ГЛАВА 16. Этот день останется в памяти Шаны не только из‑за Грифина, но еще и потому, что предсказание Торна оказалось верным

Этот день останется в памяти Шаны не только из‑за Грифина, но еще и потому, что предсказание Торна оказалось верным.

Война действительно началась.

Везде, везде слышались отзвуки войны. Кузнецы, не покладая рук, работали в кузнице от рассвета до заката, в крепости плотники мастерили деревянные щиты, которые предназначались для лучников. Мужчины кричали, когда собирались уезжать. Их лошади были украшены темно‑фиолетовыми сбруями и попонами. Это были цвета войны.

Каждый день поступали сведения о том, что сопротивление английскому господству все нарастало. Валлийцы негодовали и выступали против проявления власти и могущества со стороны Эдуарда на их границе. Ни одного дня не проходило без заварух и стычек.

Однажды вечером Шана услышала от Торна и Джеффри, что Левеллин воспротивился их браку, объявив его оскорблением, нанесенным Уэльсу, и использовал это в качестве оправдания насилию.

Набеги Дракона на англичан стали более дерзкими и жестокими.

Прошлым вечером сэр Квентин, хромая, вошел в зал. Шана напряженно сидела рядом с Торном, когда заметила раненного рыцаря. Один рукав его туники был разорван почти до плеча, рука, обвязанная пропитавшейся кровью повязкой, висела как плеть. Лицо было перепачкано грязью, на виске виднелась глубокая царапина и кровоподтек.

Торн ругаясь вскочил на ноги.

– Черт! Это все дело рук Дракона?

Сэр Квентин устало кивнул головой.

– Ну и ловок! Надо отдать ему должное.

Лицо Торна стало напряженным.

– Ему свойственно нападать то тут, то там, неожиданно появляться и исчезать.

Сэр Квентин перенес вес своего тела на другую ногу, морщась от боли.

– Было поздно возвращаться в Лэнгли прошлой ночью, милорд, и потому мы разбили лагерь. Отсюда до этого места полдня пути. Не успели мы спешиться, как Дракон послал своих людей. Они выскочили из‑за холмов, а его мы видели издалека, в ослепительно алой мантии. С самого начала битвы стало ясно, что он ее выиграет, так как большинство моих людей были безоружны и не готовы к такому повороту событий.

Вечером группа людей с угрюмыми лицами хоронила дюжину воинов за пределами замка. Шана наблюдала за процессией с болью, а в голове звучал только один вопрос: разве смерть – это победа? Девушке не доставляли радости потери английских солдат. Некоторые из них были очень молодыми, чуть старше Вилла. Но, несмотря на печаль, переполнявшую ее до краев, внутренний голос яростно бранил принцессу. Он внушал, что, сочувствуя англичанам, она предает свой народ. Сердце сжималось. Особенно, при мысли об отце.

На протяжении всего следующего месяца Торн часто покидал замок. И когда он изредка появлялся в Лэнгли, то не говорил с Шаной о битвах, которые случались во время его походов. Принцесса не делала вид, что не понимает причину. Она знала, что он не доверяет ей. «Нет, – с горечью говорила она себе, – он даже не пытается скрывать свою подозрительность к ней». Она видела ее в каждом взгляде, каждый раз, когда он смотрел на нее, если она проходила мимо него и его людей.

По мере того, как нарастал конфликт между странами, и у девушки в душе увеличивалась ярость. Как бы она ни старалась отрицать это, ей пришло в голову, что Торн не предъявлял супружеских прав с того самого момента, как убежали пленники. Нет, он не прикасался к ней ни по долгу, ни по страсти. И хотя его вещи находились в их комнате в башне, он спал где‑то еще.

Шана уверяла себя, что от этого ей только легче, но все же глубоко в душе она испытывала беспокойство, которое болезненно отзывалось ночью. Девушка не могла скрыть испуг, когда граф находился поблизости. Она стала узнавать его по шагам, ощущала приятный запах мыла, которым он пользовался, замечала, как он твердо сжимал рот, когда был недоволен, а с ней он был недоволен всегда.

Скука стала постоянной спутницей Шаны. Принцессе нелегко было чувствовать себя отверженной. Она находила утешение только в драгоценных минутах общения с Виллом. Они проводили большую часть времени в саду за кухней, где она обучала его чтению и письму. Ее метод был элементарным, так как не было ни бумаги, ни пера, но Вилл оказался способным учеником и все схватывал очень быстро.

