Любви волшебный сон

Проснувшись, Репнин долго не мог понять, где он. События минувших дней так утомили его, что сейчас он уже не сознавал – происходило ли все это в действительности, или ему просто привиделся сон, полный кошмаров и чудовищных наваждений.

Михаил сел на постели и оглянулся. Он ночевал у Корфов, в одной из гостевых комнат, отведенных вчера Владимиром для него и Наташи.

Значит, ему ничего не приснилось – дуэль, промозглая камера в крепости, расстрел и божественное провидение – явление Александра с приказом императора о помиловании. Щедрая рука монарха, великодушно дарующая жизнь, но отнимающая честь и доброе имя. Есть ли что‑либо ужаснее для дворянина, чем лишение его права служить своему государю и Отечеству на поле брани?! Репнину как‑то сразу стало неуютно – Боже, что скажут родители?! Наташа грозилась написать им в Италию. Маман последнее время что‑то слишком часто кашляла и жаловалась на грудь, и князь Репнин повез супругу на Капри – излюбленное, после Ниццы, место для желающих поправить свое здоровье лечебными ароматами бриза и несравненной теплотой солнечного и вечнозеленого Средиземноморья.

Михаил оделся и вышел в зал. В доме было тихо, и оттого он казался опустевшим. На Репнина напала меланхолия и склонность к романтическому. Он открыл крышку рояля, пробежал по клавишам – чуть робко и тихо, словно опасаясь кого‑либо потревожить или разбудить. Но инструмент звучал мягко и сдержанно, у него был редкий клавесинный звук. И Михаил сел к роялю. Он заиграл старинный русский романс, и слова вдруг полились из него сами собой. Михаил говорил и говорил, уносясь в мечтах так далеко, как рисовало его воображение.

– Здравствуйте, Анна! Несмотря на ваш запрет, пишу вам! Сегодня я уже написал письмо маме, потом отцу, потом тетушке по поводу ее собачек, губернатору по поводу состояния дорог и городовому с требованием отменить пьяных на улицах… А теперь хочу задать вам глупый и вместе с тем жизненно важный для меня вопрос: когда вы вернетесь в Петербург? Я спрашиваю вас об этом не просто так, я очень хочу увидеть вас… И, честно говоря, даже не подозревал, что можно столь сильно желать кого‑либо просто увидеть!

– Дорогой Миша! – раздался рядом серебристый и такой желанный голос. – Я перечитала ваше письмо сто раз и сто раз восхитилась вашим эпистолярным талантом! Прежде всего, передаю привет собачкам тетушки…

– Боже! Это вы! – вскричал Михаил, поспешно и неловко вставая из‑за рояля.

В дверях залы он увидел ее – не воображаемую, а настоящую, прелестную, чудную… Михаил бросился к Анне, потом смутился и отступил за рояль. Он испытывал одновременно и чувство неловкости, и безмерную радость от этой неожиданной встречи. Анна ободряюще улыбнулась ему, прошла в комнату и присела на диван.

– Однако в своем письме вы не сообщили о вашем счастливом избавлении, – участливо сказала она.

– Вы знаете, что с нами случилось? – Михаил на мгновение вернулся из царства грез в реальность недавних событий.

– Князь Долгорукий передал Ивану Ивановичу шкатулку от сына, и он же рассказал об обстоятельствах дела. Но, – Анна подняла на Михаила глаза, полные удивления и искренней радости, – как вы очутились на свободе?

– Поверьте, я бы хотел ответить вам, вы ждете от меня объяснений… Но мне совсем не хочется говорить о прошедшем. Я желаю лишь писать вам письма, держать вас за руки, говорить глупости и испытывать одновременно отчаяние и счастье! Я, наверное, болен? – шутливо спросил Михаил.

– Думаю, мне известна эта тяжелая болезнь! Ее не лечит ни один доктор, – с притворной обреченностью посетовала Анна.

– Вы ошибаетесь, лечение и доктор известны. И мой целитель – предо мной!

– Отчего вы так решили? – смутилась Анна.

– Потому что мне вдруг стало лучше, – Михаил, наконец, решил изменить диспозицию и присел на диванчик рядом с ней. – Я вспомнил – государь помиловал меня и Владимира Корфа, мы свободны! И я точно знаю – почему. Все это время со мною был мой талисман – ваш платочек. Вспоминаете? Вы обронили его при нашей первой встрече.

– Вы все время хранили мой платок? – растрогалась Анна.

– Да, и он принес мне удачу! – Михаил порывисто потянулся к Анне и обнял ее.

Анна не сопротивлялась – ее потрясло услышанное. Сколько раз за эти дни воображение рисовало ей картины ее встречи с Михаилом, но она даже предположить не могла, что действительность окажется намного прекраснее. Анна запрокинула голову, ожидая продолжения столь пылкого объятья, но Михаил внезапно почувствовал стеснение и робость – Анна была так хороша, так доверчива! Мягким, ласковым движением Репнин отстранился от девушки и уж очень потерянным тоном сказал:

– Кажется, в письме я не дописал вам две строчки…

– И что же это за строчки? – с шутливым соболезнованием спросила Анна, с трудом очнувшись от флера овладевшего ею чувства.

– В них заключалось жуткое признание – я разбил любимую ночную вазу Владимира! Только т‑с‑с! Ему ни слова, – Репнин театрально приложил палец к губам, пытаясь шуткою разрядить обстановку.

– И как же вы скрыли следы этого ужасного преступления? – подыграла ему Анна.

– У меня есть алиби! Я обнимал самую прекрасную женщину в мире!

– Вазу припомню! – грубовато сказал Корф, входя в залу и переводя недобрый взгляд на Анну. – А вы здесь каким ветром? С отцом или одна?

– Одна, – Анна как‑то сразу поблекла и сжалась. – Приехала на прослушивание к директору Императорских театров. И случайно встретила…

– А я, тоже, совершенно случайно, услышал обрывок вашего разговора! – раздраженно бросил Владимир, подойдя ближе. – Кстати, я знаю, какие две строчки на самом деле не дописал Михаил!

– Володя… – попытался остановить его Репнин.

– О том, что его с позором выгнали из армии!

– Это шутка? – Анна растерянно посмотрела на Михаила.

– Это правда, – кивнул Репнин. – Но этого человека с его тонким слухом постигла та же участь.

– Но не мог же я оставить тебя одного, Миша! – саркастически усмехаясь, сказал Корф.

– Бедный Иван Иванович! Это окончательно разобьет ему сердце, – горестно прошептала Анна.

– А что с его сердцем? – бравируя, поинтересовался Владимир.

– У дядюшки был сердечный приступ, и он так плох…

– Во‑первых, не смей называть отца дядюшкой, – с откровенной злостью прервал ее Корф. – А, во‑вторых, почему ты сразу не сказала?

– Но вы же не дали мне и рта раскрыть…

– Эй, полегче! – вступился Репнин за Анну, которая под страшным взглядом Корфа напоминала райскую птичку в когтях хищника.

– И вы оставили его одного? Да о чем вы думали? – не мог успокоиться Владимир.

– Иван Иванович настоял, чтобы я отправилась на прослушивание. Но я больше приехала за тем, чтобы разыскать вас и умолять повиниться перед государем. Вы должны жить, вы нужны своему отцу, и немедленно – ваше поместье в опасности!

– С чего бы это? – удивился Корф.

– Княгиня Долгорукая затеяла отобрать у вашего отца имение в Двугорском. Она утверждает, что барон не выплатил покойному князю Долгорукому давний долг.

