Часть вторая 4 page. Степанцов почувствовал себя несправедливо оскорбленным: он лично ничего такого не сделал в жизни, чтобы его можно было так назвать

Степанцов почувствовал себя несправедливо оскорбленным: он лично ничего такого не сделал в жизни, чтобы его можно было так назвать.

– Ну зачем же так обобщать? – сказал рассудительно. – Во‑первых, ничего плохого в козлах нет. Полезные животные и бойцы хорошие, а во‑вторых… – он задумался, потому что не знал, что сказать дальше, но положение спас Вадик:

– Мамка говорит – все! – сказал он, мотнув головой, – все без исключения.

– Ну ладно, – не стал спорить Сергей. – Надо нам с тобой постараться ее переубедить…

Некоторое время они шли молча. Степанцов старался делать шаги поменьше, чтобы Вадику не пришлось бежать за ним.

– А почему вы спрашиваете? – не вытерпел мальчик.

Сергей не сразу нашел, что ответить. Откровенно говоря, он и сам не знал, почему спрашивает. Просто его интересовало все, что так или иначе было связано с этой женщиной.

– Ну вообще, чтобы знать, – уклончиво ответил он.

– А‑а‑а… – подозрительно протянул Вадик. – Ну‑ну…

Они прошли через заброшенный яблоневый сад и оказались перед сломанной калиткой.

– Надо бы поменять, – сказал Сергей. – Поможешь?

– А то!

– Молодец! – Сергей потрепал его по плечу. – Иди, скажи маме, что я пришел к вам в гости.

Вадик побежал докладывать о визите тренера, а Степанцов с замирающим сердцем ждал его на улице. В доме послышались шаги, хлопнула дверь. Затем на крыльце появилась Светлана. Она выглядела немного заспанной, но от этого не стала менее красивой.

Сергей не выдержал и широко улыбнулся. Светлана поправила волосы, жестом пригласила его войти. Она пригладила на себе все тот же застиранный сарафан и посторонилась, уступая гостю дорогу.

– Здравствуйте, Светлана Александровна! – Сергей поднял торт. – Чаем угостите?

– Конечно, – ответила Светлана.

Степанцов оказался в маленьких сенях. На стене висел умывальник, под ним стояло ведро. Пол в сенях был покатым, линолеум почернел от времени. Под столом стояла заряженная крысоловка. Светлана толкнула дверь, ведущую в комнаты.

– Сюда, пожалуйста. Проходите.

В большой горнице стояла русская печь; рядом с ней – кухонный столик, и на нем – две электрические плитки. Светлана взяла латунный чайник, какие бывают в армии, и вышла в сени. Послышался шум воды, наливаемой из какой‑то крупной емкости; скорее всего, ведра. Затем она вернулась и поставила чайник на плитку.

– Присаживайтесь, – хозяйка показала на продавленный диванчик, застеленный стареньким, но чистым покрывалом.

– Спасибо, – Степанцов поставил торт на стол и огляделся.

Неподалеку от стола стоял сервант. Судя по виду, он был старше самого Сергея – лет на десять, как минимум. Под ножками лежали деревянные чурки разной формы и размера. Степанцов перехватил встревоженный взгляд Светланы. Он почувствовал, как его сердце дрогнуло от жалости.

Было видно, что эта женщина давно уже не ждет от жизни подарков. Появление незнакомого мужчины с тортом в руке она воспринимала как прелюдию к очередной подножке судьбы. Потому Сергей постарался сразу развеять её сомнения и перешел к цели своего визита.

– Светлана Александровна! Я знаю, что вы работаете медсестрой. Ваш сын рассказал. Видите ли, нам в спортшколе необходим, медработник. Скорее всего, ничего особенного делать не придется, просто присутствовать – на всякий случай. У школы хорошее финансирование, за счет средств алюминиевого комбината. Я знаком с его директором… В общем, не согласитесь ли вы работать у нас?

