Примечания. 1 См.: Борисов В.А. Перспективы рождаемости

¹ См.: Борисов В.А. Перспективы рождаемости. М., 1976. С. 19-21, 33-35; Демографический Энциклопедический Словарь. М., 1985, С. 38, 152, 329, 447; Энциклопедический Словарь "Народона­селение". М., 1994. С. 21, 23, 156, 321, 488.

² Davis K., Blake Judit. Social structure and fertility: an analitic framework // Economic Development and Cultural Change. 1956. V. 4.

³ Цит. по: Детерминанты и последствия демографических тенден­ций. Т. I. Часть вторая. ООН. Нью-Йорк, 1973. С. 209.

⁴ Детерминанты и последствия... С. 212.

' ⁵ Hill R., Stycos J.M., Back K.W. The family and population control. Chapel Hill. 1959. P. 220; Хилл Р. Семейные решения и социальная политика: социологический аспект // Изменение положения жен­щин и семья. М., 1977. С. 200-220.

⁶ Freedman R. The Sociology of Human Fertility // Current So­ciology. V. 10-11, 1961-62. P. 35-42; Fredman R. Fertility Deter­minants // World Fertility Survey: An Assesment. New York, 1987.

P. 274-275.

¹ Борисов В.А. Перспективы рождаемости. С. 177.

⁸ Ядов В. А. О диспозиционной регуляции социального поведения личности // Методологические проблемы социальной психологии.

М., 1975. С. 93.

⁹ Антонов А.И. Социология рождаемости. М., 1980. С. 91-93,

106—115.

^{1 0} Там же; см. также: Борисов В.А. Перспективы рождаемости. С. 174-182; Бойко В.В. Малодетная семья. М., 1980. С. 46-64. Аме­риканский социолог Л.Бернард в своей книге "Instinct: Study in Social Psychology", опубликованной в 1924 г., основываясь на анализе бо­лее чем 2000 работ 1700 авторов, насчитал у них упоминания 15798 инстинктов (1). В результате он пришел к выводу, что поня­тие инстинкта слишком неопределенно, применяется некритически и практически бесполезно в социологии (См.: Ионин Л.Г. Понима­ющая социология. М., 1979).

¹¹ См.: Антонов А.И., Медков В.М. Второй ребенок. М., 1987. С. 7; СССР: Демографический диагноз. М., 1990. С. 325.

¹² Обзор применения идеального, желаемого и ожидаемого чи­сел детей см.: Антонов А.И. Социология рождаемости. С. 120-123, 153-162 (здесь дается также критика идеального числа детей); Бело­ва В.А., Дарский Л.Е. Статистика мнений в изучении рождаемости. М., 1972. С. 5-97; Энциклопедический Словарь "Народонаселение".

С. 138, 147, 281, 320.

¹³ Цит. в: Антонов А.И., Медков В.М. Второй ребенок. С. 70-71.

¹⁴ См.: Антонов А.И. Социология рождаемости. С. 163-167; Ан­тонов А.И., Медков В.М. Второй ребенок. С. 81-88; Рабочая книга социолога. М., 1976. С. 228-231.

¹⁵ Kiser С. The Indianopolis study of social and psychological factors affecting fertility // Research in family planning. Princeton, 1962.

¹⁶ Bogue D. Principles of Demography. New York, 1969. P. 840-841.

¹⁷ См.: Антонов А.И. Социология рождаемости. С. 143-147.

¹⁸ О моделировании репродуктивного поведения см., например: Баркалов Н.Б. Моделирование демографического перехода. М., 1984; он же Микроимитационная модель рождаемости поколения // Го­родская и сельская семья. М., 1987; Елизаров В.В. Перспективы исследований семьи. М., 1987; Демографическое моделирование // Энциклопедический словарь "Народонаселение". М., 1994 и др. ра­боты.

¹⁹ См. об этом: Антонов А.И., Медков В.М. Второй ребенок. С. 233-240.

²⁰ Bongaarts J. Do reproductive intentions matter // International Family Planning Perspectives. V. 18. No 3. Sept. 1992. P. 103.

Рекомендуемая литература

1. Антонов А.И., Медков В.М. Второй ребенок. М., 1987.

