Радикализм

Понятием «радикализм» (от латинского radix - корень) определяются социально-политические идеи и действия, направленные на наиболее кардинальное, решительное («радикальное», «коренное») изменение существующих социальных и политических институтов. Это соотносительный термин, обозначающий, прежде всего, разрыв с уже признанной, существующей традицией, ее капитальное изменение.

В широком смысле, понятие политического радикализма трактуется как особый социокультурный феномен, обусловленный особенностями исторического, социального, экономического и религиозного развития страны, проявляющийся в ценностных ориентациях, устойчивых формах политического поведения субъектов, нацеленных на оппозиционность, изменения, тотальный, быстрый темп перемен, примат силовых методов в реализации политических целей.

Существуют и психологические трактовки радикализма. Иногда его прямо трактуют как «психологический механизм качественного преобразования политических процессов, предполагающий решительные и бескомпромиссные действия для достижения цели, придерживающийся крайних средств достижения цели; социокультурная традиция, обусловленная соответствующим типом личности и национально-цивилизационными особенностями общества и государства»[190].

Исторически данный термин применялся и для определения умеренных реформистских движений, которые, однако, производили на современников слишком сильное впечатление. В современном употреблении, радикализм означает, прежде всего, выраженное стремление к решительным, «корневым» идеям, а затем и к методам их достижения, и к связанным с этими идеями соответствующим действиям. Однако далеко не всегда люди, называющие себя радикалами, действительно являются таковыми. Отметим, что определение «радикальный» по традиции входит в название ряда центристских и левобуржуазных политических партий западных стран.

Иногда термин «радикализм» употребляется почти как синоним понятия «экстремизм». Это не вполне точное словоупотребление: между данными понятиями существует определенная разница. В отличие от экстремизма, радикализм фиксируется, прежде всего, на содержательной стороне тех или иных («корневых», крайних, хотя и не обязательно «экстремальных») идей и, во вторую очередь, на методах их реализации. Радикализм может быть исключительно «идейным», а не действенным, в отличие от экстремизма, который всегда бывает действенным, но не всегда идейным. Экстремизм, в первую очередь, фиксирует внимание на методах и средствах борьбы, отодвигая содержательные идеи на второй план. О радикализме же обычно говорят применительно к идеологически, политически и социально крайне ориентированным организациям, партиям или партийным фракциям, политическим движениям, группам и группировкам, отдельным лидерам и т.д., оценивая идейную направленность и степень выраженности такого стремления. Об экстремизме говорят, оценивая степень крайности методов реализаций таких стремлений.

Как термин, понятие «радикализм» возникло в Англии в середине XVIII века, в эпоху промышленной революции, среди противников знаменитого Билля об избирательной реформе 1832 года. Позднее это понятие стали относить к утилитаристу И. Бентаму и его последователям, названным «философскими радикалами». В Новое время радикализм проявлялся в буржуазно-демократических лозунгах. Опираясь на доктрину «естественного права», прогресса, разума, такие мыслители, как Дж. Локк, Ж.-Ж. Руссо и др., доказывали необходимость радикальной замены «неестественных» социальных условий и обычаев новым рациональным порядком. Основатель анархизма У. Годвин обосновывал ненужность сложных общественных институтов и ограничений тем, что человек в естественном состоянии - сам по себе воплощение разума и свободы. Для радикализма эпохи Просвещения был весьма свойствен отвлеченный морализм, антиисторический утопизм, противопоставление «неразумной» исторической действительности здравых, «естественных» понятий, простых решений и правил. Наиболее решительно, уже переходя от идейного радикализма к революционному экстремизму, пытался практически воплотить идеалы Просвещения французский политический радикализм в лице якобинцев, в ходе Великой французской революции.

Просвещение наиболее полно выявило основные черты буржуазного радикализма. В эту эпоху радикализм опирался на рационалистическую редукцию, упрощение, истолкование всех аспектов исторической и бытовой, повседневной жизни в свете исходного абстрактного принципа, идеала, моральной оценки или на критерий полезности, утилитарности (И. Вентам). Критики уже тогда считали, что рационализм радикализма не столько научный, сколько спекулятивный, разрушительный и нигилистический. Однако и для современного идейного радикализма также характерен определенный рассудочный догматизм и утопизм, нечувствительность к конкретной ситуации, склонность к «простым» решениям и симпатия к крайним средствам. Эти черты радикализма в 1960-70-е годы еще раз продемонстрировали «новые левые», последователи Г. Маркузе, для которого не было никакой связи между «разумной действительностью», «иным миром» будущего и настоящим, и потому первым шагом в реализации проекта будущего так или иначе оказывался нигилистический «Великий отказ» от эмпирической данности буржуазного мира того времени.

