Сентября 1969 года, суббота. Чедвик надеялся удрать пораньше: у них с Джеффом Брумом были билеты на выездной матч «Лидс Юнайтед» с «Шеффилд Уэнсди»

Чедвик надеялся удрать пораньше: у них с Джеффом Брумом были билеты на выездной матч «Лидс Юнайтед» с «Шеффилд Уэнсди». Однако около десяти позвонила женщина, сообщившая, что она живет в муниципальных домах в Рэйнвилле и, как ей кажется, узнала жертву. Она не хотела давать опрометчивых обещаний и заявила, что картинка в газете не больно‑то похожа, но она думает, что знает, кто это. Из уважения к жертве газеты опубликовали не реальную фотографию мертвой девушки, а рисунок художника, но у Чедвика имелся в портфеле и снимок.

Беседа была не из тех, которые он мог бы поручить какой‑нибудь мелкой сошке вроде необстрелянного Саймона Брэдли, не говоря уж о лохматом Кийте Эндерби, так что перед уходом он позвонил Джеффу Бруму, чтобы принести ему извинения. Джефф ответил, что в Бразертон‑хаусе можно без проблем сбыть с рук лишний билетик. Затем Чедвик спустился, сел в свой стареющий «воксхолл‑виктор» и отправился в Армли, район на западе Лидса; струйки дождя стекали по ветровому стеклу.

В Рэйнвилле были не лучшие из муниципальных домов, недавно выстроенных в Лидсе и окрестностях, и под дождем они выглядели еще непригляднее. Соорудили их всего несколько лет назад, они быстро обветшали, и все, кто мог себе это позволить, избегали в них поселяться. Чедвик с Джанет когда‑то жили неподалеку, в районе Астон‑стрит, пока четыре года назад, когда Чедвик дослужился до инспектора, они не сумели подкопить денег и купить «половинку» – одноквартирный дом, имеющий общую стену с соседним – рядом с Чёрч‑роуд, в Армли, под сенью собора Святого Варфоломея.

Звонившая, которая представилась как Кэрол Уилкинсон, жила в двухэтажной квартирке на Рэйнвилл‑уок. На лестнице воняло мочой, стены были изрисованы похабными граффити – этой мерзости становится все больше в подобных местах. По мнению Чедвика, это был просто еще один признак разложения, царящего среди современной молодежи: никакого уважения к собственности. Он постучал в выцветшую зеленую дверь. Молодая женщина, державшая на одной руке младенца, открыла ему, не снимая цепочки, и спросила:

– Вы и есть тот полицейский?

– Инспектор Чедвик. – Он показал удостоверение.

Она посмотрела на документ, смерила Чедвика взглядом и только после этого сняла цепочку.

– Входите. Уж извините за беспорядок.

Пришлось извинить. Она прошла в гостиную, заваленную игрушками, грязной одеждой и журналами, и опустила ребенка в деревянный манеж. Чадо (он не мог определить, девочка это или мальчик) какое‑то время стояло и пялилось на него, а затем стало трясти деревянные прутья и реветь. Кремовый ковер был весь в пятнах бог знает от чего; в комнате стоял запах нестираных подгузников и теплого молока. В углу стоял телевизор, где‑то бубнило радио. Кенни Эверетт, определил Чедвик, его любит слушать Ивонна, почему он и узнал эту бессмысленную скороговорку и неуклюжие потуги на юмор. Сам Чедвик предпочитал викторины и новости.

Он опустился в предложенное женщиной кресло, поддернув брюки и украдкой взглянув на сиденье, чтобы убедиться в его чистоте. В квартирке был небольшой балкончик, но там сидеть было не на чем. Чедвик подумал, что ради ребенка женщина могла бы вести хозяйство поаккуратнее.

