Часть вторая 1 page. С тех пор как Белов и Лайза покинули Вегас, прошло два месяца

ХОЗЯИН ТАЙГИ

XIX

С тех пор как Белов и Лайза покинули Вегас, прошло два месяца. Еще раньше, по пути в Нью‑Йорк, Саша предложил Лайзе уехать на время из Штатов.

– Ты полетишь со мной! – сказал он ей безапелляционным тоном, – Я не могу оставить тебя в Америке. Я буду все время переживать и волноваться.

Лайза не стала спорить, но поинтересовалась, что она будет делать в Красносибирске?

– Всем нам дело найдется, главное, не поднимать лапки кверху раньше времени, – пошутил он. и посмотрел на Степанцова:, – Чтобы подняться, надо сначала упасть, правда, Серега?

Сергей выглядел подавленным, Он сидел у иллюминатора и смотрел на раскинувшуюся внизу пенку сплошных белых облаков.

– Ты меня слышишь? – Белов толкнул его локтем.

Боксер, не отрывая взгляда от окна, кисло улыбнулся:

– Ты не понимаешь; Саша. Это ведь облом полный, конец карьеры. На мне можно ставить крест. И ведь знаешь, что самое обидное? – он повернулся к Белову. – Я же ничего другого не умею. Только бокс! Понимаешь? С восьми лет – г‑ тренировки, тренировки и тренировки. Бег, скакалка, спарринги.

Зачем теперь все это? Кому это нужно? Девушка! – он поднял руку, подзывая стюардессу. – Двойное виски безо льда и содовой!

Белов с Лайзой переглянулись.

– Саша, наверное, ему бы не стоило… – начала Лайза, но Белов положил руку на ее ладонь.

– Нет, надо, – сказал он вполголоса. – Пусть, сегодня можно…

Степанцов пил, не останавливаясь. Он все время подзывал стюардессу, и миловидная девушка стала с опаской поглядывать на странного пассажира, выпившего в одиночку по меньшей мере литр «Джонни Уокера». Когда она подошла в очередной раз, лицо ее выражало сомнение, стоит ли приносить следующую порцию?

– Он русский, – сказала ей Лайза вполголоса.

Стюардесса понимающе улыбнулась. Теперь все стало на свои места. О русских она знала немало: главным образом то, что эти люди не знают середины. Им надо либо все, либо ничего. Она принесла целую бутылку виски и поставила на откидной столик перед Лайзой.

– У меня еще много дел, – извиняющимся тоном сказала стюардесса. – Надеюсь, вашему другу не будет плохо.

– Ну что вы? подхватил Белов. – Ему станет только лучше. Главное, чтобы он не ворвался в кабину пилотов. Он, когда выпьет, обожает управлять самолетом.

Стюардесса попалась с чувством юмора:

– Может, принести ему еще? – сделав озабоченное лицо, спросила она.

Лайза с трудом подавила короткий смешок.

– Нет, пока не надо. Думаю, – она окинула бутылку оценивающим взглядом, – у нас в запасе есть примерно полчаса…

В Нью‑Йорке Белову пришлось тащить Сергея на себе. Савин и Альберт, как и было условлено, ждали их в международном аэропорту имени Кеннеди. Они заказали пять билетов до Москвы, и уже подходило время их выкупать. Лайза и Белов с почти невменяемым Степанцовым на плече подоспели как раз вовремя. Саша воспользовался кредиткой; они быстро прошли паспортный контроль и загрузились в объемистый «Боинг», на которым им предстояло лететь через океан в далекую Россию.

Еще тогда Белов заметил некую натянутость, наметившуюся в отношениях между боксером и тренером. Когда Степанцов проспался и пришел в себя, он выглядел хмурым и разбитым; парень никак не реагировал на попытки Савина завязать откровенный разговор. Лишь однажды пробурчал:

– Да ладно, – и добавил вполголоса, словно обращаясь к себе: – что было, то было…Что будет, то будет.

