Карча—вождь свободных

I. Рассказ о земле отцов

Ветер бежит по деревьям, и деревья шелестят листьями, но пусть ветер уснет и уснут деревья.

В степи звучным ржаньем зовут жеребят кобыли­цы и храпят сытые кони, но пусть их звуки спрячет густая трава...

За шатром плещет сильное море, над морем кричат чайки и колы­шется песнь рыбаков, но пусть море застынет и замолчат рыбаки.

Весь мир до краев полон гула и звона, но пусть я буду глух ко всему, чтобы слышать только твой голос и твои слова.

Прилетел бы к тебе я раньше, но Трам подбил мои крылья, когда я мчался сегодня за раненым тигром, чтобы огненной шкурой его ты в дни без солнца мог греть свои старые плечи...

Ты послал Трама, и Трам долго кричал, чтобы я остановился, но не виден был мне он, потому что был за спиной, и не слышен был, потому что был далеко. Не смог Трам настичь меня ни скачкой, ни криком и послал за мной стрелу, которая быстрее и коня, и крика.

Резвее ветра был пламенный тигр, и я два раза хлестнул своего коня, я не видел, что в боку его торчит стрела, сделавшая его копыта тяжелыми. Конь мой остался лежать там, где догнала его смерть, а я примчался к тебе. Трам сказал, что ты хочешь видеть меня как можно скорее. Я бросил в пути свой тяжелый шлем, чтобы легче было бежать, снял стальную кольчугу, чтобы легче было дышать. На ногах моих раны и на дорогах кровь от ран.

«Открой же глаза, отец, и скажи, что хотел сказать...»

«Не могу открыть глаз, мой отважный батыр,- желтый туман смерти заполнил их, но я скажу тебе все, что запер в груди очень давно...

Слушай слова о прекрасной земле и о тоске по ней, слушай внима­тельно, я тороплюсь.

Ты был не выше меча, воткнутого в землю, когда от яда стрелы уснул могучий алан Батырбий, и мы насыпали над ним высокий курган. У этого кургана учил я тебя держать щит и владеть мечом, чтобы сила Батырбия вселилась в тебя.

Ты вырос воином настоящим и стал главою лучшей сотни страж­ников-телохранителей хана Аслан-Герня, потомка великих хазарских каганов.

Кровью был залит взор Батырбия, но и перед смертью он видел только одно, видел, как горит в упрямом огне и рушится белый, будто снег, город Ма-Асс, где он родился и жил бы до смерти, если бы не вынырнул однажды из-за крутых склонов его родины желтый бунчук (прим. род знамени) узкоглазого хана Бату, внука Чингиза-завоевателя, поклявшегося при­торочить весь мир к седлу монгольского коня.

Мчались по вселенной под желтым знаменем хана тысячи диких всадников, напоив себя яростью к чужим народам и кровью напоив чужие земли.

- Аланы! Откройте ворота,— кричали они, окружив дивный го­род Ма-Асс.— Мы покорили множество близких и далеких от вас пле­мен. Храбро бились и ваши соседи, но теперь их вожди: и кипчакский Бачман, и чиркезскии Ткжбаш, и асский Мджис — все собирают кизяк для наших костров. Смиритесь, аланы, — склоненную голову меч не рубит.

- Склоненную голову топчут в грязи!— неслись им в ответ гнев­ные слова вместе с тысячью длинных стрел.

Крепка была стена Ма-Асса и высоки были его башни, звезды ночью ложились на них отдыхать, а полдневное солнце могло уходить выше их только на локоть. Но невиданное оружие было у неведомого врага: стрелы с горящими хвостами срывались с его тугих луков и нес­ли в город пламя и чад; камни большие, как лошадиная голова, метали его деревянные чудища и разбивали вековые стены Ма-Асса,..

Сражались маассцы, пока могли стоять, а когда не могли, падали непокоренные, укрывая собой свой израненный город и ненавидя врага...

К колесам походных повозок поставил Бату детей аланов, прика­зав оставить б живых только тех, кто не выше колеса.

