? – Я с некоторой опаской отодвинулся от её «мешка».

– Зачем это? – произнесла она твёрдо – Целые они!! В мерзлоте все целенькие лежат! – добавила даже с некоторой гордостью. – Только волосы и зубы растут!

«Да. Всё сделает», – понял я.

– Из Москвы в Италию к дочке лечу.

– Да?! – Просто дух захватывает на таких виражах. Вот тебе и «не такая» дочка!

– Мебельный бизнес у нас там… я говорила ж вам!

Возможно, пропустил. Хотя у неё вряд ли пропустишь. Спорить не буду.

– Друзья наши, геологи, организовали бизнес этот. Ну, я им дочку нашу порекомендовала. Так она жениха своего им послала. Думала – он наши интересы будет представлять. А он пришёл, наглый, на фабрику: мол, ничьей дочки не знаю, сам по себе. Те спрашивают: «Разве вы не их интересы представляете?» – «Да плевал я на них!»

– Ну… и где он теперь?

– Где надо!

Ужасом повеяло на меня.

– Наши сказали ему, что нужно срочно поехать на переговоры, в один маленький город. И там по такому‑то адресу зайти.

– И?..

– И – всё. Теперь по гроб жизни там виноград будет собирать, в бараке жить. А рыпнется… – подняла глаза. Даже у меня по загривку пошёл холодок. – Вот так!

– У мафии длинные руки? – пробормотал я.

– А зачем нам их мафия? У нас своя! – просто ответила она. – Теперь дочка там работает… А вы по делу едете или как? – вдруг цепко глянула на меня. Решила, видимо, провентилировать мои шансы. Может, на что сгожусь? Честное слово – лестно, что вызвал у неё интерес. До этого я как‑то ещё колебался: по делу я еду – или как? Но тут сказал твёрдо:

– По делу!

Перед такой нельзя выглядеть олухом.

– Да! – добавил я твёрдо.

Потом я уснул. Снилась мне солнечная Италия, с отличной мебелью… индоутка.

Проснулся от лязганья буферов. Спал? Всё‑таки она мне позволила ноги протянуть! И даже бельё подстелила. Когда? Приподнялся. Ноги спустил. Она сидела на полке «визави», где лядащий мужичок находился. Вторую половину ночи ему «повезло».

– …А у меня зато есть право на оружие! И пересечение нерестовых речек! – хвастался он.

Я снова задремал. Снова проснулся. Подмосковные платформы мелькают. Химки. Тёмная Москва‑река. Рельсы жёлтым освещены. Мужик в жёлтом жилете навстречу нам тяжко что‑то тащит, согнувшись, руки закинув за спину… видимо, кабель? Потом вдруг ещё один за ним – так же согнулся. И ещё один, так же согнутый, в точности похожий! И ещё! Через равные промежутки насчитал их двадцать два! Что за кабель такой? Десять минут вдоль него ехали!.. Такой вот труд! А нам душу рвали «Бурлаками на Волге»!

Со сна качаясь, у туалета стоял. Не терплю, когда вот столько, по полчаса, туалет занимают! Как‑то не думают о других!.. Щёлкнула наконец щеколда… и вышла – красотка! Такой вроде не было в вагоне у нас? Так это же моя! Наша. Ресницами махнув, подмигнула. А я – ей.