Сентября 1969 года, понедельник. Ивонна Чедвик приняла от Стива косяк и как следует затянулась

Ивонна Чедвик приняла от Стива косяк и как следует затянулась. Ей нравилось торчать. Никаких серьезных штук, ни колес, ни иголок, просто травка. Секс тоже был вполне, со Стивом ей, в общем, нравилось, но больше всего ей нравилось быть под кайфом, и обычно им вдвоем бывало очень неплохо. Плюс музыка. Они слушали Хендриксову композицию «Земля электрической леди», и казалось, что это просто какие‑то неземные звуки.

Ладно, вернемся на землю. Ей надо сейчас быть в школе, но она устроила себе выходной. Все равно там пока только дурацкие игры да пустые уроки, новое полугодие толком не раскачалось. Рядом со школой, дальше по дороге, на Спрингфилд‑маунт, стоял дом, где жила компания хиппи: Стив, Тодд, Жаки, Чарли‑американец и другие, которые то приходили, то уходили. Она с ними подружилась после того, как познакомилась со Стивом на лестнице в «Башне», что на Боар‑лейн, когда однажды вечером, в апреле, зашла туда со своей школьной подружкой Лорейн. Тогда ей всего месяц как исполнилось шестнадцать, но чуть‑чуть косметики плюс высокие каблуки – и она легко сходила за восемнадцатилетнюю. Стив был красивый, понимающий парень, и она моментально на него запала. Он читал кое‑какие свои стихи, и, хотя она их толком не понимала, ей казалось, что звучат они впечатляюще.

Она заходила и в другие дома, где народ занимался такими же вещами: в один дом в Кэрберри‑плейс и в другой – на Бэйсуотер‑террас. У Ивонны было такое ощущение, что она может заявиться к ним когда угодно – и почувствовать себя дома. Все принимали ее такой, какая она есть. Кто‑нибудь всегда устраивал ей теплый прием – например, с помощью косячка и чайничка жасминового чая. И потом, им всем нравилась одна и та же музыка, и все они друг с другом соглашались насчет общества, насчет того, что война – это зло, насчет всякого такого. Но дом на Спрингфилд‑маунт был ближе всего, и к тому же там жил Стив.

В воздухе пахло тлеющими сандаловыми палочками, а на стенах висели плакаты: Джимми Хендрикс, Дженис Джоплин, жутковатая репродукция Сальвадора Дали и еще более жуткая гравюра Гойи – «Сон разума рождает чудовищ». Бывало, что Ивонна, куря особенно забористую травку, растворялась в этой гравюре, где спящего художника окружают ночные твари.

Обычно они просто садились в кружок и рассуждали о том, каким ужасным стал мир и как они надеются его изменить, покончить с войной во Вьетнаме, освободить университеты от засилья элиты и лакействующих профессоров, положить конец диктатуре капитализма и империализма. Ивонне не терпелось поступить в университет: ей казалось, что там‑то и есть по‑настоящему захватывающая жизнь, не как в этой надоевшей нудной школе, где с тобой до сих пор обращаются как с маленьким ребенком, не интересуясь, что ты думаешь о мире. А в университете ты студент, у тебя есть права и все такое. Стив был на втором курсе, изучал английскую литературу, но до начала учебного года оставалось еще недели две. Он обещал, что в ближайшем семестре будет водить ее на все грандиозные концерты в университетской столовой, и она с трудом подавляла нетерпение. Должны были приехать «Муди Блюз», и «Фэмили», и «Тираннозаврус Рекс». Ходили слухи, что даже «Ху» приедут туда записать живой концерт.