Шана с нетерпением ждала этих уроков, потому что во время занятий она переставала беспокоиться о графе, думать о войне или о чем‑то еще.

Сад был тихим и уединенным, настоящим раем. Рядами росли крупные и крепкие овощи вперемежку с буйно цветущими темно‑лиловыми фиалками, изящными кремовыми розами и лилиями, похожими на солнце.

– Меньше всего я ожидал найти вас здесь, миледи, – услышала она суховатый мужской голос.

Шана и Вилл, склонившиеся над землей, взглянули почти виновато. Мальчик стал усердно стирать буквы, которые она начертила. Обаятельно улыбаясь, сзади стоял сэр Джеффри. На солнце его светлые волосы отливали золотом.

Девушка покраснела, представив, какое зрелище она являла в этот момент. У нее даже вспотели лоб и шея, коса спускалась вдоль спины, наполовину растрепанная, и Шана не сомневалась, что ее щеки были испачканы пылью. Вилл, как ужаленный, вскочил на ноги.

– Я лучше вернусь к сэру Грифину, – пробормотал он.

Рот Джеффри скривился, когда он перевел взгляд с палочки в руках принцессы на буквы, нацарапанные на земле.

– Вилл Тайлер, – прочитал рыцарь, затем снова вернулся к Шане. – Ваш муж знает, как вы проводите время? – поддразнивая ее, спросил он.

Девушка отбросила палочку в сторону и снова села на корточки.

– А зачем ему это? – легко ответила она, – он немного знает обо мне.

Джеффри не так легко было обмануть. Его улыбка стала еще шире. Он тоже присел и оперся спиной о каменную стену, обвитую зеленым плющом.

– Вы все еще несчастливы? – спокойно спросил он.

Шана опустила голову, желая быть честной и размышляя, хватит ли у нее смелости.

– Король Эдуард рискнул и проиграл, думая, что этот брак покончит с враждебностью между Англией и Уэльсом, – наконец сказала она. – Теперь мы с Торном платим за его ошибку. – Шана не могла полностью скрыть горечь. – У нас нет ничего общего с ним, кроме сожалений по поводу нашего брака и нашей неприязни друг к другу.

Джеффри от удивления поднял бровь.

– Ваш брак мог быть лучше, если бы вы отказались от своего оружия, – сказал он спокойно.

От этих слов Шана вспыхнула и высоко подняла голову.

– Что?! – воскликнула она. – У меня нет никакого оружия!

Он покачал головой.

– Миледи, у женщины гораздо больше оружия, чем она подозревает. Она может самому сильному воину нанести сокрушительный удар в его жизни и ничем иным, как, словом или даже взглядом.

Шана виновато прикусила губу. Джеффри прав. И глубоко в душе она понимала это. Девушка, не отрываясь, смотрела на свежую цветущую кремовую розу, не ощущая ее запаха. Хрупкий мир, который она обрела здесь, рушился на глазах.

– Да, – мягко продолжил Джеффри, – вы раните мужа в самые уязвимые места…

– Уязвимые? – безжалостно засмеялась она. – Джеффри, его сердце окружено каменной крепостной стеной, если оно вообще у него есть!

– Торн тот человек, с которым не легко подружиться, – согласился рыцарь. – Но отказывать ему, отвергать его… Этим вы раните его, Шана. И иногда обида прикрывается гневом.

– Так что же вы от меня хотите? Обнимать его, любить его от души, когда я знаю, что он никогда не сделает того же? – Ее тон был довольно резким. – Мне кажется, что это его не волнует, он даже не заметит этого.

«Ах, леди, – подумал Джеффри, – вот тут‑то вы и не правы. Сдается мне, что вы не выходите у него из головы, хочет он того или нет». Но вместо того, чтобы сказать это, Джеффри продолжал нежно бранить ее».

– Вы говорите, что Торн мало вас знает. Но вы еще меньше знаете его. Вот пример, миледи, – и он указал туда, где было начертано имя мальчика. – Матери Торна не нужен был сын‑бастард. Она бросила его на улицах Лондона, когда он был еще младше Вилла. Он бродил по городу, даже не зная своего имени, если оно вообще у него было.

Шана не смогла скрыть ужаса от жестокости женщины. Джеффри заметил это и улыбнулся.

– Да, я не могу представить такого бессердечия, но жизнь жестока к бастарду. Он прославился своим воровством на ярмарках в Лондоне так, что торговцы прозвали его Торном‑Шипом, потому что он приносил им много беспокойства, а де Уайлдом, потому что он был дик и неуправляем.