– Это немыслимо! – вскричал Владимир. – Есть расписка…

– Ее украли. И сегодня у барона Корфа встреча с доверенным лицом княгини Долгорукой – господином Забалуевым, предводителем местного дворянства…

– Сегодня?! – Владимир усмирил гнев и нахмурился. – Если этот мерзавец Забалуев поддерживает княгиню, то вполне может статься, что ее дерзкий план удастся. Придется срочно ехать к отцу!.. Анна, поедете со мной! Прослушивание надо отменить.

– Владимир, – остановил его Репнин. – Не стоит увозить Анну, не дождавшись прослушивания. Твой отец мечтал об этом дне, так не надрывай ему сердце больше, чем оно может выдержать. А я, в свою очередь, почту за честь позаботиться об Анне здесь! Так как все равно живу у тебя…

– Я благодарен тебе за предложение, но боюсь, – в голосе Корфа послышалась насмешка, – это повредит репутации Анны. Ведь ты – мужчина холостой и нам не родственник!

– Я постараюсь ничем не навредить ей…

– Не я придумал правила приличия, Миша, – ожесточился Корф.

– Надеюсь, ты не собираешься вызвать меня на дуэль? – невинным тоном спросил Репнин.

– Пожалуй, один я доберусь до имения быстрее, чем в коляске с Анной, – после продолжительной паузы сказал побелевший Корф. Он с большим усилием сдержался, чтобы не сорваться – эта дрянь снова встала между ним и близким ему человеком. Сначала отец, теперь Репнин! – Хорошо, пусть так и будет, но сначала я все же хотел дать Анне кое‑какие рекомендации. Пройдемте со мной, сударыня!

Владимир решительно вышел из залы, и Анна, бросив умоляющий взгляд на Репнина, последовала за ним.

– Закройте за собой дверь! – раздраженно прикрикнул Владимир, войдя в кабинет отца. – И подойдите ближе!

– Благодарю вас за разрешение остаться в Петербурге, – промолвила Анна, приближаясь по приказу Корфа.

– Вот что… – Владимир схватил Анну за локоть и сильно сжал пальцы, с удовольствием наблюдая, как по лицу девушки пробежала судорога боли. – Я вас предупредил! Держитесь от Репнина подальше!

– Вы это уже говорили… – прошептала Анна, пытаясь освободить разом онемевшую руку.

– Если я только узнаю, что вы перешли границу дозволенного, я выполню свое обещание. И тогда все узнают, что ты – крепостная!

– Несмотря на обещание, которое вы дали отцу? – слабо сопротивляясь, спросила Анна.

– Я не боюсь гнева отца!

– Господи! – взмолилась Анна. – Да за что же вы меня так ненавидите?!

– Не льстите себе! – рассмеялся Корф. – Я не испытываю к вам ненависти – это чувство благородное. Мое отношение к вам совершенно нормально, так и должно относиться к крепостной.

– Но к остальным крепостным вы относитесь лучше, чем ко мне!

– Они знают свое место и выполняют свои обязанности! А ты – с твоим безукоризненным французским, твоим музицированием, твоим нелепым рвением стать актрисой – мне противна!

– Дать мне образование было волей вашего батюшки! – в голосе Анны послышались слезы. – И видеть меня на сцене – тоже его желание. Иван Иванович вырастил меня, как родную дочь, и я ему бесконечно благодарна…

– Брось! – грубо прервал ее Владимир, отталкивая Анну от себя. – При чем тут благодарность! Ты просто заигралась в дворянскую жизнь. Все эти платья, украшения, поездки в Петербург избаловали тебя, и ты забыла, где твое настоящее место, отведенное тебе по рождению. И уж совсем отвратительно, что ты пытаешься заманить в свои сети Репнина!

– Уверена, что отношение поручика ко мне – лишь предлог. Ваша ненависть – более древнего свойства. И я хочу знать, почему вам доставляет такое удовольствие унижать меня? – отчаяние придало Анне уверенность в себе, и она смело посмотрела прямо в лицо Владимиру.

– Ты мне – не ровня, и я не обязан любезничать с тобой!

– Я хочу знать, в чем моя вина, – настаивала Анна. – Меня измучил этот вопрос! Скажите, Владимир, чем я вас обидела? Словом ли, делом, и я попрошу у вас прощения.

– Что мне до твоих извинений! – Корф вдруг почувствовал усталость и бессмысленность этого разговора. – Ты прекрасно знаешь, за что я тебя ненавижу. У тебя всегда было все, чего ты совершенно не заслуживала! И поэтому будь счастлива, что ты до сей поры жила жизнью, которой недостойна. А теперь уходи, я должен сделать еще несколько распоряжений. И перестань заигрывать с Мишей! Ты сделаешь его несчастным.

– Это вы несчастны, – твердым тоном сказала Анна. – Ненависть не оставляет в вашей жизни места для радости. Мне искренне жаль вас, Владимир…

– Подите прочь, – Корф отвернулся к окну.

Он стоял так до тех пор, пока не услышал, как прошелестел, удаляясь, подол ее платья и захлопнулась дверь в кабинет.

* * *

Тем временем, ожидая завершения их разговора, Репнин вышел во двор. У крыльца конюх Корфов Никита готовил лошадь Владимира к отъезду. Репнин хотел погладить лошадь, но Никита остановил его:

– Вы, барин, осторожнее, лошадка норовистая. Она только ко мне прислушивается да Владимира Ивановича боится. А так может и лягнуть.

– Это у нее, судя по всему, семейное, корфовское, – рассмеялся Репнин.

– Не скажите, старый барон – человек деликатный и добрый. Из‑за того, думаю, и сердцем слаб. Хорошо, что хотя бы Анна заботится о хозяине… – Никита осекся и быстро отвернулся, «вспомнив», что не перепроверил подпругу лошади.

– Хозяине? – не понял Репнин. – Ты, верно, хотел сказать – о своем опекуне?

– Готова уже лошадь‑то, – Никита старался не смотреть в глаза Репнину. – Пойду, доложу барину.

– Постой! – догнал Михаил собравшегося уйти конюха. – Что ты имел в виду? Анна – свободная девушка, а хозяева бывают только у слуг да у крепостных! Ты, верно, оговорился?

– Я хотел сказать, – замялся Никита, – Анна такая добрая, что…

– Что заботится о барине, словно служит ему? – подсказал Репнин.

– Как же верно вы умеете подобрать слова! – расцвел Никита. – И то правда – все для барина делает. Так заботится о нем, словно не воспитанница, а прислуга. Себя не жалеет.

– Ты хорошо знаешь ее, верно? – не отступал от него Репнин. – Мы с ней едва знакомы, мне ничего неизвестно о ней, о ее прошлом. Кто были ее родители? В каком родстве состояли с бароном?

– Про семью Анны ничего сказать не могу. Так что вы уж не обессудьте, барин. Спросите лучше у Владимира Иваныча. Он вам живо это семейное древо нарисует. Со всеми веточками да листочками.

– Да‑да, ты прав, конечно, – кивнул Репнин.

И право, что это он, в самом деле – принялся расспрашивать крепостного, как будто он Корфам приятель какой или поверенный в делах. Чудно! Совсем ему чувства все затмили.

– Что ж, Мишель, прощаемся! – сказал Корф, спускаясь с крыльца.

Он был во всем цивильном, и кажется, испытывал от этого явную неловкость. Никита подвел к нему лошадь.