Этим летом они уже посетили вместе множество потрясающих гастролей: «Сандерклэп Ньюмен» в зале ратуши, «Пинк Флойд», «Колоссеум» и «Эйр Эпперент» в аббатстве Селби. Она жалела, что пропустила нынешний остров Уайт – там ведь был Дилан, – но ее родители ни за что не отпустили бы ее так далеко. Ей оставалось еще два года учиться до поступления в университет, и поэтому ей надо было получить хороший аттестат уровня А. Правда, сейчас это казалось маловероятным, но она еще успеет нагнать. В любом случае ей удалось получить семь очень хороших оценок для аттестата уровня О.^[8]

Усмехаясь сквозь пелену дыма, она вспомнила уик‑энд. Воскресенье прошло просто шикарно! Они ходили на Бримлейский фестиваль – она, Стив, Тодд, Чарли и Жаки – и всю ночь провели на поле, делясь косяками, едой и питьем со своими собратьями по празднику. Стив закинулся кислотой, но Ивонна не захотела, потому что вокруг было слишком много народу, а она боялась, что резко слетит с катушек. Но Стив был вроде бы в полном порядке, хотя один раз она забеспокоилась, когда он пропал больше чем на час. Когда все кончилось, они сходили на Спрингфилд‑маунт за парой косяков, а потом она отправилась домой, чтобы собраться в школу, и чуть не столкнулась с отцом.

У нее не хватало храбрости рассказать родичам, чем она занимается. Господи боже ты мой, ну почему предок у нее – фараон? Просто нечестно. Если она поведает своим новым друзьям, чем ее папаша зарабатывает на жизнь, они от нее разбегутся, как от зачумленной. Если бы не предки, она бы и в субботу двинула в Бримли. Стив и остальные провели там обе ночи. Но она понимала, что, если бы и она так поступила, ее бы ни за что не отпустили в воскресенье.

Они сидели на полу в гостиной, прислонившись к дивану. На этот раз – только она и Стив, остальных не было. Некоторые из тех, кто время от времени приходил и уходил, вызывали у нее сомнения. Один из них, Волшебник Джек, выглядел страшновато: бородатый, с бешеными глазами, хотя при ней он всегда вел себя очень предупредительно и мягко. Но больше всего ее пугал Мак‑Гэррити, безумный поэт; слава богу, он не очень часто тут бывал.

Мак‑Гэррити был старше, чем прочие; у него было узкое морщинистое лицо, словно сделанное из пергамента, и черные глаза. Он всегда носил черную шляпу и черный же капюшон, и у него имелся пружинный нож с черепаховой рукоятью. Он редко с кем‑нибудь говорил, никогда не подключался к дискуссиям. Иногда он расхаживал взад‑вперед, постукивая лезвием ножа по ладони, бормоча чьи‑нибудь стихи себе под нос, чаще всего Элиота, какую‑нибудь «Бесплодную землю». Ивонна узнала эти строчки только потому, что Стив недавно давал ей почитать эту поэму и объяснял ей, что она означает.

Некоторые считали, что Мак‑Гэррити в полном порядке, но у Ивонны от него мурашки по коже бегали. Однажды она спросила Стива, почему они позволяют ему тусоваться с ними, но Стив ответил только, что Мак‑Гэррити совершенно безобидный, просто он немного повредился в уме из‑за электрошоковой терапии, которую ему делали в психбольнице, после того как он дезертировал из армии. А кроме того, если они хотят жить в свободном и открытом обществе, как они могут судить людей, изгонять их? На это ей нечего было возразить, хотя она подумала, что на свете все‑таки существует некоторое количество людей, которых они не хотели бы видеть в этом доме, к примеру ее папаша. Мак‑Гэррити тоже был в Бримли, но, к счастью, он сразу куда‑то срулил и оставил их вдвоем.

Ивонна чувствовала руку Стива у себя на бедре, чувствовала ласковое поглаживание; она повернулась к нему и улыбнулась. Все было классно, просто классно. Ее родители не знают, что она принимает противозачаточные таблетки вот уже почти год. Их не так‑то легко достать, и, уж конечно, она не могла обратиться с этим к старому Катбертсону, их семейному доктору. Но ее подружка Мэгги рассказала ей о новой клинике планирования семьи на Вудхаус‑лейн, они там очень серьезно относятся к подростковой беременности и очень услужливы, если ты им говоришь, что у тебя постоянный парень.

