Патологический компонент

Первый вопрос, обычно возникающий у людей в отношении террористов, прост: а не сумасшедшие ли они? Ответить на этот вопрос не так-то просто. Вообще-то говоря, признать их полностью здоровыми бывает трудно. И хотя отечественные правозащитники в свое время пытались в меру всех своих сил защищать упрятанного в психиатрическую лечебницу капитана С. Ильина, пытавшегося осуществить покушение на жизнь советского лидера Л. И. Брежнева, судя по всему, все-таки такое решение было наиболее адекватным. Подобная, заведомо обреченная на неудачу акция, да еще предпринятая в одиночку, никак не свидетельствует о достаточной психической сохранности такого человека. Точно так же трудно признать психически полноценным человеком А. Шмонова, стрелявшего снизу вверх из охотничьего ружья в другого советского лидера, М. Горбачева, прямо из рядов праздничной демонстрации на Красной площади 7 ноября 1990 года (Горбачев в это время занимал свое место на трибуне Мавзолея). Охотничий обрез в ситуации массового скопления людей, когда каждый четвертый или даже третий окружающий тебя человек - это обязательно либо милиционер, либо сотрудник спецслужб, больше напоминает орудие самоубийства, чем инструмент претендующего на успех террористического акта. В. Соснин считает:

«Большинство исследователей мотивации терроризма отмечают, что явная психопатология среди террористов достаточно редкая вещь, и для этого утверждения есть основания. Вместе с тем можно выделить ряд личностных предрасположенностей, которые часто становятся побудительными мотивами вступления индивидов на путь терроризма: сверхсосредоточенность на защите своего «Я» путем проекции с постоянной агрессивно-оборонительной готовностью; недостаточная личностная идентичность, низкие самооценки, элементы расщепления личности; сильная потребность в присоединении к группе, т. е. в групповой идентификации или принадлежности; переживание большой степени социальной несправедливости со склонностью проецировать на общество причины своих неудач; социальная изолированность и отчужденность, ощущение нахождения на обочине общества и потери жизненной перспективы. При этом нельзя сказать, что приведенный набор этих характеристик является каким-то обобщенным психологическим профилем личности террориста»[152].

В конечном счете, психическая нормальность или, напротив, ненормальность - достаточно условные, статистические понятия. Не вполне адекватный человек - не значит маньяк. Нет, бывает, конечно, и так, что в основе терроризма лежит откровенно патологическая тяга к насилию, убийству. Среди террористов встречаются откровенные маньяки-человеконенавистники. Убийство, само по себе, всегда противно человеческой природе, и если оно все же осуществляется, то убийца испытывает не только психическое, но и сильнейшее физиологическое потрясение. Так, например, по признанию ряда известных террористов, даже в их практике иногда дело доходило до того, что они испытывали оргазм, когда убивали. «От того, что отнимаешь чью-то жизнь, чувствуешь себя Богом», - это из признаний одного из террористов.

Однако даже самое обоснованное признание террориста душевнобольным ничего не проясняет. «Разумеется, среди преступников, прибегающих к насилию, встречаются и лица с психопатологическими отклонениями». Однако если концентрироваться только на этом факте, то мы ничего не поймем. Тогда «нам придется признать, что и «снайпер», залезающий на крышу дома и стреляющий оттуда по людям, прежде чем полиция застрелит его самого, и субъект, зверски нападающий на женщин и наносящий им тяжелые увечья, страдают серьезными душевными заболеваниями»[153]. Ну, и что же дальше? Ведь сама по себе такая констатация еще ничего не объясняет.

Понятно, что, при всех нюансах, поведение террориста обычно представляет собой некоторую яркую и вполне очевидную разновидность асоциального отклоняющегося (девиантного) поведения. По общей оценке, такое поведение в той или иной мере является аномальным и неизбежно включает в себя некоторый патологический компонент. Разумеется, это ни в коей мере не означает признания террористов просто «сумасшедшими» - подобный, слишком облегченный путь откровенно неверен и непродуктивен для понимания психологии террориста. Однако общепризнанной является констатация того, что террорист - личность не то чтобы не вполне нормальная, а акцентуированная. Это означает, что террорист - в целом, клинически и психологически, - нормальный человек, однако определенные черты личности у него акцентуированы, то есть выражены необычно сильно, ярко, не вполне «нормально».