Предложение Степанцова было для Светланы полной неожиданностью. Она рассеянно мяла складки сарафана. Потом встала, подошла к плите, прислушалась к закипающему чайнику и снова вернулась на место.

– Я не знаю, – тихо ответила она. – Платить‑то как будете? Без задержек?

– Конечно! – заверил ее Степанцов. – На комбинате задержек не бывает. Спортшкола находится на его балансе, так что никаких проблем не предвидится.

– А много? – робко спросила Светлана. – У меня в больнице со всеми дежурствами и надбавками почти три тысячи выходит.

Степанцов ужаснулся: разве можно жить на эти деньги? Ему приходилось переживать не самые лучшие времена, но, к счастью, все это осталось позади.

Призовые за бои, хоть и были не очень большими, и из них полагалось заплатить тренеру врачу и агенту, все же позволяли не задумываться о том, что он будет есть завтра. А Светлана, скорее всего, думала об этом ежедневно.

– Здесь будет десять, – сказал Сергей.

Откровенно говоря, он преувеличил. Конечно, они обсуждали с Беловым вопрос о приглашении медработника в спортшколу, но о зарплате речь не шла. «Ничего, в крайнем случае буду приплачивать из своей», – решил Степанцов.

Светлана еле слышно ойкнула. Десять тысяч казались для нее чем‑то нереальным; баснословной, почти немыслимой суммой.

– Можете сразу не отвечать. Приходите завтра к нам, посмотрите, что к чему. Если понравится – милости просим. – Он замялся, прокашлялся и сказал. – Я бы хотел, чтобы это были именно вы… – потом подумал, что указал лишнее и поспешно добавил. – К тому же и сын там у вас занимается. Все как‑то само собой срастается.

Светлана зарделась. Она вскочила со стула, повесила на плечо полотенце.

– Я сейчас. Одну минутку.

Степанцов слышал, как она гремит чашками в соседней комнате. Наконец она появилась на пороге, неся три прибора. Чашки были тонкие, фарфоровые.

Красивые, но удивительно старомодные. Казалось, они пролежали в ожидании лучших времен как минимум полвека. Светлана протерла все чашки полотенцем и спросила извиняющимся тоном:

– Я позову сына, ладно? Пусть он тоже?..

– Конечно, конечно, – поддакнул Степанцов. – Я сейчас сам его позову, – и бросился к выходу.

В дверях он столкнулся со Светланой, почувствовал солнечным сплетением ее грудь с твердым соском и почему‑то отшатнулся в сторону, словно обжегся. При этом он больно ударился локтем об косяк. Оба, и Сергей и Светлана, покраснели, как школьники, и застыли на месте. Женщина опомнилась первой:

– Вы что, Сережа, – шутливым тоном сказала она, – всегда так нарушаете правила дорожного движения?

Степанцов рассмеялся и продолжил в том же духе:

– Виноват, забыл, что дамы всегда имеют преимущество. Больше не повторится. Идите уж лучше вы за парнем, Света, а я посмотрю за чайником.

Он рассчитывал, что зайдет на пять минут, а сам засиделся до вечера. Они втроем пили чай, ели торт, разговаривали и шутили. Светлана уже не опускала глаза всякий раз, когда он что‑нибудь ей говорил или о чем‑то спрашивал. Исчезла и настороженность. Сергей подумал, что ее часто в жизни обманывали, и этот отрицательный опыт она сначала перенесла на него. И еще ему показалось, что она понемногу начала оттаивать.

Время пролетело незаметно, да и торт почти прекратил свое существование. В шесть часов Светлана стала собираться на работу. Он вызвался ее проводить, и она не стала отказываться. Выйдя за калитку, Светлана обернулась, посмотрела на дом и в сердцах сказала:

– Вы видите, как у нас все запущено? Стыдно перед людьми, ей‑богу!

Степанцов деликатно взял ее под руку. Трудно определить словами, какое чувство он испытывал к этой женщине: ему хотелось носить ее на руках, оберегать, опекать, да что там говорить – просто сделать ее счастливой!