Пытаясь отвлечься от шума, вони и общего беспорядка, Чедвик сосредоточил внимание на самой хозяйке, которая уселась напротив него и закурила. Бледная, измученная, в мешковатом бежевом кардигане и бесформенных клетчатых штанах, грязные светлые волосы до плеч – ей с равным успехом могло быть и пятнадцать, и тридцать.

– Вы сообщили по телефону, что, как вам кажется, вы знаете женщину, чье изображение опубликовано в газете.

– По‑моему, знаю, – ответила она. – Но я не уверена. Вот почему я не сразу вам позвонила. Мне надо было подумать.

– А теперь вы уверены?

– Ну, не совсем. Понимаете, у нее волосы были другие и все такое… Но вроде похоже.

Чедвик открыл портфель и вынул снимок мертвой девушки, на котором были только голова и плечи. Он предупредил Кэрол, чего ожидать; она затянулась посильнее и, как ему показалось, внутренне собралась. Она посмотрела на фотографию и приложила руку к сердцу. Медленно выпустила дым.

– Никогда раньше не видела покойников, – призналась она.

– Вы ее узнаёте?

Она вернула ему фото и кивнула:

– Забавно, тут она больше на себя похожа, чем на картинке, хотя тут она мертвая.

– Вы знаете, кто она?

– Да. По‑моему, это Линда. Линда Лофтхаус.

– Откуда вы ее знаете?

– Мы вместе учились в школе. – Женщина дернула головой куда‑то на север. – Сэндфордская женская. В одном классе.

Стало быть, жертва была из местных, что значительно облегчало расследование. Что ж, очень похоже на правду. Тысячи молодых людей, обитающих в разных частях Англии, совершали настоящее паломничество, стремясь попасть на Бримлейский фестиваль, но Чедвик предполагал, что большинство все же прибывало из ближайших окрестностей: из Лидса, Брэдфорда, Йорка, Харрогита, поскольку мероприятие проводилось практически у их порога.

– Когда это было?

– Школу я закончила два года назад, в июле, мне тогда было шестнадцать. И Линда тогда же. Мы с ней почти ровесницы.

Восемнадцать лет, а уже родила ребенка. Чедвик задумался, есть ли у нее муж. Обручального кольца не было, что само по себе еще ничего не значило, но он не заметил никаких следов присутствия мужчины в доме… Ну что ж, внешний вид жертвы вполне соответствовал этому возрасту.

– Вы дружили?

Кэрол помедлила, прежде чем ответить.

– Думаю, да, – пожала она плечами, – но после школы мы редко виделись.

– Почему?

– Сразу после Рождества, в выпускном классе, Линда забеременела, ей тогда только‑только исполнилось шестнадцать. – Она взглянула на собственного ребенка и издала резкий смешок. – Я, по крайней мере, подождала окончания школы, а потом уж вышла замуж.

– А отец ребенка?

– На работе. Кев не такой уж плохой парень, правда‑правда.

Значит, она замужем. Чедвик почувствовал некоторое облегчение.

– Я имел в виду отца ребенка Линды, – объяснил он.

– А, вы про него. Она тогда встречалась с Дональдом Хьюзом.

– Они были женаты, жили вместе?

– Не слышала об этом. Линда… понимаете, она в последнем классе была немного странноватая, если хотите знать.

– В каком смысле?

– В том смысле, что она одевалась так, точно ей на все плевать. И она все больше погружалась в какой‑то свой собственный мир, уж не знаю в какой. У нее вечно были неприятности из‑за того, что в классе она все время отвлекалась, но это не потому, что она была глупая или еще что‑нибудь, у нее были отличные оценки на ее уровне О, несмотря на то что она была беременная. Она просто…

– Жила в своем собственном мире?

– Да. Учителя не знали, что с ней и делать. Если они у нее что‑нибудь спрашивали, она давала правильный и разумный ответ. Выдержки у нее было не отнять. А в последнем классе она, понимаете, перестала с нами тусоваться – ну, у нас была компания: я, Линда, Джули, Анита; мы в субботу вечером часто катались в «Локарно», танцевали, смотрели, нет ли поблизости приличных парней. – Она покраснела. – Потом мы иногда шли в «Ле фонограф», если могли туда просочиться. Мы выглядели на восемнадцать, но иногда охрана очень уж придиралась. Сами знаете, как это бывает.