Предательская боль сжала Шане сердце, боль, с которой она боролась, но не могла заглушить. Ей показалось совсем нетрудным отбросить покров прошлого и представить Торна мальчиком‑хулиганом. Непокорным, но и беззащитным. Гордым, но голодным. Отчаявшимся, но никогда не бывшим слабым.

Джеффри положил свою сильную, загоревшую на солнце руку поверх ее ладони, покоящейся на колене.

– Торн – человек, которого окружающие чурались всю свою жизнь, – откровенно сказал рыцарь. – Неужели вы, его жена, тоже оттолкнете его? Я не знаю больше ни одного человека достойнее и преданнее Торна.

Разговаривая, они и не подозревали о том, что черные проницательные глаза внимательно следили за каждым их движением. Граф презирал те сомнения, которые охватывали его, словно потерпевшую поражение армию. Он бранил себя за ревность, яростно терзавшую его душу. Все эти дни Торн пытался вычеркнуть из своей жизни красавицу жену, но, тем не менее, мысли о ней постоянно преследовали его, чтобы он ни делал.

О, он давал себе клятвы, что не будет принимать ее во внимание, так как она не думала о нем.

Но поднимавшиеся в его душе чувства бушевали, словно буря.

С низко склоненной головой, темными шелковистыми ресницами, розовыми, слегка приоткрытыми губами и манерой держаться, она как бы говорила о своей покорности и ранимости, отчего мужчине хотелось взять ее на руки, укрыть и защитить от всех напастей до конца жизни. Но одновременно де Уайлд видел в ней сварливую женщину, так как его любимая жена была не без недостатков.

Нет, он не станет обвинять Джеффри – за то, что тот протянул руку и прикоснулся к ее ладони. «Может быть, она ведьма, – подумал Торн, – и захотела приворожить и завладеть его другом так же, как она уже соблазнила его своими чарами». Но он не будет праздно стоять, и наблюдать за ними. Эта пара уже дважды его одурачила, и благодаря нему они об этом узнают.

Джеффри первым заметил Торна. Он поднялся и стоял в напряженном ожидании, когда граф начал приближаться. Шана быстро посмотрела туда, куда был направлен взгляд ее собеседника. Она была уверена, что не почувствует ни сочувствия, ни слабости по отношению к мужу, закаленному в битвах рыцарю, но несмотря на все старания, ее сердце екнуло при его виде. Если он когда‑то и был жестким и недоступным, можно ли винить его за это? Острая, словно нож, боль пронзила ей грудь. Ее собственное детство было наполнено радостью и любовью, но у Торна не было никого, кто бы заботился о нем, никого, кто бы любил его…

Но прежде, чем кто‑то успел сказать хоть слово, раздался пронзительный крик.

– Милорд, – спотыкаясь, к ним бежал Вилл. – Милорд, вас срочно требуют в замок! У ворот посыльный от Левеллина!

Взгляд Джеффри устремился к Торну.

– От Левеллина? – воскликнул он. – Торн, это хорошая новость! Возможно, он хочет сдаться!

О Шане моментально забыли, или ей просто так показалось.

– Может быть, – холодно сказал граф. – А может быть, и нет. Но мы увидим, не правда ли? Пригласите его в зал.

Принцесса хотела отступить назад, но Торн протянул к ней руку. Он взял ее за локоть и заставил подойти к себе.

– Нет, любовь моя, останьтесь. Вам нет нужды так поспешно уходить.

О, ему не удастся никого одурачить, а тем более ее, думала Шана с болью в сердце. Ее мягкость растаяла, как мираж. Губы Торна искривились в ухмылке, но в его взгляде было что‑то яростное.

Граф направился к большому залу и приказал принести туда два стула.

Шана протестовала, считая, что ее присутствие ни к чему. На это Торн снова натянуто улыбнулся.

– Вас не интересует послание вашего дяди? – он сел и, настойчиво сжимая ей пальцы, предложил сесть рядом.

– Интерес моего дяди ко мне сомнителен. Это просто выгодно ему, – спокойно сказала девушка.

– Если вы так не любите своего дядю, то почему бы вам не присоединиться к нам в действиях против него?

Принцесса подняла подбородок.

– Мой дядя гордится тем, что он принц Уэльса, – очень тихо проговорила она, чтобы ее слышал только Торн, – правда и то, что он более преданный валлиец, чем король англичанин. И если вы этого не понимаете, милорд, то вы не так много знаете о преданности, как в этом уверяет сэр Джеффри.