– Будь осторожен, Владимир! – заботливо сказал Репнин, глядя с каким усилием друг подтянулся, чтобы вскочить в седло. – А то ведь не удержишь раненой рукой поводья.

– Пустяки! Рана почти зажила, – небрежно отмахнулся Корф.

– Езжай с Богом и не переживай – я позабочусь об Анне.

– Смотри не переусердствуй! И помни – она – не та, за кого себя выдает, – Корф собрался козырнуть Репнину, но вспомнил, что отныне он штатский, помрачнел и сердито пришпорил лошадь.

Когда Репнин вернулся в залу, он застал там Анну – бледную и сосредоточенно изучавшую какую‑то книгу. Михаил присел рядом с ней на диванчик и, взявшись за корешок книги, отвел ее от лица девушки.

– Вам следует послушать своего друга и держаться от меня подальше, – тихо сказал Анна.

– Но почему?

– Я прошу вас. Разве этого недостаточно?

– Это не причина, это прихоть ревнивого Корфа. Но мне нет дела до его капризов! Я пообещал ему обращаться с вами, как с родной сестрой. И готов приступить к своим обязанностям.

– И к каким же? – сквозь слезы улыбнулась Анна.

– Дергать вас за косу. Пугать дохлой крысой, – шутливо сказал Репнин.

– Вы всегда так обходились со своей сестрой?

– Напротив – это моя сестра так обходилась со мной!

– Не может быть, – покачала головой Анна, пытаясь понять, серьезно ли это он говорит. – Мне казалось, что княжна Наталья такая милая девушка.

– Да, она милая девушка, но если не помочь ей спрягать французские глаголы, то славная мадемуазель превращается в сущую бестию! Представьте, она нарочно ломала мои перья, ставила кляксы в моих тетрадях, выливала чернила в рукомойник… А ее коронным номером было подсыпать пауков мне в постель!

– Со мной вам нечего бояться – спрягать французские глаголы я умею без чужой помощи, – Анна вздохнула с облегчением – Репнин не принял на веру предупреждения Корфа.

Она видела во взгляде Михаила восхищение и обожание, от которых на сердце становилось легко и свободно.

– Охотно верю, – кивнул Репнин и снова игриво потряс книгу за корешок. – Так что же вы читаете на сей раз – неужели грамматику?

– Это пьесы господина Шекспира. Я повторяю для прослушивания сцену из «Ромео и Джульетты». Их первая встреча.

– А вы позволите ассистировать вам? – Репнин сел ближе. – Мне кажется репетировать без Ромео – сущее наказание. Так с какого места начнем?

Анна подала ему книгу и указала место в тексте.

Репнин начал читать – «Когда рукою недостойной грубо/ Я осквернил святой алтарь – прости./ Как два смиренных пилигрима, губы/ Лобзаньем смогут след греха смести…» Анна отвечала по памяти и так проникновенно и страстно, что Михаил невольно перешел границу между реальностью и игрой. Чувства Анны были так достоверны и трепетны, а страсть – столь искренней, что Репнин не просто перевоплотился в героя шекспировской пьесы – он стал Ромео. Он ощущал эту юную горячность в крови и стремился навстречу судьбе, не задумываясь о последствиях прекрасной, но роковой встречи. И лишь одно желание владело им, когда он глядел в прелестное лицо своей возлюбленной. «Ромео» переполняла нежность и, получив от «Джульетты» согласие на поцелуй, Репнин пылко обнял Анну. Она ответила ему, подавшись вперед и позволяя его губам вкусить доселе запретный плод. Их поцелуй был долгим и совсем не театральным. И, когда Репнин нашел в себе силы оторваться от Анны, то увидел, что лицо ее осветилось и стало еще более родным и притягательным.

– Прошу прощенья… – раздался от дверей голос Никиты. – Если не выехать сейчас же, опоздаем.

– О, Господи! – Анна взглянула на большие напольные часы в зале – их стрелки приближались к заветному часу. – Как я могла забыть! У меня же прослушивание!

– Я провожу вас, – Репнин смущенно поднялся, стараясь избегать укоряющего взгляда Никиты. – Сергей Степанович мне дядя, и я смогу убедить его, что вашей вины в опоздании нет.

И, хотя они действительно выехали тотчас, с дорогой им не повезло. После весеннего паводка, который в том году выдался поздним и бурным, мостовые в столице местами настолько пришли в негодность, что их усердно принялись менять. И предсказать, на каком именно участке в этот день станут перекладывать булыжник, было невозможно. И поэтому карета, управляемая Никитой, несколько раз упиралась в развороченную мостовую, отчего приходилось искать объезды и снова гнать лошадей.

Анна уже не обращала внимания на тряску – она лишь сожалела, что не умеет летать. А так бы расправила крылья и – полетела, и никаких тебе улиц и городовых. Репнин тоже нервничал, он видел, как Анна ломает тонкие пальцы в кружевных перчатках, и корил себя за неосмотрительность. Он понимал, что увлекся, и что это может стать причиной, способной расстроить лучшие мечты Анны, лишить ее смысла жизни. Но – что сделано, то сделано, и в глубине души Репнин был счастлив, что получил возможность этой краткой и эфемерной близости с той, что покорила его сердце. А прослушивание… Да плевать на это прослушивание – сорвется это, будет следующее! Любовь эгоистична – вдруг вспомнил Репнин высказывание кого‑то из классиков, и ему стало неловко. Он принялся успокаивать встревоженную Анну, но она, по‑видимому, плохо слушала его – все ее мысли и все существо были устремлены куда‑то вперед, и все просила кучера:

– Погоняй, Никитушка, милый, поспешай, друг мой!

Но они все‑таки опоздали. В кабинете Оболенского в Дирекции они застали только его помощника – немолодого мужчину в пенсне, озабоченно корпевшего над какими‑то бумагами.

– Господин директор ждал вас, сколько мог, – покачал он головой в ответ на подписанное Оболенским письмо, которое ему протянула Анна. – Его ожидали в другом месте, и Сергей Степанович не мог задерживаться в Дирекции долее.

– А где мы могли бы его найти? – пытался исправить положение Репнин.

– Сожалею, но господин директор не давал мне распоряжений информировать кого бы то ни было о его разъездах, – чиновник поднялся из‑за стола, давая понять, что этим заявлением его помощь и ограничится. – Прошу извинить меня, но у меня работа.

– Я князь Михаил Репнин, племянник Сергея Степановича, и я прошу вас немедленно сообщить мне, где я могу найти сейчас же господина директора!

– Простите, Бога ради, я не знал, – засуетился чиновник. – Но я действительно не могу сказать вам, где он – я просто не в курсе его перемещений.

– Очень жаль! – огорчился Репнин. Его «козырь» не сработал – скорее всего, дядя не хотел, чтобы ему мешали. – Что ж, я постараюсь застать его дома.

– Как вам будет угодно, – чиновник раболепно поклонился Репнину и чуть заметно Анне – девушка, конечно, весьма собою недурна, но таких ему довелось в этом кабинете повидать немало.

– Я думаю, мне удастся уговорить дядю устроить вам прослушивание в другой день, – ободряюще сказал Репнин Анне, когда они вышли из дирекции. – Вы не можете из‑за меня потерять свой шанс стать звездой Императорского театра!

– Жизнь научила меня быть терпеливой, – сдержанно сказала Анна, хотя еле сдерживала слезы из‑за этого нежданного поворота судьбы.