Саша не сразу понял, к чему относилась эта присказка: к бесславному закату спортивной карьеры Степанцова или к неминуемому расставанию с Савиным?

Он не стал уточнять. Впрочем, и так было ясно; скорее всего, Сергей имел в виду и то, и другое. Но Белов не стал торопить события; до прилета в Москву он не сказал Степанцову ни слова. И только в «Шереметьево», сойдя на родную землю и ощутив под ногами серый московский асфальт, Белов взял боксера под руку и отвел в сторонку:

– Что собираешься делать дальше?

Сергей пожал плечами.

– Попытаюсь как‑нибудь устроиться в столице. Говорят, в некоторых ночных клубах проводят бои… Многие из наших, которые уже ушли из спорта, подрабатывают там. Платят не так, чтобы уж очень – по триста‑четыреста баксов за бой, но…

Белов перебил его.

– Ты назвал не все варианты. Можно еще податься в криминал. С твоими талантами ты быстро станешь бригадиром. Там, глядишь, и в авторитеты выйдешь. Чем не карьера?

Сергей недоуменно смотрел на Белова. Он никак не мог понять, говорит Саша серьезно или издевается.

– Можно пойти в эскорт‑услуги, ублажать богатых клиенток, – продолжал Белов. – Ты здоровый, выносливый, у тебя должно получиться. К тому же и внешность подходящая. На тебя будет спрос.

Степанцов обиженно нахмурился. Он хотел развернуться и уйти, но Белов не дал – схватил его за рукав и заставил остановиться.

– А можно, – продолжал Саша без всякой жалости, – просто опустить руки. Забиться в уголок и наматывать сопли на кулак. «Ах, какой я несчастный! Пожалейте меня, люди добрые!» И – стопочку. Потом еще – стаканчик! Чем не выход? Если постараться, то годика за два можно спиться окончательно.

– Я не понимаю, к чему вы клоните? – глухо спросил Сергей. Он и не заметил, как перешел на вы.

Его внезапно разобрала злость. Степанцов злился, но никак не мог понять, что именно заставляет его злиться. Возможно, то, что Белов в чем‑то был прав? Ведь он действительно не знал, что будет делать дальше‑.

– Я хочу предложить тебе настоящее дело, – мягко сказал Белов, – такое, за которое тебе не будет стыдно перед самим собой.

– Что именно? – пробурчал Степанцов.

– Я хочу открыть в Красносибирске спортивную школу. Знаешь, там полно пацанов‑подранков. Многим из них еще десяти нет, а пережили они такое – не приведи господь.

– И вы хотите? – Степанцов поправил себя. – И ты хочешь?..

– Пацанам нужен хороший тренер. Герой. Пример для подражания. Ты готов? Предупреждаю сразу – золотых гор я тебе не обещаю. Наоборот, гарантирую много работы – тяжелой и неблагодарной. Согласен?

Перед глазами Степанцова возникла картинка; яркая, словно нарисованная электронным лучом на мониторе компьютера черепа. Маленький уральский городок. Пустырь за школой. Четверо ребят постарше окружили одного. Он пытается отбиваться, но силы явно неравны. Один из старших ребят вырывает у него из рук портфель, открывает его и начинает туда мочиться. Острое чувство обиды, смешанной с отчаянной беспомощностью. Слезы злости и стыда, текущие по щекам. Слова, застрявшие в горле… Все это было. С ним самим. Когда‑то. Поэтому он и пошел в секцию бокса.

«Разве с тех пор что‑то изменилось? – подумал Сергей. – Ничего. Наоборот, таких мальчишек только прибавилось…» ‑

– Я должен подумать, – неуверенно сказал он.

– Тогда – до свидания! – Белов повернулся к нему спиной и быстро зашагал прочь.

Степанцов несколько мгновений стоял на месте, а потом бросился его догонять.

– Постой! – воскликнул он. – Да постой же!

Белов нехотя остановился.

– Что еще?