Его глаза опасно блеснули. У Шаны возникло такое чувство, что она сделала ему больно, но времени размышлять не осталось. Три огромных рыцаря сопровождали посыльного в зал. И хотя этот человек выглядел уставшим с дороги, он гордо, даже высокомерно держал свою голову.

Приблизившись к графу, посыльный низко поклонился, а, выпрямившись, он обратился не к Торну, а к Шане.

– Принцесса, я полагаю?

Она кивнула и подала руку.

Он приподнес ее к своим губам.

– Ваш дядя спрашивает о вашем благополучии, принцесса. Надеюсь, вы здоровы?

Почувствовав неловкость, она кивнула, заметив направленный на нее тяжелый взгляд Торна. Человек продолжал настойчиво спрашивать.

– С вами не обращаются плохо?

НЕ В ТОМ СМЫСЛЕ, КАК ВЫ ДУМАЕТЕ. Этот ответ готов был сорваться с уст Шаны, но внезапно она почувствовала в воздухе огромное напряжение. Да, скорее почувствовала, чем увидела, как Торн выпрямился.

– Все в порядке, – пробормотала она, наконец. Граф встал, скрестив на груди руки.

– Я горю желанием услышать сообщение, которое вы доставили, – резко сказал он. – Может быть, мы им и займемся?

– Очень хорошо, лорд Вестен, – посыльный беспристрастно взглянул на Торна. – Я доставил вам предупреждение от Левеллина. Если вы не прекратите опустошать наши дома и окрестности, нам не останется ничего другого, как отвечать тем же.

– Опустошать? – он поднял темную бровь. – Мне кажется это интересным, потому что я только защищал то, что по праву принадлежит королю.

– Защищаете, сжигая наши дома и деревни? Нападая на фермеров и пастухов, женщин и детей, которые не могут себя защитить? – голос посыльного был довольно резким.

Торн сильно сжал челюсти. Он смотрел на приезжего, сощурив глаза.

– Вы и ваш принц обвиняете там, где нет повода для обвинения. И вы фальшивите. Только трус будет воевать против женщин и детей.

Посыльный не уступал.

– Мы не обвиняем без основания, лорд Вестен. Две недели назад отряд, который пришел из Лэнгли, разграбил селение Лэндир и близлежащую деревню.

– Из Лэнгли? А откуда вы знаете об этом?

– Нам все стало известно от деревенского священника, милорд. Оставшиеся без пищи и крова люди укрылись в церкви. Да, действительно, священник настаивал на том, что отряд пришел из Лэнгли. Англичане грабили и убивали, выгоняли женщин и детей из их домов, которые потом сожгли дотла.

Руки Шаны непроизвольно сжались в кулак. И, несмотря на то, что внутри у нее все дрожало, в душе начала подниматься огромная волна возмущения. Джеффри говорил о Торне, как о человеке чести, представляя его воплощением порядочности. Девушка готова была закричать от негодования. Боже мой, как? Неужели Джеффри так искренне заблуждался? А может быть, заблуждалась она?

Посыльного отпустили. Словно в тумане Шана видела, как Джеффри повернулся к Торну.

– Ты считаешь это какой‑то уловкой?

Лицо графа было непроницаемым.

– Я не знаю. Но я выясню, правда ли это.

Джеффри нахмурился.

– Что ты собираешься сделать? Отправиться в Лэндир?

– Да, я хочу убедиться в справедливости обвинений Левеллина.

Джеффри кивнул.

– Я подготовлю твоих людей.

– Нет, Джефф. Я пойду туда без отряда, потому что появление солдат вызовет еще больший протест против Англии. – Он повернул голову в сторону Шаны, уверенный, что она смотрит ему в спину, словно пронзая кинжалом. – Нет, вооруженным людям не следует меня провожать. Действительно, если это не агрессивная миссия, то, мне кажется, меня может сопровождать моя жена.

Ее реакция была такой, какой он меньше всего ожидал. Шана вскочила на ноги с быстротой молнии, и граф натолкнулся на пламенный взгляд.

– У меня нет желания отправляться туда! – резко сказала она, не заметив, что Джеффри удалился, оставив их одних.

– Что это вы стали так привязаны к замку Лэнгли, этой груде серого камня? Я удивляюсь тем переменам, которые произошли за последние несколько недель. Это хорошее предзнаменование для нашего брака, вы не находите?