— К ним еще не пришла ненависть их отцов,— сказал он,— а сила и мужество к ним придут. Пала аланы, не упав передо мной на коле­ни, и под пеплом будет земля их, Алания, пока буду жив я, а дети их забудут чьи они дети и будут служить моей славе...

Развезли монгольские седла по горам и равнинам вселенной детей непобежденных. Батырбий был ростом с меня, а я был среди тех, кто не перерос колеса, но мы были не такими уж маленькими потому, что колеса были все же большие.

Тенью стал, прахом стал Бату-хан, а земля наша и теперь под пеп­лом, а сами мы умираем далеко от нее, под небом Хазарии (прим. Крым, Хазарским морем называли Черное море) между во­дами двух морей.

На синей реке Итиль (прим. Волга) в богатом городе Сарай-Верке сидит хан Узбек, еще выше поднявший знамя Бату.

Вьючат верблюдов баскаки (прим. татаро-монгольские сборщики дани) хана слезами и потом народов от са­мого Хорезма до синих пределов Рума (прим. Византия)— оплота вечерних стран, и ка­раваны по длинным дорогам везут в далекий Сарай золото -Богата дань и из Хазарии, отправляемая на Итиль Аслан-Герием, коварным нашим владыкой и монгольским верным рабом. Богата дань бедного народа, тяжело верблюдам везти томящие грузы в чужие края, согнулись их горбатые спины. Еще ниже согнулись мы под бременем неволи в чужом краю.

Слушай, сын мой, теперь то, что нельзя было раньше тебе гово­рить, потому что ты был слишком молод, слушай то, что сейчас нельзя не сказать, потому что я ухожу туда, откуда нет возврата.

Я зову тебя сыном уже много лет, но отец тебе тот, кто лежит под курганом, а я его друг, учивший тебя всему у его могилы, чтобы ты во всем был похож на него...

Взгляни завтра утром на тусклое солнце Хазарии — Батырбий проклял его, потому что его солнце было другим. Много раз собирал он аланов, чтобы их увести под свое солнце, но в последний раз стрела, ударила ему прямо в сердце. Ее принес ветер, вылетевший из золотого шатра ничтожного потомка великих предков — Аслан-Герия, чью жизнь и покой до сих пор охраняли твои надежные руки.

Слышу сжали пальцы твои серебряную рукоять меча и меч гневно звенит. Пусть никогда не утихнет эта песня гнева.

В глазах твоих пламенем вспыхнула ненависть, пусть она никогда не угаснет. Пусть она тебя греет, если в пути мороз, пусть она тебе светит, если в пути темно,

А путь твой будет далек — воды моря, семнадцать зеленых долин, столько же снежноголовых гор и еще тридцать рек отделяют тебя от Алании.

Собери своих земляков — ты их узнаешь по тоске в глазах — и разбей все живые и мертвые стены на пути к ней. Ты узнаешь ее, землю отцов, она отлична от всех, потому что прекрасней всех. Ты узнаешь ее по пахучему стеблю травы, спрятанной уже много лет в рукояти твоего меча, которую сжали сейчас твои железные пальцы. Разожми их, открути рукоять и теперь клинком осторожно ее раскрой — ви­дишь?! Только в стране Аланов растет эта трава, нигде ее больше нет. Мать Батырбия сорвала ее, расставаясь с родной землей, а Батырбий сберег ее в сердце меча и меч оставил тебе, чтобы крепкой была твоя рука и неугасимой была любовь твоя к потерянной родине.

Силен этот стройный стебель, сочны эти узкие листья, цепки эти длинные корни на родных склонах, ни зной ни бураны там для них не страшны. Людям нужен сок стеблей и листьев. Сок этой травы, поив­ший твоих предков, был темно-красен, как кровь, почти черен и ее на­звали Кара-чай.

Поэтому и тебя назвал отец этим звучным и сильным словом — Карачай, а я, чтобы стала длинней твоя жизнь, сделал имя твое корот­ким и стал ты Карча.

Я сказал тебе все и могу умереть, тебе умирать желаю под небом Алании. Но живи много лет и будь похож в любви и ненависти на своего отца. Полюби свою землю, и прокляни чужое солнце и чужие дожди.