Глава 7. В камере было холоднее, чем в недостроенном пентхаусе

АПОГЕЙ

В камере было холоднее, чем в недостроенном пентхаусе. Я словно опять очутилась в палатке на высоте пяти тысячи метров. Все то же самое. Холод. Молотобойные удары сердца. Человек, сидящий в кресле. Черный дым, змеящийся вокруг. Только вместо серой палаточной ткани – серебряные листы, тускло отражающие четыре источника света на потолке.

Я сделала шаг к креслу.

Никакого волнения. Никакого страха. Только сердце сильно колотится: его удары, кажется, передаются даже сквозь стены. Состояние, близкое к смерти. И это не образное выражение, потому что черный дым чарвати и есть смерть в концентрированном виде.

Мне казалось, что едва я окажусь в камере, как Молох набросится на меня и примется уничтожать. Но происходило обратное. Он меня игнорировал. Не замечал. Я сделала еще шаг к креслу. Белоснежная ткань, обтягивающая голень, погрузилась в чумовую гарь, плавающую в воздухе, но та откатилась, словно волна.

Он не хотел связываться со мной.

Или не считал нужным.

Но ему придется. Потому что он ненавидит, когда вслух произносят его имя.

– Молох! Чарвати! – громко произнесла я. – Выйди из человека и явись передо мной, создание тьмы!

Тело отца вздрогнуло. Метки на теле почернели. Лицо сморщилось. Из‑под опущенных век и рта стал выползать дым более густой и плотный, чем плавал вокруг. Характерный запах усилился. Воздух задрожал.

Дым струился вокруг меня, иногда дотрагиваясь, тяжело толкая в плечо или спину. Наконец между мной и сидящим в кресле отцом возникло тяжелое темное облако. И снова, как в прошлый раз, громовой голос раздался из его недр:

– Зачем ты позвала меня? Я умерщвлю тебя одним выдохом!

– Есть разговор.

Облако переместилось влево. Вся гигантская туша. Могу поклясться, что весит она две‑три тонны. Мне пришлось повернуть голову вслед за ним.

– Наступил рассвет, и я явилась к тебе, как было оговорено. Я пришла объяснить, что происходит. Тебя не выпустят из этой коробки. Тебя собираются держать здесь бесконечно. Как тебе перспектива остаться на ближайшие несколько сотен лет без жертвоприношений? Люди за стеной могут это устроить.

Облако сдвинулось еще левее. У меня возникла сильная боль в лобных долях, отчего стало трудно обращать мысли в слова.

– Зачем ты это говоришь?

– Оставь тело моего отца по‑хорошему.

– Как ты смеешь просить меня о чем‑то, рабыня! – От одной только интонации я покрылась мурашками. – Это тело мое! И останется моим! Я его захватил! И никуда из него не уйду!!

Пол подо мной заходил ходуном. Представляю, что сейчас показывают бесконтактные датчики, которыми напичкан контейнер. Прелюдийский санскрит невероятно могучий язык.

Я дождалась, когда все утихнет.

– Что ж, я надеялась на благоразумие, но если ты не хочешь проявлять его... Мне придется тебя изгнать. Я добралась до древа и теперь знаю изгоняющее слово. Да‑да, то самое слово, которым воспользовалась мать, в чьего сына ты вселился много тысячелетий назад.

Одно из щупалец коснулось предплечья – и отнялась вся рука, превратившись в бесчувственную плеть. Я схватилась за нее, а облако снова сдвинулось влево – оно норовило оказаться за моей спиной. Я поворачивалась вслед за огромным черным клубом, сжимая омертвевшую руку и ожидая ответа.

– Так что скажешь, Молох? Что ты выберешь? Остаться на сотни лет в серебряном каземате? Или вернуться во мрак?

– Забавно, – медленно произнес Молох. – Ты еще не знаешь, что тебя ждет дома.

Чего я могу не знать? Моя мама излечилась!