В XIX веке понимание радикализма расширилось, а сам он довольно стремительно распространился по Европе уже как широкое политическое, философское, религиозное, культурное, просветительское движение. В Х1Х~ХХ веках радикализм стал идеологической платформой для целого ряда левых партий социалистической, социал-демократической ориентации. Одновременно радикализм нашел своих последователей и среди некоторых правых сил. В последние десятилетия XX века радикализм стал базой для фундаменталистских исламских политических сил.

Еще недавно сторонники марксизма считали, что общим социально-психологическим и классовым источником как теоретического, так и политического радикализма является мелкобуржуазная стихия, особенно в кризисные, переходные исторические периоды, когда возникает угроза существованию, традициям и укладу тех или иных составляющих ее социальных групп и слоев населения. Или, напротив, когда такие исторические периоды открывают для мелкой буржуазии перспективы прихода к власти и перераспределения общественного богатства. В современном мире радикальные умонастроения чаще всего воспроизводит деклассированная люмпен-интеллигентская среда.

В основе радикализма лежит, во-первых, негативное отношение к сложившейся социально-политической действительности, а во-вторых, признание одного из возможных способов выхода из реальной ситуации как единственно возможного. В то же время радикализм трудно связать с какой-либо определенной политической позицией. «Радикализм может проявляться в различных формах нигилизма, экстремизма, терроризма, революционаризма. Однако, - считают некоторые авторы, - принято говорить и о «радикальном центре», то есть политической позиции, радикально отвергающей крайности и требующей решительно проводить сбалансированную политику. Как показывает история, достаточно часто государство само создает ситуации порождающие радикализацию политических субъектов».

Радикализм - всегда оппозиционное направление. Более того, это - опора наиболее жесткой, радикальной оппозиции, в отличие от оппозиции умеренной - «системной», лояльной, «конструктивной». Как правило, он играет в обществе дестабилизирующую роль.

«Как способ деятельности, тяготеющий к крайностям, радикализм, как правило, играет в обществе дестабилизирующую роль, способствует конфронтации политических сил, провоцирует углубление конфликтов, разбалансирование системы управления. Но в определенных социально-политических условиях радикализм может способствовать критическому пересмотру правительством своего политического курса, препятствовать накоплению негативной энергии внутри общества»[191].

Объективно говоря, радикализм выполняет в социально-политических процессах определенные функции. Во-первых, это сигнально-информационная функция, свидетельствующая о степени неблагополучия социально-политической среды. Во-вторых, функция разрядки социальной напряженности путем выброса накопившегося недовольства. В-третьих, функция давления на господствующие политические институты, подготовку, принятие и осуществление политических решений. В-четвертых, функция корректировки политического курса. В-пятых, функция стимулирования коренных политических изменений, инноваций.

«Как идейно-политическое течение, система убеждений определенной группы людей, метод решения локальных экономических и социально-политических задач радикализм является необходимым компонентом политической жизни. В устойчивых социальных системах консервативные, либеральные, радикальные компоненты находятся в сбалансированном взаимодействии. В переходных системах расширяются объективные и субъективные причины, стимулирующие радикалистское поведение. Масштабы распространенности, степень остроты проявлений радикалистских ценностных ориентаций политических субъектов будут уменьшаться с экономической и политической стабилизацией в стране. Ценности невозможно отменить, общество должно их исчерпать, пережить. Политические власти могут ослабить воздействие радикализма на политическую жизнь, нейтрализовать последствия его проявлений»[192]. Правда, это удается далеко не всегда. И тогда радикализм может перерастать в экстремизм и терроризм.

Аналитически подразделяются «радикализм мысли» и «радикализм формы». Первый исходит из того, что любые социальные и политические конструкции (анархизм, социализм, индивидуализм и т. д.) могут быть лишь выводами, а не аксиомами. Он предполагает такие действия, которые на практике ведут к реализации базовых ценностей. Второй вид, «радикализм формы», напротив, исходит из неких базовых аксиом. Его природа - не в размышлениях, а в простоте готовых решений. Разрушение без созидания - вот к чему обычно склонны радикалы формы, и что сводится к воспроизводству более примитивных социальных форм. Культура накапливается эволюционно. Революционно происходит только деградация.