А может, это плата за нечаянную и неравную любовь? И сбывается проклятье Владимира Корфа? Анна вздохнула.

– Я виноват, я причинил вам боль… – проговорил Репнин.

– Нет‑нет, пожалуй, все даже к лучшему, – успокоила его Анна. – Я сейчас не могу сосредоточиться на выступлении. Только и думаю – как там Иван Иванович? Когда я уезжала, он чувствовал себя неважно. Я, как можно скорее, отправлюсь обратно в поместье.

– Так скоро? – воскликнул Репнин, подавая ей руку – они садились в карету.

– У меня дурные предчувствия, – тихо отозвалась Анна.

– Уверен, это только настроение! – сказал Репнин, усаживаясь в карету напротив нее. – Все образуется и разъяснится.

– Поехали, что ли, барин? – спросил Никита и, получив утвердительный кивок Репнина, слегка взнуздал лошадей.

Те очнулись и тронулись. На этот раз ехали не спеша по обводной дороге вдоль каналов.

– Мне хочется кое в чем признаться вам, – нарушил молчание Репнин. – Когда мы опаздывали с вами на прослушивание и ехали по этой ужасной дороге, помните? Я подумал: не знаю, чем закончится этот день, но он, безусловно – самый счастливый в моей жизни.

– Я бы хотела ответить вам с той же определенностью, – промолвила Анна, – но, кажется, я слишком устала. Все эти переживания последних дней…

– Обещаю вам добиться для вас новой встречи с дядюшкой! – горячо сказал Репнин.

– Благодарю вас… – кивнула Анна.

– Можно ли мне навестить вас в Двугорском? – с волнением в голосе спросил Репнин.

– Я еще никуда не уехала! – улыбнулась Анна.

– А я уже скучаю, – тоном провинившегося мальчика проговорил Репнин. – И мне не терпится загладить свою вину перед вами!

– Но вы ни в чем не виноваты передо мной!

– Из‑за меня вы опоздали на прослушивание, – настаивал Репнин.

– Я тоже не безгрешна – я сама слишком увлеклась нашей репетицией…

– Так вы не жалеете? – с надеждой в голосе воскликнул Репнин.

– Я сожалею лишь о том, что это было так кратко, так мимолетно! – не поднимая глаз, призналась Анна.

– Для вас я готов на все – даже остановить ход времени! – Репнин взял руку Анны в свою и осторожно прикоснулся к ней губами.

* * *

Утром он снова пытался понять – существовал ли тот сладостный сон, в котором он целовал Анну, и она отвечала ему взаимностью? Вчера, вернувшись от Оболенского, он проводил девушку до дверей ее комнаты и попрощался с той нежностью, которая говорила сама за себя. Он боялся более потревожить ее, он ее боготворил. И сейчас только и думал о том, как пройдет их сегодняшняя встреча.

Заслышав звуки рояля, доносившиеся из гостиной, Михаил быстро оделся и стремительно вышел в залу.

За роялем сидела его сестра и наигрывала столь любимый им романс «Сей поцелуй, дарованный тобой…»

– Наташа?! – удивился Репнин. – А где Анна?

– Это и есть твое «доброе утро»? – не очень вежливо спросила сестра.

– Прости, – смутился Репнин. – Я еще не совсем пришел в себя…

– Да, потрясение, судя по всему, было серьезным, – Наташа бросила играть и встала из‑за рояля. – Мне сказали, что ты в доме один.

– Я упустил ее, – горестно сказал Репнин.

– А может быть, это она сбежала от тебя? – усмехнулась Наташа.

– Это жестоко!

– А насколько, по‑твоему, я должна быть любезна с тем, кто стал виновником моего отлучения от двора?!

– Что это значит?

– Его Величество решил, что своим участием в этой дуэли вы, Михаил Александрович, опозорили фамилию Репниных. Нас больше не желают видеть при дворе.

– Но это несправедливо! – заволновался Репнин. – Я, безусловно, виновен – не смог отговорить Александра от этой дуэли, не доложил императору. Но это были мои ошибки! Ты тут ни при чем!

– Тебе следует сказать это Его Величеству, – с иронией в голосе произнесла Наташа.

– А знаешь что? – волшебный флер сняло, как рукой. – Пожалуй, я так и сделаю!

– Миша, нет! Я пошутила… – только и могла сказать Наташа, едва поспевая за братом, решительно выбежавшим из гостиной.

Во дворце Репнин не стал дожидаться, пока о его просьбе доложат Николаю, и, отстранив адъютанта, ворвался в кабинет императора, который в это время беседовал с императрицей.

– Ваше Величество, извольте принять меня, и немедленно!

– Вы слишком самонадеянны, – раздраженно сказал Николай и сделал жест, недвусмысленно приказывавший ему убраться с глаз долой.

– Я не уйду, Ваше Величество, пока вы не соблаговолите выслушать меня, – Репнин вцепился руками в крышку стола, за которым сидел император. – Умоляю вас! Будьте же милосердны!

– Вы знаете, что за подобную дерзость я могу отдать вас под арест? – с угрозой в голосе произнес Николай, не отводя от Репнина взгляда, не предвещавшего ничего хорошего.

– Воля Ваша, – Репнин покорно склонил голову перед ним, – арестуйте, казните, но сначала позвольте мне просить вас вернуть мою сестру ко двору.

– Только и всего? – рассмеялся Николай. – А я‑то подумал, что у вас дело государственной важности.

– Для меня ее честь и есть вопрос государственной важности. – Репнин был бледен как смерть. – Ваше Величество, участие в дуэли было моей ошибкой, сестра же здесь ни при чем…

– Вам следовало подумать об этом прежде, чем состоялась дуэль! Вы опозорили не только себя, но всю свою семью! Вы обязаны были предвидеть, что этот поступок может отразиться на судьбе ваших близких.

– Государь… – взмолился Репнин.

– Ваше Величество, – мягко поддержала его императрица, – Натали совершенно не замешана в этой истории. И она так нужна мне!

Николай резко встал из‑за стола и подошел к позолоченной клетке, где рассыпчато ворковали его любимые канарейки. В кабинете на несколько минут воцарилась странная тишина – то ли затишье перед бурей, то ли доброе предзнаменование. Николай неторопливо взял из тарелочки с кормом немного протертой субстанции и стал прикармливать птичек. Репнин почувствовал легкое головокружение, императрица нахмурилась.

– Что же… – наконец, вполне миролюбиво произнес Николай. – Если эта фрейлина действительно дорога вам, Шарлотта… Я согласен – пусть возвращается. А вы, молодой человек, можете передать вашей сестре, что она восстановлена фрейлиной при императрице.

– Благодарю вас, государь! – Репнин метнулся к императору, чтобы поцеловать его руку, но Николай жестом остановил его.

– К чему эти нежности? Я всего лишь искал примирения с императрицей.

Репнин с благодарностью поклонился ему и направился к выходу.

– Стойте! Я не отпускал вас!

– Прошу прощения, Ваше Величество, – Репнин замер, ожидая наказания за самоуправство.

– Вы действительно полны решимости искупить свою вину за участие в дуэли, как мне докладывали об этом?

– Несомненно!

– Тогда вы немедленно покинете Петербург, – Николай сделал многозначительную паузу. – Отправляйтесь в качестве моего порученца в Двугорский уезд. Откуда зачастили донесения о чиновничьих поборах и фальшивых документах. Расследуйте, что там происходит, и извещайте меня о ходе дела. Я хочу узнать, кто из чиновников берет взятки и обворовывает казну.

