ЧАСТЬ 2. Княгиня Мария Алексеевна Долгорукая заметно нервничала

ДВОРЯНСКОЕ ГНЕЗДО

Глава 1

Сговор

Княгиня Мария Алексеевна Долгорукая заметно нервничала. Она ждала назначенной встречи уже пятнадцать минут лишка, а ждать княгиня не любила. Несмотря на свою кажущуюся домашность, Мария Алексеевна отличалась нравом властным и характером жестким. Вряд ли кто‑нибудь мог заподозрить в этой приятной женщине еще весьма свежих лет повадки мегеры, которые она с удовольствием оттачивала на своем супруге и детях. Мария Алексеевна всегда пребывала в образе дамы, приятной во всех отношениях – ее фигура даже при грех материнствах оставалась стройной, простое лицо и весь ее облик удивляли неувядающей привлекательностью, речь отличалась изысканностью, а взгляды соответствовали ее положению матери семейства и добропорядочной женщины.

Правда, злые языки поговаривали, что князь Петр боялся своей молоденькой жены, как огня, и она вертела им, как хотела. Будучи человеком романтичным и влюбчивым, Долгорукий питал слабость ко всем хорошеньким женщинам вне зависимости от их сословия. Князь был уверен, что женился на ангеле, и лишь спустя некоторое время после свадьбы понял, как обманула его прелестная внешность юной провинциалки. Мария Алексеевна держала мужа и весь двор в ежовых рукавицах. Она не только поощряла порки, но и сама любила наказывать крепостных, раздавая оплеухи дворовым и прислуге. Особо княгиня присматривала за молодыми крестьянками, всегда подозревая в них опасность для ее союза с Петром Михайловичем.

Мария Алексеевна особым умом и образованностью никогда не отличалась, но обладала изрядной житейской хитростью и изворотливостью, что, в сочетании с умением держать и вести себя достойно, позволило ей снискать славу мудрой и благородной дамы. На самом деле княгиня была тщеславной и расчетливой, и лишь страшная зависть побуждала ее сдерживать свою мелочность и скупость ради трат на наряды и развлечения. Марии Алексеевне требовалось чувствовать себя не хуже других всегда и во всем – пусть это касалось моды, пышности выезда, образования детям и карьеры супруга.

Неожиданное вдовство придало ей в глазах общества еще больше шарма. При дворе жалели роскошную красавицу, так трагически и нелепо потерявшую мужа на охоте. Марии Алексеевне траур оказался к лицу, и ее всегда с удовольствием принимали на званых вечерах и балах в столице. Княгиня не гнушалась и уездными собраниями, и везде была в центре внимания и пользовалась популярностью у мужчин. Но любые попытки заново сосватать ее успеха не имели. Мария Алексеевна хотела распоряжаться своей жизнью и деньгами, оставленными мужем, сама и только сама. Она любезно принимала ухаживания и сановных вдовцов, и родовитых юношей, но предпочитала все же флиртовать и бежала серьезных отношений и предложений.

Ее не привлекала даже возможность удвоить за счет новой женитьбы свое состояние – у княгини уже выросли дети. Они – и, прежде всего, девочки – должны были стать ее процентными бумагами, которые могли в самом ближайшем будущем принести солидный доход. А в том, что сына Андрея ожидает выгодная женитьба, Мария Алексеевна и не сомневалась – молодой Долгорукий статью вышел в отца, красотой в мать и весьма нравился женщинам. Княгиня знала, что сын близок с княжной Репниной – не самая плохая партия для молодого человека: известный род и солидное состояние.

Дочь Соня, правда, еще пока мала, а вот о судьбе старшей дочери Лизаветы Мария Алексеевна задумалась давно и основательно. Оговоренный еще покойным мужем брак с сыном соседа их барона Корфа ее не привлекал. Княгиня знала, что Лиза с детства влюблена во Владимира, но он всегда был каким‑то мрачным и неразговорчивым. И Мария Алексеевна никогда не забывала о том, что несколько лет назад Корфы почти разорились, и лишь беспроцентный, дружеский заем мужа спас тогда старого барона и его наследника от нищеты. Как уж Корф потом выкрутился, княгиня не знала, но с тех пор она смотрела на соседей с опаской – сама она ничего никому занимать не собиралась.

И вот однажды, в связи с ее неусыпными думами о будущем Лизоньки, она с раздражением вспомнила ту историю с долгом, и ее вдруг осенило. Расписка! Старому Корфу ее покойный простак‑муж в свое время возвратил расписку об уплате долга. И документ этот, наверняка, барон хранил где‑то в своих бумагах. А вот если бы ей удалось сей документ заполучить!.. Мария Алексеевна подивилась собственной находчивости и тут же начала наводить мосты к управляющему Корфовским поместьем – Карлу Модестовичу Шуллеру.

Тот, правда, поначалу принял ее интерес за обычный женский. Он и сам был до баб охочим и шустрым. А, главное, верил в свою мужскую неотразимость. Худощавый и рыжий он обладал магической силой воздействия на уездных дам, коих оседлывал не реже, чем хозяйских крепостных девок. В женском вопросе Шуллер оказался всеяден, но, как выяснилось, столь же беспринципен он был и в выборе средств к существованию. Он беззастенчиво обкрадывал старого барона и равнодушно и легко согласился его продать, когда Долгорукая, по‑свойски унизив его мужское достоинство, запросто объяснила истинную причину своего к нему интереса.

Оправившись от некоторого потрясения, Карл Модестович назвал свою цену. Бумагу, о которой говорила княгиня, он не раз видел в конторке барона и даже был свидетелем ее возвращения Корфу после уплаты долга Петру Михайловичу. Достать документ особого труда не представляло. Корф – человек доверчивый и во многом наивный, надо только правильно выбрать время и достать расписку из конторки. Другое дело – деньги. Княгиня торговалась долго и со знанием дела, но и Шуллер не хотел уступать. Он мечтал о собственном имении в родной Курляндии и в свою очередь шантажировал Марию Алексеевну тем, что сообщит, куда следует, о ее коварном замысле. Наконец, они сошлись на сумме, приемлемой для обоих заговорщиков.