– Нет, речь не о ней, – ответил он, и я с ужасом поняла, что он читает мысли. – Хорошо, я уйду из твоего отца.

Я не могла поверить.

– Только предупреждаю, – добавил Молох, – что он тебя не помнит. Он не помнит ничего из своей прошлой жизни.

– Мне все равно.

– Хорошо. Тогда изгоняй меня. Я готов... готов переселиться в тебя.

Пол под ногами вздрогнул. Зашумело в ушах.

– В меня? – ошеломленно переспросила я.

– Я могу переселиться только в человека. Но других людей здесь нет. Поэтому только в тебя.

– Но я думала...

– Ты думала, что изгонишь меня в никуда? Но я и есть это никуда!

Я стерла ладонью пот со лба.

– А как же мать, излечившая сына?

– Прибежищем стало ее тело... Меня невозможно изгнать или уничтожить. Я пришел сюда из глубины веков, переселяясь из человека в человека. Из человека в человека! Я тень! Я сумрак души! Я вечен!!

Из облака вырвался темный сгусток и сильно ударил в грудь. Меня бросило на пол. Дым окутал со всех сторон, заслонив свет. Перед глазами поплыли черные туманные щупальца. Только что они находились снаружи, а в следующее мгновение прошли сквозь роговицу. Вторжение было осязаемым и очень болезненным. В омертвевшей руке я почувствовала уколы и жжение. То же происходило в груди и спине. Жжение сопровождалось чудовищной ломотой в костях и разрывающей мышцы болью. Цепи черных отметин появлялись на мне, ветвились, проступали из‑под кожи. И я уверена, что в то же самое время они исчезали с тела отца.

Тьма заслонила взор. Именно тогда я почувствовала, как внутри меня растет другое существо. От него исходила невероятная жуть, разрывающая сердце. Сознание не выдержало ужаса и отключилось.

В тот день я умерла.

Специалисты, техники и военные, расположившиеся возле мониторов, делали ставки. И должна заметить, расклад был далеко не в мою пользу. Поэтому когда Молох набросился на меня и повалил на пол, никто особенно не удивился. Расправа над жертвой, словно представление в римском Колизее, притянула к экранам практически всех, кто находился в пентхаусе. Даже охранники подошли к мониторам – настолько им было любопытно, что произойдет. Босс достал из кармана очки и нацепил их на нос, чтобы не упустить деталей. Пожалуй, все были убеждены, что со мной покончено...

И только один человек думал иначе. Едва увидев меня на полу, он оттолкнул голема в серебряных доспехах и влетел в шлюзовую камеру. Еще до того, как закрылась наружная дверь, Лешка за четыре удара сковырнул отбойным молотком замок внутренней двери и ворвался в главное помещение. Листом серебра он отсек черный дым, струящийся в мои глаза.

– Я тебе ее не отдам! – выкрикнул он в середину черного облака, загородив меня собой. – Убирайся прочь!

Облако вздрогнуло и отпрянуло. Показалось, что оно испугалось, хотя это невозможно в принципе. Поведение облака было обусловлено только тем, что в серебряном каземате появилась лазейка...

Те, кто находился снаружи, засуетились, забегали. Кто‑то из техников рванулся к шлюзу, чтобы восстановить нарушенную герметичность. Только все попытки были тщетны.

Щупальце Молоха стремительно метнулось сквозь промежуточную камеру и вонзилось в щель закрывающейся наружной двери, не позволив ей закрыться. А в следующую секунду оно с силой вырвало дверь из полозьев и швырнуло прочь. Тяжелая створка – с одной стороны серебряная, с другой стальная – пробила насквозь щиты, загораживающие окна. Один из охранников, стоявший возле них, не успел опомниться, как обнаружил себя за пределами небоскреба на высоте двухсот метров над улицами Гонконга. Его отчаянный крик услышали в офисах соседних зданий, несмотря на плотно закрытые окна.