Шане только и нужна была насмешка, чтобы выплеснуть свой гнев в полную силу.

– Я понимаю, почему вы хотите сделать это, – обвинила она его, – потому что знаете, что это мне неприятно, а посему доставит вам огромное удовольствие!

– Не совсем так, – мягко парировал Торн. Кончиком пальца он провел по контуру ее сердитых губ. – Я так часто лишаюсь вашего общества, что не испытываю желания покидать вас снова так быстро. Мы женаты еще слишком короткий срок, и я подумал, что вам будет приятно побыть наедине со мной.

– Наедине? – закричала она. – Мне хочется этого меньше всего!

– Тогда мне очень жаль, принцесса, – его глаза снова стали холодными, и он сильно сжал челюсти. – Потому, что я внезапно обнаружил, что это единственное, чего я хочу.

Подавив неприличное восклицание, Шана повернулась и убежала. Она знала, что не сможет переубедить его. Так и получилось. На рассвете следующего дня они выехали из Лэнгли.

К тому времени Шана смирилась со своей судьбой. Она все еще обижалась на Торна за то, что он навязал ей свою волю. Но вскоре это чувство прошло. Уже не было видно неясных очертаний серых стен Лэнгли, а теплые лучи солнца согревали ей щеки. Ветер поднимал ее шаль на плечах, обдавая свежим острым запахом зеленого леса. Внезапно сожаление охватило Шану, так как было бы намного лучше, если бы она снова обрела свободу. Ее нынешнее спокойствие было только кажущимся, потому что она с трудом отгоняла от себя мысли о цели этого путешествия. Девушка не могла избавиться от человека, ехавшего рядом с ней весь день.

Торн испытывал то же. Когда он решил устроиться на ночлег на укромной поляне, то заметил поджатые губы ее милого рта, который скривился при виде того, что они должны укрыться одним одеялом. Но взрыва, которого ожидал Торн, так и не последовало. Его это удивило, но ненадолго, так как он даже приветствовал это. Настроение графа нельзя было назвать спокойным, но Шана, свернувшись калачиком, моментально уснула. Рассердившись, Торн повернулся к ней спиной.

Но очень скоро сырость и ночная прохлада взяли свое. Торн замер, когда почувствовал, как Шана пододвинулась к нему и прижалась так, словно хотела приклеиться к его коже. Де Уайлда сразу же охватили противоречивые чувства. Девушка, такая милая, уступчивая и податливая лежала у него под боком, и неважно, что они были в одежде.

Шана глубоко и ровно дышала, и каждый раз Торн ощущал прикосновение ее грудей к своей спине. У него возникло такое чувство, будто его обожгли огнем.

В его памяти всплыла язвительная фраза, которую он так небрежно бросил: КЛЯНУСЬ, я НЕ ДОТРОНУСЬ ДО ВАС, ПОКА ВЫ САМИ НЕ ПОПРОСИТЕ ОБ ЭТОМ!

И он не трогал ее с той самой ночи, когда сбежали валлийские пленники. Но, по правде говоря, Торн не делал этого только потому, что пил слишком много эля. Но теперь его тело снова предательски реагировало на ее близость. Хотя сердце и разум стойко восставали против такого желания, его тело горело, требовало близости с нею. Торн чувствовал, как болезненно напрягалась его плоть от постоянного возбуждения.

Граф невесело усмехнулся. Может быть, он поступал глупо, отказывая себе в том, чего ему больше всего хотелось. Может быть, ему следовало отдаться этой страсти, которая одолевала его и послать к черту желания леди?! Но он все еще был оскорблен тем, что его маленькая высокомерная женушка смотрела на него с таким ужасающим равнодушием. Неужели у него неприятная наружность? Нет, конечно же, нет. Другие женщины считали его довольно красивым и заявляли, что его происхождение не имеет никакого значения. Действительно, многие женщины находили флирт с ним восхитительно приятным и волнующим. Но ни одна женщина не занимала его мысли. Ему стоило только взглянуть на свою жену, чтобы вспомнить вкус ее губ, которые были похожи на сочные летние ягоды, вспомнить ее прекрасные шелковистые волосы…

Медленно, чтобы не разбудить Шану, Торн повернулся, желая видеть ее. Холодный лунный свет окутывал ее словно покрывалом, освещая разметавшиеся, похожие на золотой водопад волосы. В этом свете ее кожа казалась безупречно белой.