– Зачем ты так?

– Я предложил тебе заняться делом, – Саша усмехнулся. – Ты хочешь попробовать? Валяй! Но должен сказать; мне такой тренер не нужен. Чему ты можешь научить ребят? Как стать слабаком?

Степанцов не привык отвечать за себя: до сих пор за него это делал Вадим Анатольевич. А здесь все наоборот: воспитывать будущих бойцов – очень трудная и, главное, ответственная задача. Здесь не нужны сомнения и полумеры.

– Ладно, – сказал Сергей, – а где эта школа?

– В Красносибирске, – ответил Белов.

– Я приеду через неделю, – пообещал Степанцов. – Утрясу кое‑какие дела и приеду.

Саша посмотрел ему в глаза и понял: он приедет, не подведет.

– Ладно.

Они обменялись крепким рукопожатием и на этом расстались.

Сергей прилетел в Красносибирск ровно через неделю после этого разговора. В Москве он прежде всего наведался к своему агенту, эмигрировавшему в Штаты еще в конце семидесятых годов. Сейчас, когда мировой бокс остро нуждался в свежей крови, он неплохо зарабатывал на контрактах, которые устраивал для российских боксеров. Естественно, он обирал их до нитки; Сергею, после всех выплат: агенту, тренеру, врачу и спорткомитету, – причиталась не такая уж большая сумма.

Но, наверное, это было и к лучшему, Степанцов уходил налегке, понимая, что терять ему, в общем‑то, нечего. Все его вещи уместились в один большой чемодан «Samsonite» на колесиках. За пару дней до рейса Сергей зашел на «Горбушку» и купил цифровой фотоаппарат «Canon», даже не подозревая о том, что этой вещице суждено во многом изменить его жизнь.

«ТУ‑154» приземлился в Красносибирске в одиннадцать утра по местному времени. Разница с Москвой составляла четыре часа, поэтому Степанцов немного позевывал и пребывал пока в расслабленной полудреме. Он лениво спустился по трапу и вошел в автобус, идущий до здания аэропорта. Автобус подвез пассажиров к грузовому терминалу. Сергей встал недалеко от ленты транспортера и принялся ждать свой багаж. Странную троицу он заметил не сразу.

Только потом до него дошло, что взгляд несколько раз скользил по этим людям, но почему‑то ни разу не остановился на них. Непонятно почему; эти трое выглядели весьма колоритно.

Посередине стоял высокий человек в похожем на рясу балахоне – настолько застиранном, что он частично утратил первоначальный черный цвет и на швах стал серым. У мужчины была густая и не очень опрятная борода с рыжеватым оттенком. На бледном, изможденным лице выделялись умные серые глаза.

В руках у мужчины была табличка: «Сергей Степанцов». По обе стороны от него стояли двое мальчишек: худые и вертлявые. Им было не больше десяти‑двенадцати лет. Один из них то и дело сплевывал под ноги; делал он это мастерски, пользуясь отсутствием верхнего переднего зуба.

Второй похвастаться таким умением не мог и, похоже, завидовал товарищу. Он озадаченно чесал в затылке. Солнечный свет, проходя через его оттопыренные уши, окрашивал их в нежно‑грозовый цвет.

Степанцов посмотрел на транспортер. Его чемодана пока не было. Он решил, что в запасе у него есть несколько минут, и направился к этой троице.

– Привет! – сказал он, подойдя ближе. – Степанцов – это я.

– Ну здравствуй, странник Сергий! – пробасил мужчина и положил руки на плечи пареньков.

Сергею сразу стало понятно, что у него с мальчишками полное взаимопонимание. Они в свою очередь во все глаза смотрели на вновь прибывшего, словно увидели живого Шварценеггера или Сталлоне. Парень с щербиной во рту уверенно подошел и протянул Сергею руку.

– Здравствуйте, дядя Сережа! Я – Алексей!

– Сергей! – представился Степанцов и пожал ладонь пацану.