А на вершине новенького с иголочки небоскреба «Фаллс» происходили невероятные события. Вырвавшуюся из заточения силу уже ничто не могло удержать. Черный дым вырвался из серебряной камеры и поднялся до потолка, напоминая огромное бесформенное чудовище из кошмарных сновидений. Возникший из ниоткуда шквальный ветер разом смел бумаги, аппаратуру, повалил людей. Моментально погас свет. Несколько мониторов взорвалось, осыпав оказавшихся на полу осколками.

Черное щупальце хлестнуло по контейнеру, и он раскрылся, точно картонная коробка. Серебряную крышу одержимый гневом Молох метнул через весь зал пентхауса. Она пронеслась, кувыркаясь – люди едва успевали отпрыгивать в стороны. Высадив целый ряд окон, крыша рухнула на улицу вместе с бетонными обломками. Она расплющила два автомобиля и устроила крупную аварию на дороге.

Вторжение Алексея и возможность вырваться из заточения на время отвлекли Молоха от переселения в мое тело. Цепи заклинаний частично сошли с моего отца, частично появились на мне. По сути, корнем и прибежищем молоха стали двое людей. Только я этого не видела, потому что была мертва.

А может, спала?

Ведь сон очень похож на смерть.

Не обращая внимания на то, что происходило вокруг, – на мелькающий черный дым, свист воздуха и падающие стены – Лешка сидел на коленях, обхватив меня руками...

Находясь во тьме, я услышала далекий зов. Мне не хотелось никуда идти, вообще не хотелось двигаться. И все же я пошла на зов, не видя ничего вокруг себя и не чувствуя себя. Полная авантюра. Как и все в моей жизни.

Сначала вернулся свет.

Я увидела солнечные лучи, бьющие сквозь проломы в стенах. Они отражались от серебра, разбросанного по бетонному полу, отчего создавалась атмосфера иного, неземного мира. Мира удивительного света – сияющего и серебристого.

В этом волшебном свете я увидела Лешкино лицо, которое находилось очень близко от моего. Мне хотелось сказать о том, как я счастлива его видеть, но не хватило дыхания. И лишь затем я поняла – почему.

Он оторвался от моих губ, обрывая поцелуй. С надеждой заглянул в мои глаза, радуясь тому, что в них возвращается жизнь.

– Алена, – произнес он, вкладывая в это имя всю нежность своего сердца. – Алена...

– Кто это? – искренне недоумевая, спросила я.

Он замешкался. Даже ироничная складка губ расправилась и стала строгой.

А затем ответил:

– Это ты!

И я вспомнила.

Воспоминания хлынули потоком, прогоняя сумрак...

Я поднялась. Белоснежное сари сияло в солнечном свете. Испуганные люди, жавшиеся к полу, на мгновение позабыли о страшной, мечущейся под сводом пентхауса силе и подняли головы, уставившись на меня. А я не замечала их и с удивлением разглядывала окружающий мир...

...который был для меня абсолютно новым.

Составляющий стены бетон я видела насквозь, до металлической арматуры. Песок и цемент складывались в четкую структуру, и, приглядевшись к ней, я узнала буквы и строки санскрита. Открытие настолько потрясло, что я несколько раз моргнула. Строки не исчезли. Они были очень близко расположены одна к другой, но я все равно могла их прочесть. Это оказалось легко.

Я глянула через Лешкино плечо и обнаружила, что серебряная стенка контейнера, лежащая на полу, буквально соткана из светящихся строк. Я зачарованно посмотрела на небо и увидела переплетающиеся буквы в солнечном свете. С детским удивлением я рассматривала их и даже пыталась потрогать рукой, но пальцы прошли насквозь.

Древний язык лежал в основе всего. Трава на лугу, листья на ветвях, вода в реке, фотоны в свете – все эти элементы создавали особые знаки. Магические слова. Теперь я поняла тщетность поиска потерянных слов санскрита. Я искала их по всему миру, листала древние книги и манускрипты, охотилась за свитками, а они всегда были перед глазами! Мир соткан из магических слов. Созданные природой, они оплетают все и связывают все. Нужно только научиться видеть их.