Это прекрасно чувствовал еще Ч. Ламброзо, разделявший откровенно преступный (дегенеративный, атавистический) антропотип и отличный от него так называемый нравственно порочный психотип «привычного преступника». Террориста нельзя отнести к откровенно преступному типу. В большинстве случаев это все-таки далеко не маньяк, не тот «прирожденный преступник», который самореализуется, совершая привычные атавистические преступления. Тем более что подобный тип достаточно редко встречается даже в откровенно криминальной среде - основную массу такой преступности составляют так называемые криминалоиды, случайные преступники без существенных признаков явной дегенерации. Террорист по своему психическому складу наиболее близок к тому, то Ч. Ламброзо называл «привычным преступником» - «не случай обусловливает преступление привычных преступников, а они сами создают внешние события, обусловливающие преступление». Это вполне соответствует тому, что во времена Ч. Ламброзо определялось специалистами как «моральное помешательство». Клинико-психологически это абсолютно соответствует тому, что принято называть эпилептоидной психопатией - такой конституциональной деформацией личности, при которой личность отличается неспособностью различать добро и зло, часто путая их местами. В современной трактовке к этому приближается и понятие социопатии, хотя мы и не считаем вполне правомерным такое выделение чисто социального, прежде всего функционального расстройства.

Термин «психопатия» впервые был введен И. Балинским в 1886 году для обозначения пограничных между нормой и патологией врожденных психических расстройств, при которых отсутствует прогредиентность точения. Впоследствии В. Кандинский был склонен считать часть психопатий своеобразными формами психического уродства. По его мнению, подобно врожденным физическим уродствам, существуют отклонения от нормального типа и в развитии личности, особенно в формировании характера.

Психопатии - это такие аномалии характера, которые, по словам П. Ганнушкина, «определяют весь психический облик индивидуума, накладывая на весь его душевный склад свой властный отпечаток», «в течение жизни... не подвергаются сколько-нибудь резким изменениям» и «мешают... приспособляться к окружающей среде». Эти три критерия были обозначены О. Кербиковым как тотальность и относительная стабильность патологических черт характера и их выраженность до степени, нарушающей социальную адаптацию. Степень проявления психопатий, как писал П. Ганнушкин, «представляет прямо запутывающее богатство оттенков - от людей, которых окружающие считают нормальными, - и до тяжелых психотических состояний, требующих интернирования»[154]. В последние годы в судебно-психиатрической экспертизе получил распространение термин «глубокая психопатия»: им обозначают наиболее сложные случаи, в которых на высоте декомпенсации возникают психотические расстройства или исключающая вменяемость утрата способности к «вероятностному прогнозированию своей деятельности и соответствующей коррекции своего поведения»[155]. Это справедливо: террористы действительно не вполне адекватно прогнозируют последствия своих действий. Однако и это объясняет далеко не все.

«С самого начала становления учения о психопатиях возникла практически важная проблема - как разграничить психопатии как патологические аномалии характера от крайних вариантов нормы. Еще в 1886 году В. Бехтерев упоминал о «переходных степенях между психопатией и нормальным состоянием», о том, что «психопатическое состояние может быть выражено в столь слабой степени, что при обычных условиях оно не проявляется».

В 1894 году бельгийский психиатр Dalemagne... выделил наряду с «desequilibres», т. е. «неуравновешенными» (термин во французской психопатии того времени, аналогичный «психопатиям»), еще и «desequilibrants», т. е. «легко теряющих равновесие». Подобные случаи Е. Kahn (1928) назвал «дискордантно-нормальными», П. Ганнушкин - «латентными психопатиями»[156].