И вот сейчас княгиня томилась в ожидании на глухой лесной дорожке, где ей назначил встречу соседский управляющий. Мария Алексеевна нервно постукивала холеными пальчиками по дверце кареты и с тревогой поглядывала в окно. Она была уверена – обманывать Шуллер не станет, деньги нужны ему, как воздух, но его ведь могли застать на месте преступления, и тогда – пиши пропало! А княгине так нравилось имение Корфов с его просторным и светлым домом, утопающим среди старых лип и дубов, с его знаменитым на всю округу театром, коего Корф был любитель, с его конным манежем для породистого молодняка… Ей нравилось в имении Корфов все, кроме одного – его владельца.

Конечно, Марии Алексеевне приходила в голову мысль о том, что все это могло стать Лизанькиным и после замужества с Владимиром, но зачем продавать дочь за имение, когда его можно получить и так – в уплату долга. Хотя и несуществующего, но… А пусть кто‑нибудь попробует это доказать! Едва расписка окажется у нее в руках, Корфу не останется ничего другого, кроме как подчинится. А не захочет по доброй воле – уйдет по суду. Благо, что предводитель уездного дворянства Забалуев к ней благоволит, да и судья всегда на княгиню посматривает с таким вожделением и аппетитом, что Мария Алексеевна, даже будучи характера твердого, иной раз побаивалась столь очевидной плотоядности в его взгляде.

Наконец‑то!.. Мария Алексеевна перевела дух – на тропинку из чащи вышел Шуллер. Карл Модестович приближался с опаской, не торопясь, и с усердием прижимал к груди левую руку. Не примял бы и, еще чего доброго, не промочил – мелькнула мысль у Марии Алексеевны, справедливо заподозрившей, что заветный документ управляющий спрятал на груди, под камзолом. Так оно и оказалось. Подойдя к карете, Шуллер достал из внутреннего кармана и протянул княгине свернутую рулоном бумагу. Мария Алексеевна документ взяла и осторожно развернула – она!

– Дмитрий, – княгиня кивнула кучеру, – отдай господину управляющему, что обещано.

Кучер, доверенный порученец княгини, достал из ящика, упрятанного в козлах, небольшую шкатулку и принес ее Шуллеру. Тот, взяв шкатулку, поднял крышку и быстро пересчитал пачки с ассигнациями.

– Еще сто… Еще двести… Еще триста… – Карл Модестович оторвался от счета и с обидой посмотрел на княгиню. – Но здесь не все, здесь только половина!

– Конечно, половина… – ничуть не смутилась Долгорукая. – Остальное получишь, когда имение Корфа станет моим. Официально по бумагам.

– Но мы так не договаривались! – растерялся управляющий. – Я выполнил свои обязательства… Выполнил? Я требую всю сумму!

– Трогай, Дмитрий… – велела княгиня и еще раз, тоном, не допускающим никаких возражений, сказала Шулеру:

– Остальное – потом.

– Н‑но! Пошли, родимые! – кучер взнуздал лошадок, и карета плавно тронулась с места, оставив управляющего на дороге – раздосадованного и злого.

Он не мог уже видеть на лице Долгорукой улыбки – довольной, но все же осторожной. Получить документ – это только начало игры, до успеха еще далеко. И Мария Алексеевна прекрасно понимала это. Она была уверена – просто так Корф не сдастся, и ей оставалось уповать на то, что в дело не успеет вмешаться сын барона. Владимир известен своей горячностью и недобрым нравом.

Карета неожиданно остановилась, и Мария Алексеевна вздрогнула – неужели Шуллер все‑таки устроил ей ловушку, и ее возьмут с поличным? Княгиня засуетилась прятать расписку в расшитый золотой нитью дамский кошель и почувствовала, как у нее внутри все похолодело. В этот момент дверь кареты открылась, и перед Долгорукой, склонившись в уважительном поклоне, появился Андрей Платонович Забалуев.

– Уфф!.. – выдохнула Мария Алексеевна. – Напугали!

– Смею вас уверить, что разбойники в нашем лесу уже давно не водятся, разве что цыгане, – приторно улыбнулся Забалуев. – А я всего лишь скромный ваш поклонник. Увидел знакомую карету, княгиня, и не выдержал – решил поприветствовать.

– Буду рада, если вы составите мне компанию, – ответно растаяла Долгорукая. – Милости прошу, Андрей Платонович. Я недавно о вас думала.

– Вы мне льстите, княгиня, – довольным тоном сказал Забалуев, садясь в карету напротив нее. – Такая привлекательная женщина – и думает обо мне!

– Да, полно, полно Андрей Платонович, – отмахнулась она от его елейных слов. – Мне не до комплиментов сейчас. Мои мысли заняты делами прозаическими. Барон Корф должен представить доказательства об уплате долга моему покойному мужу. Да все никак не представит.

– В противном случае вам обязательно должны возместить убытки, – Забалуев с интересом посмотрел на княгиню.

– Конечно, нелегко будет заставить Корфа признать это, – грустно посетовала Мария Алексеевна.

– Еще бы, дело непростое, – деловито кивнул Забалуев. – И вам нужна помощь… Вот если бы ваша очаровательная дочь Елизавета Петровна была бы замужем за человеком, облеченным властью, я думаю, это дело решилось бы в несколько недель.

– В несколько недель? – у Долгорукой алчно загорелись глаза.

– Да, и я даже знаю такого уважаемого человека. Он составил бы отличную партию для вашей весьма привлекательной дочери. Скажу сразу… – Забалуев выдержал паузу и самодовольно развалился на сиденье. – Он не красавец и не юнец, но молод душой и телом. Происхождения благородного, хотя и не княжеских кровей, но весьма и весьма надежен.

– О, моей дочери очень бы повезло, если бы она вышла замуж за такого человека, – понимающе промолвила сообразительная Долгорукая.

– А я думаю, ему бы повезло не меньше – иметь в женах такую красавицу, как Елизавета Петровна!..

Княгиня кивнула – Забалуев расцвел. Он восхищался этой женщиной – ох, умна, ох, хитра, а богата! Да, впрочем, и сам Забалуев не простачок. Он прекрасно понимал, что Долгорукая затевает сомнительное дельце, но его собственный авторитет в уезде и состояние тоже не из родника налиты. Вот уже много лет он официально был вдов и бездетен, а амбиций и потребностей – на миллион. К Лизе Долгорукой он давненько присматривался – мила, простодушна, да еще с приданым.

