Глава 40. В ярко освещенной кухне не было никого, кроме Зуба Пилы

В ярко освещенной кухне не было никого, кроме Зуба Пилы. Он сидел за столом со стаканом молока и куском вишневого пирога. Когда открылась задняя дверь и Мэгги проскользнула в кухню, он даже не оглянулся, узнав ее шаги.

Откинувшись на спинку стула. Зуб Пилы взглянул на нее. Вид у Мэгги был встревоженный.

– Ты расскажешь ему?

– Ты знал. Тебе что, не пришло в голову рассказать ему?

– Нет. Я хотел узнать, что будешь делать ты. К тому же, – Зуб Пилы усмехнулся, – мальчик взял с меня клятву, что я забуду о встрече с ним. Он сильно на этом настаивал. Да ты и сама знаешь, как он упрям.

Мэгги, скрестив руки на груди, взглянула на дверь, отделявшую кухню от дома.

– Он еще не лег?

– Думаю, нет, – отозвался Зуб Пилы, – еще рано. А как дела у маленькой леди?

– Я уложила ее в постель. Ты знаешь, что она дочка доктора Хортс?

– Правда? Ну что ж, значит, у меня одной заботой меньше. Теперь я хотя бы знаю, что она пробудет здесь какое‑то время. Если не у нас, так в городе.

– А я в этом не уверена. – Мэгги вздохнула. – Девочка страшно расстроилась, услышав о том, что ее отец женился. Это очень несчастная юная леди. Зуб Пилы.

– Она станет счастливой, как только вернется Кейн.

– А думаешь, он вернется? Зуб Пилы кивнул:

– Сколько я его помню, ему всегда было на все наплевать. Но сегодня ночью он меня удивил. Эта девушка очень дорога ему, Мэгги. Ты и сама, видимо, так считаешь, если подумываешь о разговоре с Флетчером.

– У меня есть на то другие причины, – грустно заметила Мэгги. – Если бы только это, я не стала бы волновать его понапрасну. Но я узнала от мисс Хортс, что четыре года назад в Канзасе белые вырезали лагерь команчей, и с тех пор парень ищет убийц и мстит им.

– Черт возьми, – прошептал Зуб Пилы, – значит, Миара мертва?

– Похоже, что так, – откликнулась Мэгги, – убита. И Флетчер имеет право знать об этом.

Кортни разбудили громкие голоса на улице, они приближались. Наконец дверь коттеджа с шумом распахнулась, и Кортни испуганно села в постели, прикрывшись одеялом. В дверном проеме стоял огромный мужчина. Из‑за спины его показалась Мэгги и, потеснив мужчину с прохода, вошла в комнату. Внимательно оглядев Кортни, она обернулась к мужчине.

– Видишь, что ты наделал? – сердито вскричала она. – Напугал бедную девочку! Говорила тебе – подожди до утра!

Мужчина шагнул в комнату, мягко, но решительно отстранил Мэгги и уставился на Кортни.

Он был высоким и мускулистым, с мощным торсом, широкими плечами и могучими руками. Выразительные карие глаза, темно‑каштановые волосы с седой прядью посредине, над самыми бровями. Седина пробивалась и в густых усах. Кортни подумала, что, если бы не устрашающий вид, он казался бы даже красивым.

Она поднялась повыше.

– Кто вы, мистер? – спросила она. Ее решительность поразила его. В удивленном взгляде, который он бросил на Мэгги, читался вопрос: «Это и есть твоя бедная испуганная девочка?» Судя по манерам, он явно привык повелевать. Может, это хозяин ранчо «Бар М»?

– Я Флетчер Стратон, мисс Хортс, – резко ответил он. – Похоже, вы хорошо знаете моего сына, Кейна.

– Нет, я не знаю его, – возразила Кортни, – но если в этом причина вашего вторжения…

– Вам он известен под именем Чандос. Кортни подозрительно сощурилась:

– Я вам не верю. Он упоминал ваше имя, но не сказал, что вы его отец.