...Слева рядом со мной мелькнуло движение. Я повернула голову. Трое людей в штатском, у каждого за плечами по автоматической винтовке, подтаскивали к нам тяжеленный пенал размером с человека. Вероятно, это и есть серебряный саркофаг. Руководил людьми Мерфи.

Я поняла, что им нужно. Пока молох метался под сводами, они подобрались к креслу, в котором находился отец, и расстегнули кандалы. У дальней стены, окруженный охраной, за их действиями следил Босс. Они собирались запихнуть отца в саркофаг. Они не расстались с надеждами заполучить голову Игоря Баля и даже обрадовались, что Молох вышел из него. Глупцы. Надписи еще не сошли, и черный дух все еще сидит в теле.

Я двинулась им навстречу. Леха пытался меня остановить, но не смог.

– Убирайтесь вон! – приказала я.

Люди в штатском и Мерфи заметили меня. Автоматические винтовки моментально очутились у них в руках.

– Стреляйте! – закричал Мерфи. – Стреляйте в нее! Изрешетите девчонку пулями!

– БХАДЖИ АЗМАН!!

Бетонный потолок над ними взорвался. Раскаленная бетонная крошка брызнула по лицам. Агенты в штатском заорали от боли, роняя оружие. По затылку Мерфи хлестнул разорванный электрический провод, мошенник повалился без чувств. Его помощники, ослепленные и задыхающиеся, отползали назад, бросив саркофаг возле кресла.

Молох вздрогнул при звуках санскрита. Клочья черного дыма, метавшиеся по пентхаусу, задрожали от ярости, слились в могучее облако, которое ринулось ко мне. Воздух рассерженно загудел. В лицо ударил ветер. Знак на шее потяжелел. Как и руки...

До локтей их увивали черные письмена. Рабские оковы Молоха. Корни, которые держат его в человеке. Но так странно... Теперь я видела каждое слово, каждую букву. Я могла прочесть их, это не составляло труда. Просто не было необходимости.

Когда ищешь суть, то видишь, что всего лишь одна фраза связывает все воедино.

Я прочла ее с левой руки.

Молох страшно взревел. Несущееся ко мне облако ударилось о невидимую стену. Строки слетели с предплечья, превратившись в увесистый жгут. Хлестнув в потолок, он пробил его насквозь и поднялся в небо, увлекая за собой два здоровенных обломка перекрытия, которые очень быстро скрылись в вышине.

Облако откатилось назад и разнесло не меньше четверти периметра стен (не могу не отметить панораму города, которая при этом открылась). Бетонные обломки и оконные рамы вновь посыпались на улицы. Снизу донеслись металлические удары, звон стекла и визг людей.

Я прочла надпись с другой руки, и второе щупальце взвилось в небеса, разметав перекрытие. Одна из потолочных плит, крутясь, словно летающая тарелка, снесла шпиль соседнего небоскреба. Теперь надо мной колыхались два огромных угольных ростка, уходящих в небо.

На этаже пыль стояла столбом, с потолка сыпались бетонные обломки. Люди из ЦРУ, по‑моему, только сейчас поняли, с чем им пришлось столкнуться. Они бросились прочь... и попали под хлесткие струи черного дыма, мечущегося от боли, которую причинял ему экзорцизм. Молох разметал бегущих. Кого‑то размазал по полу, кого‑то выбросил из здания. Двоих штатских метнул в небо; они улетели вверх, и я даже не видела, куда они упали. Словно остались на облаках.

Сквозь огромные дыры в крыше я заметила чужой вертолет. Он пытался приблизиться к этажу – вероятно, чтобы забрать Босса. Одно из колышущихся в небе щупалец вдруг изогнулось и стегануло по лопастям. Вертолет перевернулся и с надрывным воем стал резко падать вниз. Через несколько секунд раздался взрыв.