– Значит, Линда от вас отдалилась, можно так сказать?

– Да. Понимаете, это было еще до того, как она залетела. Тихо жила. Любила читать. Не учебники, нет. Поэзию, всякие такие штуки. И она обожала Боба Дилана.

– А другим из вашей компании он не нравился?

– Да как сказать… Нет, он классный, все дела, только вот под него не потанцуешь, понимаете? И потом, я не разбираю ни одного слова из того, что он поет, если это вообще можно назвать пением.

Чедвик не был уверен, что он вообще когда‑нибудь слышал Боба Дилана, хотя имя было ему знакомо, так что он порадовался, что вопрос был чисто риторический. Умение танцевать никогда не входило в число его достоинств, хотя с Джанет он познакомился на танцах, и тогда все, пожалуй, прошло очень даже неплохо.

– У нее были враги, кто‑нибудь, кто ее по‑настоящему не любил?

– Нет, ничего такого. Потому что Линду невозможно ненавидеть. Вы бы поняли, о чем я, если бы сами с ней познакомились.

– У нее когда‑нибудь случались с кем‑нибудь стычки или серьезные ссоры?

– Нет, никогда.

– Она принимала наркотики, не знаете?

– Никогда об этом не говорила, и я никогда не видела, чтобы она что‑нибудь такое делала. Ну, не то чтобы я обязательно знала, если бы она этим занималась, понимаете.

– Где она жила?

– В Сэндфорде, в муниципальном доме, вместе с мамой и папой. Хотя, я слышала, отец у нее недавно умер. Весной. Как‑то быстро. От инфаркта.

– Не могли бы вы мне дать адрес ее матери?

Кэрол продиктовала.

– У нее не было детей, не знаете?

– Я слышала, что года два назад она родила.

– Получается, это было в сентябре шестьдесят седьмого?

– Да, где‑то так. Но я ее больше не видела, с тех пор как тогда, в июле, кончились занятия. Я вышла замуж, мы с Кевом поселились здесь, и все такое. А потом появился маленький Энди.

– И с тех пор вы с ней не сталкивались, даже случайно?

– Нет. Я слышала, что после того, как у нее родился ребенок, она перебралась куда‑то на юг. В Лондон.

Не исключено, решил Чедвик. Это объясняет, почему ее не хватились сразу. Как сказала Кэрол, картинка в газетах была не очень похожа, к тому же люди редко внимательно вчитываются в газетные статьи.

– Вы можете предположить, что потом случилось с ребенком и его отцом?

– Дона я тут видела. Примерно год назад он ходил с Памелой Дэвис. Думаю, они были помолвлены. Он работает в гараже на Кёркстолл‑роуд, у виадука. Помню, Линда говорила, что отдаст ребенка на усыновление. Не думаю, чтобы она собиралась его оставить.

Матери в этом, наверное, понимают, впрочем, сейчас это было неважно. Кто бы ни убил Линду Лофтхаус, это явно сделал не двухлетний ребенок.

– Можете еще что‑нибудь рассказать о Линде? – спросил Чедвик.

– В общем‑то нет, – ответила Кэрол. – Ну, я не знаю, что вы хотите услышать. Раньше мы были с ней близкими подругами, но потом отдалились, так бывает. Не знаю, что с ней творилось в эти два года. Но мне грустно, что ее убили. Ужасно. Зачем это кому‑то понадобилось?

– Это‑то мы и пытаемся выяснить. – Чедвик старался говорить как можно увереннее, но, кажется, ему это не очень удалось. Он встал. – Спасибо, что уделили мне время, спасибо за информацию..

– Вы мне дадите знать? Когда выясните.