– С тех пор как Миара забрала его, Кейн перестал называть меня отцом, – пояснил Флетчер. – Миара – это его мать, упрямая черноволосая ирландка, в которой нет ни капли терпимости. Он унаследовал от нее глаза. Таким я знал его, когда он появился здесь через десять лет после того, как я отправил их обоих на смерть.

Кортни ошеломленно взглянула на Мэгги.

– Это правда, девочка, – подтвердила та. – Мне не хотелось бы злоупотреблять твоим доверием, но он имеет право знать. – Она перевела взгляд на мужчину. – Флетчер, ты не дал мне договорить, набросившись сразу на мисс Хортс. Сказать такое непросто, но, боюсь, Миара погибла вместе с тем команчи, с которым жила. Судя по словам мисс Хортс, Кейн, уехав отсюда, вернулся в лагерь и увидел, что он разгромлен. С тех пор он охотится за белыми, которые это сделали.

Казалось, Флетчер утратил самообладание: лицо его исказилось болью и сразу постарело. Но быстро овладев собой, он принял прежний суровый вид.

– Кейн говорил вам, что его мать умерла? – спросил он Кортни.

Ей почему‑то не хотелось огорчать Флетчера, отнимая у него последнюю надежду, хотя он казался тяжелым человеком. Похоже, что даже сын не любил его! Но Кортни испытывала к нему жалость.

– Чандос никогда не говорил мне о матери, – сказала она. – Я знала, что в лагере индейцев была резня. Когда команчи напали на ферму, я была там. В тот день Чандос спас мне жизнь, хотя всех остальных убили. Фермер участвовал в резне индейцев, и Чандос безжалостно расправился с ним. Но если его мать изна… убили, тогда мне понятны его мотивы. – Помолчав, она осторожно добавила:

– Но не спрашивайте меня о матери Чандоса, вам надо узнать об этом у него.

– Где он?

– Я не могу вам этого сказать.

– Не можете… или не хотите? – сурово спросил он.

Такой тон не располагал к сочувствию.

– Не хочу. Я вас не знаю, мистер Стратон, но мне известно, что Чандос не хотел встречаться с вами. Зачем же мне выкладывать, где его можно найти?

– Подумать только, какая преданность! – взревел Флетчер, не привыкший встречать сопротивление. – Но позвольте вам напомнить, юная леди, под чьей крышей вы спите.

– Ну что ж, тогда я ухожу!

Кортни встала, потащив за собой одеяло.

– Сядьте, черт возьми!

– Не сяду!

В напряженной тишине прозвучал мягкий смех Мэгги:

– Похоже, Флетчер, тебе лучше сменить тактику. Девочка провела прошлый месяц в обществе твоего сына и переняла у него воинственность – во всяком случае, в отношении к тебе.

Флетчер и Кортни хмуро взглянули на Мэгги. Та тяжело вздохнула.

– Думаю, Флетчер, такому старому чудаку, как ты, следовало бы сделать выводы из прошлых ошибок, – строго сказала она. – Вспомни, разве однажды ты уже не обжегся на этом? Разве не повторял ты сотни раз, что, представься случай, ты все бы исправил? Этот случай может представиться, но, как я вижу, ты опять наделаешь тех же ошибок. Ты уже допустил одну, и большую. Вместо того чтобы спокойно расспросить девочку, объяснить ей, как важно тебе узнать про Кейна, ты напустился на нее. Да с какой стати она должна с тобой разговаривать? Она приехала сюда только переночевать – кстати, под моей крышей. Она не зависит от тебя, Флетчер, так с чего же ты взял, что она станет говорить с тобой? Я бы на ее месте не стала.

Проговорив это, Мэгги вышла. В маленькой гостиной повисла гнетущая тишина. Кортни испытывала смущение после своей вспышки. Как‑никак это отец Чандоса, и им есть о чем поговорить.

– Простите меня, – начала она и улыбнулась, услышав, что Флетчер одновременно с ней произнес эти же слова. – Может, начнем сначала, мистер Стратон? Не расскажете ли вы мне, почему Чандос не хочет здесь появляться?