Стив поцеловал ее и положил ладонь на грудь. Травка, которую они в этот раз курили, была не особенно крепкая, но обострила ее осязание, как и слух, и она почувствовала, что ее тело отвечает на ласки, делается влажным. Он расстегнул пуговицы на ее школьной блузке, и затем она почувствовала, как его рука скользит вверх по ее обнаженным бедрам. Джимми Хендрикс пел «1983», когда Стив с Ивонной обрушились на пол, вцепившись друг другу в одежду.

Прислонившись к холодному кафелю стены морга, Чедвик наблюдал, как доктор О'Нил и его ассистент работают под яркими лампами. Вскрытия никогда его не волновали, и нынешнее не было исключением, несмотря на то что прежде жертва ассоциировалась у него с Ивонной. Теперь она была просто невезучей мертвой девушкой на мраморном столе. Жизнь из нее ушла, вытекла; остались лишь плоть, мускулы, кровь, кости и органы. И, возможно, ключ к разгадке.

Нарисованный василек, цветущий на ее мертвой щеке, казался еще более неуместным в этом грубом мире из стали и мрамора. Чедвик поймал себя на том, что уже не в первый раз задается вопросом, сама ли девушка его нарисовала или же это сделал кто‑то из ее друзей? Или убийца? А если нарисовал убийца, что этот василек означает?

Доктор О'Нил аккуратно снял окровавленное платье, соотнеся отверстия в ткани с ранами, и положил его рядом со спальным мешком для дальнейшей экспертизы. Пока им удалось выяснить, что спальник был дешевой популярной марки, продаваемой главным образом через универмаги «Вулворт».

Врач склонился над бледным обнаженным телом, чтобы осмотреть колотые раны. Всего их было пять, как отметил Чедвик, и один из ударов был нанесен с такой силой и нож при этом вошел так глубоко, что на коже вокруг раны остался синяк. Если этот синяк был вызван ударом рукоятки ножа, как полагал доктор О'Нил, тогда получалось, что они имеют дело с четырехдюймовым лезвием с одной режущей кромкой. Это был, видимо, очень узкий нож типа стилета, немного шире самих ран, так как кожа обладает эластичностью. Весьма вероятно, добавил врач, что это был пружинный нож. В Британии они запрещены, но их легко достать на континенте.

Судя по углу, под которым входил нож, доктор О'Нил заключил, что удары наносил крепкий левша, стоявший позади жертвы. Полное отсутствие у нее оборонительных порезов на кистях рук указывало на то, что ее застали врасплох, так что она либо сразу умерла, либо впала в состояние шока еще до того, как осознала, что происходит.

– Значит, она могла и не увидеть убийцу, – заметил Чедвик, – разве что это был кто‑то из тех, кого она достаточно хорошо знала, чтобы подпустить так близко.

– Об этом рассуждать не могу. Вы ведь видите, что на поверхности тела больше нет никаких повреждений, кроме небольшого синяка на шее, а значит, кто‑то плотно обхватил ее за шею правой рукой, пока колол левой. Разумеется, мы проверим ее желудок и кровь на содержание наркотиков; возможно, она приняла какое‑то вещество, которое ослабило ее. Но когда ее резали, она стояла: угол, под которым входил нож, позволяет это утверждать, – так что, по всей видимости, она в этот момент находилась в сознании.

Чедвик посмотрел на тело. Доктор О'Нил был прав. Если не считать фиолетового пятна на шее и кровавого хаоса вокруг левой груди, повреждений на теле не было: ни порезов, ни ссадин от веревок – ничего.

– Как я понимаю, он был выше ее? – спросил Чедвик.

– Да, судя по форме и расположению синяка и углу нанесения ран, я бы предположил, что он был выше на добрых шесть дюймов. В ней пять футов четыре дюйма, а значит, его рост – самое меньшее пять футов десять.

– Как по‑вашему, этот синяк указывает на то, что она сопротивлялась?