Требовался лишь повод – и вот удача! Княгиня сама подсказала его.

Они поняли друг друга с полуслова – два интригана. И за дорогу успели договориться обо всем. Княгиня была в прекрасном расположении духа, но вдруг на повороте к усадьбе, случайно бросив взгляд за окно, она заметила знакомую фигуру. По лесной тропинке быстрым шагом удалялась от имения Сычиха, местная сумасшедшая – то ли гадалка, то ли повитуха, одним словом – колдунья! Княгиня даже задохнулась от негодования – негодные девчонки пустили на двор эту проклятую, эту еретичку! Ходили слухи, что когда‑то Сычиха была монахиней – она ходила с коротко остриженными волосами. Но так же стригли и каторжанок! Мария Алексеевна уверяла всех, что Сычиха – разбойница, а не знахарка. Она называла ее убийцей и ведьмой. И кто‑то посмел привести эту чернавку в ее дом?!

«Уж я‑то знаю, кто это! Уж они у меня поплачут! Не посмотрю, что дочери, – выпорю, как простых смертных, будут знать, как ересь в дом заводить! Позор‑то какой!» – с негодованием думала Мария Алексеевна, все больше и больше распаляясь от своих мыслей. Она не сомневалась – опять Лизка на Корфа гадать затевала. А все эта дура дворовая – Татьяна, так и норовит заморочить голову девочке своими дурацкими сказками и приметами!

– Погоняй, Дмитрий, да поживее! – прикрикнула она на кучера.

Княгиня заторопилась. Мозги надо вправлять вовремя, а то прозеваешь, упустишь – и вырвется девка из‑под материного подола – ищи‑свищи потом вчерашний день.

Карета, подняв облако пыли посреди двора, подкатила к крыльцу.

– Пойди‑ка сюда, милочка! – крикнула княгиня так некстати попавшейся ей под руку Татьяне. – Пойди, пойди! Ближе. Кто это здесь недавно был? Я тебя спрашиваю!

– Сычиха… – Татьяна с трудом разлепила губы, окаменев под убийственным взглядом барыни.

– Знаю, что Сычиха, не слепая еще, видела. – Долгорукая схватила девушку за подбородок и подняла ее голову. – А как ты посмела ее в дом привезти? Чей приказ исполняла?

– Никакого приказа не было, – прошептала Татьяна, – для себя приводила.

– Врешь! – княгиня изо всех сил ударила девушку по лицу. – Ах ты, дрянь! Врешь! Лизкин приказ исполняла?

– Нет, для себя приводила, – стояла на своем Татьяна, пытаясь уклониться от следующего удара.

– Врешь, дрянь! Врешь!.. – Долгорукая была в ярости. – Признавайся!

– Для себя барыня, – твердила Татьяна, – на жениха погадать захотела.

– Будет тебе жених, – кивнула барыня, отталкивая девушку от себя. – Кнут ременный! В свинарнике сгною, мерзавка! А то, что для Лизки водила, так я сама знаю. Я и ей сейчас покажу!

Разгорячившись, Мария Алексеевна стремительно поднялась по ступеням в дом.

– Карету не распрягай! – на ходу приказала она Дмитрию. – Сейчас вот разберусь здесь, потом снова в лес поедем!

Уже на пороге она спохватилась и обернулась к вышедшему из кареты Забалуеву:

– Вы уж простите меня, Андрей Платонович! Есть дела важные и неотложные. Вы в гостиную проходите, подождите меня там, Танька вас проведет и обслужит!

Долгорукая еще раз сверкнула на девушку грозным взглядом и скрылась в доме.

Лиза же об опасности и не подозревала. Она была безмерно благодарна Татьяне, что та набралась смелости и зазвала к ней опальную Сычиху. Колдунья к Лизавете Петровне благоволила, жалела ее и гадала отменно. Уходя, сказала:

– За вознаграждение – спасибо… А ты не слушай никого, делай, как я говорила. Будет твой у тебя – никуда не денется!

– Ты все‑таки ненормальная, Лиза! – всплеснула руками младшая сестра Соня. – А если мать узнает – что тогда будет?! И ведь грех это – колдовство!

– Глупая ты, Соня, – мечтательно улыбнулась Лиза. – И никакое это не колдовство. Это предсказания! А сычихины всегда сбываются, это все знают. И потом – что такого она сделала? Сказала, что я выйду замуж за Владимира Корфа?

– Просто ты сама сомневаешься в его любви – вот и понадобились доказательства!

– Он говорил мне в последний раз перед отъездом в Петербург, – воскликнула Лиза, – что любит меня! Он говорил, что мы поженимся.

– Это было давно! – покачала головой Соня. – Если человек влюблен, он всегда отыщет лишнюю минутку, секундочку, чтобы повидаться с любимой!

– Сонечка! – взмолилась Лиза. – Зачем ты со мной споришь? Ты же знаешь, что он сейчас далеко!

– А почему он не пишет тебе? – не отступала сестра.

– Он уже написал, – Лиза взяла со столика книжку стихов и раскрыла ее на первой странице. – Вот, читай – «Я вас люблю, не оттого что вы прекрасней всех,/ что стан ваш негой дышит./ Уста, роскошествует взор, востоком пышет,/ что вы поэзия от ног до головы,/ я вас люблю, без страха опасения./ Ни неба, ни земли, ни Пензы, не Москвы,/ я мог бы вас любить глухим, лишенным зренья./ Я вас люблю, за тем, что это вы».

– Но это писал не он, а Денис Давыдов! – надулась Соня, обидевшись, что ее принимают за маленькую.

– Владимир говорил, что это стихи о его любви ко мне, и поэтому подарил мне этот томик!

– Стихи красивые, но ведь матушка против этого брака!

– Если матушка будет против моего брака с Владимиром Корфом… – Лиза задумалась и выпалила. – Я уйду в монастырь, покончу с собой и больше ни за кого замуж не выйду!

