Ноября 1975 года. Г.А. Начнем со сцены показа лошадей старому Князю

Г.А. Начнем со сцены показа лошадей старому Князю. Олег Валерьянович, можно вас на сцену? Как нога?

БАСИЛАШВИЛИ (отбивая чечетку). Чувствую себя, как Мересьев!

Г.А. Хорошо, давайте конец сцены. Встреча с Холстомером. Так. Уходите, провожаемый Фрицем. У столба остановитесь.

(Розенцвейгу.) Надо дотянуть скрипку до того момента, пока Князь с Фрицем дойдут до столба.

(Кутикову.) Место у столба, где Князь, у нас мертвое, плохо освещено, между тем оно игровое.

Так. Теперь второй акт сначала.

СОКОЛОВ. Готовы.

Г.А. Начинайте! Очень громко кто-то разговаривает за кулисами.

СОКОЛОВ. Потише, товарищи.

Выход цыган сценического оркестра.

Г.А. Согнитесь, согнитесь в поясе, молодой ударник! Вот так.

Бега.

Миша Волков! Выходите первым! Очень важно, чтобы вы сразу же бросались зрителям в глаза, ведь вокруг вас все будет разворачиваться.

Выход победившего на скачках Холстомера.

(Розенцвейгу.) Почему такая грязь в музыке?

РОЗЕНЦВЕЙГ. Общий шум, Георгий Александрович, а реплик не слышно.

Г.А. При чем тут реплики? Данилов — Управляющий заездами — махнул, — и музыка!

РОЗЕНЦВЕЙГ. Не увидели.

Г.А. Семен Ефимович! Не надо оправдываться! Просто забыли, при чем тут «не увидели?»

Показ лошадей старому Князю.

¶ (Мироненко.) На первый же зов: «Фриц», — сразу же оказаться у Князя, а не стоять и прислушиваться.

(Ковель.) Опять опаздываете с выходом.

КОВЕЛЬ. Забыла, когда выходить. Простите, Христа ради! По-моему, должна быть музыка, а ее нет.

Г.А. Да, музыка должна быть. Еще раз.

(Волкову.) А почему, уходя с Мари, забыли подать сигнал Фрицу, чтобы он присмотрел за Князем? Вы же не можете оставить его одного в конюшне?

Повторение сцены. Князь в очередной раз засыпает. Волков предлагает дать знак оркестру, чтобы музыкой разбудить Князя. Г.А. отклоняет предложение, объясняя, что Басилашвили в

таком случае трудно будет начать монолог на высоком градусе.

После еще нескольких предложений Волкова Г.А. повышает голос.

Что вы все выправляете, Миша? Включитесь в процесс, иначе я никак не могу понять, что происходит в сцене?

ВОЛКОВ. А я не понимаю, почему сегодня мы отказываемся от логики, обнаруженной на вчерашней репетиции.

Г.А. Покажите, что было вчера. Я хочу увидеть и прочесть хоть какую-нибудь логику вашего поведения.

Волков мрачнеет. Г.А. просит еще раз повторить сцену.

ВОЛКОВ. Да вы не нервничайте так, Георгий Александрович! Если предыдущие сцены вас устраивают, эту сцену добьем.

Сцена убийства Холстомера.

(Соколову.) С репликой Конюха: «Вот придет Конюший, он тебе покажет!» — выходит Миша Данилов. За ним закрываются три створки в заднике. С введением света на пантомиму Холстомера открывайте натюрморт.

ШТИЛЬ. Можно нам с Конюшим распрячь Холстомера?

Г.А. Зачем?

ШТИЛЬ. Евгений Алексеевич просит, чтобы перед убийством его распрягли. Тогда ему гораздо легче будет играть пантомиму.

Г.А. Пожалуйста, попробуем.

ШТИЛЬ. Тогда свою реплику: «Вот тоже лошадь была», — я буду говорить, распрягая?!

Г.А. Да-да-да. Сняли сбрую и бросьте ее на авансцену.

Удар ножом. Вспышка света. Музыка.

(Соколову.) А почему натюрморт не весь открылся? Он должен раскрываться сразу же, как только дается сказочный свет.

КУВАРИН. Георгий Александрович, для этого надо одиннадцать человек. У нас сегодня только шесть. Остальные на вечернем спектакле.