Затем он познакомился с бородачом.

– Федор Лукин, – солидно представился тот и сунул Сергею сухую ладонь.

Второй пацан вдруг засмущался и отвел глаза.

– Тезки мы, – глядя куда‑то в сторону, еле слышно сказал он. – Я, значитца, тоже того… Серый.

– Саша сказал, что ты прилетишь сегодня, – объяснил Лукин свое присутствие в аэропорту. – Вот мы и решили встретить. Тебя, парень, Бог к нам привел, не иначе.

Он повернулся в ту сторону где, по его расчетам, был красный угол, и степенно перекрестился. Сергей так и не понял, зачем нужно было поворачиваться: ведь в той стороне не было ни иконы, ни крестов церкви.

– Удивляешься, почему на Восток крещусь? – словно прочитав его мысли, спросил Лукин. – Потому на Восток молимся, что там Палестина, там Святая Земля – духовная отчизна всех христиан. Оттуда к нам на Русь Христос по снегу босыми ногами пришел. Он любовью к нам, грешным, сатану победил. Саша мне сказывал, что и ты своего сатану в белом платье поборол. Вот мы тебе и рады. Не каждый день в наши Палестины заглядывает такой ударник кулачного боя, – скаламбурил он и засмеялся, но никто его не поддержал.

Алексей еле заметно стукнул Федора маленьким кулачком в бедро.

– Дядя Сережа – чемпион мира! – поправил он воспитателя.

– Вот я и говорю, – согласился Лукин. – Кулачный боец искусный, спору нет, мастер. Вместе Христа просить будем, чтобы он от насилия тебя отвратил. А что ты от мирских дел до сих пор не отошел, так это еще впереди. Пути Господни неисповедимы… Где скарб‑то твой, странник?

Степанцов оглянулся и увидел на транспортере свой чемодан – черный и солидный, как броненосец, в окружении мелких спортивных сумок и баулов.

– Вон он, – Степанцов одной рукой легко снял чемодан с ленты.

Лукин позвал его за собой, и они пошли сквозь толпу к выходу.

– Здесь у нас хорошо, – гудел Федор. У него был вид человека, преисполненного сознанием важности своей миссии. – Отсюда, из Красносибирска, начнется духовное возрождение России. Здесь мы построим новое общество нестяжателей, в котором не будет ни богатых, ни бедных…

Сказать по правде, Степанцов даже не слушал, что он говорит. Но при всей своей нелепости и комичности, Лукин создавал настроение спокойствия и умиротворения, которое тут же передалось Сергею. Ему вдруг стало очень уютно, словно он после долгой дороги вернулся домой. И эти два пацана… Особенно – первый, наградивший его незаслуженным титулом чемпиона…

Степанцов улыбнулся, и в этот миг словно молния промелькнула мимо него. Фотоаппарат, висевший на плече боксера, оказался в руках какого‑то вихрастого паренька, удиравшего со всех ног.

– Эй! – окликнул его Степанцов.

Мысль о преследовании даже не пришла ему в голову. Во‑первых, чемодан у него был довольно тяжелый. Во‑вторых, теперь он боялся его оставить, чтобы не пропал и чемодан. А в‑третьих, паренек бежал на удивление быстро, умело лавируя между людьми. На его крик обернулись Лукин и встречавшие мальчики. Алексей увидел вытянутую в направлении воришки руку Степанцова и сразу понял, в чем дело.

– Опять Козырь! Вот ловкач, – сказал он в следующее мгновение. – Ничего, сейчас мы его… – Он подвернул рукава выцветшей рубашки и собрался бежать за пареньком.

Легкая рука Федора легла ему на плечо.

– Остынь, отрок! – сказал он мягко. – Еще граф Толстой, Лев Николаевич, преданный анафеме за благовествование евангельских правд, завещал не противиться злу насилием.

– А как же «око за око, зуб за зуб»? – со сдержанной улыбкой спросил его Степанцов.