– Выйдешь! Еще как выйдешь! – дверь в комнату с треском распахнулась, и криком зазвучал с порога голос матери. – А вот о Корфе и думать забудь! Барон Корф не вернул долг моему мужу, Царство ему небесное, твоему отцу, а по их договору имение Корфа принадлежит мне! Так что твой разлюбезный Владимир остается ни с чем. А я не выдам свою дочь за нищего!

– Но ведь есть бумага, подтверждающая выплату долга, – удивилась Лиза.

– Бумага? Нет никакой бумаги! – Долгорукая остановилась и погрозила дочери кулаком. – В последний раз говорю – еще раз близ дома эту ведьму увижу!.. А теперь воля моя такая – в наказание не смей из комнаты выходить вплоть до особого моего на то разрешения. И слез не потерплю, уговоров слушать не стану! Мое слово крепкое, и перечить не смей!

Мария Алексеевна вышла из комнаты дочери так же стремительно, как и вошла, еще раз демонстративно и со всей силой хлопнув дверью. Сестры вздрогнули. Глаза Сони наполнились слезами, а Лиза просто окаменела.

– Что же это, Сонечка? – с потерянным видом обратилась она к сестре после минутного молчания. – Если маман отнимет у Корфов землю, я потеряю все шансы выйти замуж за Владимира?

– А у тебя были шансы? – снова попыталась образумить ее Соня. – Очнись! Владимир уже несколько месяцев тебе не пишет. А, может, он увлекся кем‑нибудь в Петербурге? Там столько знатных и красивых девушек.

– Ему нет дела до других девушек, – с надрывом сказала Лиза.

– Нет, это просто удивительно! Ты старше меня и не понимаешь! Тебе будет очень больно потом…

– Не правда! Всего полгода назад я ездила в Петербург, и Владимир водил меня на бал. Он смотрел на меня с такой нежностью! И больше никого не замечал. Мне казалось, что кроме нас на балу, да что там на балу – в целом мире никого нет! Мы с ним одни. И будем любить друг друга вечно!..

– Какая ты глупая, Лиза! – Соня в раздражении стукнула каблучком по полу, но свою гневную тираду договорить не успела.

В дверь заискивающе постучали, и следом на пороге Лизиной комнаты появился Забалуев – с омерзительной улыбочкой на морщинистом лице и жидкими волосенками, сохранившимися на его голове где‑то на уровне ушей и шеи.

– Вечер добрый Елизавета Петровна, – любезно проворковал он.

– Что вам надо здесь? – невежливо удивилась его появлению Лиза.

– Вы не могли бы оставить нас, уважаемая Софья Петровна? – Забалуев выразительно посмотрел на Соню, та фыркнула и вышла из комнаты. – Вот спасибо!.. Я жаждал видеть вас, милейшая Елизавета Петровна! Я мчался к вам, как ураган! Мой конь парил над землей – так сильно было желание увидеть вас!

– Разве в вашем возрасте полезны такие скачки? – с иронией в голосе осведомилась Лиза.

– Вас беспокоит мое здоровье?! Как мило, мой ангел! Позвольте вашу ручку! – Забалуев сделал попытку приблизиться к ней.

– Андрей Платонович! – отшатнулась Лиза. – Я не могу принимать такие знаки внимания в отсутствии матушки!

– Да что вы! – расплылся в умилении Забалуев. – Я и не мыслил вас обидеть! Я испытываю к вам самые теплые чувства! Уверен, что не сегодня‑завтра и вы будете испытывать такие же чувства ко мне!

– С чего бы это?

– На то есть веская причина! – Забалуев аккуратным жестом провел по лысине на своей голове. – Нам предстоит обручение!

– Как вы смеете! – в ужасе вскричала Лиза.

– Ваша матушка согласна и желает, чтобы венчание состоялось как можно скорее! – Забалуев радостно потер чуть вспотевшие руки.

– Она мне ничего не говорила… – промолвила Лиза в растерянности.

– Ничего удивительного, – успокаивающе сказал Забалуев. – Хотела сделать вам сюрприз. Так на какой день желаете назначить венчание? Ведь к свадьбе надо подготовиться!

– Не будет никакой свадьбы! – вскинулась Лиза.

– Вы напрасно тревожитесь, – самодовольно улыбнулся Забалуев. – Все уже решено. Свадьба состоится! И моя молодая жена будет послушна мне, ибо я – человек старой закалки. И вольнодумства не допущу!..

Пригрозив Лизавете и отведя душу, Забалуев церемонно поклонился ей и вышел из комнаты. Соня вбежала следом – она по своему обыкновению подслушивала за дверью, приложив ухо к замочной скважине, и едва успела отскочить, заслышав шаркающие в ее сторону шаги Забалуева.

– Сонечка! Что же это?! – потерянно промолвила Лиза. – Мама хочет обвенчать меня с Забалуевым. Ей не жаль выдать меня за уродливого и глупого старика?!

– Помнишь, как мы в детстве смеялись над ним? – зачем‑то спросила Соня.

От ее нелепого вопроса Лизе стало еще хуже, и она заплакала.

– Вот она – подходящая партия! – рыдала Лиза. – С ним рядом стоять противно, а она меня отдает ему в жены!

– Что делать? – Соня тоже собиралась разреветься.

– Бежать! Немедленно бежать! Вот что делать!

– Как можно, Лизанька? Что скажут люди?

– Что мне люди?! – всплеснула руками Лиза. – Или бежать… Или с камнем в омут!..

– Лиза, Лиза! Так нельзя, Лиза!..

* * *

А Долгорукая тем временем велела гнать карету к лесу. Эту дорогу она знала, и, когда прямой путь кончился, приказала Дмитрию остановить и побежала по одной ей видимой тропке куда‑то в чащу. Кучер открыто следовать за барыней не решился, но, привязав лошадок к стволу покрепче, направился тем же путем. Как бы не случилось чего, баба все‑таки, хотя и хозяйка!..

– Как ты посмела притащиться в мой дом со своими грязными картами и заморочить Елизавете голову?! – срываясь на крик, взвилась Долгорукая, по‑вороньему влетев в избушку Сычихи. – Будущее она знает! Ишь ты, ангел господний выискался!

