IV. На земле отцов

Удачлив был на охоте Боташ, не имел себе равных ни в силе рук, ни в меткости глаза, ни в быстроте ног. Охотился он обычно один, только сына Карчи — Джантугана иногда брал с собой, потому что Джантуган был также упорен и неутомим.

На высотах Садырла, за горой Минги-тау, подстрелив двз'х оленей, Боташ я Джантуган летним вечером разложили костер отдыха и, по­желав друг другу хорошей ночи, уснули богатырским сном.

Но несчастной оказалась ночь: бродяга-змея набрела на них и ужалила в грудь Джантугана.

Два дня вез Боташ юного друга, устроив на конских спинах но­силки из веток березы и молодой травы.

Торопился Боташ, понукал лошадей неустанно, но не привез в Эль-Джурт Джантугана, а привез его холодное тело.

Нагнулся печальный Карча к остывшему сыну, сурово обнял его и хотел повернуться назад, как вдруг схватил в охапку траву с носилок и закричал:

— Боташ! Где ты ее нарвал?! Это она — трава Кара-чай, чей запах мучал нас всех столько лет, она, чей высохший стебель хранит в себе до сих пор рукоять отцовского меча, она, чьи соки текут в нашей кро­ви! Скажи же, Боташ, где она растет?!

Карча прижался лицом к зеленой траве, и ее пучки, передаваемые из рук в руки, пахли его слезами.

- Она растет там,— ответил Боташ,— за великаном-горой Минги-Тау. Прекрасна и щедра ее земля. В прошлом году, когда в первый раз там охотясь, я пустил лошадь пастись, посеяла она из худой своей тор­ бы несколько горстей ячменя, и в этом году я не поверил глазам, уви­дев, как хорошо он зацвел. И лесом и дичью богат тот край, бродят в нем никем не пуганные стада оленей, туров и коз. Та земля так пре­ красна, что не смог я ее проклять даже в тот день, когда она влила яд в грудь моего друга.

- Это земля наших отцов,—сказал Карча,— И нет на свете ни­чего, за что можно проклясть отчизну. Я благославляю тот день, который отнял у меня единственного сына, но вернул мне единственную родину.

Похоронили Джантугана на высокой горе близ Эль-Джурта, ко­торой потом дали его имя, и сразу же Карча стал готовиться в путь.

Больше половины эльджуртцев ушло с ним. Прощаясь с остав­шимися, Карча сказал, что и в разных землях будут они одним народом, между ними будет стоять великая гора Минги-Тау, но не будет она преградой их любви и братству. Две ее вершины будут как две груди матери, и, как молоко одной матери, будут пить оба народа воду рек, стекающих с этих вершин в разные стороны — к восходу солнца и к заходу.

Самым старшим и почитаемым среди оставшихся был мудрый Мал-кар и их поэтому назвали малкарцами, а те, кто ушел с Карчой, приня­ли имя карачаевцев.

Показал Боташ в широкой долине меж крутых гор клочок оголен­ной земли, траву с которой он сорвал, чтобы мягче было спине уми­равшего Джантугана.

— Наш Карт-Джурт!— вскрикнул Карча и лег грудью на этот клочок, и лежал неподвижно до вечера.

Когда же зажглись звезды, Карча, выпрямив богатыр­ские плечи и широко расставив ноги, гордо стоял на род­ной земле, и Млечный путь горел за его плечами, как крылья.

И там, где он стоял, поставили первый дом первого карачаевского аула Карт-Джурт — Древняя отчизна.