– Государь, ваше милосердие не имеет границ! – вскричал растроганный Репнин. – Вы увидите, что я буду верой и правдой служить престолу!

Николай улыбнулся. Нет, пожалуй, в одном Жуковский все‑таки прав – не стоит превращать глупого мальчишку во врага, пусть уж он лучше служит на совесть и прославляет монаршие благодеяния. Николай еще раз одобрительно кивнул Репнину и велел ему удалиться, дабы тотчас же приступить к исполнению его поручения.

Михаил вышел от императора окрыленный и с объятиями бросился к Наташе, в тревоге ожидавшей его у кабинета императора.

– Ты спасена! – воскликнул он, обнимая сестру. – Ты помилована, а я – снова порученец, хотя и штатский. Правда, теперь у меня задание от самого императора!

– Но это же чудо, Миша!

– Нет, это все государь, – растроганно промолвил Репнин. – Он снова явил нам свою милость, и я не перестану его благодарить за это. И ты благодари!

– И что же ты будешь делать?

– Это задание секретное! – таинственным шепотом сказал Репнин. – Но я все расскажу тебе, когда вернусь из Двугорского.

– Ты едешь к Корфам?

– Я загляну к ним, ибо именно туда я направлен императором по особо важному делу.

– Как кстати, – с иронией в голосе заметила Наташа.

– Не переживай, я не попаду в переплет на этот раз, обещаю.

– Может быть, в политический переплет и не попадешь, а вот в романтический…

– Наташа!

– Да что такого? – притворно удивилась она. – Мой брат влюблен! И рада за тебя. А то, право дело, я уже стала подозревать, что мой брат евнух.

– Наталья Александровна! – рассердился Михаил. – Это уж слишком!

– Давненько я не слышала вашего острого язычка, – с материнской лаской в голосе сказала вышедшая из кабинета императора Александра Федоровна.

Репнин уважительно поклонился императрице, Наташа присела в глубоком реверансе.

– Я рада, что все завершилось благополучно, моя дорогая, – императрица кивнула своей любимице. – Но у меня к вам срочное дело, и посему, раз уж вы снова отданы мне, извольте следовать за мной. Нам есть о чем поговорить, дорогая!

Наташа послушно кивнула и, радостно улыбаясь, заторопилась вслед за государыней, а Михаил, послав ей прощальный крест, отправился собираться в дальний путь. Что ждало его в Двугорском – счастье, слава? Не все ли равно – он молод, он жив и снова в фаворе.

* * *

Александра, пройдя к себе, попросила Наташу плотно закрыть за собой дверь и, убедившись, что они остались одни, заговорила.

– Наташа, вы знаете, что я люблю вас! Более того, восхищаюсь силой вашего духа и преданностью – мне, императору, вашим друзьям. И поэтому только вам я могу довериться в эту трудную для меня и наследника минуту.

– Это большая честь для меня, – Наташа приблизилась к императрице и с искренней благодарностью припала к ее руке.

– Я прошу вас сопровождать меня к Калиновской и надеюсь, что у вас хватит благоразумия хранить место ее пребывания в тайне от всех, особенно от наследника. И главное – вы должны поговорить с ней и убедить оставить любые попытки встретиться с Александром. Она доверяет вам в не меньшей степени, чем я. И ваше слово может стать той каплей, что уравновесит колебание ее души. Она должна, наконец, понять и поверить, что все кончено. И вы, чей разум всегда отличался трезвостью и мудростью суждений, обязаны помочь ей в этом. Для ее же блага, прежде всего.

– Я понимаю вас, Ваше величество, – Наташа вздохнула, она уже давно поняла всю бесполезность попыток своей подруги бороться со всемогущим Роком. – Я благодарна вам за возможность еще раз увидеться с Ольгой и постараюсь помочь ей утвердиться в решении подчиниться вашей воле и велению императора.

Александра кивнула и подала Наташе темную накидку, такую же, какую надела и сама. Потом знаком велела фрейлине следовать за собой. Через потайную дверь в покоях они сошли вниз, к набережной, где их ждала карета без гербов, с простым убранством и силуэтом. Когда они сели в карету, императрица выглянула из‑за занавески в салоне и крикнула кучеру, тоже одетому просто и неприметно:

– Трогай, да поживее!

До места они добрались довольно скоро, и, когда карета остановилась, и императрица разрешила Наташе отдернуть занавески и выйти, девушка поняла, что Ольгу вывезли в один из монастырей, которым покровительствовала Александра. Вместе они поднялись на крыльцо, где их с поклоном встретила игуменья. Она не стала тратить время на светские любезности и сразу провела высокую гостью и ее спутницу к келье, где содержали Ольгу. От этой монастырской строгости и сдержанности Наташе стало неуютно, и она искренне пожалела подругу, которая с ее живым характером и веселым нравом находилась здесь в одиночестве, как в тюремной камере.

– Я войду первой, – сказала Александра. – Ожидай меня здесь. И помни о нашем уговоре.

Затем она вошла в келью Ольги. Ольга лежала на кровати, свернувшись калачиком. На полу валялось несколько книг, из‑под подушки виднелся уголок золоченой рамки – императрица была уверена, что там портрет Александра, который она не раз видела в комнате Ольги в Зимнем дворце. Ольга выглядела заплаканной и отрешенной.

– Спала, голубушка? – ласково спросила Александра.

– Нет, Ваше Величество, еще не спала, – Ольга с видимым усилием поднялась и села на жесткой, монастырской кровати.

– Я пришла к тебе не одна, а с подарками, чтобы хоть как‑то развеять твою печаль. Вот, возьми. Узнаешь?

– Что это? – Ольга взяла из рук императрицы небольшой акварельный портретик в лакированной деревянной рамочке. – Ириней? Конечно, узнаю. Это граф Огинский, муж моей покойной сестры. Зачем он здесь? С ним что‑то случилось?

– Случится, – улыбнулся Александра. – Он скоро женится.

– Вот как? – равнодушно промолвила Ольга. – Мне стоит его поздравить, он никогда не отличался особой привлекательностью и все‑таки сумел снова найти себе невесту. И кто она?

– Ты, милочка, – сладким голосом сказала императрица.

– Вы… – Ольга задохнулась от ужаса, – вы приказываете мне выйти за него замуж?

– Я не могу приказывать тебе в таких вопросах… – мягко, но настойчиво перебила ее Александра. – Я прошу… Да, он не столь молод и красив, как мой сын, однако тебе пора подумать о достойном замужестве, о детях.

– Я отношусь к графу, как к родственнику! Я не могу себе представить, что он – мой будущий супруг. И тем более не могу думать о детях… – вскричала Ольга.

– Дорогая, любое замужество для тебя лучше, чем похоронить свою молодость и красоту в этом монастыре. Граф – вполне подходящая партия. Поверь мне, это лучший выход из создавшегося положения, – императрица подошла к Ольге и ласково погладила ее по голове.

– Неужели вам мало просто удалить меня от двора? – взмолилась Ольга, хватаясь за ее руку и прижимаясь к ней лицом, соленым от слез. – Я всегда была предана вам, Ваше Величество. Почему вы мне не доверяете?

– Я доверяю тебе и понимаю, что ты чувствуешь. Но я не доверяю Александру. Твое замужество – единственная надежда на то, что Александр забудет тебя. Поверь, это дело времени. Без взаимности любовь проходит болезненно, но быстро.

– Ваше Величество, пощадите!..