2. Борисов В.А., Синельников А.Б. Брачность и рождаемость в России: демографический анализ. М., 1995.

3. Голод С.И. Стабильность семьи. Л., 1984.

4. Кон И.С. Введение в сексологию. М., 1988.

5. Народонаселение. Энциклопедический словарь. М., 1994.

6. Проблемы родительства и планирования семьи. М., 1992.

7. Покровский Н.Е. (ред.) Лабиринты одиночества. М., 1989.

8. Семья на пороге третьего тысячелетия. М., 1995.

9. Янкова З.А. Городская семья. М., 1979.

Раздел IV

СОЦИАЛЬНЫЕ ПРОБЛЕМЫ

СЕМЬИ И СЕМЕЙНОЙ ПОЛИТИКИ

Современная ситуация в России (экономический кризис, нагне­тание социальной и политической напряженности, межэтнические конфликты, растущая материальная и социальная поляризация об­щества и т.д.) обострила положение семьи. У миллионов семей резко ухудшились условия реализации социальных функций — репродук­тивной, экзистенциального содержания и первичной социализации детей. Проблемы российской семьи выходят на поверхность, стано­вятся заметными не только для специалистов.

Это падение рождаемости, рост смертности, уменьшение брачно-сти и рост разводимости, увеличение частоты добрачных половых связей, увеличение частоты ранних и сверхранних, а также внебрач­ных рождений. Это и беспрецедентный рост числа отказов от детей и даже их убийств, и галопирующая подростковая и увы, детская пре­ступность, и нарастание эмоционального отчуждения между членами семьи. Это и растущее предпочтение так называемых альтернатив­ных форм брачной и семейной жизни, включая рост числа одиночек, неполных семей, бракоподобных отношений и квазисемей геев и лесбиянок, рост числа брачных сожительств. Это и рост семейной девиации — злоупотребления алкоголем и наркотиками, семейного насилия, включая инцестуозное.

Нет недостатка и в интерпретациях причин и следствий этих нега­тивных явлений в жизни семьи и общества. Особенностью большинст­ва из них является лопытка списать многие проблемы семьи и демо­графического кризиса России на современные социально-экономичес­кие процессы, на связанные с проведением экономической и соци­ально-политической реформы кризисные явления в экономике, соци­альной жизни и политике или на происки каких-то враждебных сил.

Но ограничение причин кризисных явлений российской семьи только современным контекстом является совершенно неправомер­ным. Мы имеем здесь дело с длительным процессом отмирания многодетности семьи. Корни его кроются в тех радикальных пре­образованиях, которые произошли в Европе и Северной Америке в XVII-XX вв. под влиянием индустриализации.

Современный социально-экономический спад лишь обнажил се­мейный кризис, но не привнес в него ничего принципиально нового. Негативные процессы семьи, утрата ею столь высокого и значимого в прошлом места в социальной структуре носят глобальный характер, присущи всем без малейшего изъятия странам, пережившим или переживающим наступление индустриальной эпохи, в основе кото­рой — крупное машинное производство на базе разделения труда и индивидуального трудового найма.

Причины неблагоприятных тенденций семьи — не в отдельных, подчас, может быть, значимых и важных материальных и других условиях жизни, а в том, что изменился (и при том радикально) сам образ жизни людей в современных обществах индустриально­го типа, в наиболее существенных чертах современной цивилиза­ции независимо от конкретно-исторических форм ее существова­ния. Не случайно, что те самые негативные явления и тенденции, о которых говорилось в начале раздела, наблюдаются и в стра­нах с наиболее благоприятной экономической и социально-полити­ческой ситуацией — в США, в странах Западной и Северной Европы и т.д.

Специфика исторического пути России (СССР — в недалеком прошлом), ее "особость" состоит на самом деле лишь в том, что продвигаясь по общему для всех пути, она оказалась полем гигант­ского эксперимента по насильственной и ускоренной реализации социалистической идеи. Причем эта идея была истолкована к тому же в тоталитарном, казарменном, а потому целиком этатистском духе. Это определило и остроту общих для всей индустриальной цивилизации социальных проблем, в том числе и проблем семьи и воспроизводства населения, а также то, как и с какой эффективно­стью эти проблемы у нас пытались "решать". И как их пытаются решать до сих пор.