Вопрос не поставил Лукина в тупик.

– Это ветхозаветная концепция, – легко парировал он этот идеологический удар. – А у нас в Новом Завете по‑другому: ежели кто ударит тебя по правой щеке, то подставь ему левую, – вперив в небо указательный палец, с восторгом вещал Лукин. – И еще: любите врагов ваших, благотворите ненавидящим вас.

Степанцов уже составил себе мнение о своем провожатом: юродивый какой‑то, не от мира сего человек. Но и опасности для того же мира не представляет.

– Ладно, обещаю этого поганца сразу не убивать, если поймаю. В конце концов, фотоаппарат – это мелочь. Так что у вас за городишко? Есть здесь что посмотреть?..

XX

Вся жизнь в Красносибирске крутилась вокруг алюминиевого комбината. Завод, которым руководил Белов, являлся градообразующим предприятием. Те везунчики, которым посчастливилось найти работу на комбинате, жили неплохо. Проблема заключалась в том, чтобы поднять уровень жизни для остальных горожан на ту же высоту.

Все это объяснил Степанцову Лукин; правда, он предпочитал иносказательную форму, говорил притчами, но Сергей довольно быстро привык к его манере изложения. Конечным пунктом короткой экскурсии стало старое двухэтажное здание из красного кирпича.

– Раньше здесь размещалась портомойня, – заявил Федор, и Сергей заключил, что когда‑то здесь была фабрика‑прачечная. – А теперь предполагаем устроить в сей обители спортивную школу «Гладиаторъ», – Лукин всем своим видом продемонстрировал, что ему очень не нравится это название. – Я Саше говорил, что гладиатор это языческое понятие. А надо – христианское дать школе! Например, «Духовный воин» или «Белый куколь».

– Ну, «Гладиаторъ» так «Гладиаторъ», – не стал спорить Степанцов и открыл покосившуюся дверь.

Они прошли внутрь просторного помещения. Вдоль стен тянулись плети ржавых труб; из бетонных оснований, где когда‑то стояли чаны, торчали толстые болты. Пол был выложен потрескавшейся плиткой и кое‑где провалился. Везде кучи мусора. Кроме того, радиаторы отопления здесь были маленькие, и их мощности явно не хватало на такой объем. Раньше такой надобности в отоплении не было, поскольку здесь и без того всегда было душно и жарко, а теперь, учитывая холодную сибирскую зиму, надо было принимать срочные меры.

Зато Сергей оценил высоту потолка, дающую запас воздуха, необходимое условие для спортивного зала. Окон тоже было много – значит, помещение будет светлым. Степанцов уже мысленно прикинул, где и что разместить. Если неподалеку от входа поставить кирпичную перегородку, то получатся раздевалки и душевые; в дальнем конце – два ринга; на стенах – стенды для отработки ударов; в углу – стойки, штанги и гантели; слева у окон будут висеть боксерские груши, а по периметру зала – разминочная дорожка.

Он решил, что на каждой тренировке может одновременно заниматься до двадцати пацанов. Больше вряд ли получится, но если сделать тренировки по два часа…

– Дядя Сережа, а здесь мы повесим ваши медали, – сказал Алексей, показывая на правый дальний угол, хорошо освещенный и наименее захламленный.

Степанцов почувствовал, что краснеет. Ему вспомнился тот позорный бой в Вегасе…

– Да, ладно, посмотрим… – как‑то быстро и скомкано сказал он и повернулся к Федору. – Ну что же? Мне все ясно. Завтра с утра и приступим. Работы здесь невпроворот, но, думаю, за месяц управимся, если деньги будут.