– Ты уезжаешь завтра же! Поедешь домой, в Варшаву. Там тебя ждет жених и спокойное будущее. Я уже дала тебе возможность проститься с наследником. А сейчас – мой подарок на дорогу.

Александра холодно кивнула Калиновской и вышла из кельи.

– Пресвятая дева! – Ольга бросилась на пол на колени с молитвенно сложенными руками. – Не отвергни просьбы моей! Помоги мне забыть Александра! Избавь от тоски по нему! Избавь от любви! Пречистая Дева, Матерь Божья! Не гнушайся мной, не оставляй меня! В моих мыслях по‑прежнему никого, кроме него! Помоги мне, Дева Мария! Смилуйся надо мной! Прости меня!

– Оленька, что с тобой? – в комнату быстро вошла Наташа и бросилась поднимать подругу с колен.

– Наташа? Так вот он – еще один подарок!

– О чем ты? – удивилась Наташа.

– Императрица сегодня была так щедра! Дала возможность попрощаться с тобой и подарила мне мужа!

– Какого мужа?! – Наташа с недоумением посмотрела на Ольгу.

– Все кончено! Мне ведено уезжать и выйти замуж за графа Огинского. – Ольга вдруг оглянулась по сторонам и, вплотную приблизившись к подруге, зашептала:

– Наташа, помоги мне, я так хочу его увидеть… Еще хоть раз! В последний раз…

– Ольга, императрица предвидела это и взяла с меня клятву…

– Но ради Бога, Наташенька! – Ольга умоляюще прижала руки к груди. – Ты же всегда меня понимала. Мне больше не на кого надеяться.

– Оля, – растерялась от ее настойчивости Наташа. – Ты же знаешь, сколько бед навлекла ваша любовь на мою семью!

– Знаю! Но также я знаю и то, что любовь для тебя всегда была превыше всего остального! Помоги мне! Прошу тебя!

– Я ничего не могу тебе обещать, – Наташа почувствовала одновременно и неловкость, и жалость к подруге.

– Наташенька… – в голосе Ольги было столько слез и отчаянья. – Я не смогу спокойно жить, если не увижу его, не попрощаюсь с ним. Заклинаю тебя – найди его! Сообщи ему, куда меня отправляют, скажи ему, где я. Быть может, он найдет возможность приехать, попрощаться. Конечно, ты вправе отказаться, ведь тебя снова может ждать немилость. Но ты – моя последняя надежда!

– Это опасно не только для меня, но и для тебя, – убеждающе сказала Наташа, сильно понизив голос. – Следующее наказание может быть уже не столь мягким.

– Я готова на все! – Ольга быстро сорвала с шеи нательный крестик с мелкими рубинами, когда‑то подаренный ей цесаревичем. – Вот! Отдай его Александру и скажи, что он может встретиться со мной по дороге. Скажи, что я умру, если он не придет…

Наташа, помедлив мгновение, решительно взяла крестик из рук Ольги и спрятала его в секретный карманчик, в котором обычно носила Александру записки от Ольги. Ольга с благодарностью кивнула ей и поклонилась, прощаясь. Наташа перекрестила ее и молча вышла из кельи. Монахиня, ожидавшая в коридоре, вывела Наташу во двор, к карете, в которой уже сидела императрица. Перед тем, как подняться на ступеньку, Наташа оглянулась, с тоской еще раз посмотрев на узкие, как бойницы окна монастыря, – где‑то там рыдала от тоски и безнадежности Ольга Калиновская. Наташа глубоко вздохнула и села в карету. Кучер взмахнул хлыстом, и они поехали в обратный путь.

– Итак, вы попрощались? – строго спросила императрица. – Я не хочу, чтобы цесаревич знал об отъезде Калиновской. Ты понимаешь меня? А теперь посмотри мне в глаза и признайся: Ольга просила тебя передать моему сыну какую‑нибудь весточку? О том, что она уезжает и хочет его увидеть его в последний раз?

– Нет, Ваше Величество, – Наташа старалась не опускать глаз, но сердце ее трепетало и билось так сильно, что могло выскочить из груди.

– И Ольга не просила тебя передать что‑нибудь Александру? – настаивала государыня.

– Нательный крест, – призналась Наташа. – Ольга просила передать Его Высочеству свой нательный крест.

– И где он?

– У меня его нет, – Наташа набралась смелости и солгала. – Я отказалась передать его.

– Что ж… – Александра еще раз пристально посмотрела ей в глаза и кивнула. – Надеюсь, это правда…

* * *

Когда Наташа, уставшая от дороги, вернулась в свою комнату во дворце, к ней постучали – камердинер Александра передал просьбу наследника встретиться с ним. Отказаться от этой встречи она не смела, но прекрасно понимала, что ей следует быть острожной – во дворце уши есть у всего, даже у подсвечников.

– Вы звали меня, Ваше Высочество? – вежливо спросила она, войдя в кабинет Александра.

– Натали, прошу вас, входите, я ждал вас, – Александр подошел к ней и жестом предложил присесть на банкетку невдалеке от окна. – Я знаю, что вы снова с нами. Я рад, что все перипетии завершились столь благополучно и почти безболезненно. Надеюсь, вы не в обиде на меня за то, что я втянул в эту историю вашего брата?

– Вы спасли моему брату жизнь, я благодарна вам.

– А я, знаете, благодарен всей этой истории, ведь только теперь я понял, что отдать жизнь ради любимого человека – это огромное счастье! И лишь в разлуке начинаешь понимать, что для тебя значила твоя любовь.

– Разлука убивает любовь, – грустно промолвила Наташа.

– Не правда! – горячо воскликнул Александр. – Вам разве незнакомо это чувство, Натали, когда человек далеко‑далеко, а все ваши мысли только о нем?

– Знакомо, – осторожно согласилась Наташа. – Чем дольше не видишь любимого человека, тем сильнее хочешь коснуться его…

– Да‑да, – пылко продолжил наследник. – Просыпаешься среди ночи – и начинаешь искать ее рядом, а потом открываешь глаза – и понимаешь, что ее нет. Нет ни здесь, ни во дворце, и, может статься, ты никогда больше ее не увидишь, не сможешь ее обнять, не услышишь ее смеха!.. Натали! Меня сводит с ума неизвестность! Я не знаю, где она, что с ней, думает ли она обо мне…

– Уверяю вас, она чувствует то же самое, что чувствуете сейчас вы. Она очень переживает, – начала Наташа и осеклась.

Неосторожно, ах, как неосторожно!

– Вы с ней виделись? Вы говорили с Ольгой? Ради Бога, скажите мне, где она?

– Сожалею, Ваше Высочество… – Наташа старалась не смотреть наследнику в глаза.

– Так, – Александр нахмурился и встал. – Знаете и не хотите сказать.

– Я поклялась сохранить это в тайне. Я дала слово императрице…

– А вы все‑таки не похожи на своего брата, Натали, – разочарованно промолвил Александр. – Он, по крайней мере, искренне верил, что любовь превыше долга. И он на деле доказал это.

– Но к чему его это привело! – воскликнула Наташа.

– Я понял вас, сударыня, – жестко прервал ее Александр. – Я все понял, и не смею вас дольше задерживать.

Наташа хотела возразить ему, но спохватилась и выбежала из кабинета цесаревича.

* * *

Александр дал себе время успокоиться и направился к отцу. Не застав его в кабинете, он прошел в его покои, где застал отца в весьма колоритной позе, не оставлявшей никаких сомнений относительно его намерений в отношении фрейлины императрицы графини Нелидовой, которую он сжимал в своих объятьях.

