Смысловая сфера личности

Мы видели, что биологическое, точнее, быть может, сказать, органическое** составляет необходимое условие

* Распространенность этих двух вариантов и дала, видимо, повод к появлению следующего четверостишия, построенного как оппозиция затасканной латинской пословице:

В здоровом теле —

Здоровый дух,

На самом деле —

Одно из двух 1в. Что касается профессиональных свидетельств существования вариан­тов соотношения биологической и социальной полноценности, то сошлемся, например, на мнение столь опытного клинического пси­холога, как В. Н. Мясищев. «...Могут быть выделены,— писал он,— четыре основных типа: 1) тип социально и биологически полноцен­ный; 2) социально полноценный при биологической неполноценности;

3) биологически полноценный, а социально неполноценный и 4) соци­ально и биологически неполноценный» 19.

** Следует, видимо, согласиться с П. Я. Гальпериным 20, который настаивает на том, что термин «органическое» является более подходящим, поскольку не содержит в отличие от понятия «биологи­ческое» указания на «животное в человеке», а ориентирует прежде всего на имеющиеся анатомо-физиологические предпосылки и воз­можности, которые играют совершенно бесспорную и очень важную роль в развитии человека, особенно наглядно (как мы увидим ниже, в § 1 гл. IV) проявляющуюся в аномалиях этого развития.

психического развития. Другое важнейшее условие — социальное окружение, мир культуры. Но, как уже под­черкивалось выше, из самих по себе условий, предпосы­лок, сколь бы мы их детально ни изучали, никакое живое развитие невыводимо. Требуется «идти даль­ше,— писал по этому поводу А. Н. Леонтьев,— и иссле­довать развитие как процесс «самодвижения», т. е. ис­следовать его внутренние движущие отношения, проти­воречия и взаимопереходы, так что его предпосылки выступают как в нем же трансформирующиеся, его собственные моменты» 21. Что же тогда определяет внут­реннее движение этого развития, что составляет его движущие противоречия и взаимопереходы?

В отечественной общепсихологической науке, преж­де всего в трудах А. Н. Леонтьева, С. Л. Рубинштейна, А. В. Запорожца, П. Я. Гальперина, Д. Б. Эльконина и др., дан достаточно однозначный ответ на этот вопрос:

источники движущих противоречий надо искать в систе­ме предметной деятельности субъекта. Следует, однако, сразу сказать, что изучение деятельности отнюдь не прерогатива психологии. Деятельность — важнейший общефилософский объяснительный принцип. В истории европейской философии выделяется всего три таких принципа: Космос (в античной философии и науке), Природа (в философии и науке Нового времени) и Деятельность (начиная с XVIII—XIX вв.— в класси­ческой немецкой философии) 22. Психологию интересует прежде всего роль деятельности в формировании психического аппарата отражения и в связи с этим ее внутреннее строение и динамика.

Кратко обозначим основные понятия, которыми обычно оперируют в рассуждениях о психической деятельности. Исходным является понятие «потреб­ность». Потребность трактуется как требование, нужда, ожидание, стремление к какому-либо недостающему, желаемому предмету, содержание которого может быть самым разным — от необходимости размять энергич-- ным движением затекшее от долгого сидения тело до стремления к познанию и истине. От содержательных показателей мы можем отвлекаться, однако лишь в формально-логическом плане, в плане же конкретно-психологическом они составляют ключевую характе­ристику потребности, наполняя ее энергетическую ем­кость и потенциал определенностью и осмысленной направленностью. Не зная, не представляя себе предме-

та потребности, рассматривая ее как «потребность вообще», мы почти ничего не можем сказать и о собст­венно психологической характеристике самой потреб­ности, о тех конкретных актах, которые будут предпри­няты для ее удовлетворения. Эта направляющая, побуждающая к активности функция предмета особо выделена в общепсихологической теории А. Н. Леонть-ева, где ей придана роль двигателя, мотива всей деятельности в целом.