Граф непроизвольно затаил дыхание. Во сне принцесса была притягательной и невинной, в полном расцвете молодости и красоты. У Торна из горла вырвался глухой звук возмущения. Он считал себя защищенным от таких сентиментальных глупостей. В свое время у него было достаточно много женщин, и даже более темпераментных, чем Шана. Но она была красива не только телом, но и душой, как ни одна другая из тех, кого он знал. Но он не спал больше ни с кем с того дня, как они обвенчались. Ему не нужна была другая, ни одна, кроме этой женщины. Но она не хотела ничего иметь с ним.

Пальцем Торн провел по бархатистому контуру ее губ, которые не удостаивали его своей очаровательной улыбкой. Графа охватила сильная ярость и зависть. Чем она околдовала Вилла и Грифина, что у них так вскружилась голова, ведь один совсем юн, а другой стар? Только с ним она оставалась холодной, только с ним держала себя отчужденно и гордо, уклоняясь и держась на расстоянии.

Нахмурившись, Торн снова повернулся к ней спиной, решив не поддаваться таким глупостям. И неважно, что она принцесса и тем более его жена. Ей‑богу, он не станет кланяться перед любой женщиной, а особенно перед этой! Да, поклялся он, ведь она не более чем любая другая женщина в его жизни.

Настроение графа немного улучшилось к утру, чего нельзя было сказать о Шане. Торн хорошо видел строгое лицо своей жены, а яркое солнце немного смягчило его, пока они находились в дороге.

Они ехали молча, занятые каждый своими мыслями. За их спинами низко кланялась от ветра золотистая пшеница. Равнина сменилась крутыми, покрытыми соснами холмами. Вдали змейкой извивался ручей, исчезая в долине.

Как раз в полдень Торн подвел своего коня на вершину холма. Шана поднялась за ним следом, посмотрев туда, куда был устремлен взгляд графа. Он рассматривал долину, распростертую у подножия холма.

Перед взором принцессы открылась неописуемая красота полей, покрытых холмами. Но, присмотревшись, Шана увидела, что вся долина была покрыта обломками домов и сажей, говоривших о разрушениях и гибели. В центре деревни чернело то, что когда‑то было домами. Несмотря на яркое солнце, Шана почувствовала себя продрогшей до костей.

– Лэндир? – холодно спросила она, даже не взглянув на Торна.

– Да, – его голос был унылым и глухим.

Торн направил своего коня к месту побоища, которое находилось у подножия холма. По мере того, как Шана с графом приближались к деревне, напряжение между ними нарастало.

Когда они подошли к селению, над ним, словно густое облако дыма, нависла тревожная тишина, нарушаемая только стуком конских копыт. Первая хижина, к которой они подъехали, представляла собой пепелище, над которым все еще ощущался запах едкого дыма. По тропинке ковылял малыш, но, заметив всадников, моментально исчез в ближайшей развалюхе, крыша которой была наполовину укрыта соломой. Вскоре появилась группа людей с враждебными, воинственно настроенными лицами.

Торн спешился перед высокими стенами крепости: единственным зданием, сохранившимся после нападения. Граф старался не делать ни одного движения, которое могло вызвать угрозу. Он помог Шане сойти с лошади, затем огляделся и увидел, что их обступили полукругом.

Старик с посеребренными сединами волосами направил в плечо графа самодельное копье.

Торн медленно поднял руки.

– Нет необходимости поднимать оружие, – вы крикнул он. – Мы не причиним вам вреда.

Руки старика еще крепче сжали копье.

– Кто вы, – сурово спросил он, – и что вы делаете здесь, в Лэндире?

Не раздумывая, Шана выступила вперед.

– Я – Шана, дочь Кендала, брата Левеллина. – Ее голос прозвучал чисто и спокойно. – Она вскинула подбородок и встала рядом с Торном. – Этот мужчина – мой муж. Мы пришли, чтобы разузнать о солдатах, напавших на вашу деревню.

– Что тут рассказывать, – фыркнул старик. – Это были английские солдаты, будь они прокляты. Мы с женой слышали, как они смеялись и ликовали, что Дракон узнает, где они прошлись своей бритвой. И при этом хвастались, что им будет, о чем рассказать, когда вернутся в замок Лэнгли.

– Да, – выкрикнула молодая женщина, качавшая у бедра младенца. – Они затоптали наши поля и погубили весь урожай, а затем подожгли дома, зарезали свиней и убили наших мужчин!

Торн переводил взгляд с одного лица на другое. Горе читалось в их глазах. Горе, ненависть и бескрайнее отчаяние.