– Отец! – вскричал Александр.

Нелидова ловко высвободилась из объятий императора и скрылась в потайной комнате рядом с камином. Николай был зол и не скрывал этого.

– Разве тебе было назначено?

– Нет, – растерялся Александр.

– Тогда почему ты здесь?

– Я… – замялся Александр. – Я просто хотел…

– Что ты лепечешь, как ребенок! – прикрикнул на него отец. – Учись выражать свои мысли прямо и точно. Уж если ты оторвал меня от важного дела, постарайся объяснить – почему.

Окрик подействовал отрезвляюще, и Александр взял себя в руки.

– Отец, мне странно это видеть…

– Что именно? – как ни в чем не бывало удивился Николай.

– Вы заставили меня расстаться с Ольгой, а тем временем сами… здесь… с любовницей!

– Вот именно – с любовницей, – надменно улыбнулся Николай.

– Что вы хотите этим сказать? – не понял Александр.

– Любовница знает свое место. Знает, что она – всего лишь шалость в жизни государя, минутная слабость, увлечение, которое никоим образом не может повлиять на судьбу государства и его монарха, – нравоучительно произнес Николай. – Я никогда не смешивал семью и любовниц. И никогда не забывал, что важнее для меня и отечества.

– Но это же грех! Вы унижаете маман!

– Ваша мать – мудрая женщина, и она бесконечно предана мне и интересам семьи. Равно, как и я. – Николай улыбнулся снисходительно и по‑отечески. – Сердце здесь не затронуто, ибо главная любовь в жизни императора – Россия. Только Отечеству он верен до последнего вздоха. И ты достаточно повзрослел, чтобы понимать, что не следует смешивать истинные чувства и развлечения. У тебя может быть сколько угодно связей, но ты ни на минуту не должен забывать, что это всего лишь развлечения. Без них жизнь становится пресной. Но если они начинают затрагивать твои чувства, их нужно отсекать без всякой жалости!

– Как можно отсечь любимого человека? – с негодованием воскликнул Александр.

– Александр, никогда не допускай, чтобы женщина, которой ты увлекся, была слишком близка тебе. Любовь и близость – понятия, которые должны касаться только твоей семьи! Любовь к семье даст тебе силы управлять государством. И поэтому твоей супругой не может стать случайная женщина…

– Ольга не случайная женщина!

– Запомни, – тон государя снова стал жестким и назидательным, – женщина, которая согласна на роль любовницы, никогда – ты слышишь? – никогда не может стать женой! Тем более императора. Но она может помешать тебе стать им!

– Вы ошибаетесь, отец!

– В самом деле? – недобро усмехнулся Николай. – А разве не ты давеча содействовал поимке «опасного заговорщика» Жуковского?

– Это была провокация! – вскричал Александр. – Это вы подсунули мне какие‑то бумаги. Я не доносил на Василия Андреевича!

– Нет, конечно, нет, – примирительно сказал Николай. – Но ты, не глядя, подписал представленные тебе на подпись документы. И тебе было совершенно безразлично, что в них написано, и станет ли кому‑либо хуже, оттого, что ты утвердил их! Слава Богу, Василий Андреевич все понял правильно – тебя требовалось проучить!

– Даже ценой сердечного приступа у Жуковского?

– Это была всего лишь мигрень. А вот ты впредь будешь внимательнее к делам государственным!

– Императрица просит вас выйти к ней, – доложил камердинер.

Николай недовольно поморщился, но вышел из покоев в холл, пропуская вперед Александра.

Государыня ждала их в сопровождении красивой, высокой девушки, чье лицо показалось Александру страшно знакомым. Господи Боже! – вдруг понял он. – Она так похожа на Ольгу!

– Мой друг, – сказала императрица, – я хотела представить вам мою новую фрейлину – Екатерину Нарышкину. Ее знатному роду, давшему России Петра Великого, более пятисот лет. Подойдите ближе, дитя мое!

Екатерина приблизилась – она была по‑настоящему хороша и умела держать себя, шла с особой осанкой – словно плыла, и кланялась с превеликой грациозностью. Николай улыбнулся ей приветливо, даже слишком приветливо – Александр заметил это и нахмурился. И поэтому, когда девушка подошла к нему, старался на нее не смотреть, уводя взгляд в сторону от античной белизны ее плеч и чуть припухлых, изумительно очерченных губ.

– Для меня великая честь служить при дворе, – скромно промолвила Нарышкина. – Обновленный дворец так великолепен!

– Катенька не была в Зимнем Дворце со времен пожара, – пояснила императрица и добавила, обращаясь к сыну. – Александр, будьте любезны, покажите дворец и расскажите фрейлине, что удалось сделать реставраторам за столь короткий срок.

– Прошу прошения, Ваше Величество, – не очень вежливо ответил Александр, – но меня ждут важные государственные дела. Извините, сударыня.

– Отложим экскурсию на другой раз, – с любезной улыбкой согласилась Нарышкина.

– Мы должны простить его, милая, он сегодня не в духе, – кивнула Александра. – Хотя обычно с дамами он галантен и вежлив…

– Ваше Величество! – Александр подошел к матери, чтобы попрощаться. Она неожиданно трогательно обняла его, но цесаревич мягко высвободился из ее объятий, поклонился отцу и едва заметно – Нарышкиной. – Сударыня…

– Александр, – властно окликнул сына император, – поскольку нравоучений на сегодня было предостаточно, считаю, что нам необходимо отвлечься и развеяться. Поедем сегодня на охоту?

– На охоту? – переспросил Александр. – Пожалуй…

– Вот и славно! – обрадовался Николай. – Так иди, собирайся!

Когда Александр вышел, императрица тихо сказала Екатерине:

– И вы ступайте, моя милая! Камер‑фрейлина проводит вас. Вам надо обжиться в своей комнате. Позже, я, быть может, загляну к вам посмотреть, как вы устроились.

– Весьма недурна, – Николай проводил новую фрейлину выразительным взглядом. – Вы что‑то задумали, дорогая?

– Пустяки, дамские безделицы, – заговорщически улыбнулась императрица…

* * *

Первым делом Нарышкина опробовала кровать – упала на нее навзничь и с удовольствием отметила мягкость перин и благоухание белья. Ей понравился и шелковый балдахин с восточными кистями, и облицованный мрамором и малахитом камин, и золото подсвечников, и изящный туалетный столик с трюмо, и комод из красного дерева. Она решила посмотреть, не оставила ли что‑либо в нем прежняя владелица комнаты и поднялась с постели. В эту минуту в комнату вбежал Александр.

– Ольга! Оленька!.. – Александр оборвал себя на полуслове. – Это вы? Что вы здесь делаете?

– Вы, наверное, не знали, что теперь это моя комната, – Екатерина склонилась перед наследником в глубоком, как и вырез ее платья, поклоне. – Или, быть может, вы искали меня?

– Я получил записку с просьбой прийти сюда…

– Весьма любопытно, – промолвила Екатерина. – И вы не знаете, кто написал записку?

– Я думал, это… – Александр хотел ответить, но вновь осекся. – Неважно! Видимо, дело в совпадении.

– Постойте! – Нарышкина порывисто приблизилась к Александру. – А если все же записка от меня?

– В таком случае, хотелось бы услышать, зачем вы меня сюда пригласили? – Александр впервые посмотрел на нее с интересом.