– Глаза боятся, а руки делают, – согласился с ним Федор. – А жить ты, Сергий, пока можешь у меня в приюте, с моими странниками. У нас там душевно, народ интереснейший подобрался. Много христиан непритворных. Вера, брат, сердцами, а не церквами красна…

Хозяин приюта не обманул; в его заведении действительно оказалось много интересных людей. Степанцов ожидал увидеть опустившихся бомжей. Поначалу ему казалось, что он попал в общество говорунов и неудачников, но очень скоро выяснилось, что это не так. Когда они принялись за расчистку завалов, работа пошла даже быстрее, чем он предполагал. Мужики шутили, беззлобно спорили, покрикивали друг на друга, но никто из них даже не пытался отлынивать или сбежать в ближайший ларек за бутылочкой для сугреву души.

Они трудились от зари до зари. Ребятишки то помогали им выносить мусор, то играли в свои игры, и взрослые, изрядно потрепанные жизнью мужики, поглядывая на них, становились собраннее и крепче. Каждый из них сознавал лежавшую на них ответственность.

К концу первой недели пол первого этажа был полностью готов. Стены уже покрыли штукатуркой и подготовили к покраске. За это время пару раз на объект приезжал Белов. Он одобрительно кивал, выслушивал жалобы и предложения, интересовался, не нужна ли помощь со стройматериалами.

Лукин по секрету поведал Степанцову, что Саша ужасно занят. По словам Федора, эта американка Лиза заварила такую кашу, что Белову не один месяц, придется ее расхлебывать. Сергей пропустил его слова меж „ушей; У него своих забот полон рот: самое главное – все работают. А если работают – значит, есть надежда, что в этой жизни что‑нибудь изменится к лучшему. А Белову поводырь не нужен, он сам дорогу найдет, да еще другим покажет…

Лайза не привыкла сидеть без дела. Как и большинство американцев, она была трудоголиком, и все ее представления о жизни покоились на протестантской этике. Едва приехав в Красносибирск, она заявила Белову, что хочет устроиться на работу Саша задумался.

– Лайзик, я даже не знаю, что тебе предложить. Может, пойдешь на комбинат? Юридическим консультантом?

Лайза только фыркнула в ответ.

– Вот еще! Что мне там делать? На комбинате, слава богу, все в порядке.

С этим спорить не приходилось. Производство алюминия вступило в новую фазу. Предприятие работало, как часы. Вагоны с глиноземом длинными вереницами тянулись в Красносибирск. Проблем с энергетиками не было и не предвиделось. Производительность труда неуклонно повышалась, и рентабельность росла. Спрос превышал предложение; комбинат не успевал отгружать алюминий, а склады готовой продукции стояли наполовину пустыми. Из всего этого следовало одно: Белов показал себя незаурядным руководителем, сумевшим наладить работу.

«Ну почему? – спрашивал он себя. – Почему нельзя сделать то же самое, но по всей стране? Неужели это невозможно?»

Ответ напрашивался сам собой. Да, это тяжело. Временами – чертовски тяжело, но все‑таки возможно. Честно работать и зарабатывать деньги – это уже не фантастика. Да и толковых руководителей хватало; в самом деле, не один же Белов в России! Но Саша знал, в чем здесь загвоздка. Помимо Беловых в стране полно Зориных и Удодовых; клопов, присосавшихся к власти и бизнесу, кровопийц, жирующих за счет страны и народа.

Система, сложившаяся в России за последние годы, исключала честное, правильное ведение хозяйства в том виде, в каком это принято в Европе или Штатах. Для себя Белов определил эту ситуацию как насильственную криминализацию бизнессообщества.

Такая ситуация была особенно удобна для контролирующих бизнес чиновников. Они заставляли предпринимателей нарушать законна потом хватали их за руку и кричали «держи вора»!

В последнее время Белов все чаще и чаще подумывал о том, чтобы отказаться от своей политической абстиненции и снова пойти во власть: он видел, что страна больна, и ее лечат невежественные лекари, даже знахари, словно специально отсепарированные государственным аппаратом для удушения экономики.

Они даже отдаленно не понимают, как работает бизнес, и судят о нем по ленинским статьям восьмидесятилетней давности. Даже те из политиков, которые обременены хоть какими‑то экономическим знаниями, не могут прийти и сказать, как когда‑то Бухарин: обогащайтесь! Потому народ от них отвернется, а государство использует всю свою мощь для их уничтожения.