– Ну что вы? Ничего страшного, – сказал он дрогнувшим от нежности голосом. – Это… это ненадолго. Все очень скоро изменится, вот увидите!

Сергей проводил Светлану до больницы. Всю дорогу они болтали о разной ерунде, и это очень напоминало те блаженные дни, когда им было по шестнадцать лет, и о будущем можно было не задумываться…

XXIV

Веселый и довольный, Сергей возвращался в спортшколу. Он открыл дверь и прошел мимо вахтера – бывшего бомжа из приюта Нила Сорского.

– Явился не запылился! – сказал тот ворчливо. – А там к тебе гости.

Сердце у Сергея заныло от нехорошего предчувствия. Он вдруг понял, что через минуту все может измениться. Вот только в какую сторону – не известно.

– Какие гости? Кто именно? – спросил он.

– Да там, – махнул вахтер, – сидит, как сыч, нахохлился, ждет тебя в тренерской…

Степанцов пересек весь спортивный зал. При этом ему словно приходилось преодолевать сопротивление воздуха, ноги не шли, он с трудом переставлял их, как человек, в первый раз поднявшийся после долгой болезни с больничной койки. Сергей обогнул ринг и замер перед дверью, своей комнаты. Тренерская – это его законная территорий и никто не имеет права заходить туда в его отсутствие. Никто, кроме… «В тренерской может быть только тренер», – шевельнулось в голове у Сергея, но вслух он этого не сказал.

Он взялся за ручку и широко распахнул голубую дверь. Так и есть! Он не ошибся. В комнате, рядом с маленьким столиком, на котором Сергей оставил недопитый стакан чая в мельхиоровом подстаканнике, толстую рабочую тетрадь и несколько карандашей, сидел Савин. Он смотрел на стены, увешанные почетными грамотами, дипломами и вымпелами – трофеями, которые собирал под его ведомством Сергей Степанцов, продвигаясь к своей вершине. Смотрел, болезненно скривившись, как от сильной сердечной боли.

В небольшом шкафчике у окна стояли кубки, вазы с гравировкой, памятные знаки, лежали маленькие бронзовые перчатки. Отдельно висели медали – жестяные, с дешевой позолотой, на разноцветных лентах из синтетического материала. Самые дорогие медали, полученные на чемпионатах Европы и мира, когда Сергей выступал еще на любительском ринге, хранились в сейфе. Савин встал с кресла и с виноватым лицом сделал шаг вперед.

– Ну здравствуй, – сказал он, протягивая Сергею руку.

– Здравствуй, – ответил Степанцов и прошел мимо Савина к столу.

Он сделал вид, что не заметил протянутой руки. Савин пожал плечами.

– Ну да, конечно. Имеешь полное право. Попинай меня ногами, я не против. Заслужил.

Сергей ничего не ответил. Он сел за стол и подвинул к себе стакан с чаем. Кстати, эту привычку – пить чай с малиновым варением из тонкостенного стакана в мельхиоровом подстаканнике, как в поезде дальнего следования, – он перенял у Савина. Мелочь… Деталь… Но почему он, даже не задумываясь, взял ее на вооружение, когда сам стал тренером? Странно. Степанцов отхлебнул из стакана – чай остыл, но пить можно.

– Как, ты меня нашел? – спросил он просто для того, чтобы что‑то спросить.

– Через агента. Он сказал, что ты собрался куда‑то в Сибирь. Ну, а потом через своих знакомых действовал. Кто‑то что‑то слышал, кто‑то кому‑то что‑то шепнул. Нашел, в общем.

Савин помолчал. Он так и продолжал стоять с видом бедного родственника, потому что не знал, сколько продлится их разговор, и никак не мог решить, садиться ему в кресло дли нет.

– А зачем искал‑то? – спросил Сергей, игнорируя неловкость ситуации.

– Да вот, хотел с тобой поговорить.