– Вы говорите, что эти солдаты были из замка Лэнгли, – медленно проговорил он. – У них было знамя?

– Они напали от имени Бастарда. – В темном облачении из толпы выступил священник. – Была уже ночь, когда они напали, но я разглядел знамя, оно ясно виднелось – двуглавое чудовище на фоне моря.

Де Уайлд почувствовал, что его будто ударили по голове. Рядом с ним стояла Шана, напряженная и выпрямившаяся, как струна. Торн обхватил себя руками. Откровенно говоря, он ожидал, что принцесса укажет на него пальцем и, обвиняя, станет на сторону крестьян против него. Но этого не произошло. Граф поблагодарил жителей и оставил мешок с продуктами, который привез из замка.

В другой деревне история повторилась.

Глаза Торна застилала красная пелена ярости, когда он снова направил лошадей на юг. Кто посмел нападать на валлийские деревни от его имени? Он был взбешен оттого, что неизвестный противник посмел так его оскорбить и скомпрометировать. И только сейчас он многое понял.

Нападения на эти две деревни были очень похожи на то, что произошло в Мервине. Что‑то похожее на вину захлестнуло графа. Он был так уверен, что отец Шаны, Кендал, не видел знамя или ошибся, а может, быть даже обвинил его несправедливо. Но теперь он совсем в этом не был уверен.

С напряженным выражением лица граф сел в седло, стараясь не замечать взгляд Шаны, который колол его в спину, словно сотня кинжалов.

Спустя несколько часов первые вечерние зарницы отбросили на землю красные блики. Они поднимались прямо на вершину отвесного обрыва, который заканчивался гранитными валунами, выступавшими, словно неровные зубы.

Шана не произнесла ни одного осуждающего слова, хотя ей очень хотелось поговорить, когда они покинули вторую деревню. Все время Торн чувствовал, что она даст волю языку, выплеснув всю свою ярость. И так было бы лучше, чем это проклятое молчание.

Взгляд графа помимо его воли оставался прикованным к ней. Но Шана была, словно каменная, сконцентрировав все свое внимание на дороге. Ни за что она не подаст вида, что замечает его взгляд, хотя Торн видел по ее мягким розовым поджатым губам, что она прекрасно знала, что он ее внимательно рассматривает. Ее нежелание говорить вызывало у графа все большее негодование.

Его словно укусили. Торн натянул поводья так резко, что ее лошадь чуть не налетела на его коня. Шана едва удержалась в седле от внезапного маневра, который ей пришлось сделать. Она быстро повернула голову, так как приготовилась выплеснуть на него оскорбления и ругательства не для женских уст. Принцесса держала руки на талии, когда Торн схватил ее и снял с седла с такой неожиданной быстротой, что у нее закружилась голова. Но он тут же отпустил ее, как только ноги коснулись земли.

– Вы храните это проклятое молчание достаточно долго, – хладнокровно сказал он. – И если вы что‑то хотите сказать, принцесса, я предпочел бы, чтобы вы сказали это сейчас.

Она высоко вскинула голову.

– А что вы хотите, чтобы я сказала? – хладнокровно, ледяным тоном произнесла она, ответив вызовом на вызов. – Что я удивляюсь, что вы не дрожите от страха перед Господом Богом, когда он призовет на суд вашу душу? Одно дело, когда битва идет на равных между вооруженными мужчинами, а другое, убивать беззащитных людей, у которых нет оружия и они не поднимают на вас руку.

На его лице промелькнуло что‑то похожее на боль. Но это было так мимолетно и быстро, что Шана совсем не была в этом уверена. Торн не скрывал свою горечь.

– Если вы так считаете, то почему же вы не выдали меня сельским жителям? Не сомневаюсь, они с удовольствием сделали бы вас вдовой.

Вопрос остался без ответа. Ее резанула острая боль, так как Шана уже задавала себе этот вопрос. Внутри она вся сжалась но, постаралась посмотреть на него с вызовом, дерзко.

– А я тоже задам вам вопрос, и что вы ответите на него, если я обвиняю вас? Вы будете прикидываться невинным за те злодеяния, о которых вас только что поставили в известность? Вы станете отрицать то, что увидели крестьяне и те разрушения, которые им придется восстанавливать?

– Я этого не отрицаю, – резко начал он. – Войны ведут не только на полях сражений. То, что случилось в Лэндире, – позор для любого солдата, но это дело не моих рук. И если ты, Шана, считаешь меня виновным, тогда знай это: ты судишь, не зная правды. Ты судишь со своей позиции, но не думаешь обо мне.