– Не веришь картам? Твое дело, – равнодушно кивнула Сычиха, даже не привстав со своего места за столом и головы в ее сторону не повернув. Она раскладывала какой‑то замысловатый пасьянс. – Неволить не стану.

– Зато говорить со мной ты станешь! – Долгорукая всем корпусом навалилась на стол, сдвинув карточный ряд. – Что ты ей сказала? Говори! Слово в слово! Я мать! Я имею право знать!

– Что ж это ты так разволновалась? Или боишься чего? – Сычиха подняла на княгиню взгляд, пронизывающий и глубокий.

– Я? Боюсь? – деланно спокойно рассмеялась та. – Да это ты должна бояться, голубушка! Это я знаю про тебя такое, о чем ты сама забыть хочешь! Не ответишь мне, твои тайны всему миру известны будут.

– Я сказала твоей дочери лишь то, что она хотела услышать, – миролюбиво сказала Сычиха, судя по всему, угрозы не испугавшаяся.

– Что она будет жить долго и счастливо?

– Да, – кивнула Сычиха, снова обращаясь к своим картам. – И что она выйдет замуж за суженого.

– Это за Владимира Корфа, что ли? – не унималась Долгорукая. – Да кто тебя за язык тянул? Теперь эта дуреха будет ждать и надеяться!

– Но она, насколько я знаю, помолвлена…

– Заботами моего покойного мужа, – оборвала ее княгиня. – Я своего согласия не давала, и значит – не бывать этому никогда!

– Почему же тебе этот брак так ненавистен? – Сычиха снова подняла глаза от карт и посмотрела прямо в лицо Долгорукой.

– Да я Лизавету от нищеты стараюсь уберечь и найти того, кто будет заботиться о ее благополучии!

– А будет ли она его любить?

– Любить? – Долгорукая рассмеялась почти издевательски. – Я вот по любви вышла, и что? Все – сама! Все – на себе! Нет уж, я своих девочек сумею уберечь от этого. Я сумею их защитить!

– Тебе самой защита нужна, – вдруг сказала Сычиха, раскрывая рубашкой вверх карту в самой вершине разложенного пасьянса. – Я посмотрела по картам и твое будущее. Тебе не о Лизе, а о себе побеспокоиться надо.

– Ты меня не пугай! – побелела Долгорукая. – Не ведьма ты, не гадалка, а просто обманщица! И о будущем тебе известно не больше, чем мне!

– Я знаю то, что знаю, – тихо проговорила Сычиха, смешав карты быстрым движением ладони. – От своего будущего ты пытаешься убежать. Но это бесполезно, тебе ничто не поможет.

– Значит, по‑хорошему говорить со мною не хочешь? – княгиня выпрямилась и метнула в Сычиху взгляд, полный ненависти и злобы. – Ладно! Я тебя предупредила. И не верю ни единому твоему слову! Я поставлю для тебя на усадьбе заслон, а потому – держись‑ка ты от нашей семьи подальше, слышишь, подальше!

Но голос Долгорукой почему‑то задрожал, сорвался, и она задержала дыхание, чтобы восстановить равновесие. Сычиха молча наблюдала за нею и, увидев, что княгиня снова овладела собой, вернулась к своему занятию – карты замелькали в ее руках. Долгорукая в сердцах выругалась и поспешно вышла из дома Сычихи.

Всю дорогу обратно она недовольно бормотала вполголоса проклятья Сычихе и периодически покрикивала на Дмитрия.

Вернувшись в дом, она застала в гостиной Забалуева, как‑то уж очень заинтересованно рассматривающего Татьяну, подносившую ему чай. Долгорукая Татьяну прогнала, напомнив, что их разговор еще не окончен, и села отдышаться в кресло напротив Забалуева.

– Умаялись, Мария Алексеевна? – участливо поинтересовался Забалуев.

– И то слово – все заботы да заботы, – с натугой улыбнулась Долгорукая. – Итак, на чем же мы с вами остановились?

– На важном, на самом важном, дорогая Мария Алексеевна, – расшаркался Забалуев. – Только прежде покаяться перед вами хочу. Сильно я виноват, Мария Алексеевна…

– Меня всего час не было! – Долгорукая с удивлением посмотрела на него. – Когда успели и что натворили? Или за прежние прегрешения ответ решили держать?

– Уж и не знаю, простите ли вы меня, грешного… – Забалуев скромно потупил очи долу.

– Да не тяните! Не девица, поди!

– О девице речь и пойдет… – Забалуев сделал многозначительную паузу. – Воспользовавшись отсутствием вашим, я имел смелость дочь вашу, Елизавету Петровну.

– Что? – вскричала Долгорукая.

– Навестить, – заторопился Забалуев. – И сказал ей, что имею ваше разрешение на брак.

– Да как вы посмели?! – Долгорукая задохнулась от негодования. – Как вам духу хватило разговаривать с моей дочерью о таком важном деле без моего разрешения?!

– Бес, бес попутал, виноват‑с… – Забалуев встал и бросился целовать ручки Долгорукой.

– Мне, конечно, по душе ваша настойчивость, – смилостивилась княгиня. – Но самоуправства в своем доме…

– Поспешил, поспешил, Мария Алексеевна, – вовсю каялся Забалуев, – но любовь разум притупляет, сами знаете. А дочка ваша – цветок красы неописуемой. Тронула она меня, вот и заспешил! Да и что плохого в нашем браке с Елизаветой? Мы с вами соседи, земли общие станут. Я богат, она у меня ни в чем нужды знать не будет. А что еще нужно для семейного счастья?

– Ох, Андрей Платоныч, хитрый вы человек, – уже совсем благодушно разулыбалась Долгорукая. – Ладно, так и быть, прощу вас, но только ради Лизоньки, чтобы счастлива была.

– Ах, Мария Алексеевна, благодетельница вы моя! – расцвел Забалуев. – Молиться об вас буду денно и нощно, денно и нощно! Осчастливили до конца жизни!

– Это вы меня осчастливите, если блажь про Владимира Корфа из Лизкиной головы выбьете, – кивнула ему Долгорукая.

– В толк никак не возьму я, Мария Алексеевна, – с подковыкой спросил Забалуев, – ведь ваш покойный супруг дружил со старшим Корфом, за что же вы так семейство его ненавидите?