– Ну, слушаю, валяй, – Сергей изо всех сил пытался сохранить нейтральный вид, хотя внутри у него бушевала буря! – Садись, не стой над душой…

Шутка ли! Всего полгода назад он и представить себе не мог, что когда‑нибудь скажет своему тренеру: «Ну слушаю, валяй». Будто зажравшийся чиновник надоевшему посетителю. Савин проглотил обиду.

– Как ты? – спросил он, усаживаясь в кресло.

– Волшебно, – усмехнулся Степанцов. – Видишь, у меня школа, тренирую ребят.

– А сам выступать не думаешь?

– Пока не хочется…

Разговор не клеился. Короткие, ничего не значащие реплики никак не хотели складываться в серьезный разговор. Оба – и Сергей, и Савин – чувствовали это, но ничего не могли исправить. Степанцов помешал ложечкой чай. В этом не было никакого смысла – ведь он уже давно остыл. Просто надо было чем‑то заполнить паузу. В наступившей тишине раздался мелодичный звон.

«По ком звонит колокольчик?» – с мрачным юмором процитировал про себя своего любимого Хэмингуэя Сергей.

– Стало быть, ты теперь на тренерской… – Савин произнес это таким голосом, что Сергей поднял на него глаза и принялся внимательно изучать бывшего наставника, как будто видел его в первый раз.

Савин выглядел неважно. Лицо было землистого оттенка, под глазами залегли темно‑синие круги. И вообще, он как‑то весь осунулся и постарел – удивительно быстро, всего за каких‑нибудь полтора месяца.

– Можно сказать, что на тренерской… – подтвердил Степанцов. – А если называть вещи своими именами, я уже не боец.

– Ну почему же? – возразил Савин, – Ты молодой, сильный, форму, я гляжу, пока не растерял. Еще все возможно…

И тут Сергей взорвался. Копившаяся в душе обида и злость внезапно выплеснулась наружу.

– Да ни хрена уже нельзя сделать! – заорал он так, что Савин вздрогнул, и хлопнул ладонью по столу. Стакан с остывшим чаем подпрыгнул на столе, а ложечка жалобно звякнула о стекло. – Какой может быть боксер без команды, а? Как ты мне говорил? «Мы вместе, мы единое целое, мы – одна команда»… Где теперь эта команда, у тебя в жопе?

Савин дернулся, будто пропустил тяжелый удар по печени. Лицо его исказила гримаса боли и обиды.

– Подожди, Серега, не шуми. Все было не так, как тебе кажется. Одновременно так и не так, поверь мне…

Степанцов перевел дыхание, поиграл желваками, пытаясь успокоиться. Снова отпил из стакана, поставил его на стол и спросил уже тихо, другим голосом:

– Зачем ты выкинул полотенце, Анатольич? Ты же знал, что я могу продолжать бой?

Савин кивнул. Причем кивнул с таким трудом, будто шейные позвонки у него проржавели и отказывались сгибаться, но он преодолел их сопротивление усилием воли.

– Да, – согласился он, – я это знал, но ты многого не знаешь. Я должен тебе рассказать правду. Может, после этого ты меня поймешь, – он снова встал и принялся расхаживать по комнате, чтобы вывернуться из‑под тяжелого взгляда боксера. – Ты думаешь, что я струсил? – Савину мешали

говорить руки, и он заложил их за спину, как заключенный. – Да, не буду спорить. Лучше я признаюсь честно – струсил. Это правда. Но если ты скажешь, что я испугался за себя, то это будет вранье! – он подошел к шкафу – и долго рассматривал кубок, завоеванный Сергеем двенадцать лет назад на первенстве спортивного общества «Динамо». – Это был красивый финал, – сказал он еле слышно сам себе.

Но Степанцов прекрасно все расслышал.

– Да, – согласился он и повторил: – финал был красивый.