– Обязательно, – пообещал Чедвик. – Пожалуйста, оставайтесь здесь, с ребенком. Я выйду сам.

– Что это с тобой? – осведомился Сирил, хозяин «Квинс армс», когда Бэнкс заказал швепс со льдом. – Доктор прописал?

– Шеф предписал, – проворчал Бэнкс. – У нас новая суперша. Жуткая придира, к тому же у нее, по‑моему, глаза даже на затылке, черт побери!

– От меня она ничего не добьется, – заявил Сирил. – Мои уста запечатаны.

Бэнкс рассмеялся:

– Твое здоровье, старина! Может, как‑нибудь в другой раз.

– Эта ваша новая шефиня, видать, вам не на пользу.

– Дайте время, – подмигнул Бэнкс. – Мы ее обломаем.

Он отнес свой стакан к выщербленному, крытому медью столику у окна и мрачно воззрился на его неаппетитное убранство. Пепельница была полна смятых сигаретных фильтров и пепла. Бэнкс отодвинул ее подальше. Бросив курить, он постепенно проникся отвращением к запаху табачного дыма. Пока курил сам, он его не замечал, но теперь, приходя домой из паба, чувствовал, что одежда провоняла дымом, и ему приходилось сразу же отправлять ее в корзину для грязного белья. А времени часто заниматься стиркой у него не было.

Энни появилась в шесть, как и было условлено. Бэнкс знал, что она побывала в Фордхеме и поговорила с Келли Сомс. Она взяла себе бутылочку апельсинового сока «Бритвик» и присоединилась к нему.

– Господи! – Это она увидела, что пьет Бэнкс. – Про нас подумают, что мы лечимся от алкоголизма.

– И это правда. Хороший был день?

– Пожалуй, неплохой. А у тебя?

Бэнкс покрутил стакан. Лед звонко постукивал о стенки.

– Могло быть лучше, – ответил он. – Я только что с этого вскрытия.

– А‑а.

– Не особенно весело. Как и всегда. За много лет так и не привык.

– Сочувствую, – отозвалась Энни.

– В общем, – продолжал Бэнкс, – мы не так уж и ошиблись в своих первоначальных предположениях. У Ника Барбера было вполне приличное здоровье, если не считать, что в конце жизни ему проломили затылок кочергой. Орудие соответствует ране, и доктор Гленденинг утверждает, что его ударили четыре раза. Один раз – когда он стоял, от этого удара – основные брызги крови, и три раза – когда он уже лежал на полу.

Энни подняла бровь:

– Убийство в состоянии аффекта?

– Не обязательно. Док говорит, что это не было какое‑то яростное нападение, просто тот, кто это сделал, хотел убедиться, что объект мертв. Скорее всего, на преступника тоже попало какое‑то количество крови, и это может нам пригодиться в суде, если только мы вообще когда‑нибудь поймаем этого мерзавца. Но на кочерге пальчиков нет, а значит, наш убийца, видимо, начисто ее вытер.

– И какой вывод ты из всего этого делаешь?

– Не знаю. – Бэнкс отхлебнул немного швепса и поморщился. – Действовал точно не профессионал, и в нападении было недостаточно ярости, чтобы предположить, что это была ссора влюбленных, хотя исключить такого поворота тоже нельзя.

– И я сомневаюсь, что мотивом было ограбление. – Энни сообщила Бэнксу подробности разговора с Келли Сомс и о том немногом, что она узнала от Келли о Барбере.

– Любопытный расклад по времени, – заметил Бэнкс.

– В каком смысле?

– Когда его убили: до или после отключения электричества? Док нам сумел сказать только, что это, вероятно, случилось между шестью и девятью. Один тип вышел из паба в семь и вернулся примерно в четверть восьмого. Другие это подтверждают, но в Линдгарте его никто не видел. – Бэнкс сверился с записями. – Зовут его Келвин Сомс.