Г.А. Попросите помочь реквизиторов. Тут работа физически несложная.

КУВАРИН. Сейчас организуем.

ГА. (Кочергину.) Прошу вас помочь высветить пантомиму воспоминаний. Пока никак не могу добиться того, чего хотелось бы. Пока вижу то, что не хотелось бы видеть: обилие бытового света.

КОЧЕРГИН. Еще раз, что необходимо по смыслу, Георгий Александрович?

Г.А. Пантомима — вспышка сознания перед смертью, мелькающие кадры жизни. У нас две крайности. Либо не вижу Лебедева, либо освещена вся сцена. Необходимо сфокусировать свет на Холстомере и натюрмортах. На Евгении Алексеевиче должен быть локальный белый свет, чтобы была видна мимика. Но ни в коем случае не залеплять сцену светом, иначе расползается зрительское внимание. Пантомима вообще не смотрится при ярком свете, не замечали? У нас много бытовых сцен, там яркий свет необходим, а здесь он мешает. Что касается натюрмортов, поищите рай. Розовая сфера. Дыхание света. Плавное, нежное. Готовы?

¶ КУВАРИН. Нет, необходимо время для обучения реквизиторов. Г.А. Тогда перерыв.

В перерыве Г. А. корректирует установку света на пантомиму. Скрипят подъемники, раскрывающие натюрморт. Куварин обещает, что они будут смазаны. После перерыва второй акт сначала.

Бега. Матье, воспользовавшись тем, что Князь увлекся скачками, заманивает за собой неизвестного Офицера. Волков—Офицер, проходя мимо Князя, поглощенного бегами, вытирает ему платочком вспотевший лоб. Г.А. хвалит Волкова.

Рассказ Холстомера о том, как, будучи больным, он переходил из рук в руки и, наконец, вернулся туда, где родился. «И меня никто не узнал, кроме Вязопурихи», — заканчивает свой рассказ старый мерин.

(Розенцвейгу.) Сенечка, давайте сделаем так. Пусть Холстомер споет свою песню «Ай-я-я-яй!» Тем самым мы возвратимся к началу, а потом песню подхватите вы вашим музыкальным переходом.

Сцена показа лошадей старому Князю.

{Волкову.) «Ты сегодня пьешь, Князь», — вы же останавливали оркестр. Диалог с Князем невозможен на музыке.

Князь просит Бобринского показать самую резвую лошадь.

{Волкову.) Крикните «Конюший», а то Миша Данилов неизвестно откуда появляется.

ВОЛКОВ. Ну вот, сегодня повезло, все остальное проскочил. Осталось запомнить «Конюший!».

Г.А. Да-да, прогресс огромный!

{Басилашвили.) Вы несколько раз повторяете: «У меня конь был, вот на этого беднягу похож». Значит, мучает сходство, значит, запал в голову, не дает покоя?

БАСИЛАШВИЛИ. Я согласен, Георгий Александрович.

Г.А. Если согласны, то почему эта тема не развивается?

{Волкову.) Вы сказали: «Фриц, он невозможен». Неправильно, Миша! «Он невозможен...». А потом уже: «Фриц!» Мол, сделай что-нибудь!

{Ковелъ.) Валечка! Вам надо самой предложить руку Бобринскому и увести его, иначе старик его замучит.

{Мироненко.) Невозмутимое, а не угодливое лицо у Фрица должно быть. Вытянитесь в струнку. Князь согнут, вы согнуты. Две пластически одинаковые фигуры — это ужасно, если нет специальной задачи: подчеркнуть сходство. Но ведь вы же не Феофан, похожий на Серпуховского, а Фриц, вышколенный немец. Кстати, и вести Князя вы должны так, будто вы барин, а он слуга. Вам надо в роли Фрица сыграть императора.

КОЧЕРГИН. Может, придумать деталь костюма, подчеркивающую различие двух слуг?

Г.А. Можно, но главное, чтобы Юзеф внутренне перестроился. Тогда он и без костюма сыграет то, о чем я прошу.

Финал спектакля.

{Ковелъ.) Я бы хотел, Валечка, чтобы в конце вы успели переодеться в Вязопуриху и вышли на поклоны, встав рядом с Холстомером...