– Так вот, теперь ты сам тренируешь и можешь судить, что к чему, – продолжал Савин и снова прошелся по комнате. – Ты, наверное, еще не успел

прочувствовать… Хотя… Какого черта? Это чувствуешь с самого первого дня, с первой же минуты! Любовь! И ответственность за своего воспитанника! У тебя это было?

Степанцов жестом показал, что есть такое.

– Вот видишь? – оживился Савин. – И у меня тоже всегда было это чувство, всегда. С тех самых пор, как начал тебя тренировать. Ведь ты мне был как родной сын!

Сергей сидел с каменным лицом, не проронив ни слова. Он понимал, что это еще не всё. Тренер не выговорился. у

– И тогда, в Вегасе, – начал Савин: голос его звучал глухо, а интонации вполне годились для речи священника на похоронах, – я испугался не за себя, а за тебя. Буцаев пригрозил, что если ты не ляжешь в пятом раунде, то навсегда останешься в пустыне, в какой‑нибудь яме. Я провел с ним двое суток, не забывай. И я почувствовал, что он способен это сделать. Ты думаешь, я что‑нибудь получил за свое преда… свой поступок? Может быть, деньги, лимузин или дом в Майями? Нет. Только отбитые почки и слабую надежду, что они тебя не тронут. Вот и все.

– Вряд ли мы поймем друг друга, – упрямо пробурчал Степанцов, отворачиваясь.

И, тем не менее, в словах Савина было что‑то такое, что заставило его смягчиться; посмотреть недавние события с другой точки зрения. Да, теперь он хорошо понимал, насколько сильным может быть страх за дорогого, близкого тебе человека. Сергею почему‑то вспомнилось, как Савин в начале общения подсовывал ему интересные книжки и даже заставлял отчитываться по содержанию, пока Сергеи сам не пристрастился к чтению.

Да что там говорить, Вадим Анатольевич заменил ему отца, которого в его жизни никогда не было. Если на одну чашу весов положить все, что Савин сделал для него, а на другую его финт с белым полотенцем – что перевесит? Разум подсказывал Сергею одно, а сердце – другое. Слишком сильна была обида на тренера. После минутного раздумья Степанцов встал, подошел к Савину, протянул ему ладонь, и мужчины обменялись крепким рукопожатием.

– Вадим Анатольевич, я…Сергей запнулся, хотел сказать, что был неправ, но слова почему‑то не шли, врать не хотелось, и ему пришлось сменить тему: – У меня есть один парнишка. Зовут Вадимом… Вы знаете, я бы, наверное, тоже сильно за него боялся, если что. Я понимаю вас… – он замолчал, на лице его отразилась сложная и противоречивая борьба чувств.

В глазах Савина затеплился огонек надежды: ведь он надеялся не только на прощение, но и восстановление команды в прежнем составе. Слишком много времени, сил и души вложил он в этого парня, чтобы не попытаться вернуть отношения в. прежнее русло. Наконец Сергей собрался с силами и сказал:

– Вадим Анатольевич, давайте все забудем и расстанемся друзьями. Сохраним друг о друге только хорошие воспоминания.

Все планы Савина рухнули в одно мгновение. Он тяжело вздохнул, обвел взглядом маленькую тренерскую. Его взгляд остановился на белом полотенце, висевшем рядом с умывальником. Ему вдруг показалось, что в складках материи явственно обозначился голубой крест. В голове зазвучала мелодия:

«Врагу не сдается наш гордый „Варяг", пощады никто не желает!» А он вот – сдался, так было надо! И теперь с этим ничего не поделаешь.

– Ладно, наверное, ты прав, – сказал он, сморщившись, словно от боли, – некоторые вещи нельзя исправить. А может, и не нужно…

Он встал и, ссутулившись, пошел к двери, на пороге обернулся: Степанцов с выражением облегчения на лице шел за ним следом.

– Не надо, не провожай, – по‑стариковски надтреснутым голосом сказал Савин. – Я найду дорогу. У меня билет на вечерний рейс. Я все равно не собирался задерживаться здесь надолго.