– Не обязательно. Сами видите, он довольно слабый. Возможно, убийца просто обхватил ее шею рукой, а потом сжал посильнее, когда стал колоть ее ножом. Вероятно, все случилось так быстро, что ему не было необходимости ее поддерживать. Нам уже известно, что оборонительных ран у нее на руках нет, следовательно, ее застали врасплох. Если это так, она, возможно, осела в момент смерти и его рука вокруг шеи оставила синяк.

– Я думал, синяки не появляются после смерти.

– Возможно, это было за какие‑то секунды до нее или непосредственно в момент смерти. – Доктор О'Нил перенес внимание на путаницу золотистых волос между ног девушки, и Чедвик почувствовал, как сжалось сердце. Так похожа на Ивонну! Как они оба тогда смутились, когда он случайно увидел ее голой в их передвижном домике.

– Повторяю, – проговорил доктор О'Нил, – мы еще возьмем мазки и сделаем другие исследования, но пока я не вижу каких‑либо признаков сексуального акта. В вагинальной зоне и вокруг анального отверстия синяков и ссадин нет.

– То есть вы хотите сказать, что она не была изнасилована?

– Пока я ничего не могу утверждать с уверенностью, – сухо заметил доктор О'Нил. – До тех пор пока не сделаю внутреннее исследование и не получу данные анализов. Сейчас я говорю только, что при поверхностном осмотре не нашел очевидных признаков насильственных или грубых сексуальных действий. Нашли мы лишь тампон. Вероятно, у нашей жертвы во время убийства был менструальный период.

– Что не исключает сексуальных действий?

– Совершенно не исключает. Но если у нее и был секс, у нее нашлось время вставить свежий тампон до того, как ее убили.

Чедвик задумался. Коль скоро причиной ее смерти стал бы секс, тогда наверняка было бы больше признаков насилия, – если только она и ее убийца не были партнерами. Возможно, сначала они занялись любовью, потом оделись, и, пока она предавалась приятному отдыху, повернувшись к нему спиной и прислонившись к дереву, он ее убил? Но зачем, если секс был по обоюдному согласию? Может быть, она отказывалась, говорила, что у нее месячные, и каким‑то образом разозлила его? А может быть, это действительно дело рук маньяка?

Чедвик знал, что на этом этапе расследования всегда бывает больше вопросов, чем ответов, и, только отвечая на них, можно продвигаться дальше.

Он смотрел, как О'Нил и его ассистент делают Y‑образный разрез, стягивают кожу, вытаскивают мышцы и мягкие ткани из ее груди, задирают кожу ей на лицо и режут грудную клетку электрической пилой. Вонь была страшная. Сырое мясо. По запаху похоже на мясо ягненка, подумал Чедвик.

– М‑м, как я и ожидал, – сказал доктор О'Нил. – Грудная полость наполнена кровью, как и другие полости. Обширное внутреннее кровоизлияние.

– Она умерла быстро?

– Судя по состоянию тела, самое большее – за несколько секунд. Посмотрите сюда. – Он повернул нож так резко, что в буквальном смысле отрезал у нее кусок сердца.

Чедвик посмотрел в надежде увидеть то же, что и доктор О'Нил, но различил лишь сплошную массу поблескивающей, окровавленной плоти.

– Приму на веру, – пробормотал он.

Ассистент доктора О'Нила начал осторожно вынимать внутренние органы для последующего исследования. Если не обнаружится каких‑нибудь явных аномалий, Чедвик получит результаты через несколько дней. Больше ему в общем‑то незачем было здесь болтаться, к тому же у него имелось множество других дел. Он вышел, когда доктор О'Нил как раз запустил пилу, чтобы взрезать череп жертвы и извлечь мозг. Пожалуй, это худший этап вскрытия: пила вошла в кость, и в воздухе запахло паленым. Чедвик порадовался, что оставляет все это за спиной.

