Г. Нижегородская область. д. Кириловка

Сгорбившееся, грязное существо ковыляло к мусорной яме, волоча за собой ржавый бак с помоями. Только по заросшим седеющей щетиной щекам можно было угадать какого оно пола. Бедолага был одет в бушлат, когда-то цвета 'хаки', растянутые тренировочные штаны и разбитые кеды. Остановившись, он воровато оглянулся и что-то быстро подняв, засунул себе в рот и двинулся дальше.

— Эх, ща бы хоть чернышевского пошамать и на шконку, — Ивониха посмотрела на доходягу в окно и зевнула. Совсем запаршивел хонурик. Наверное, скоро кони кинет.

— Че за базар, дави на массу, — Нинка Полтавская послюнявила край обрывка газеты и свернув самокрутку, с удовлетворением рассматривала результат своих трудов.

— Запарила смолить-то. Итак, не продохнуть.

— А ты канай на топталовку и дыши там, — Нинка набычилась и угрожающе засопела.

— Да я че, я ни че, — дала задний ход Ивониха. Она в отличие от остальных еще держала Полтавскую за Маму и связываться с ней не решалась.

— Гляди у меня, не шелести. Давно по батареям не били?

Нинка привыкла жить положняком и ни как не могла смириться с тем, что теперь они с Ивонихой, как две прошмандовки, колупались в этом сарае — бывшей поселковой библиотеке. Сходняк теперь собирали другие. А за Маму у них вообще эта чувырла понтованая. Еще имя себе придумала — Эльза. Тьфу. Сама еще полгода назад по майданам бегала, а теперь типа в законе. Эльза твою мать. Жучка.

Все перевернулось, когда посланная на жестянку шобла батончиков вернулась с богатым хабаром, да еще приволокла с собой кучу волын и двух мусоров. А заводилой у них была Катька Майдан. Мусоров конечно сразу бригадой кинули. Хабар тут же поделили, а Катька стала авторитет набирать. Со стволами ни она, ни Ивониха обращаться не умели, к новым порядкам приспособиться не смогли — вот и списали их. Теперь вот они вдвоем здесь и парились. А что им оставалось? Любимым занятием Катькиной своры было убиться и на трассу — муриков отлавливать. Куда им с Ивонихой-то. Теперь если и перепадало им что, то только вот такие бацильные. Нинка посмотрела на вошедшего доходягу. Уж лучше пробовать пальчик, чем так.

— Че встал у стенки, как бикса бановая, — Ивониха подбежала к ханурику и отвесила подзатыльник, — скидавай подымалки.

Бывший кадровый разведчик, в конец сломленный, посаженный на иглу, доведенный ежедневными побоями и редкой кормежкой объедками до состояния узника Бухенвальда, начал послушно снимать штаны.

— Ну, давай, давай, Варюха, шевели клешнями, — уже мягче сказала Ивониха, — чур, я первая буду жарить.

— Че там жарить-то, — подала голос Нинка, оглядев бедолагу — не болт, а мочало. Придется опять с этим, — она достала из кармана капроновый шнурок, — а с ним — хуже, чем со штырем в галоше.

* * *