– А вот я, похоже, задержусь, – сказал Сергей. –. Мне здесь нравится.

– Рад за тебя. Если что, ты знаешь, как меня найти. – Савин, уже стоя на пороге, сунул руку во внутренний карман пиджака, достал из него длинный узкий конверт. – Вот, возьми, это тебе. Ну, прощай, – избегая взгляда Степанцова, он вышел из тренерской и захлопнул за собой дверь.

Сергей почувствовал, что за Вадимом Анатольевичем Савиным закрылась не только вот эта крашеная голубой краской дверь, но и целая страница, даже эпоха его жизни. Ему стало грустно и легко. Однако при этом он испытывал что‑то вроде беспокойства. И исходило оно от конверта, который он держал в руке. Он еще не знал, что в нем, но почему‑то был заранее уверен, что его содержимое ничего хорошего ему не обещает. Он сел за стол и чайной ложкой вскрыл конверт. Бегло прочитал, потом нервно схватил стакан и залпом допил остатки чая. Легче не стало. Он ожидал чего угодно, но только не этого…

XXV

Едва Лукин пересек порог директорского кабинета, как Белов понял, что он не в себе. Федор пребывал в состоянии крайнего возбуждения. Он бестолково заметался по комнате, повалил один из стульев у стола для совещаний, а потом его повело на Сашин компьютер, за которым тот сидел, с беспокойством поглядывая на посетителя.

– Да сядь ты, охолони! – прикрикнул на. него Белов и спас монитор от падения, придержав его руками. – Какой бес в тебя вселился? Возьми себя в руки! – он передвинул на середину стола стакан и бутылку «Боржоми», оказавшиеся в опасной близости от Федора.

Лукин поднял стул с пола, без сил рухнул на него. На лице его появилось трагическое выражение, он запустил растопыренные пальцы в волосы над ушами и сильно несколько раз дернул в разные стороны, словно проверял корни на прочность.

– Господи Иисусе Христе! Беда‑то какая! – запричитал он, повторяя одно и то же, как испорченная пластинка.

Это продолжалось довольно долго, и, наконец, Белов не выдержал.

– Это что за ектинья? Объясни толком, в чем дело, ничего понять не могу. И перестань волосы на голове терзать, как дешевый трагик, – Он расслабил узел темно‑синего галстука, расстегнул верхнюю пуговицу белой рубашки.

– Хорошо! – попытался взять себя в руки Лукин. – Я постараюсь. Если в двух словах – я потерял веру в человека! – он замер на мгновение, и Белов с облегчением подумал, что монитор, временно находится в относительной безопасности.

– Ну, вот и хорошо, потерял так потерял, – сказал Саша с интонациями психиатра в голосе. – Может, найдется еще, не иголка. А теперь с этого места и поподробнее, плиз.

– И скажу, я всё скажу, – погрозил зачем‑то Белову пальцем Федор.

– Давай, давай, не тяни, я весь внимание, – подбодрил его Саша.

– Все началось вчера вечером, – замогильным голосом начал Лукин. – У Сергея в тренерской появился подозрительный хмырь и…

– Постой, постой, – перебил его Белов, – а ты откуда это знаешь?

– Поведал мне о сем странник, который нашел пристанище в спортшколе в качестве стража ворот.

– Проще говоря, вахтер рассказал? – перевел его речь на более понятный язык Белов. – И что было дальше?

– Они о чем‑то беседовали. О чем, сие никому не ведомо. Потом Сергей сказал вахтеру, чтобы тот шел домой, в Дом Сорского, сам обещал попозже

явиться, и не пришел, ирод такой! – со слезой в голосе крикнул Федор. – Бросил нас, детей то есть бросил… Он – не вернулся ни вчера, ни сегодня. – дезертировал!

Белов нахмурился: комедия закончилась, началось нечто более серьезное.

– А тренировка сегодня была?

Лукин замахал обеими руками, будто отбиваясь от нападения невидимых комаров.