– На то есть причины… А вам зачем знать? – насторожилась Долгорукая.

– Скоро одной семьей заживем, вот любопытство и разобрало, – как можно более деликатным тоном пояснил Забалуев.

– А коли одной семьей будем, – жестко сказала княгиня, – так извольте свое место знать, зятек. Пусть я намного младше вас годами, но все же теща, и поэтому – кого прикажу ненавидеть, того вы и невзлюбите.

– Повинуюсь! – шутовски поклонился Забалуев. – Корфы отныне – и мои враги.

– Так‑то лучше, – Долгорукая благосклонно улыбнулась. – Будете меня слушаться…

– Буду, буду, буду! – поспешно вставил Забалуев и затряс головой, как китайский болванчик.

– Многое заполучить сможете, Андрей Платонович, – Долгорукая со значением погрозила ему пальчиком. – А пока давайте назначим дату свадьбы.

– Через три недели от пятницы подходит? – услужливо предложил Забалуев.

– Через… – Долгорукая что‑то быстро подсчитала в уме. – Через четыре.

– Как скажете, матушка! – Забалуев снова вскочил и подбежал к приложиться к, княжьей ручке.

– Да уж, Андрей Платонович, – мечтательно сказала Долгорукая, позволяя ему обмочить себе запястье, – с моим‑то вкусом да с вашими деньгами мы такую свадебку сыграем!

Здесь слишком не вовремя скрипнула дверь. Долгорукая жестом велела Забалуеву отойти и внимательно посмотрела в сторону двери в гостиную. Потом она метнулась к двери и распахнула ее. Рывок Долгорукой был так стремителен, что Соня, стоявшая согнувшись у замочной скважины, отбежать не успела, и мать застигла ее на месте преступления. Княгиня ласково, но цепко ухватила дочь за мочку уха и вывела в коридор.

– Я вот и тебя под замок посажу, – зашипела Мария Алексеевна, – будешь знать, как за матерью шпионить!..

– Матушка! – Соня изогнулась, пытаясь высвободиться. – Не буду я, больше не буду! Так хотелось за Лизу порадоваться – повезло ей, замуж выходит!

– Порадоваться – это хорошо! – Долгорукая разжала пальцы, и Соня прытко побежала от нее прочь по коридору. – Беги‑беги, подрастешь скоро – и тебя порадую! А что, Андрей Платонович, найдем и Соне жениха солидного да богатого?

– Было бы желание, – кивнул подошедший проститься Забалуев, – а жених подходящий всегда отыщется.

– Вот и славно, – улыбнулась Долгорукая, провожая его.

На обратном пути к ней опять подластилась Соня. Она ждала, пока мать и Забалуев распрощаются, чтобы сделать еще одну попытку заступиться за сестру.

– Маменька, прошу вас, выпустите Лизу. Я обещаю следить за ней!

– Следить, положим, ты могла бы, а вот ручаться – вряд ли, – с показательной суровостью сказала Долгорукая. – Пусть этот урок пойдет ей на пользу.

– Маменька, Лиза любит Владимира! Ей нужно время привыкнуть к мысли, что они никогда не поженятся.

– Вот посидит взаперти и привыкнет, – Долгорукая заботливо поправила ленточки на косах дочери, аккуратно уложенных вокруг головы.

– Маменька, а можно, я с ней сидеть буду, чтобы успокоить ее? – Соня просительно и преданно заглянула матери в глаза.

– Хорошо, иди, – смилостивилась та. – Но учти, вздумаешь потакать сестре и ее глупостям разным, пеняй на себя!

Соня от радости подпрыгнула, быстро поцеловала мать в щечку и бегом устремилась по коридору к сестре. Она буквально влетела в комнату к Лизе и остолбенела. Посередине комнаты стоял небольшой сундук для вещей, на постели и на стульях – кругом были разложены Лизины наряды. А сама она перед зеркалом, прикладывая очередное платье к себе, решала, что брать с собою в дорогу, а без чего она вполне сумеет обойтись. И по тому, как сосредоточенно она это делала, Соня поняла, что Лиза настроена решительно и серьезно.

– И как ты побежишь с таким сундуком? Ты его даже по лестнице спустить не сможешь, – попыталась пошутить Соня.

– Хорошо, оставлю это платье – оно мое самое любимое, – сказала Лиза, словно не слыша сестру.

– Лиза! Ну, подумай, где ты остановишься? На что будешь жить? А ведь мама уже и день свадьбы назначила.

– Не знаю… – Лиза горестно всплеснула руками и присела на край кровати, – я ничего не знаю! Но в этом доме я больше ни минуты не останусь!

– Но куда же ты пойдешь? – Соня подошла к сестре и приласкалась. – Бежать одной страшно!

– Сонечка, для меня куда страшнее выйти за ненавистного мне человека, – обнимая сестру, проговорила Лиза. – Тебя еще на свете не было, когда барон и отец договорились о нашей свадьбе с Владимиром.

– Мама думает о твоей пользе, Забалуев богат…

– Будь прокляты его деньги! Я выйду замуж только за того, кого люблю!

– Лиза, а может, все не так уж страшно? Татьяна говорила – стерпится, слюбится.

– Слюбится? – Лиза возмущенно отстранила от себя сестру. – Скажи, ты сама могла бы поцеловать Забалуева? Обнять его, прижаться к нему?

– Не‑ет, – Соню даже затошнило.

– А если бы тебе матушка приказала? – настаивала Лиза.

– Н‑не знаю… – совсем растерялась девочка.

– Да я бы первая не допустила, чтобы тебя положили в постель с гадким стариком! – Лиза порывисто поднялась и отошла к окну.

Пока Лиза молчала. Соня тоже не знала, что говорить – она ничего не понимала в любви. И что, в самом деле, такого в этом Владимире, который и думать про сестру забыл, а она убивается, против воли материнской идет? А ведь может выйти замуж – это так красиво! Платье с кружевом, фата длинная‑предлинная, все кругом поют, коронуют, священник в золотых одеждах и подарков полный дом. А еще – стол юрой да фейерверки! И станет Лиза сама себе хозяйка, наряжайся, сколько хочешь, за границу езжай – в Париж, в Италию! И никто уже не погонит спать вечером пораньше и не поставит в угол. И чего она плачет, странная? А старик… Ну, что старик? Он и не страшный совсем, в сказках чудища поуродливей…

– Я знаю, что надо сделать! – вдруг радостно воскликнула Лиза и бросилась к столу. – Я напишу письмо барону Корфу, чтобы он срочно вернулся в имение.