Важно усвоить и понять, что кризис семьи не является чем-то, возникшим только в самые последние годы. Кризисные тенденции — не случайность, не отклонение с якобы "правильного" пути. Суть их — в резком обострении и обнажении фундаментальных процес­сов, на которые наше общество закрывало глаза, которые не приз-

навались ни официальной пропагандой, ни общественным мнением (за редким исключением). Соответственно, когда социально-эконо­мический спад закончится, когда произойдет "оздоровление" эко­номики, социальной и политической жизни, то результатом это­го будет не "исправление" и не "излечение" семьи и семейной жизни, как многие думают, а лишь возврат (если он вообще возмо­жен) к, так сказать "нормальному" течению ценностного кризиса семьи.

' Однако такой вариант практически невозможен при спонтанном ходе событий, когда отсутствуют целенаправленные воздействия на семью со стороны общества, когда у политиков отсутствует хотя бы малейшее убеждение в необходимости такого рода воздействий.

Выше (глава 4) были описаны те радикальные изменения семьи, которые были привнесены в ее жизнь спонтанным ходом социальноэкономического развития на основе рыночных, конкурентных про­цессов, однако при возрастающей роли государства. Эту феномено­логию семейных изменений не отрицает никто из исследователей семьи, но оценка этих изменений различными учеными, как отече­ственными, так и зарубежными, оказывается принципиально раз­личной.

При этом все разнообразие точек зрения на описанные семейные изменения может быть сведено практически к двум основным аксио­логическим перспективам, или парадигмам, в рамках которых интер­претируется вся семейная проблематика и вырабатываются подходы

" к ее практическому разрешению. Одна из этих парадигм — это парадигма, которую можно охарактеризовать как парадигму модер­низации (она же — парадигма здравого смысла, парадигма помех). Другая — это парадигма кризиса семьи.

В рамках первой из них — парадигмы модернизации — как позитивные, так и негативные изменения семьи воспринимаются и интерпретируются как частные, специфические проявления об­щего и положительного (прогрессивного) процесса модернизации семьи и воспроизводства населения, смены одного их типа ("тра­диционного") другим ("современным"). Модернизация семьи при этом рассматривается как часть, проявление, элемент модернизации всего общества. Именно поэтому все характеристики этой последней автоматически и со знаком "плюс" переносятся и на семью. Именно поэтому, далее, речь в рамках этой парадигмы может идти лишь о временных и локальных несоответствиях и проблем­ных ситуациях. Эти ситуации рассматриваются как результат дейст­вия в общем-то преходящих и поверхностных факторов, отражаю-

щих главным образом неодинаковую скорость процессов модерниза­ции различных подсистем на отдельных территориях и в отдельные периоды.

В отечественной демографии и фамилистике эта концепция в теоретическом плане представлена в работах А. Г. Вишневского¹. Так, анализируя процессы изменения семьи и воспроизводства насе­ления в бывшем СССР и в России, А.Г. Вишневский утверждает, что семья "оказалась на пороге нового кризиса", столкнувшись "с новы­ми проблемами" и в "значительной степени" утратив "способность выполнять многие жизненно важные для человека и общества функ­ции" из-за "непоследовательности и незавершенности происходящих с семьей перемен"². Иными словами, "новый кризис семьи" связан с тем, что семейные перемены отставали от обусловивших их "за­кономерных сдвигов в жизни советского общества в ходе обновле­ния его экономической и социальной структуры (индустриализация, урбанизация, секуляризация сознания, эмансипация женщин и де­тей и т.п.) "³.

Соответственно общество, если сочтет необходимым вмешаться в течение семейных процессов, может лишь стремиться к устранению негативных последствий ("преодоление разлада", "содействие фор­мированию новых демографических отношений" и т.п.), или к их компенсации мерами адекватной ("увязанной с историческими це­лями") семейной и демографической политики, т.е. всего-навсего к "минимизации последствий кризиса для семьи и общества"⁴.