– Тренировок не было вообще! Дверь на замке, ключи у Сергея. Куда он делся, ума не приложу. Отроков я отпустил по домам. Только навели в городе порядок с детской преступностью, и все снова здорово.

Дело и впрямь принимало скверный оборот. Степанцов исчез, никому не сказав ни слова. Куда он мог подеваться? Просто так, без видимой причины?

Белов задумался. Нет, причина, конечно же, была. Все дело в таинственном посетителе. Кто он? И что он сказал Сергею?

– С чего ты взял, что Степанцов дезертировал? Мало ли что могло произойти, может, на рыбалку или охоту пошел? – спросил Белов Федора.

– Я мню, он оказался духом слаб. Это бремя ему не по плечу. – Федор схватился за сердце и несколько раз открыл и закрыл рот, словно рыба, вытащенная на берег.

Белов схватил бутылку минералки, плеснул в стакан «Боржоми» и силой заставил Федора выпить. Пил он долго, громко глотая воду и пофыркивая, как старый конь.

– Может, ты преувеличиваешь? – спросил его Белов, когда тот немного успокоился и пришел в себя.

Ему как‑то не верилось, что Степанцов мог тайком сбежать из города. Он бы обязательно зашел и предупредил. Хотя кто знает? Не зря: говорят, чужая душа – потемки.

– Он мог оставить нас, но отроков, отроков как мог оставить без призора? – воскликнул Лукин, резко, со стуком поставив стакан на край стола.

Белов осторожно передвинул емкость на середину столешницы, подальше от него.

– Ладно, не температурь раньше времени. Найдется, никуда не денется, – Саша вернулся в удобное директорское кресло, откинулся на спинку и задумался.

Ну и где теперь искать Сергея? Интересная задачка. В этот момент зазвонил зуммер селектора. Белов нажал кнопку связи. Из динамика донесся голос секретарши Любочки:

– Александр Николаевич, к вам посетительница. Светлана Александровна… – Белов слышал, как Любочка прикрыла микрофон рукой и переспросила:

«Как ваша фамилия?» – Козырева. Вы ее примете?

Саша пожал плечами. Это имя ему ровным счетом ничего не говорило. Может, это одна из очередных креатур Лайзы Донахью? Она последнее время развила бурную деятельность по высвобождению женской, энергии. С этой точки зрения лучше не отказывать, так недолго и под выброс попасть. Белов решил принять посетительницу.

– Попроси ее зайти, – сказал он в микрофон и поднялся навстречу вошедшей женщине.

Она была сильно взволнована. На вид ей было лет тридцать или немного меньше. Белов никак не мог избавиться от ощущения, что он ее где‑то видел.

Фактурная бабенка: роскошная густая коса обмотана во‑4 круг головы на манер короны, как у премьерши Украины Тимошенко, большие глаза, статная фигура. Наконец до него дошло, что чем‑то она похожа на Ярославу, только волосы темнее… Белов пригласил ее Садиться. Женщина всхлипнула и смахнула с длинных ресниц непрошеную слезу.

– Александр Николаевич! – сказала она, опускаясь на краешек стула. – Я к вам по поручению Сергея Степанцова. Ему нужна помощь.

– Что с ним?

– Он в милиции.

Белов переглянулся с Лукиным: тот стоял, разинув рот от удивления.

– Ну, что, праведник? – насмешливо спросил его Белов. – Как твоя вера в человечество себя чувствует? Нашлась уже или блукает неизвестно где? Совестливый Лукин залился краской стыда. В душе он корил себя за нарушение христианской заповеди «не суди, да не судим будеши».

– Ну слава тебе, Господи! – он троекратно сотворил крестное знамение. – Я уж думал, сбежал боксер, только его и видели, а если в милиции – это святое…

Белов нажал на кнопку селектора и велел Злобину подать машину к подъезду заводоуправления. Как всегда, когда надо действовать, Белов принял самое простое, оптимальное решение: ехать в милицию и выручать своего подопечного. Он решительным шагом прошел через весь кабинет к шкафу‑купе, надел пиджак, привычным движением поправил галстук. Светлана и Федор с надеждой взирали на эти его приготовления. Белов открыл дверь кабинета, жестом пропустил обоих вперед…

В отделении Белов сразу отправился к дежурному по отделению и поинтересовался, где находится задержанный Сергей Степанцов.