– А если матушка узнает… – испугалась осторожная Соня.

– Ничего она не узнает! Я письмо не подпишу и попрошу барона никому о нем не рассказывать.

– А как ты передашь письмо? Барон в Петербурге.

– Ты ко мне сейчас Татьяну позови. Она, я знаю, с Никитой, что у Корфов кучером, знакома. Он и передаст письмо хозяину в Петербург. Никита честный человек, все сделает, как надо. Беги за Татьяной, да незаметно, чтобы никто ничего не заподозрил. Сонечка, милая, скорее!

И пока сестра звала Татьяну, Лиза быстро начеркала несколько строчек. Ее переполняла гордость – как это она сообразила! Конечно, кто же еще может помочь ей, как не добрейший Иван Иванович!

Старого Корфа, особенно после смерти папеньки, Лиза считала своим отцом. Барон был всегда к ней искренне расположен. Он казался ей сказочным волшебником – никогда не оставлял без подарков, находил время, чтобы выслушать, и разговаривал ласково. Иван Иванович частенько приглашал сестер на представление в свой театр, и там, на сцене, Лиза видела воочию воплощение своих грез о прекрасной любви. Особенно тронул ее англичанин Шекспир. Его «Сон в летнюю ночь» завладел ее воображением, и барон даже подарил ей две тоненькие книжки – текст пьесы на английском и русском языках…

– Никак спрашивали, барышня? – в комнату неслышно вошла Татьяна.

– Танечка! – Лиза бросилась к ней, обняла. – Вот возьми, послужи, милая, отнеси Никите! Пусть мчится быстрее в Петербург, к хозяину, скажи, что от этого письма и жизнь, и смерть зависят!

– Хорошо, – кивнула Татьяна. – Сделаю.

– Только пусть все в тайне будет, и Никите накажи – никому ни слова, а, если поймают, не признаваться ни в чем! Да и сама осторожнее, матушка, видишь, сегодня грозна больно!

– Не переживайте, Елизавета Петровна, – Татьяна быстро спрятала письмо в потайной карман. – Все получится, как задумали…

Перекрестив Татьяну на дорогу, Лиза бросилась на кровать – силы почти оставили ее. Никак она не ожидала, что этот день принесет ей такие беды. И боли, подобной нынешней, она не испытывала со смерти папеньки. А тогда казалось – сердце разорвется, так оно стучало и рвалось!

Через час Соня зашла к ней и шепотом сообщила, что Татьяна виделась с Никитой, и тот обещал, как вечером с поля управляющий всех отпустит, тайно гнать лошадей в Петербург. Лиза облегченно вздохнула и, пожелав сестре спокойной ночи, легла спать. Она даже к ужину не вышла – решила, так ночь быстрее пройдет. Мария Алексеевна звать ее лишний раз не стала – чудит дочка, ну и пусть чудит. Поблажит и успокоится, а все равно по‑моему будет, по материнскому велению.

А Лизе снился сон. Она видела себя на балу рука об руку с Владимиром. Он – такой стройный, при эполетах, танцует легко и изящно. А она – украшение бала, в роскошном платье, сияющая и счастливая.

– Я люблю вас, Лиза, – нежно говорит он, и его глаза светятся изумительным светом. – Хотите шампанского после танцев?

– Я никогда не была прежде на балу, не пила шампанского и так скучала по тебе!

– Я тоже! – страстно отвечал Владимир и кружил ее в вальсе, кружил…

Лиза проснулась от зова раннего соловья. Серогрудый певец вздумал разводить коленца прямо под ее окном. Лиза встала и, раскрыв створки, села на широкий подоконник, подобрав ноги под себя. А соловей свистел – трели его были переливистыми и рассыпчатыми. От сложнейших фиоритур заходилось сердце. Лиза всегда поражалась умению этих внешне неприметных птах так трогать и смягчать душу. Она слушала, как самозабвенно и с упоением соловей взбирался все выше и выше на вокальные высоты, не теряя силы и нежности звука.

Лиза не сомневалась, что любила Владимира Корфа. Она знала его с детства. Они вместе росли, играли в лапту и серсо, когда отцы их, закадычные приятели, обменивались визитами, чтобы поговорить о новостях и сыграть пару‑другую партий в шахматы. Поначалу Володя казался Лизе братом. С ним было весело и просто, и хотя он по‑мальчишески любил командовать, Лиза с удовольствием подчинялась ему – Владимир становился так мил, когда сердился и капризничал.

Любовь озарила ее спустя много лет, когда Корф‑младший приехал домой на летние каникулы. Он уже учился в Пажеском корпусе и стал так серьезен, так вырос… Владимир привез с собой несколько книжек – все больше стихи. И Лиза впервые взглянула на него по‑другому. Ее девичье сердце учащенно и сильно забилось. Лиза начала в присутствии Владимира настолько заметно смущаться и краснеть, что барон Корф сказал ее отцу – пора уже нам подумать и о будущем наших детей.

Владимир‑офицер покорил ее еще больше, и другой судьбы Лиза для себя уже не представляла. И то, что он тоже относился к ней с трепетным вниманием и нежным чувством, укрепило ее в мысли, что это – судьба, что он ей предначертан, и однажды воля небес будет ими исполнена – они станут мужем и женой…

Наступивший день, однако, не принес ей перемен. От Корфов новостей не было. Татьяна только разводила руками, Соня смотрела на нее жалостливо, а маменька, милостиво разрешившая выйти к завтраку, снова завела разговор о Забалуеве, как решенный. И Лиза расплакалась за столом и убежала к себе.

Наконец, она решила, что загадает, и, если примета не сбудется, то ждать она больше не станет – убежит, куда глаза глядят. И будь что будет!

– Что там? – спросила вошедшая Соня, пытаясь понять, что с таким интересом сестра рассматривает за окном.

– Подожди, – отмахнулась Лиза. – Сбудется!