Субботнее утро разгоралось ясное и свежее, и Хелмторп выглядел так, словно его отмыли и почистили: улицы, дома из известняка, черепичные крыши, – все это было еще темное от дождя, но выглянуло солнце, небо заголубело, и прохладный ветер с шумом трепал голые ветки.

Бэнкс пошуровал адаптером, который позволял ему слушать айпод через автомобильные динамики, и был за это вознагражден: Джуди Коллинз пела «Кто знает, куда уходит время?» голосом такой болезненной красоты и чистоты, что ему хотелось одновременно смеяться и плакать. Текст песни никогда прежде не казался ему окутанным такой роковой сумрачностью; он невольно подумал о своем брате Рое. «Порше» словно бы с немым упреком мощно скользил среди осеннего пейзажа.

Съев лазанью и выпив небольшой бокал вина, Энни отправилась в Харксайд, оставив Бэнкса наслаждаться одиночеством. Было около двух ночи, однако он налил себе бокал «Амароне» и слушал в темноте «Winterreise» в исполнении Фишера‑Дискау,^[9]запись 1962 года, и потом улегся в постель, полный мрачных мыслей. Но и в такой поздний час он спал вполглаза. Отчасти потому, что мешала изжога как следствие чересчур поздней трапезы – он пожалел, что не захватил какой‑нибудь из антацидных препаратов Ника, поскольку дома у него таких лекарств не водилось, – а когда он все‑таки отключался, его мучили тревожные сны. Несколько раз он внезапно просыпался с колотящимся сердцем, напуганный смутными, жуткими картинами, словно скользящими по склонам его подсознания. Он лежал, дыша медленно и глубоко, пока наконец не заснул – и проспал около часа, а потом зазвонил будильник.

Следственная группа собралась в зале заседаний, на стенде были прикреплены снимки с места преступления, но грифельная доска, и это сразу бросалось в глаза, была пуста, на ней значилось лишь имя – «Ник». Спецфургон, оснащенный телефонами и компьютерами, ранним утром уже направили в Фордхем. Полученную информацию после первичной проверки будут передавать в штаб расследования. Заместитель главного констебля Рон Маклафлин официально назначил Бэнкса руководителем расследования, а Энни – его заместительницей. Прочие задачи будут возлагаться на сотрудников полиции сообразно их умению и опыту.

Поскольку суперинтендант Гристорп два месяца назад подал в отставку, сейчас им приходилось иметь дело с исполняющей его обязанности Катрин Жервез. Некоторые шептались, что это место должен бы занять Бэнкс, но он знал, что в планах начальства его имя не значится. Он отлично уживался с заместителем главного констебля Маклафлином, Красным Роном, как его звали, и с самим главным констеблем в тех редких случаях, когда с ним встречался, однако Бэнкса считали человеком, от которого никогда не знаешь, чего ожидать. А когда он сбежал в Лондон, чтобы ухаживать за братом, и втянулся в последовавшую за этим ситуацию, это вколотило еще несколько гвоздей в гроб его карьеры. И потом, ему не хотелось всей этой ответственности и бумажной работы. Гристорп всегда позволял ему вести дела так, как он, Бэнкс, считал нужным, и поэтому Бэнкс сам занимался большой частью необходимой беготни – именно так ему нравилось вести расследования.

Катрин Жервез держалась прохладно‑отстраненно, не то что Гристорп, наставник и друг, и Бэнкс чувствовал, что под ее началом ему придется активнее бороться за свои привилегии. Она была администратор до мозга костей, амбициозная дама, быстро продвигавшаяся вверх по служебной лестнице благодаря схемам ускоренного карьерного роста, курсам менеджмента и компьютерного дела, а также, как поговаривали, благодаря умелой игре на популярном политическом лозунге о равных правах для женщин. Это будет ее первое расследование в Западном регионе; интересно посмотреть, как она справится. Во всяком случае, она неглупая, подумал Бэнкс, и отлично знает, как использовать ресурсы.