– Сомс? – переспросила Энни. – У барменши такая фамилия. Келли Сомс. Наверное, это ее отец. Видела, как он подвозил ее на работу.

– Это он, – подтвердил Бэнкс.

– Келли сказала, папаша всегда сидит в пабе, когда она работает. Она до смерти боялась, как бы он не узнал про нее и Ника.

– Завтра я с ним поговорю.

– Только осторожно, Алан. Он ничего не знал насчет ее истории с Ником Барбером. По всей видимости, он очень строгий отец.

– Она же не совершила ничего ужасного, правда? Но я постараюсь. Хотя если на самом деле он знал об их интрижке…

– Это меняет дело, – закончила Энни.

– И не забывай про Джека Тэннера, – напомнил Бэнкс. – Неизвестно, какой у него мог быть мотив, но все‑таки он как‑то связан с жертвой, через свою жену. Надо бы нам тщательно проверить его алиби.

– Это уже делается, – сообщила Энни. – Думаю, легко будет узнать все у его приятелей по игре в дартс. И я поручила Кеву заняться всеми мужчинами, которые выходили из паба в интересующем нас интервале времени.

– Хорошо. Теперь эта пара туристов, Брауны. Они говорят, что приехали примерно без четверти восемь и им показалось, что они увидели, как вверх по холму поднимается машина, так?

Энни сверилась с записями, которые делала в спецфургоне.

– В молодежном общежитии одна новозеландка, Ванесса Нэпьер, сообщила констеблю Трэверсу, что она видела, как мимо проезжает машина, – в пятницу вечером, примерно в половине восьмого или без четверти восемь, вскоре после того как отключили свет. Она смотрела в окно на бурю.

– А какие‑нибудь подробности она сообщила?

– Никаких. Было темно, а она не отличает «хонды» от «фиата».

– Не очень‑то это нам поможет, а?

– Это все, что у нас есть. Опросили всех, кто был в общежитии, и Ванесса – единственный человек, который хоть что‑то видел.

– Не может оказаться, что она тоже спала с нашим Ником, как по‑твоему?

Энни засмеялась:

– Вряд ли.

– Хм, – произнес Бэнкс. – Похоже, между половиной восьмого и восемью часами вокруг слонялась целая куча народу.

– В электрослужбе подтвердили, что питание отключилось в девятнадцать двадцать восемь.

– Вот в чем проблема, – стал объяснять Бэнкс. – Если убийца прибыл откуда‑то издалека и рассчитал, что приедет в полвосьмого или без четверти восемь, он не мог знать, что электричество вырубят, так что затемнение роли не играет.

– Оно могло быть ему на руку, – возразила Энни. – Они ссорятся, свет отрубается, Ник поворачивается, тянется за зажигалкой, и убийца, улучив момент, кидается на него.

– Возможно, – согласился Бэнкс. – Хотя в темноте ему было бы несколько труднее обшарить коттедж и убедиться в том, что он забрал все, что нужно. И потом, когда резко наступает темнота, глазам нужно некоторое время, чтобы к ней приноровиться. Посмотри на хронометраж. Миссис Тэннер явилась в восемь. Значит, у убийцы было не так уж много времени на то, чтобы в темноте провести свои розыски и потом еще осмотреть машину Барбера.

– У него в машине мог быть фонарь.

– Все равно ему пришлось бы за ним идти. Если он пришел до отключения света, ему незачем было тащить с собой фонарь.

– Значит, отключение все же играет роль?

– Думаю, мы можем предположить, что убийца все равно бы осуществил то, что задумал, а когда вырубился свет, это просто оказалось ему на руку.

– А что ты думаешь о Браунах? У них получаются нестыковки по времени.

– Да, – признал Бэнкс. – Но неужели они тебе с первого взгляда показались такими людьми, которые могут кого‑то убить, а потом как ни в чем не бывало зайти в ближайший паб пропустить пинту‑другую?