В политике обычно различают правый, левый и анархистский, а также революционный и реформаторский виды радикализма. Как уже говорилось, радикализм не связан непосредственно с какой-либо одной определенной идеологией - это всего лишь особого рода энергетическая политико-психологическая основа любой идейно-политической конструкции. Важно отметить, что радикализм склонен к использованию насильственных методов и средств, чаще всего не соответствующих публично декларируемым целям. Тогда он может прямо смыкаться с экстремизмом и перерастать в него, находя свое конкретное, практически-политическое выражение в разных формах политического терроризма (от «бомбистов» начала, XX века в России до исламских террористов У. бен-Ладена в начале XXI века). В основе психологии радикализма всегда лежит сильный политический темперамент охваченных им политиков, стремление добиться нужного результата как можно быстрее, «здесь и сейчас», подчас любой ценой увидеть плоды своей политики при собственной жизни, даже когда речь идет о «поколенческих» процессах или очевидных утопиях. К. Маркс характеризовал сторонников радикализма как «заговорщиков по профессии», стремящихся «...опережать процесс революционного развития, искусственно гнать его к кризису, делать революцию экспромтом, без наличия необходимых для нее условий»[193]. Иногда радикализм стимулируется особенностями конкретной ситуации - так, непоследовательность горбачевской перестройки в СССР подстегнула в начале 1990-х годов радикализм первого президента России Б. Ельцина и, вслед за этим, активно поощряемых им радикал-реформаторов к так называемым шоковым реформам. Такой радикализм может оказаться на грани терроризма. Так, в июле 1991 года лидеры Демократического союза В. Данилов и В. Новодворская в своем открытом письме писали, что «отныне народ приобретает право на свержение преступной власти любым путем, в том числе и с помощью вооруженного восстания»[194].

Благоприятной социально-психологической почвой для радикализма считается состояние всеобщей неуверенности и нестабильности. Именно на этой базе расцветают ультралевые и ультраправые идеи, сопровождающиеся соответствующими действиями. При этом с точки зрения применяемых средств часто бывает так, что и левые, и правые радикалы сходятся в общем антидемократизме. Двусмысленность мелкобуржуазной психологии, вытекающая из «промежуточного» социального положения «новых средних слоев», главных носителей этой психологии, вызывает определенное «шараханье» от леворадикальной риторики к крайне правым силам и устремлениям. По этим же причинам обычно сходными оказываются социальные последствия казалось бы разных течений - например, консервативно-охранительного радикализма (в частности, в свое время, клерикально-инквизиторского террора) и леворадикальных эксцессов (террор левацких группировок).

Современный мир несколько по-новому ставит данные вопросы, однако это не меняет сущности сказанного. Так, сегодня в качестве консервативно-охранительного радикализма у клерикально-инквизиторского террора появился достойный преемник - исламский фундаменталистский радикализм. Именно он, наряду с кое-где еще сохранившимися левыми радикалами (хотя после эпохи «Красных бригад» в Италии левацкий терроризм пошел несколько на убыль, ныне его готова подхватить японская «Красная армия» и другие подобные структуры троцкистского и маоистского толка), и представляет собой основу современного экстремизма, а затем и терроризма.

Динамика перерастания идейного, теоретического радикализма в политический экстремизм хорошо прослеживается на примере истории развития так называемой Франкфуртской школы социальной философии. Эта школа сложилась в 1930-1950-е годы на базе Франкфуртского института социальных исследований и издававшегося им журнала «Zeitshrift für Sozialforschung». В данную школу входили такие известные философы, социологи и психологи, как М. Хоркхаймер, Т. Адорно, Э. Фромм, Г. Mapкузе и др.[195] Все начиналось в рамках сугубо научных философских поисков. Именно так возникла так называемая «критическая теория общества» М. Хоркхаймера и Т. Адорно, которая отвергала традиционную теорию и философию, настаивала на критической интерпретации диалектики, приходила к выводам о «помрачении разума» и даже о самоубийстве искусства. Теоретики Франкфуртской школы настаивали на радикальном изменении всех прежних устоев - вплоть до разработки Т. Адорно «философии новой музыки». Вполне понятно, почему эти теоретики, будучи в основном эмигрантами из нацистской Германии, где в то время утвердился праворадикальный режим, стояли на противоположных, леворадикальных позициях. Однако до определенной поры их политические предпочтения не связывались напрямую с философским, теоретическим радикализмом. Более того, когда их ученики и последователи начали устанавливать эту связь между идейным, философским радикализмом и политическим экстремизмом, «отцы-основатели» и основоположники Франкфуртской школы (такие, как М. Хоркхаймер, Т. Адорно и др.) поспешили отмежеваться от «новых левых». Однако было уже поздно.