Пентхаус был основательно разрушен. Хотя часть перекрытий еще держалась, от ощущения новизны здания не осталось и следа. То что я наблюдала, больше напоминало Сталинград. И все же мне было необходимо закончить начатое.

Я подобралась к отцу.

Его руки были чистыми, надписи остались только на теле. Я нашла ключевую строку и прочла ее. То, что вырвалось в ответ, уложило на пол даже меня. Ураганный ветер хлестнул во все стороны, словно взрывная волна. Строки слетали одна за другой оглушительными щелчками. Образовавшийся из них черный хлыст сделал круг, снося остатки конструкций пентхауса, и отправился в небо, в дополнение к двум предыдущим.

Никто из людей на разрушенном этаже уже не пытался бежать. Вместо этого они почему‑то катались по полу и рвали на себе одежду. Отовсюду раздавался счастливый плач, рыдания, стоны. Обливавшиеся слезами трое охранников возле серебряного саркофага, прежде пытавшиеся застрелить меня, тянули ко мне руки и вопили, что любят меня. Они умоляли притронуться к ним, но мне было не до благотворительности.

Над головой раскинулось небо, под ногами лежал Гонконг. Пентхауса больше не было. Молох снес его начисто. Над небоскребом колыхались три исполинских щупальца. Когда они задевали друг друга, в небе сверкали багровые вспышки и грохотали громовые разряды.

Тело и плечи отца стали чистыми. Остались только уродливый шрам на животе и синяя татуировка «ВДВ НАВСЕГДА!» Надписи сошли все до одной. Он свободен!

Отец открыл глаза. И посмотрел на меня.

– Я... помню... тебя, – пробормотал он. – Алена...

Глаза его закрылись, и он вновь провалился в беспамятство.

Щупальца, поднявшиеся к небу, колыхались не меньше минуты. Потом я видела по телевизору любительские видеозаписи этого события. Со стороны щупальца казались стеблями дикого растения, распустившегося от вершины небоскреба до небес. В комментариях недостатка не было, их называли по‑всякому, начиная с торнадо и «лучей смерти», испускаемых НЛО, и заканчивая заурядной массовой галлюцинацией.

Стоя у основания трех щупалец, уходящих в небо, массовой галлюцинацией я их не считала. Где‑то через минуту они рассыпались, превратившись в дым, который окутал вершину небоскреба гигантским светонепроницаемым облаком. Темные частицы в нем словно мошкара летали, гудели, проносились с невероятной скоростью мимо меня, Лешки и отца. Потом начали собираться в нечто единое и концентрированное – на этот раз не бесформенное облако.

Частицы собирались в фигуру.

Когда дым собрался воедино, я обнаружила перед собой мерзкого старика в черном балахоне. Лицо под капюшоном в отвратительных морщинах, глаза затянуты блевотною поволокой. От него веяло холодом, гневом и смертью. Древний бог явился предо мной в своем истинном обличье.

– Только посмей приблизиться к нам! – воскликнула я. – Я вижу тебя насквозь, Чарвати!

Молох посмотрел на меня страшными глазами. Мне показалось, что взгляд его будет длиться вечность. Но он отвернул лицо, и тогда я увидела на полу рядом с ним Мерфи.

Мерфи как раз пришел в себя. Обнаружив над собой жуткого старика, он истошно закричал. Молох шагнул в него.

И исчез.

Молодчик захлебнулся криком.

Его подбросило в воздух. Одежда слетела, сорванная невидимыми руками. Невидимый бич хлестал по телу, оставляя черные строки санскрита. Они быстро проступали на коже, точно бежали по ней. Увивали грудь, живот, накручивались на руки. Когда Мерфи рухнул на бетонный пол, подняв облако пыли, его тело сделалось черным от надписей.

Теперь все закончилось. Я поняла, что невероятно устала. Чтение магических строк вытянуло все силы. Я покачнулась, Леха тут же подхватил меня. Теряя сознание, я увидела заходящий на посадку «Найт Хоук». В тот момент мне подумалось о том, что Ирбис все‑таки заметил мой сигнал.