– Было темно. Местный паб вполне подошел бы, чтобы пересидеть, он не хуже других мест.

– Что там насчет крови?

– Когда включили свет, Уинсом проверила, – ответила Энни. – Никаких следов крови она ни на ком не увидела, но вряд ли убийца стал бы торчать там, пока не включили электричество, если бы ему надо было избавиться от окровавленной одежды. А раздеть всех догола и осмотреть мы вряд ли бы смогли.

– Верно, – согласился Бэнкс. – Слушай, нам ведь еще многое надо распутать. Ты говорила, что этот Ник Барбер был писатель?

– Келли уверяет, что так он ей сказал.

– Кто может захотеть убить писателя?

– Когда в школе я учила английскую литературу, мне многих из них хотелось убить, – призналась Энни, – но они уже и так все были мертвые.

Бэнкс рассмеялся:

– А если серьезно?

– Ну, это же зависит от того, в каком жанре он работал, – заметила Энни. – Например, если он занимался журналистским расследованием какого‑нибудь крупного дела, у кого‑то могли появиться причины от него избавиться.

– Но здесь‑то он что делал?

– В Северном Йоркшире имеется множество шкафов, полных скелетов, – парировала Энни.

– Да, но с чего начать? Вот в чем проблема.

– С «Гугла»? – предположила Энни.

– Неплохое начало.

– А в Лондон нам разве не надо съездить?

– В понедельник утром, – ответил Бэнкс. – Чтобы иметь возможность поговорить с его работодателем, если мы сумеем узнать, кто это. Сама знаешь, по воскресеньям невозможно ничего выяснить. Я попросил местную полицию пока приглядеть за его домиком, чтобы убедиться, что никто не попытается в него проникнуть.

– А что там с ближайшими родственниками?

– Уинсом и это уладила. Они живут возле Шеффилда. Им уже сообщили. Думаю, вы с Уинсом могли бы завтра к ним съездить и поговорить.

– Прекрасно, – отозвалась Энни. – Все равно я собиралась мыть голову. И еще одно. Об этой книге…

– Да?

– Кажется, он мог ее купить буквально через дорогу. Келли сказала, что встретила его, когда он выходил из букинистического.

Бэнкс посмотрел на часы:

– Вот черт, сейчас он уже, видимо, закрыт.

– Это так важно?

– Не исключаю. Похоже, цена и эти цифры написаны разным почерком, но никогда нельзя утверждать наверняка.

– Можем позвонить хозяину домой.

– Хорошая мысль, – одобрил Бэнкс.

– Судя по твоей расслабленной позе, ты рассчитываешь, что это сделаю я?

– Если тебя не затруднит. Слушай, меня тошнит от этого мерзкого швепса. По‑моему, мы сейчас не при исполнении, работаем в свободное время, и, если леди Жервез пожелает к этому придраться, бог ей в помощь. Я возьму пинту. А ты?

Энни улыбнулась:

– Слова настоящего бунтаря. Я тоже. А пока ты будешь ходить за выпивкой… – Она достала мобильный и помахала им в воздухе.

Бэнксу пришлось подождать, пока обслужат группу из шести туристов, которые никак не могли решить, что они хотят выпить. Когда он вернулся к столику с двумя пенящимися кружками «Блэк шип», Энни уже закончила разговор.

– Ну, хозяин магазина уж точно этого не писал, – сообщила она. – Порядочно рассердился от одной мысли о том, что кто‑то может нацарапать на книге что‑нибудь, кроме цены, даже на чистых страницах сзади. Это святотатство, так он сказал. Книгу эту он, кстати, помнит. Она поступила накануне того дня, когда Ник Барбер ее купил, а купил он ее в прошлую среду. Хозяин всегда их тщательно проверяет. На заднем форзаце перед продажей ничего не было написано.

– Любопытно, – сказал Бэнкс. – В самом деле, очень любопытно. Придется подождать, что из этого сможет извлечь наш юный Гэвин, а?