– Зачем? – Екатерина на секунду задумалась и вдруг сказала просто и безыскусно. – Я хотела поговорить с вами.

– О чем? – удивился Александр. – Мы ведь с вами практически не знакомы.

– Именно поэтому, – взгляд Нарышкиной казался таким доверчивым и открытым. – Я хотела исправить это недоразумение.

– Я подумаю о вашем предложении, – смутился Александр и заторопился уйти.

– Ваше Величество… – Нарышкина снова замерла в низком реверансе, провожая Александра взглядом, полным восхищения.

Она еще улыбалась, довольная произведенным на цесаревича впечатлением, когда в комнату по привычке свободно вошла Репнина.

– Кто вы и что вы делаете здесь? – с некоторым возмущением в голосе спросила она у незнакомки, по‑хозяйски расположившейся за туалетным столиком в комнате Ольги.

– Я нахожусь в своей комнате, отведенной мне государыней‑императрицей, – с некоторым высокомерием ответила та. – Я ее новая фрейлина, Екатерина Нарышкина. А вы… княжна Наталья Репнина? Все фрейлины нынче только о вас и говорят. Но поверьте мне – только хорошее.

– Рада знакомству, – растерялась Наташа. – Простите, что ворвалась, я не знала, что комната уже отдана кому‑то. Я пришла забрать свой веер, кажется, я обронила его здесь.

– Если я найду его, то непременно верну вам, – как можно дружелюбнее сказала Нарышкина.

– А что здесь искал Александр Николаевич? – с подозрением в голосе спросила Наташа.

– Думаю – вчерашний день, – хищно улыбнулась Нарышкина.

– И как – неужели нашел? – в тон ей поинтересовалась Наташа.

– Зачем искать то, чего уже нет? – усмехнулась Нарышкина. – И, если вы говорите о Калиновской, то я все знаю.

– А вы неплохо осведомлены. Для первого дня при дворе, – поддела ее Наташа.

– Фрейлины любят посплетничать…

– А вы случайно услышали?..

– Надо слушать… – начала Нарышкина.

–..чтобы не наделать ошибок, – понимающе продолжила Наташа.

– Я не беспокоюсь из‑за Калиновской. При дворе ее больше, нет. Как говорят французы, с глаз долой – из сердца вон. И вообще мне кажется, что Александр уже забыл ее и готов к чему‑то новому. Кстати, мне сказали, что император с наследником намерены поохотиться. Фрейлин тоже берут, не хотите присоединиться?

Наташа бросила испытующий взгляд на Нарышкину и с достоинством вышла из покоев Ольги – теперь уже бывших покоев бывшей фрейлины Ольги Калиновской.

* * *

На охоту двор отправился почти в полном составе. Император и наследник в сопровождении высших офицеров и приближенных дворян выехали первыми и далеко обогнали кортеж с фрейлинами, состоявший из десятка карет и обоза с провизией. И, когда дамы добрались до охотничьего домика – небольшого дворца на окраине леса – мужчины уже давно ускакали за егерями, выгонявшими на императора вспугнутого кабана. Осмотревшись, Наташа вдруг поняла, что они находятся в непосредственной близости от места, где проходит дорога на запад – на Польшу. Там, на развилке в глубине лесной чащи, Ольга хотела ждать наследника, если бы Наташе удалось сообщить ему об этом. И Наташа решилась – она незаметно ушла, воспользовавшись общей суматохой, пока распаковывалась провизия, и придворные располагались по комнатам.

Наташа бежала по лесу, рискуя быть задавленной всадниками, мчавшимися, не разбирая дороги, в азарте погони, или укушенной собаками, спущенными псарями с поводка. Или, что еще страшнее – попасться на глаза императору. Но Наташа чувствовала свою вину перед Ольгой, которая ни в чем не виновата, кроме как в несвоевременной и нежеланной двором любви к Александру. «Господи, помоги, подскажи дорогу, выведи меня к Александру!» – только и молила Наташа, и ее мольбы не остались без ответа.

– Натали, что вы здесь делаете? – услышала она совсем рядом испуганный голос цесаревича. – Как вы меня нашли? Если, конечно, вы искали меня…

– Ваше Высочество! – Наташа говорила прерывисто, задыхаясь от бега. – Возьмите, она просила передать вам…

– Ольга?! – вскричал Александр, приняв от Наташи знакомый ему крестик, когда‑то украшавший лебединую шею Калиновской. Его подарок, его знак любви и верности своей возлюбленной. – Ради Бога, что с ней?

– Ольгу повезут по этой дороге с минуты на минуту. Карета проедет мимо этих мест. Спешите, Ваше Высочество… – торопливо проговорила Наташа. – Вы можете попрощаться с ней.

– Вы отважная девушка, Натали! – Александр успел поцеловать ей руку. – Я так заблуждался в вас… Спасибо!

– Спешите, Ваше Высочество, – сказала Наташа, отнимая руку и поворачивая в обратный путь. – Ольга ждет вас!

* * *

А Ольга действительно ждала – она упросила кучера повозиться с подпругой у развилки, отдала ему дорогой браслет с сапфирами. И кучер тянул время, сколько мог. Но старший офицер сопровождающей ее охраны, скоро стал заметно нервничать и подгонять его: «Пора, пора, мы не можем больше ждать!» У Ольги все внутри замерло и окаменело, она откинулась на подушки в салоне кареты и приготовилась принять свою участь – Наташа не смогла ей помочь, Александр не приехал проститься. И в этот момент Ольга услышала, как офицер кричит кому‑то:

– Нельзя! Никак нельзя! Не ведено!..

– Пошел прочь! – Ольга узнала голос Александра, и в тот же миг он распахнул дверь кареты. – Родная моя!

– Сашенька… – Ольга не смогла сдержать слез и раскрыла свои объятия любимому.

Александр быстро поднялся к ней.

Они снова были вместе – в неловкой тесноте дорожной кареты. За задернутыми шторками бесновался оскорбленный грубостью наследника офицер. Снова были страстные поцелуи и ласки, но – как будто на выдохе, потому что – в последний раз.

– Пусть хотя бы они будут вместе, – тихо сказала Ольга, увидев на груди Александра свой крестик рядом с его собственным. – Носи его, пока будешь помнить обо мне…

– Я всегда буду помнить о тебе, – прошептал Александр, вдыхая аромат ее волос.

– Послушай! – Ольга прижала ладони к его лицу. – Я попрошу Иринея позволить мне вести с тобой переписку. Он добрый человек, он поймет… Сашенька, я буду писать каждый день, хорошо? А ты отвечай мне. А вдруг мы сможем…

– Оля… – остановил ее Александр. – Отпущенное нам время истекло… Боже… как же я люблю тебя!

– Тогда ступай, не медли, – Ольга чувствовала себя опустошенной и одинокой. – Иди, уходи, умоляю тебя! Быстрее, иначе я не вынесу этого горя!

Александр бросил на нее последний взгляд и выпрыгнул из кареты.

– Трогай! – крикнул он кучеру.

Карета тронулась, увозя Ольгу – увозя любовь, мечты и грезы о простом человеческом счастье. Александр вздрогнул от боли – он с невероятной силой сжимал в руке висевший на его шее крестик с рубинами. Капля крови показалась на внутренней стороне ладони. Александр отрешенно посмотрел, как капля набухла и стекла по запястью. Встряхнув рукой, он вскочил на лошадь и пришпорил ее, возвращаясь на тропу охоты. Туда, где трубили рога ловчих и загоняли дикого зверя.