– Известное дело – в камере, – ответил капитан, суровый мужик лет пятидесяти, с густыми рыжеватыми усами, делавшими его похожими на моржа в милицейской фуражке.

– А что он натворил?

– А вот сейчас его приведут, сами все узнаете, – дежурный распорядился, чтобы привели задержанного из четвертой камеры.

Белов огляделся. Все скамейки у стен и сами они чуть ли не до потолка были испещрен рисунками и надписями на русском матерном языке. Витек подошел к стене и с интересом принялся изучать наскальную живопись.

Светлана стояла, комкая платок. Она то и дело подносила его к глазам и как‑то совсем по‑детски всхлипывала. Наконец появился в сопровождении милиционера хмурый, как осенний день, Степанцов. Руки он держал за спиной. Увидев Белова, Витька и расстроенную Светлану, боксер покраснел и смущенно отвернулся в сторону. Белов подошел к нему, встал лицом к лицу.

– Ну, – сказал он, глядя ему в глаза, – докладывай, что отчубучил.

Сергей пожал плечами, будто ежился от холода. Вместо него стал рассказывать словоохотливый капитан.

– Нахулиганил ваш боксер, Александр Николаевич. – В Красносибирске Белова знали все, поэтому он ничуть не удивился обращению по имени‑отчеству. – Учинил дебош в баре «Дровишки». Пятерых здоровенных лбов разложил на полу, как карты в пасьянсе. Пацаны даже «мама!» сказать не успели.

– Они сами напросились, – буркнул Сергей, машинально растирая одну руку другой.

Белов обратил внимание на костяшки его пальцев – они были разбиты в кровь. А вот лицо у боксера было чистое, без синяков и ссадин.

– Сами напросились, – проворчал капитан; впрочем, довольно добродушно. – Так‑то оно, конечно, так. И показания свидетелей говорят о том же.

Это все правда. Да только… – Капитан погрозил Степанцову коротким толстым пальцем. – Я бы на твоем месте, молодой человек, табличку на грудь повесил «Не влезай, убьет!».

– Я никому не мешал, – гнул свою линию боксер, – никого не трогал, сидел и пил в одиночку. Они первые начали.

Белов быстро сориентировался в ситуации: если формального повода для обвинений в хулиганстве

нет, значит, дело яйца выеденного не стоит. А если есть – это другой коленкор.

– Потерпевшие оставили заявления? – спросил он дежурного.

– Никак нет, – ответил тот, – все довольны, что остались живы.

– Тогда в чем же дело?

– Дело в том, что когда братки падали кто куда, у них не было времени выбрать место для приземления, – объяснил капитан, и Белов сразу догадался, куда он клонит.

– Есть серьезные разрушения? – спросил от–

– Несущие стены остались, а столы, стулья и стойка бара поломаны, и посуды побито видимо‑не‑видимо. Заведение в пролете, – сказал капитан и достал из стола покрытый каракулями лист бумаги. – Хозяин бара, Георгадзе, написал заявление о нанесенном материальном и моральном ущербе с просьбой взыскать с гражданина Степанцова в установленном порядке.

– Как вас по имени‑отчеству, товарищ капитан? – поинтересовался Белов и, выслушав ответ, продолжал: – Так вот, Иван Трофимыч, я с Гиви Георгадзе сам договорюсь, ущерб компенсирую, считайте, что заявления не было, – сказал Белов дежурному. – А Степанцова я заберу, с вашего позволения. Он у меня ребят тренирует, нельзя прерывать процесс. Вы не возражаете?

Милиционер снял фуражку и пригладил ладонью свои замечательные усы.