Затем было предложено много других наименований, но наиболее устоявщимся можно считать термин К. Леонгарда «акцентуированная личность». Это название подчеркивает, что речь идет все-таки о крайних вариантах нормы, а не об откровенной патологии - максимум, о ее зачатках, «предпсихопатиях», и что эта крайность проявляется в усилении, акцентуации отдельных черт. Совершенно понятно, что в данном случае речь идет, прежде всего, об акцентуациях характера, а не всей личности. Именно характерология выступает в качестве основы личностных типов террористов, причем многие собственно личностные качества надстраиваются над соответствующей характерологией позднее. «Патологический компонент» в психике террориста находится на своеобразной условной шкале, где-то между явной акцентуацией характера, на одном полюсе, и психопатией, как иногда называется, эпилептоидного типа - на другом полюсе. Наиболее сохранные террористы отличаются «всего лишь» выраженной акцентуацией, наименее сохранные - тяжелой психопатией. В первых случаях акцентуированные черты часто компенсированы, могут проявляться лишь в определенные периоды времени и в определенных ситуациях. Поэтому при обследовании после задержания за совершенный террористический акт или хотя бы за его попытку эти черты могут и не проявляться. Так, например, они практически никак не проявлялись у молодых людей из группы «Р.В.С», задержанных в 1999 году в Москве за подрыв памятника Николаю И в Подмосковье и попытку подрыва памятника Петру I на Москва-реке.

В отличие от случаев акцентуации, тяжелая психопатия более наглядна даже в отсутствие конкретного террористического события. А. Личко так описывал ее явные проявления: компенсаторные механизмы крайне слабы, едва намечаются или бывают лишь парциальными, охватывая только часть психопатических особенностей, но зато достигают такой гиперкомпенсации, что сами выступают уже как психопатические черты. Компенсации всегда неполные и непродолжительные. Декомпенсации легко возникают от незначительных причин и даже без видимого повода. На высоте декомпенсаций картина может достигать психотического уровня. Нарушения поведения могут достигать уровня уголовных преступлений, суицидных актов и других действий, грозящих тяжелыми последствиями для самого психопата или его близких. Обычно имеет место постоянная и значительная социальная дезадаптация. Рано бросают учебу, почти не работают, живут за счет других или государства. Очевидна неспособность к поддержанию семейных отношений - связи с семьей разорваны или натянуты из-за постоянных конфликтов или носят характер патологической зависимости психопата от кого-либо из членов семьи или последних от психопата. Самооценка характера неправильная или отличается парциальностью - подмечаются лишь некоторые черты, особенно проявления патологической гиперкомпенсации. Критика к своему поведению заметно снижена, а на высоте декомпенсаций может полностью утрачиваться.

Сравните с описаниями террористов Б. Савинкова и согласитесь, что очень похоже: молодых террористов, в большинстве недоучившихся студентов, бросает из крайности в крайность, от попыток цареубийства до готовности к самоубийству в случае неудачи террористического акта, а можно даже вместе с ним. Достаточно тяжелая психопатия вполне очевидна.

Приведем пример современного психопата, задержанного за, возможно, наименее опасный, хотя и экзотический вид правонарушений - так называемый телефонный терроризм:

«Геннадий У., 18 лет. С 15 лет не работает и не учится, находится на иждивении у престарелой бабки. Отец - алкоголик, давно бросил семью. Мать также злоупотребляла алкоголем, умерла от отравления метиловым спиртом. Воспитывался бабкой, которая всегда и во всем ему потакала. С раннего детства непослушен и капризен. С 1-го класса школы обнаружились нарушения поведения: не хотел учиться, убегал с уроков, грубил учителям. Способности были удовлетворительными, но из-за прогулов дублировал 3-й и 5-й классы. Стремился в компанию более старших уличных подростков. За мелкое хулиганство и воровство не раз был задержан милицией. В 13 лет в связи с нарушениями поведения был впервые направлен в детскую психиатрическую больницу, где были отмечены эмоциональная лабильность, лживость и склонность к фантазированию. В 15 лет... бросил школу. Несколько раз начинал работать в разных местах... Всюду бездельничал, опаздывал, прогуливал, затем вообще бросал работу. Дни проводил в компании уличных подростков, выпивал, отнимал деньги у малышей, идущих в школу.