– Что сбудется?

– Я загадала, если птица сядет на ветку, значит, Владимир приедет вместе с бароном.

– Глупости, – пробурчала серьезная Соня.

– Если сейчас кот прыгнет на забор, тогда…

– Лиза! Ты ведешь себя, как маленькая! Неужели нету других дел?!

– У меня сейчас одно занятие – ждать барона…

– А сколько придется ждать? – Соня тоже пристроилась рядом с ней у окна и принялась выглядывать в сад.

– Утром он получит… нет, уже получил письмо. Теперь он знает, что мать собирается отобрать у него поместье, и тут же вернется.

– Но у него могут оказаться и дела поважнее, – Соня страсть как любила все подвергать сомнению и проверять любые тезисы на прочность.

– Что может быть важнее?! – обиделась Лиза. – Он пришлет ко мне Владимира. Я увижу, что он так же тосковал обо мне, как я о нем! Я расплачусь у него на плече, скажу: «Ты знаешь, сколько я пережила, пока тебя не было!» А он улыбнется: «Теперь я с тобой, и ничего не бойся».

– А если барон подумает, что письмо – это чья‑то глупая шутка, и опоздает?..

– Тогда… – Лиза оглядела комнату. – Тогда я буду готова к решительным действиям. Я ведь, Сонечка, уже почти собралась.

– Лиза, – Соня с жаром схватила сестру за руку. – Давай попробуем все решить по‑хорошему. Давай поговорим с маменькой. Она поймет!

– Она ничего не поймет! Она помешалась на деньгах, а моя судьба ее не слишком занимает, – с отчаянием в голосе проговорила Лиза.

– Это я виновата, – Соня затеяла плакать. – Я сказала тебе, что день свадьбы назначен!..

– Милая, не вини себя, – Лиза ласково погладила сестру по голове. – Ты поступила правильно. А не то сидела бы я, смотрела в окно, а потом опомниться бы не успела, как оказалась бы замужем за дряхлым стариком! Брось эти слезы, лучше помоги мне собраться, немного осталось…

– А далеко ли ты собралась без материнского благословения? – Долгорукая, как всегда, вошла в комнату дочери без стука и предупреждения. Она тут же увидела вчерашние Лизины приготовления к побегу и нахмурилась. – И куда же решила отправиться?

– Куда глаза глядят! – вскричала Лиза.

– Уж не к Корфам ли побежишь? – Долгорукая прошла вперед, оттесняя Лизу к постели.

– А хоть бы и к Корфам! Они меня замуж за старика не выдают!

– Ах ты, Господи! – завелась Долгорукая. – С тобой забыли посоветоваться! А не прикажешь ли испрашивать твоего мнения об управлении хозяйством? Что да как сеять, да когда собирать? Или за кого выдать Соню?

– Соня тоже должна выйти замуж по любви!

– Да откуда ты набралась такой ерунды? Из тех книжек, что тебе Корфы надарили?

– Вы не смеете уничтожать мою жизнь! Не смеете заставлять жить с ненавистным мне человеком! Если бы отец был жив, он бы не допустил такого позора! – Лиза стояла напротив матери, словно хотела сразиться с нею.

– Твой отец был наивным и малодушным!..

– Не смейте так говорить о папеньке! – оборвала Лиза княгиню со слезами в голосе. – Он благословил наш союз с Владимиром! Он верил в нашу любовь и желал нам счастья.

– Счастья?! Да что он понимал в счастье! – надменно рассмеялась Долгорукая.

– Вы просто не любили его!

– Ах, вот оно что! – иронически всплеснула руками княгиня. – Ты, друг мой, оказывается, лучше меня знаешь, как я жизнь прожила! Но это уже слишком! Хватит! Больше никаких послаблений! Ты выходишь замуж за Забалуева, и разговор на эту тему последний! А пока я свой запрет не снимаю – будешь сидеть в комнате до того, как Андрей Платонович приедет для объявления помолвки. И тебя я, пожалуй, закрою на ключ. Ты, Соня, ступай сейчас же со мной – пусть эта негодница одна посидит. А к обеду я за ней Татьяну пришлю.

– Не буду я обедать! – крикнула вдогонку уходящей матери Лиза. – Лучше с голода умру!

– Это уж как сама пожелаешь, – пожала плечами Долгорукая. – А завтра все равно отец Павел приедет – договор наш с Забалуевым освящать. Идем, Соня!

Мария Алексеевна взяла Соню за руку и насильно вытолкала ее из комнаты впереди себя, потом заперла дверь на ключ.

Лиза зарыдала в голос. Разум ее, казалось, помутился – мир искривился и поблек. Все было безрадостным и угнетающим. Жизнь бесславно закончилась, успев лишь поманить замечательной сказкой о счастье. И любимый так и не приехал, не ворвался в ее казематы на белом коне – блестящий гвардейский офицер с золотыми аксельбантами…

Лиза уже исплакала пару‑другую платочков, когда в окне появилась русая голова Татьяны. Верная девушка подставила к окну лестницу.

– Барышня, а барышня! – тихонько позвала она. – Вы бы плакать перестали и меня послушали.

– Татьяна! Ты! – Лиза бросилась к окну. – Милая, помоги мне выбраться из этой тюрьмы! Я должна бежать! Сейчас же, немедленно!

– Вы бы, Лизавета Петровна, не спешили, – успокаивающий тон девушки подействовал на Лизу благотворно, и она прислушалась к ее словам. – У меня для вас новость хорошая…

Татьяна ненадолго замолчала, прислушиваясь к голосам, доносящимся от дома. Лиза тоже замерла, опасаясь неловким словом или движением нарушить эту тишину, как будто от нее зависела и жизнь, и судьба.

– Я узнала от Никиты, конюха Корфов, – наконец, быстро проговорила Татьяна, – что барон прибыл в свое поместье!

– Свершилось! – воскликнула Лиза и в благодарном молении Небесам сложила ладони. – Татьяна! Мне нужно срочно увидеться с бароном!

– Но это невозможно, – с сомнением покачала головой девушка. – Барыня вас заперла, а ключ носит с собою.

– Нет ничего невозможного! – храбро сказала Лиза. – Надо только придумать, как мне выбраться отсюда…