Ноября 1975 года. Г.А. (Басилашвили). Олег, у меня к вам революционное предложение

Г.А. (Басилашвили). Олег, у меня к вам революционное предложение. БАСИЛАШВИЛИ. Да, я слушаю.

¶ Г.А. предлагает поискать иную физику старого Князя. Отказаться от дряхлости, наоборот, пусть он будет вытянутый, прямой, как в молодости, но вдруг, к всеобщему удивлению, Князя

заносит.

Г.А. Причем заносит не только потому, что Князь пьяный, не только из-за сжатия сосудов, но и от внутреннего маразма. То, что в нем намечалось в молодости: презрение ко всему окружающему, кроме себя самого, дало свои плоды. Он пришел к полному одиночеству и, как следствие, возник разлад психики. Ведь вся сцена строится на том, что он принимает Мари за Ма-тье, Фрица за Феофана, а реальное существо, бывшее какое-то время при нем, Холстомера, не узнает. Стеклянный глаз! Остановившийся стеклянный глаз — вот зерно роли!.. (Данилову.) В показе лошадей у вас опять абстрактный, а не профессиональный текст. А мы же договорились: «Тпрррру, ну, пошла, но»... Внимание, товарищи! Первый акт с выхода Серпуховского!

БАСИЛАШВИЛИ. О-о! Тогда я пойду переоденусь.

Г.А. А почему вы не готовы, Олег Валерьянович? Переодеваться надо загодя.

БАСИЛАШВИЛИ. Я думал: пойдем с начала акта, и у меня будет время.

Г.А. Надо переодеваться к началу репетиции, независимо оттого, о чем вы думали... (Лебедеву.) Мне кажется при переезде в Москву после слов «Ай да Пестрый! Ай да расписной!» надо снять песню «Ай-я-я-яй-яй!» Здесь она лишняя.

ЛЕБЕДЕВ. Давайте попробуем, пока Олег Валерьянович переодевается. (Во время пробы.)

А это что, весь свет?

КУТИКОВ. Весь.

ЛЕБЕДЕВ. Но ведь меня же не видно?!

КУТИКОВ. Георгий Александрович, если Евгений Алексеевич сделает шаг назад, он попадет в область хорошего света.

ЛЕБЕДЕВ. А вперед нельзя?

КУТИКОВ. Вперед два шага.

ЛЕБЕДЕВ. А если я двигаюсь по прямой, то вперед, то назад, значит, я уже не виден? Вам-то хорошо, вам легко, вы дали свет, а мы пристраиваемся.

КУТИКОВ. Мне легче всего было бы дать весь свет, включая зрительный зал. И все проблемы были бы решены.

Г.А. А почему нельзя дать боковой свет?

КУТИКОВ. Боковой?

Г.А. Да, вот этот, боковой, сейчас он отсутствует.

КУТИКОВ. Боковой свет захватывает задник.

Г.А. Бог с ним с задником, актеров не видно.

КУТИКОВ (в регуляторную). Оленька, дай боковой свет с балконов.

Г.А. Во-от, а теперь чуть прижать.

КУТИКОВ (в регуляторную). Оленька, прижми.

Г.А. И никаких задников не задевает.

КУТИКОВ. Фиксируем?

Г.А. Фиксируем, но почему я нашел выход, а вы — нет? Зачем заставлять нервничать артиста понапрасну?

БАСИЛАШВИЛИ. Я готов, Георгий Александрович!

ЛЕБЕДЕВ. Я запомнил, что здесь песню вымарываем.

Г.А. С появления Князя.

Рассказ Холстомера о жизни у Князя. Звон брегета.

ЛЕБЕДЕВ. Может, и здесь отменить песню? Г.А. Здесь жалко отменять.

ЛЕБЕДЕВ. Я спою чуть позже. «Была зима, меня запрягли в сани, но какие!!! Ай-я-я-яй-яй! А-а-а-а-а й-я-я-яй-яй!»

Г.А. Хорошо, Женечка, очень хорошо!

Финальная песня первого акта «На Кузнецком».

РОЗЕНЦВЕЙГ. Без вступления не получается. Грязь. Не вступить всем одновременно.

¶ Г.А. Хорошо, давайте так. Реплика Евгения Алексеевича: «Мы едем!» Оркестр играет вступление. Все выходят из мизансцены езды. Становятся артистами БДТ. Идет зонг.

После повторения песни прогон первого акта, корректура музыкальных номеров.