Иных отпугивал ее аристократический выговор и то, что некогда она обучалась в престижном Челтенхемском женском колледже, однако Бэнкс предпочитал разрешать сомнения в ее пользу, если только она оставит его в покое. Он обнаружил, что у них есть кое‑что общее: у нее тоже имелся абонемент в лидсскую «Северную оперу», и однажды он видел ее с мужем на «Лючии де Ламмермур» Доницетти. Вряд ли она его тогда заметила. Вида, по крайней мере, не подала. Что касается ее внешности, то она сдержанно пользовалась косметикой и выглядела довольно строго: короткие светлые волосы, стройная фигура, зато – неожиданно чувственной формы губы, очертаниями похожие на купидонов лук. В выборе одежды она была консервативна, предпочитая темно‑синие деловые костюмы и белые блузки; что касается ее поведения, то она была серьезна и требовательна, всегда сохраняла дистанцию и либо оставалась нечувствительной к шуткам, либо не хотела показать, что их понимает.

Суперинтендант попросила кратко изложить имеющуюся информацию, а было ее пока маловато. Анализ расположения капель крови подтвердил гипотезу о том, что Ника ударили сзади по голове кочергой, когда он находился спиной к убийце, – возможно, шел за сигаретами. После этого его ударили еще один или два раза, точнее можно будет сказать, когда доктор Гленденинг проведет вскрытие; очевидно, это сделали для того, чтобы уж наверняка его прикончить.

– У нас появились еще какие‑то данные относительно личности жертвы? – осведомилась суперинтендант Жервез.

– Мало, мэм, – ответила Уинсом. – Номер его машины показывает, что автомобиль был зарегистрирован в Лондоне.

– Машина не из проката?

– Нет. Нам все‑таки удалось заглянуть внутрь с помощью ребят из гаража. К сожалению, там тоже не нашлось ничего, что помогло бы выяснить, кто он.

– Значит, кто‑то действительно хотел нас запутать.

– Да, мэм, похоже, что так. Но кто бы это ни сделал, он должен был понимать, что всего лишь замедляет расследование. – Уинсом взглянула на Бэнкса, и тот кивнул ей: продолжай. – Наверное, убийца хотел выиграть время, чтобы убраться подальше и соорудить себе алиби.

– Любопытная гипотеза, констебль Джекмен, – заметила Жервез. – Но ведь это всего лишь гипотеза, не так ли?

– Да, мэм. Пока – да.

– Между тем нам требуются факты.

Само собой, как и во всяком расследовании, подумал Бэнкс. Конечно же нужны факты, но, пока их не добудешь, приходится довольствоваться гипотезами, использовать то, что у тебя есть, потом приложить толику воображения – и примерно в половине случаев получаешь некое приближение к истине; он считал, что Уинсом сейчас делает именно это. Итак, миссис Жервез желает показать себя фактолюбивым следователем, не отвлекающимся на завиральные теории. Что ж, пускай. В отделе скоро научатся держать свои гипотезы при себе, однако Бэнкс надеялся, что такое ее отношение не до конца погубит творческие способности его коллег и они будут по‑прежнему сообщать свои теории ему. Замечательно, если ты приходишь на должность с внятной позицией, но совсем другое дело, если эта позиция разрушает тонкое равновесие, которого удалось достигнуть за долгие годы.

Им отчаянно не хватало детективов‑констеблей: недавно они лишились Гэвина Рикерда, их лучшего офис‑менеджера, ушедшего в новый проект, где он работал с полицейскими и другими специалистами, призванными помочь местным властям обуздать антиобщественное поведение, становящееся чуть ли не нормой по всей стране, яркий пример чему – субботняя ночь в Иствейле. На место Гэвина пока никого не назначили, и сейчас его работу выполнял один из констеблей в форме – обычный полицейский; едва ли это был идеальный вариант, но ничего лучше они в данный момент сделать не могли.