Все более обнаруживалась склонность к фантазированию и псевдологии. Развлекался ложными вызовами по телефону то милиции, то пожарных, то скорой помощи, при этом обнаруживал изрядный артистизм, легко вживаясь в роль. В беседе с врачом на ходу сочинял истории о том, что его мать была из мести отравлена соседкой, что сам он около банка нашел крупную сумму потерянных денег, расписывал, как их тратил, как якобы путешествовал в Сочи; заявил, что дома у него тайный склад оружия и боеприпасов, собранных в местах бывших боев, что он помог милиции изловить бандитов и т. п. К своему поведению относился без критики: часть проступков отрицал, в части, как и в своем характере, не видел ничего особенного»[157].

По мнению Н. Пуховского, психопатология террориста обычно связана с эпилептоидной психопатией. Такой эпилептоидный психопат обычно страдает сам и заставляет страдать других. «Эпилептоидная (антисоциальная, возбудимая) психопатия - сравнительно редкая форма патологии (неуравновешенности) характера... может иметь реактивный характер, как направление повторных декомпенсаций психопатий, патологического развития личности или формирования хронических психопатических расстройств в ситуациях хронического жестокого стресса выживания (например, при длительных сроках лишения свободы)»[158]. На современном языке, концепция «прирожденного преступника» включает сильное нарастание выраженности стигматов эпилептоидии (возбудимости, безудержности) при неблагоприятных обстоятельствах (прежде всего, в ситуациях хронического стресса выживания), что очень резко увеличивает вероятность систематической самореализации личности способами, откровенно представляющими общественную опасность. Индивидуальная психическая дегенерация (так называемый метаневроз морального помешательства) может выступать как альтернативный вариант психопатологической эволюции личности. Феномены психопатизации по эпи-лептоидному типу проявляются в криминальных действиях, корысти, жестокости, немотивированном насилии. Характерная черта дегенерации аффективной сферы - возрастание роли психомоторного компонента аффекта, явное преобладание ригидного злобно-деструктивного возбуждения. Примитивизация поведения, криминализация и межличностная деструктивность в хронически неблагоприятных условиях характерны для совершенно особой мотивации - «выживания любой ценой».

Наши наблюдения и данные отдельных личностно-психологических исследований[159] показывают, что у большинства террористов выражена психопатическая симптоматика. Именно психопатия выступала в качестве центрального, стержневого симптома, вокруг которого группировались и другие. Так, в ряде наблюдавшихся нами случаев психопатия дополнительно активизировалась гипоманией. На таком фоне часто отмечались сверхактивность, импульсивность поступков, безответственность, лживость, поверхностность в отношениях с людьми, крайне легкое отношение к морали, частая изменчивость этических оценок, что явно свидетельствовало об их неискренности. Потакая исключительно собственным прихотям и идя навстречу своим желаниям, такие люди могут израсходовать очень много энергии и усилий, но при исполнении своих прямых обязанностей они испытывают явные трудности и стараются переложить ответственность на других. У них отсутствуют привычные для обычных людей контроль и рассудительность. Часто это сочетается со склонностью к чрезмерному употреблению алкоголя, стремлением к бесконечной праздности, назойливостью по отношению к окружающим.

Иногда психопатия у наблюдавшихся нами террористов встречалась в сочетании со своеобразными особенностями личности. Такие люди производили впечатление чудаков непредсказуемостью своих поступков, импульсивностью, неконформностью. В обычной деятельности и учебе их результаты были низкими, адаптивность неустойчивой, поведение неровным. Они были склонны к бродяжничеству, к частому общению с асоциальными элементами. Преступления, совершаемые такими лицами, обычно были неадекватно жесткими, часто импульсивными, не всегда спланированными, нередко они принимали дикие, необычайно жестокие формы. В целом, это были случаи патологического террора.

Аномия

Итак, террорист - не сумасшедший человек. Но одновременно это человек и не вполне нормальный. Говоря научным языком, это «пограничная», аномичная личность.