– Вы не поверили мне, когда я сказала, что не освобождала валлийских пленников, – ее глаза потемнели, и Шана почувствовала такую же горечь, как и он. – Вы и ваш отряд уходили неделю тому назад, и легко могли оказаться здесь! И, тем не менее, вы хотите, чтобы я поверила вам на слово, безоговорочно, в то время, как вы не поверили мне?

Брань повисла в воздухе, когда Торн решил ей ответить.

– Черт возьми, неужели недостаточно, что англичане – и валлийцы вечно воюют друг с другом? Мы что, тоже должны сталкиваться? Я никогда не был безгрешен, – честно признался он, – но если бы я был виновен в злодеяниях в Лэндире, разве я взял бы вас с собой, чтобы засвидетельствовать это?

Шана покраснела и отвернулась, почувствовав боль в сердце. Сомнения смущали ее душу. Несмотря на то, что Торн был грубым и жестким, она убедилась, что он не был беспощадным и бессердечным. Но все же принцесса не забывала о том, что граф был воином, обязанным выполнять свой долг и волю короля. Эдуард же был полон решимости раздавить Уэльс под могущественным кулаком Англии раз и навсегда.

Шана поднесла дрожащие руки к лицу.

– Я не знаю, чему верить, – ее голос дрожал от слез. – Торн, я…

И вдруг неизвестно откуда раздался крик на валлийском языке, от которого кровь стыла в жилах.

– Бей англичанина!

Шана навсегда запомнит этот момент. Трое мужчин появились из чащи леса и стали поперек тропы. Первый размахивал палашом, второй – босоногий, дикий и воинственный – держал лук и стрелы, а третий угрожающе поднял копье. Торн весь напрягся от предчувствия предстоящей драки и действовал инстинктивно. Он толкнул Шану за свою спину и, наклонившись вперед, выхватил из ножен меч.

Человек с палашом напал первым. В его глазах горел смертоносный огонь. Скрежет и звон стали взорвали напряженную тишину. Нападавшим явно доставляло удовольствие то, как Торн защищал свою жизнь. Они действовали так, словно у них была уйма времени. И действительно, ведь их было трое, а Торн один. Они хохотали и подсмеивались над дерущимися, что кружились в вызывающем ужас, танце, который привел обоих на край скалистого обрыва. Торн отражал удар за ударом направленного вниз изогнутого палаша противника. Затем сильным и резким движением он выбил оружие из рук нападавшего. Пораженный этим, разбойник сделал шаг назад, но оступился и упал. В следующий момент нога, обутая в тяжелый сапог, врезалась ему в грудь, и он сорвался с обрыва с раздирающим душу криком.

Спустя несколько мгновений Шана услышала, как Торн кричал ей:

– Беги, Шана, беги!

Второй человек решил напасть на графа сзади, доставая из колчана стрелы, но Торн уже действовал сам. Одно ловкое движение, и человек начал падать на спину, пронзенный в грудь быстрым умелым ударом! Теперь он лежал лицом вниз у ног рыцаря. В это время копье третьего, словно молния, блеснуло в воздухе. Оно оставило свой след, вонзившись в левое бедро Торна довольно глубоко, без сомнения, задев кость. От этого удара граф тяжело упал на землю. Он попытался, но не смог удержать меч и остался безоружным.

Шана видела все это затуманенным взором. Человек, откинув назад свою косматую голову, с ужасным смехом ринулся вперед. Принцесса вся содрогнулась, когда он вытащил копье из ноги Торна. От боли лицо графа исказилось до неузнаваемости, когда он протянул руку, из последних сил пытаясь схватить меч.

Шана почти не запомнила, как она наклонилась, чтобы поднять лук убитого, как достала стрелу из колчана и натянула тетиву. В трех шагах от себя она увидела свою мишень. Страшный рев резанул ей уши, и усатое смуглое лицо исказилось плотоядной улыбкой, когда последний нападавший высоко поднял копье, чтобы закончить свою работу. Шана не могла больше ждать. Стрела вылетела из лука, и, не издав ни единого звука, валлиец упал на землю.

Принцесса рванулась вперед и, оттолкнув тело убитого в сторону, упала перед Торном на колени. Ее сердце гулко стучало. Глаза, графа были плотно закрыты, а на лице не было ни кровинки.

Господи, он мертв!

Date: 2015-09-24; view: 324; Нарушение авторских прав