Бэнксу хотелось, чтобы Уинсом Джекмен и Кев Темплтон занимались тем, что у них лучше всего получается: собирали информацию и распутывали нити, – потому что Хэтчли всегда делал это чересчур медленно и лениво. Его присутствие иной раз, бывало, усмиряло не в меру ретивых подозреваемых, но в последнее время мускулы бывшего игрока в регби обратились в жир, к тому же полиция больше не нуждалась в том, чтобы запугивать злодеев. А все этот несуразный закон о правах преступников, прах его побери! Тут Бэнксу вспомнилось, как прошлым летом один взломщик свалился с крыши магазина, который обрабатывал: вор привлек владельца к суду за полученные увечья и отсудил компенсацию.

– Я пытаюсь связаться с агентством регистрации автомобилей в Суонси, – сообщила Уинсом, – но сегодня суббота, у них закрыто.

– Продолжайте попытки, – призвала ее суперинтендант Жервез. – Что‑нибудь еще?

Уинсом сверилась со своими записями:

– Мы с сержантом Темплтоном опросили посетителей паба и записали их показания. Ничего нового. А когда включили свет, мы быстро проверили их верхнюю одежду, нет ли на ней следов крови. Ничего не обнаружили.

– Каковы ваши выводы? – спросила Жервез у Бэнкса.

– У меня пока недостаточно фактов, чтобы делать выводы, – ответил Бэнкс.

Его ирония не ускользнула от суперинтенданта, и она поджала губы, будто уксуса хлебнула. Бэнкс заметил, как Энни, отвернувшись, улыбнулась, приложив к губам ручку и медленно покачивая головой.

– Насколько я понимаю, на ранней стадии расследования, а именно вчера вечером, вы посещали заведение, где разрешена торговля спиртным, – заявила Жервез.

– Это так. – Интересно, подумал Бэнкс, кто на него настучал и зачем?

– Я полагаю, вы знаете закон относительно употребления спиртного при исполнении служебных обязанностей?

– Прошу прощения, – возразил Бэнкс, – я зашел туда не для того, чтобы выпить. Я пришел опросить потенциальных свидетелей.

– Однако вы пили?

– Взял пинту пива. По‑моему, так люди чувствуют себя более непринужденно. Считают, что ты – один из них.

– Уместное замечание, – сухо проронила Жервез. – И что же, удалось вам найти полезных свидетелей?

– Похоже, никто не знал о жертве особенно много, – ответил Бэнкс. – Коттедж он снимал, не был местным жителем.

– Приехал в отпуск в это время года?

– Меня тоже это удивило.

– Выясните, чем он там занимался. Это может нам помочь добраться до подоплеки дела.

Она из тех, кто отдает самоочевидные распоряжения, эта суперинтендант Жервез, заключил Бэнкс. У него уже бывали такие начальники: утверждай очевидное, предписывай то, что твоя группа в любом случае сделает даже без приказа, и потом пользуйся плодами чужого труда.

– Конечно, – заверил он. – Мы над этим работаем. Возможно, одна из служащих бара знает больше, чем говорит.

– Почему вам так кажется?

– По ее поведению, жестам.

– Хорошо. Допросите ее. При необходимости доставьте сюда.

По отрывистым фразам суперинтенданта Жервез и по тому, как она нервно касалась коротких мелированных прядей своих волос, Бэнкс заключил, что ей наскучило совещание и не терпится удрать, несомненно, для того чтобы разослать внутренний циркуляр по поводу употребления спиртного при исполнении или насчет десяти самых напрашивающихся путей расследования убийства. Он не собирался привозить Келли Сомс на допрос или опрашивать на месте, однако ему не хотелось помешать Жервез испариться, так что он промолчал.

– Ну, если на данный момент это все, леди и джентльмены, – произнесла она, убирая бумаги в портфель, – тогда, полагаю, мы все можем приступить к работе.

Под аккомпанемент «есть, мэм» она покинула помещение, звонко стуча каблуками по полу из твердого дерева. Только когда она ушла, Бэнкс сообразил, что забыл сообщить ей о цифрах, написанных в книге.

Date: 2015-09-24; view: 272; Нарушение авторских прав