Слово было сказано, и логика перерастания радикализма в экстремизм заработала автоматически: «с одной стороны, обнаружилась достаточно глубокая «укорененность» экстремистских политических тенденций отдельных франкфуртских теоретиков в некоторых основополагающих посылках всей их социальной философии, а с другой стороны, стал значительно более понятным «ход мысли», приводивший к выводам левоэкстремистского порядка достаточно многих представителей... интеллигенции современного Запада... Однако у нас есть основания и для того, чтобы говорить не только о косвенном влиянии таких франкфуртцев, как Г. Маркузе, на политические настроения буржуазной интеллигенции, толкающем ее в направлении экстремизма. Многие «маркузеанские» формулировки, получившие затем хождение в качестве популярных лозунгов и газетных клише, прямо и непосредственно подталкивали радикальных интеллигентов... к выводам и, главное, «акциям» левоэкстремистского порядка»[196].

Соответствующие выводы были сделаны уже из «маркузеанского» истолкования «позднего капитализма» как «одномерного общества», подавляющего все возникающие в нем противоречия, устраняющего все альтернативы, ведущие за его пределы, фальсифицирующего все перспективы иного, не «одномерного развития». Идеологи «левачества» в рамках студенческой оппозиции в США (М. Савио) и Западной Европы (Р. Дучке, Д. Конбендит и др.), считавшие Г. Маркузе своим учителем, делали из этих постулатов выводы чисто политического свойства. Далее уже было просто перейти к тактике уличных беспорядков и провокаций - разнообразных мероприятий, вынуждающих парламентские демократические режимы «разоблачить свою фашизоидную сущность», то есть заставить их применять силу, нарушая свои собственные либерально-демократические установки. Следующим этапом был переход к «партизанской войне».

«Не так уж трудно понять связь этого левацкого комплекса с той идеологией, которая легла в основу деятельности террористических организаций типа японской «Рэнго сэкигун», занимавшейся, как известно, не только умыканием заложников и угоном самолетов, по и активным применением насилия в своих собственных рядах: по отношению к «оппортунистам», а вернее, к тем, кто был склонен к менее уголовным методам политической борьбы»[197].

В отличие от своего учителя, теоретика и мыслителя, именно таким образом «новые левые» экстремисты всего лишь делали следующий шаг по сравнению с прежним, ранее чисто философским радикализмом, переводя на язык соответствующей научным тезисам политической практики то, что Г. Маркузе, как правило (хотя и не всегда), оставлял в сфере красивой политической риторики. Так, радикальная «маркузеанская» версия социальной философии Франкфуртской школы очень быстро обнаруживает на практике глубокую внутреннюю связь своего собственного теоретического нигилизма с крайне жестким политическим экстремизмом. «Многие из столь же анархистски, сколь и экстремистски настроенных поклонников Маркузе, занимающихся революционаристским вспышкопускательством - захватом учебных зданий, организацией взрывов в общественных местах, угоном самолетов и умыканием заложников, - представляют себе революцию как раз вышеупомянутым образом» 2. Дистанция от теоретической схемы преобразования мира до реальных попыток его трансформации на основе такой схемы оказалась незначительной и легко преодолимой.

В России радикализм рассматривается как неотъемлемый компонент социально-политической жизни, оказывающий на нее существенное влияние: «радикализм является важнейшей политико-культурной традицией. Будучи обусловлен историческими, географическими, политическими, социальными, психологическими особенностями развития страны, радикализм и сегодня оказывает воздействие на характер функционирования всех сфер общества, менталитет, чувства, настроения, привычки индивидов и социума, на модели поведения, формы политического участия и взаимодействия россиян. Он проявляется на уровне социальных слоев, элиты и контрэлиты, властвующих и оппозиционных групп, обусловливая осевую линию политического поведения политических лидеров и простых граждан»[198].

Date: 2015-09-24; view: 738; Нарушение авторских прав