Другая же парадигма — парадигма краха семьи как социального института — те же самые семейные изменения рассматривает как исторически конкретные выражения глобального системного кризиса семьи, вызванного к жизни не какими-то случайными, временны­ми несоответствиями, негативными явлениями и проблемными си­туациями, а коренными, сущностными, атрибутивными чертами ин­дустриально-рыночной цивилизации.

Парадигма кризиса семьи как социального института ориенти­рует исследователя семьи и практического политика рассматривать негативный характер семейных изменений, проблем, порождаемых ими, именно как выражение такого кризиса, охватившего семью и ценности семейного образа жизни. Этот кризис есть глобальная проблема современности, равновеликая, по крайней мере, экологи­ческой.

Концепция кризиса семьи ориентирует не на внешние по отно­шению к семье причины неблагоприятных явлений, как бы важны они ни были сами по себе, не на "помехи" эволюционному ходу

событий, а на пороки социальной организации рыночно-индустриального типа.

Ослабление социально-нормативной регуляции семейности, транс­формация культурных символов и образцов, снижение ценности брака, семьи с детьми, единства всех семейных поколений — вот те социокультурные процессы, которые раскрывают сущность кризи­са семьи. Они же делают бесперспективной ориентацию социальной политики только на устранение или коррекцию негативных послед­ствий спонтанной эволюции семьи.

Понимание семейных изменений и семейных проблем и соответственно семейной политики, которое вытекает из парадигмы кризиса семьи, не является общепринятым. Более того, его придерживается меньшинство как отечественных, так и зарубежных специалистов в области семьи и демографии. На то есть свои причины, как общие для всех развитых стран, так и специфические. Если говорить специально о России, то одной из таких специфических причин является то, что в нашей стране на протяжении весьма длительного периода фамилистика и демография могли развиваться лишь в рамках идеологии марксизма-ленинизма. Фактически существовала такая ситуация, когда во всех дисциплинах, так или иначе изучающих семью и демографические процессы, господствовал вульгарно-социологический подход, в рамках которого не было места не только для противоречия и антагонизма, но даже для каких-либо расхождений в интересах личности и общества.

Рассмотрение соотношения интересов семьи и личности, с одной стороны, и общества (государства) — с другой, в терминах тождества или единства является одной из наиболее существенных черт парадигмы здравого смысла, особенно в нашей стране, где фамилистика и демография рассматривались как классовые, идеологические науки. Утверждалась безусловная гармония общественных и личных интересов также и в сфере развития семьи и воспроизводства населения (как и во всех прочих). Декларировалась чрезвычайно высокая ценность детей и семьи при социализме и соответствующая индивидуальная потребность в детях, реализации которой якобы мешают лишь внешние по отношению к социализму и "временные" обстоятельства и условия. Разумеется, тезис о "гармонии личного и общественного" претерпел существенные изменения от его вульгар­ного декларирования в предвоенные годы до более тонких и завуа­лированных интерпретаций.

Вплоть до самых последних лет это было "законом" существова­ния отечественной идеологизированной демографии и фамилистики.

Первые работы, в которых содержались попытки преодолеть односто­ронность парадигмы здравого смысла, появились лишь в 70-е гг. Их авторы, в том числе и авторы настоящего учебника, стремились понять современные тенденции семейных изменений и демографи­ческих процессов, исходя из иных теоретических и аксиологических предпосылок, в рамках новой парадигмы, центральным пунктом ко­торой стало восприятие семейных изменений в контексте глобально­го кризиса семьи, угрожающего самому существованию человеческо­го рода.

Противостояние и борьба двух парадигм (модернизации и кри­зиса семьи) не стали достоянием истории, хотя система, которую обслуживала одна из них, ушла в прошлое. Это противостояние и эта борьба продолжаются и сейчас. Преобладание, популярность одной из них, названной здесь парадигмой модернизации или здравого смысла, затрудняет как адекватную оценку новейших демографи­ческих тенденций, так и выработку эффективной семейной политики в России, политики, ориентированной на укрепление семьи как со­циального института, на радикальное изменение ее положения в обществе, на изменение самого общества в сторону его большей респонсивности к семье и ее проблемам. Весь этот комплекс вопросов является предметом рассмотрения заключительного раздела учеб­ника.