Понятие «аномия» (от французского слова anomie - отсутствие норм, организации, в свою очередь, происходит от греческого слова anomia - отрицание закона) выражает отношение индивидов к нормам и моральным ценностям социально-политической системы, в которой они существуют. Используется в нескольких смыслах. Во-первых, аномия означает такое состояние общества, при котором его членами утрачена значимость социальных норм и экспектаций, от чего высока вероятность отклоняющегося и саморазрушительного поведения, вплоть до самоубийства. Во-вторых, аномия означает отсутствие эталонов, стандартов сравнения себя с другими людьми, позволяющих оценить свое положение и выбрать образцы поведения, что ставит индивида в неопределенное положение, лишая идентификации с социальной группой. В-третьих, аномия означает несоответствие, разрыв между универсальными целями и ожиданиями, одобряемыми в данной социально-политической системе, и социально приемлемыми, санкционированными средствами их достижения, что стимулирует незаконные пути достижения этих целей.

Термин «аномия» был введен Э. Дюркгеймом, который рассматривал аномию как постоянное и нормальное состояние индустриального общества. Поощряя одинаковые для всех цели и ценности индивидуального успеха, такое общество оценивает жизнь большинства своих членов, лишенных богатства, власти и высокого престижа, как неудавшуюся. Однако аномия, порождая систематические отклонения от социальных норм, готовит и ускоряет социально-политические перемены. Отсюда - позиция Р. Мертона: преступник - социальный критик общества.

У Э. Дюркгейма понятие «аномия» в целом связано с пограничной жизненной ситуацией: уже не нормы, но еще и не патологии. Такого рода ситуации свойственны масштабным социальным сдвигам, когда, обычно в результате революции или крупномасштабных реформ, люди теряются, начиная терять устойчивые ориентиры. Тогда они перестают понимать грань между тем, что такое хорошо и что такое плохо. В поисках определенности они могут не только вставать на путь отклоняющегося, девиантного поведения, но даже идти на самоубийство. Определяя причины таких явлений, часто связанных между собой (террорист-смертник совершает убийство, идя на самоубийство), Э. Дюркгейм переводил акценты с социальной структуры общества на «психологическую конституцию» человека, которая, по его словам, «требует цели, стоящей выше его». В слабо интегрированном обществе такая цель отсутствует, и «индивид, обладающий слишком острым восприятием самого себя и своей ценности... стремится быть своей собственной единственной целью, а поскольку такая цель не может его удовлетворить, он влачит апатичное и безучастное существование, которое впредь кажется ему лишенным смысла»[160]. И убийство, и самоубийство оказываются всего лишь разнонаправленными формами одной и той же агрессии.

По Р. Мертону, аномия - это ситуация, при которой определенное лицо проявляет недостаточное уважение к основным социальным нормам данной социальной системы или стремится усмотреть в этих нормах определенную утрату их обязательности для себя. Таким образом, аномия не означает полное отсутствие норм, ни даже отсутствие ясности в понимании этих норм. Она означает, прежде всего, что субъект, в целом знающий о существовании обязывающих его норм, относится к ним негативно или равнодушно. Или же ищет для себя особые нормы среди существующих. Вспомним Ф. Раскольникова у Ф. М. Достоевского с его непрерывными сомнениями на тему, кто же он: «тварь ли дрожащая» или «Наполеон». От этого зависел ответ на вопрос, имеет ли он право на жизнь другого человека или не имеет.

С нормативным самоопределением всегда связан базовый вопрос: что дозволено такой личности, а что не дозволено. Раскольников решает этот вопрос в пользу аномии, но потом непрерывно мучается от такого решения. «Открытый отказ от соблюдения институционных норм сопровождается скрытым сохранением их эмоциональных коррелятов. «Чувство вины», «сознание греха», «угрызения совести» представляют собой явные проявления этой неснятой напряженности». Такова обычная психология обычного преступника.

Большинство террористов - аномичные люди, но они от этого так не мучаются (хотя моральные проблемы и существуют для некоторых, особо рефлексирующих террористов). Обычный, типичный современный террорист по разным причинам давно пережил (неважно, осознанно или неосознанно) несовершенство общества, которое навязывает нормативные цели (ценности «успеха») и столь же нормативные средства их достижения, но не обеспечивает равного доступа ни к целям, ни к средствам.