– Чандос. – Флетчер с отвращением повторил это имя. – Черт возьми, прошу прощения, но парень называет себя как угодно, но только не тем именем, которое дал ему я! Даже живя здесь, он не откликался на Кейна.

– Не просите меня, чтобы я называла его Кейном, – твердо сказала Кортни. – Для меня он Чандос, только Чандос.

– Ладно, ладно, – добродушно буркнул Флетчер, – но и вы не просите, чтобы я называл его Чандосом.

– Не буду, – усмехнулась Кортни.

– А теперь о вашем вопросе, – сказал он, придвигая к кровати стул и усаживаясь. – Нет ничего удивительного в том, что Кейн не хочет попадаться мне на глаза. Когда четыре года назад он уехал отсюда, я послал за ним своих людей, чтобы они вернули его. Они, конечно, так и не поймали Кейна. Недели три он дурачил их, разрешая себя преследовать, а когда ему это надоело, быстро оторвался от них. Теперь он считает, что я опять попытаюсь удержать его здесь. Вероятно, поэтому он и не хотел, чтобы кто‑нибудь узнал о его появлении.

– А вы действительно попытались бы удержать его?

– Черт возьми, прошу прощения, а как же иначе? – воскликнул Флетчер. – Но… – он помолчал, – теперь я попросил бы его остаться, постаравшись доказать ему, что у нас все будет иначе.

– А как было раньше?

– Я делал ошибку за ошибкой, – сокрушенно признался Флетчер. – Я обращался с ним как с мальчишкой, а между тем команчи в восемнадцать лет – уже мужчина. А ему было восемнадцать, когда он вернулся сюда. Я также попытался выбить из него индейские привычки – все, что казалось ему естественным, – ведь он так долго жил с племенем. Я злился, что он не желает ничего принимать от меня.

– Вы говорили, что десять лет считали его мертвым. Он что, все это время жил с команчами?

– Да, вместе с матерью. Она сбежала от меня. О нет, я не виню ее за это! Конечно, я был не самым хорошим и верным мужем. Но ей не следовало забирать с собой мальчика. Она ведь знала, как он мне дорог.

– Но не думаете же вы, что мать могла бросить своего ребенка?

– Нет, но можно было расстаться иначе. Я отдал бы ей все, попросив только о том, чтобы Кейн половину времени жил у меня. Но она просто исчезла! Я не понимал, как ей это удалось, пока не объявился Кейн. Только тогда я узнал, где они скрывались все эти годы. Ну, сначала, правда, они не скрывались. Оказалось, что их взяли в плен люди из племени кайова и продали команчам. Один молодой краснокожий купил обоих, женился на Миаре, а Кейна усыновил. – Флетчер покачал головой. – А потом Кейн приехал сюда на своем пегом мерине, такой гордый, индеец с головы до пят – в оленьей шкуре, с длинными косами, которые отказался отстричь. Удивительно, что мои люди не пристрелили его!

Кортни живо представила себе, как юный Чандос в дикарском обличье въезжает на ранчо «Бар М» и встречается там лицом к лицу с толпой незнакомых белых мужчин. Что же чувствовал при этом его отец? Ведь сын вернулся к нему дикарем! Ясно, что здесь не обошлось без конфликта.

Вдруг она вспомнила бред Чандоса.

– Мистер Стратон, скажите, а он не называл вас… э‑э… стариком?

Флетчер невесело усмехнулся:

– Да он только так и называл меня. Он говорил об этом?