Когда‑то Иван Грозный для того, чтобы извести боярскую оппозицию, обвинял своих домашних олигархов в изменушке, а теперь все стало гораздо проще: достаточно сказать, что нынешний олигарх не платит налоги, – «и делай с ним, что хошь»!

Но сидеть и ждать у моря погоды было не в его правилах. Потому что речь шла не только о его судьбе, а о судьбе его страны. Он понимал, что Красносибирский алюминиевый комбинат – далеко не предел его возможностей. Он может больше. А кому много дано, с того многое спросится – еще один Федин афоризм…

Белов почти каждый день встречался со Степанцовым, следил, как идет переоборудование бывшей прачечной в спортшколу. Он по‑хорошему завидовал Сергею, с головой ушедшему в эту затею. Для мужчины найти дело по душе, быть может, самое главное в жизни. А Сергей буквально горел на работе.

Лайза тоже не давала Белову скучать, а по части работоспособности она могла дать сто очков вперед любому мужику. Надо отдать ей должное – Лайза развернулась широко, даже намного шире, чем хотелось бы. Поначалу Белов не придал ее новому увлечению особого значения. Уже на третий день по приезде Лайза явилась к нему в кабинет и спросила, сколько женщин работает на его заводе? Белов ожидал, что сейчас она заведет речь о равноправии, о соблюдении Трудового кодекса, о вредных условиях труда… Поэтому он с гордостью ответил:

– В горячих цехах – ни одной! Знаешь, есть у рабочих такое, определение – тяжелый завод, такой, где трудно работать. Так это к нам напрямую относится. На комбинате вообще очень мало женщин – только в столовой и бухгалтерии.

Но, вопреки его ожиданиям, Лайза нахмурилась еще больше.

– Значит, пока мужья работают, они сидят дома?

Белов задумался. Получалось, так. Редко кому из женщин удавалось найти работу в «городе» – то есть, за пределами завода. Да и какая эта была работа? Учителем или библиотекарем. Не зарплата, а слезы.

– Ну, да. Сидят дома.

Лайза недовольно покачала головой.

– Никуда не годится. У женщины, запертой в четырех стенах, неизбежно портится характер. Это – аксиома!

– И что же ты предлагаешь? – спросил Белов. – Хочешь, чтобы я брал их на работу? Пусть стоят у электроплавильной печи? Разливают металл?

– Конечно, нет. Зачем такие крайности? Но не стоит нас недооценивать. В женщине таится огромная сила, и если не ограничить ее какими‑то рамками, эта сила может стать разрушительной.

Саша удивленно посмотрел на Лайзу. То, что он всегда предполагал и чувствовал, ей удалось выразить буквально в двух предложениях. Да, женщина может быть деструктивной, да еще многим мужикам даст в этом фору. Однако здесь речь идет о максимальных физических нагрузках.

Повседневная жизнь и работа на заводе это ведь не бокс, и даже не художественная гимнастика, хотя и то и другое – тяжелый труд. Белов встал из‑за стола, взял Лайзу за руку и подвел к окну директорского кабинета.

– Знаешь, есть такая шутка: настоящий мужчина никогда не делает замечаний даме, которая неправильно несет шпалу. Но ведь это не дело, когда так случается? Посмотри на это: где тут может работать женщина?

Лайза окинула взглядом индустриальный пейзаж, открывавшийся из окна. Вдалеке громоздились холмы глинозема, нитки рельсов многократно пересекали друг друга на плоскости, сплетаясь в причудливую паутину; из четырех гигантских труб главного цеха валил коричневато‑оранжевый дым. По накатанным грунтовкам катили самосвалы; между складами и рампой деловито сновали погрузчики, зажав в стальных клыках алюминиевые чушки.