«С одной стороны, от него требуют, чтобы он ориентировал свое поведение в направлении накопления богатства; с другой - ему почти не дают возможности сделать это институционным путем. Результатом такой структурной непоследовательности является формирование психопатической личности и(или) антисоциальное поведение, и(или) революционная деятельность. Равновесие между определяемыми культурой средствами и целями становится весьма неустойчивым по мере того, как усиливается акцент на достижение имеющих значение для престижа целей любыми средствами. В этом контексте Аль Каноне воплощает триумф безнравственного интеллекта над предписанными нормами морали «банкротством», когда каналы вертикальной мобильности закрыты или сужены в обществе, которое высоко оценивает экономическое процветание и социальное продвижение для всех своих членов»[161].

Для Р. Мертона все было вполне очевидно:

«Таким образом, в обществах, подобных нашему, давление, оказываемое стремлением к успеху, связанному с завоеванием престижа, приводит к устранению эффективных социальных ограничений в выборе мер, применяемых для достижения этой цели. Доктрина «цель оправдывает средства» становится ведущим принципом деятельности в случае, когда структура культуры излишне превозносит цель, а социальная организация излишне ограничивает возможный доступ к апробированным средствам ее достижения». И далее: «В такого рода ситуации... насилие и обман становятся единственными добродетелями ввиду их относительной эффективности для достижения целей, которые для него, конечно, не проистекали из системы культуры».

Из данной объяснительной схемы вытекает несколько типов террористов. Первый тип - человек, вынужденный прибегать к насилию для достижения тех целей (успех, богатство), которыми его «заразило» общество, но не дало возможностей их достижения. Это может быть и террорист типа Герострата, озабоченный достижением славы, и террористы типа чеченских боевиков, требующих выкуп за захваченных заложников. Второй тип - человек, готовый к насилию для того, чтобы изменить сами цели, неверные с его точки зрения. Это революционер, насильственно реализующий свой вариант переустройства общества. Третий тип - человек, готовый к насилию для уничтожения неприемлемых для него и целей, и средств их достижения. Это вариант бен-Ладена и связанных с ним современных исламских террористов, ненавидящих западный мир с его ценностями и средствами их достижения, и стремящиеся к его реальному уничтожению или, хотя бы, символическому потрясению. Главная проблема такого террориста - принципиальная аномия, неприятие чужих норм как таковых.

Если первый тип в современном мире обычно выдается за более или менее обычного преступника, второй считается революционером, то третий представляет собой совершенно особую реальность. Это порождаемый самим современным «цивилизованным» обществом, его непрерывной внешней, геополитической, и внутренней, психологической экспансией вариант его активного отрицания. Это насильственное социально-психологическое сопротивление той модернизации, которая связана с экспансией западных социальных ценностей и норм.

В качестве примера, концепция Р. Мертона так объясняет феномен международного межгосударственного терроризма: «Акцент на национальном могуществе не сочетается должным образом с неудовлетворительной организацией законных, то есть определенных и принятых в международном масштабе средств достижения этой цели. Результатом этого является тенденция к аннулированию международного права; договоры становятся лоскутом бумаги, «необъявленная война» служит технической уловкой, бомбардировка гражданского населения получает рациональное обоснование совершенно так же, как в подобной же ситуации в обществе расширяется применение незаконных средств во взаимоотношениях между отдельными лицами»[162].

С точки зрения теории аномии и аномической личности, террор - не преступление, а артефакт нескоординированного развития общества. Террорист - это совершенно особый тип преступника. И к нему, прежде всего, относится то, что писал в свое время Э. Дюркгейм: «Вопреки распространенному представлению, такой преступник не относится к числу решительно асоциальных, паразитических элементов, не является инородным, не поддающимся ассимиляции телом, введенным в общественный организм; он представляет собой обычный элемент социальной жизни»[163]. Впрочем, это, разумеется, дело вкуса как исследователя, так и общества, оценивающего данный феномен.

Date: 2015-09-24; view: 292; Нарушение авторских прав