– Нет, но, когда мы ехали по тропе, его укусила змея, – начала объяснять Кортни и, вспомнив это, опять почувствовала раздражение. – Глупый упрямец, он даже не позвал меня на помощь! Правда, мы с ним тогда немного повздорили… Ну так вот, в ту ночь его преследовали кошмары – он был в бреду и много говорил во сне. Среди прочего он сказал… – Кортни помолчала, не желая повторять слова Чандоса. – Ну, словом, он не хотел, чтобы вы отрезали ему волосы. Вы что, и впрямь пытались это сделать? Флетчер тяжело вздохнул:

– Это была большая ошибка. Из‑за этого он и уехал. Как‑то мы с ним поссорились в очередной раз, и я в приступе гнева велел своим людям окружить его и откромсать эти проклятые косы. Какая была потасовка! Кейн ранил трех парней ножом, после чего Зуб Пилы выстрелом вышиб нож из его руки. Кейн тогда не носил при себе револьвера, только тот нож. Черт возьми, прошу прощения, меня приводило в бешенство, что он упорно не желает вести себя как белый человек. Он ничего не надевал, кроме оленьих шкур и иногда жилета. Только когда холодало, накидывал куртку. И все. Я накупил ему дюжины рубашек, но он ни разу не надел ни одну из них. Думаю, он делал это нарочно, чтобы позлить меня.

– Но почему? Разве он не хотел остаться здесь?

– В том‑то и дело. Когда Кейн приехал сюда, я думал, он хочет остаться. Я считал, что он приехал по своей воле, а потому никак не мог понять его враждебности. Он держался особняком, даже ел один, кроме тех случаев, когда работал на пастбище. Не было дня, чтобы он не принес к столу дичи, добытой им на охоте, даже если для этого ему приходилось вставать до рассвета. Он не мог принять от меня даже пищу, черт возьми, прошу прощения!

– Мистер Стратон, пожалуйста, – перебила Кортни, – не надо просить у меня прощения за эти слова. Я и сама переняла их у вашего сына.

– Правда? – Тут он впервые улыбнулся. – Здесь Кейн вообще не ругался – разве что на языке команчей. Рад слышать, что он хоть чему‑то здесь научился.

Кортни усмехнулась. Господи, вот уж нашел чем гордиться!

– Так о чем вы рассказывали?

– Да, так вот, как я уже говорил, держался он особняком, ни с кем не хотел знакомиться, отмалчивался в разговорах. Не припомню случая, чтобы он первым заговорил с кем‑нибудь. Хотя я отлично знал, черт возьми, что у него полно вопросов – я видел это по его глазам. Но у него было дьявольское терпение. Он молча дожидался, пока ответы на свои вопросы он услышит случайно. Понимаете, ему все было интересно, он учился всему, чему мы могли научить его. Уже через год ему была по плечу любая работа на ранчо. Еще и поэтому я полагал, что он приехал сюда добровольно.

– Но это было не так?

– Нет. Хотя Кейн никогда не говорил мне об этом. Я услышал это от Мэгги спустя два года после его приезда. К тому времени он сдружился с ней. Мэгги была единственным человеком, кто вообще что‑то знал о нем.

– Почему же он приехал сюда?

– Мать заставила Кейна сделать это ради него самого. В ту пору он достиг возраста, когда мог стать воином‑команчи, со всеми правами взрослого мужчины, включая и право иметь жену. Думаю, посылая его сюда, Миара хотела, чтобы он познакомился с нашей жизнью, прежде чем окончательно остаться у индейцев. Должно быть, она боялась, что потом он пожалеет об этом. Миара поступила мудро, – заметил Флетчер. – Она думала о мальчике, а не о себе.

Она просила его пожить здесь пять лет. Кейн уехал через три года. Миара хотела, чтобы он вкусил прелести богатой жизни, а я человек богатый. Но Кейн презирал мои деньги. Миара, видимо, надеялась на его непредсказуемость, давая ему возможность выбора. Но мальчик принял решение еще до того, как попал сюда.

Проведя десять лет в индейском лагере, Кейн превратился в настоящего команчи. Он никогда и не пытался приспособиться к здешним порядкам. Кейн просто пережидал время и учился всему, чему мог научиться от нас, белых. Так он, конечно, нас про себя называл. Что ж, хорошо, что у него было стремление учиться. Кто знает, может, он и остался бы здесь на все пять лет, если бы я не велел отрезать его чертовы косы.