– Все дело в свободе, Саша, – а не в работе. Люди только и делают, что рассуждают о свободе, тогда как распорядиться ею могут немногие.

– А вот отсюда поподробнее, – заинтересовался ее теорией Белов.

– Большинство людей нуждается в контроле. Посмотри на свой комбинат. Он работает. Рабочие счастливы. У них есть уверенность в завтрашнем дне. Они знают, что в будни надо идти на работу, в субботу и воскресенье – отдыхать. Пройдет две недели, они получат аванс. Еще две недели – зарплату. Они всем довольны – главным образом потому, что думать ни о чем не надо; Только работать. Таких людей, которые могли бы употребить личную свободу с пользой для себя и для дела, единицы. Ты, например. Ты знаешь, что тебе надо. С тобой я чувствую себя защищенной, – Лайза прижалась к нему и поцеловала в шею.

– Но ведь не у каждой женщины есть Александр Белов. И что им, бедным, остается делать? Только одно – освободиться от всякой зависимости и стать собой!

– Лайза, светик мой, Белов, надо признаться, был обескуражен таким поворотом темы, – я всегда считал тебя разумной женщиной, но, по‑моему, ты впадаешь в. грех феминизма…

– Вот как? – теперь настал черед Лайзы удивляться. – Значит, ты меня недооценивал. Я не феминистка. Я умнее. Абсолютная свобода – это фикция.

Ее все равно не существует. Для меня реальное чувство надежности куда важнее, чем какой‑то глупый мираж. Согласись, образ женщины, ни в чем не уступающей мужчине – это просто мираж.

Белов подумал, что от жены, Ольги, он никогда бы не услышал ничего подобного.

– А как же быть с самореализацией? – вспомнил он любимые словечки бывшей благоверной. – Ведь женщина должна реализоваться как личность, как человек…

– Самореализация женщины заключается в том, чтобы найти достойного мужчину, выйти за него замуж и нарожать ему кучу детей. Если выражаться короче – заставить его работать на себя. Все остальное – красивые слова, не имеющие ничего общего с реальностью.

– Лайза… Постой, ты что, начиталась Толстого? Ты же противоречишь сама себе. Зачем тебе тогда потребовался колледж, Гарвард, твоя работа по шестнадцать часов в сутки…

– Не знаю… – Лайза подняла на него глаза, и Белов увидел, как в их уголках задрожала влага. – Наверное, чтобы как‑то заполнить пустоту. Я все время ощущала пустоту. До тех пор, пока не встретила тебя.

Саша взял Лайзу за плечи.

Ты… Ты это серьезно? Или – еще один хитрый способ заставить мужчину работать на себя?

Облачко грусти, набежавшее на ее лицо, моментально исчезло. Лайза рассмеялась, уперлась локтями в грудь Белова и оттолкнула его.

– Дурачок! Неужели ты до сих пор не понял, что нельзя требовать от женщины правды? Она у нас меняется – каждые пять минут, И каждый раз мы в нее искренне верим.

– Что же остается неизменным?

– Любовь, – просто ответила Лайза. – Я тебя люблю, вот и все.

– Ну что же? – Саша довольно улыбнулся. – Такое положение вещей меня вполне устраивает. А теперь – давай вернемся в теме нашего разговора. О чем мы с тобой говорили?

– О женской проблеме. Она не стоит остро на самом комбинате, но она присутствует постоянно. И я думаю, что ты, как руководитель, обязан предпринять кое‑какие шаги.

– В чем, по‑твоему, они должны заключаться?

Теперь Белов был готов выслушать Лайзу более серьезно. Он вернулся за стол, взял ручку и листок бумаги и приготовился делать кое‑какие пометки.

– Я понимаю, – сказала Лайза. – Напрямую к заводу это не имеет отношения. И это вряд ли принесет сиюминутную прибыль. Но все же… Никогда не стоит забывать о людях. Люди – это самое выгодное вложение средств. Я говорю о реальном улучшении социальных условий жителей Красносибирска.