– Сейчас у Чандоса их нет, – тихо заметила Кортни.

– Нет? Ну что ж, это уже кое‑что! Но у него нет сейчас и того индейского отряда.

– Это не совсем так, – возразила Кортни. – Он не один преследует тех людей, которые напали на лагерь команчей. Когда мы ехали по Индейской Территории, всю дорогу поблизости держались его индейские друзья. Он отправился бы с ними, если бы раньше не согласился довезти меня до Уэйко.

– Почему он согласился на это, мисс Хортс? – с большим интересом спросил Флетчер. – Насколько я знаю Кейна, это на него не похоже.

– Он не хотел соглашаться. Чего он только не делал, чтобы заставить меня отказаться от этой поездки! Но когда я оставила все попытки уговорить его, он вдруг передумал. Мне казалось, дело в том, что он все равно собирался в Техас. Чтобы он взял меня с собой, я предложила ему все свои деньги. Я считала, что мы с ним сторговались. Но вчера вечером, когда я хотела заплатить ему, он разозлился и сказал, что деньги здесь ни при чем. – Кортни пожала плечами, а потом проговорила:

– Он просил меня не пытаться понять его и причины этого поступка. Да, он прав. Я до сих пор не понимаю, что им движет. Он самый ласковый человек, которого я когда‑либо видела, но вместе с тем и самый жестокий. Любящий и заботливый, он вдруг становится чудовищем и хочет заставить меня ненавидеть его…

– Любящий? Заботливый? Вот уж не думал, что услышу такое о Кейне.

– Четыре года – большой срок, мистер Стратон. А вы разве не изменились за это время?

– Увы, нет. Старые псы не меняются.

– Значит, вы по‑прежнему хотите переделать Чандоса?

– Нет, тут, пожалуй, я кое‑чему научился и больше не стану перекраивать его на свой лад. Конечно, Кейн – мой сын, но он самостоятельная личность. Но, черт возьми, вы, кажется, сказали «ласковый»?

Щеки Кортни запылали. Ведь она почти призналась в близости с Чандосом: в какой же еще ситуации такой человек, как он, бывает ласков?

– Я сказала, что Чандос – самый ласковый из всех, кого я видела, мистер Стратон, но такое случалось с ним очень редко. Обычно он холоден, резок, крайне раздражителен, упрям и, пожалуй, опасен и беспощаден. К тому же еще непредсказуем…

– Хватит, я все понял, – усмехнувшись, перебил ее Флетчер. – Значит, он не очень изменился. Но скажите, маленькая леди, если он такой, как же вы влюбились в него? – тихо спросил он.

Кортни хотела отрицать это, но не стала. Ведь ока призналась Мэгги, что любит Чандоса, а та, уж наверное, рассказала об этом Стратону.

– Уверяю вас, это произошло помимо моей воли, – сухо отозвалась Кортни. – Но боюсь, что у вас, у Мэгги и даже у Зуба Пилы сложилось превратное впечатление. Вы, кажется, полагаете, что Чандос вернется сюда из‑за меня. Этого не произойдет. Я сказала, что он был любящим, но не утверждала, что он любит меня. Если он когда‑нибудь и вернется сюда, то по какой‑то иной причине.

– И все же, мисс Хортс, я бы хотел, чтобы вы немного погостили здесь.

– Я и собиралась остаться в Уэйко, мистер Стратон.

– Нет, здесь, на ранчо. Кортни покачала головой:

– Разве Мэгги не говорила вам, что в Уэйко живет мой отец? Я приехала в Техас, чтобы найти его.

– Да, я знаю. Эдвард Хортс. Но не факт, что вы захотите с ним жить. Он только что женился. Вы уверены, что вам понравится жить в его новой семье?

Кортни предпочла бы не слышать этого вопроса.

– Пока я ничего не могу сказать, мне надо встретиться с отцом. Но в любом случае здесь я не останусь.

– Не понимаю почему. Ведь мы с вами теперь не совсем чужие. И нас объединяет то, мисс Хортс, что мы оба любим Кейна.