Предмет потребности, как правило, не может быть достигнут сразу, он дан в сложной, часто препятствую­щей достижению жизненной среде с присущими ей жесткими условиями и преградами, так что обычно требуется не одно, а целая цепь, система взаимосвя­занных действий, направляемых на некоторые про­межуточные, опосредующие цели, объединенные зада­чей этого достижения. В свою очередь каждая цель может быть выполнена разными способами, разными конкретными операциями. Все вместе эти цели, дей­ствия, способы, операции и образуют наличный, или, как говорят, операционально-технический, состав деятель­ности. Схематически это можно представить себе так:

П-

/ Л| Д2 An,

(-^-Ц1 ->• Ц2...^Ц„)

м

(1)

где для удовлетворения потребности (П) развертывает­ся деятельность, состоящая из ряда действий (дь Д2,..., рп), направленных на осуществление целей (ui, цз,..., Цп), подчиненных в конечном счете задаче достижения предмета, мотива (М) всей деятельности в целом.

Однако такая схема, взятая сама по себе, вполне укладывается в рамки сугубо бихевиористских пред­ставлений, одинаково по сути отражая и поведение кры­сы в сложном лабиринте, и внешнюю сторону действий человека, стремящегося в условиях стоящих перед ним преград обойти, преодолеть их и достичь желаемого. Даже поправка на то, что животное действует инстинк­тивно, а человек выбирает пути и действия по разуму, не устраняет некоторой механистичности представлен­ного. Чтобы понять специфику человеческого поведения, необходимо ввести в рассмотрение некоторые характе­ристики сознания, которые тесно связаны с регуляцией предметной деятельности.

Важнейшей образующей сознания, исследованию

которой посвящены многие работы психологов, являет­ся значение. А. Н. Леонтьев описывал значение как идеальную, духовную форму кристаллизации общест­венного опыта, общественной практики человечества. «Человек в ходе своей жизни усваивает опыт пред­шествующих поколений людей; это происходит именно в форме овладения им значениями... Итак, психологи­чески значение — это ставшее достоянием моего созна­ния (в большей или меньшей своей полноте и много­сторонности) обобщенное отражение действительности, выработанное человечеством и зафиксированное в фор­ме понятия, знания или даже в форме умения как обобщенного «образа действия», нормы поведения и т. п.» 23.

Исходя из данного подхода совокупность значений может быть представлена как культура, т. е. система понятий, норм, образцов, представлений, бытующих в рассматриваемой среде *.

Важность значения как идеальной формы общест­венного опыта для психического развития очевидна. Человек видит явления прежде всего через призму усвоенных категорий, он как бы накладывает сетку значений, понятий и определений (Л. С. Выготский сравнивал это с параллелями — горизонтальными свя-

* Такое понимание культуры не является общепринятым. Но дело в том, что термин «культура» вообще чрезвычайно много­значен и в различных частных науках и даже внутри каждой из них толкуется по-разному. В последнее время в отечественной фило­софской литературе стала преобладать точка зрения, согласно ко­торой в основу понимания культуры кладется исторически активная деятельность человека и, следовательно, развитие самого человека в качестве субъекта этой деятельности. Развитие культуры при таком подходе фактически совпадает с развитием человечества, причем не в какой-то особой (например, специфически духовной — научной, художественной и т. п.), но в любой области общественной жизне­деятельности 24. Подобное философское понимание, комментирует В. М. Межуев, «имеет дело с культурой не как с особым объектом, подлежащим специальному изучению (наряду, например, с приро­дой, обществом, человеком и т. д.) в границах отдельной дисциплины, а как с всеобщей характеристикой всего действительного мира» 25 Для конкретного психологического анализа такая точка зрения пред­ставляется чересчур глобальной, не позволяющей расчленять компоненты и условия развития личности. Поэтому мы понимаем здесь культуру более узко — как систему бытующих в обществе значений (понятий, норм, образцов и т. п.), относя деятельность в иную категорию анализа, хотя понятно, что как знаки мертвы вне культурогворческой и культуропотребляющей деятельности, так и сама деятельность (в качестве собственно человеческой) немыслима вне этих знаков.

зями и меридианами — связями вертикальными, иерар­хическими) на окружающий мир, познает и выражает, передает плоды своего познания не иначе как через систему значений. И все же следует признать, что, взятые сами по себе, в своей объективной представлен-ности, знаки культуры могут быть отчуждены от реаль­ной душевной жизни человека; они, повторяем, объек­тивны, т. е. существуют до встречи с конкретным челове­ком, и остаются, пусть даже измененными, после этой встречи, являя собой отражение действительности независимо от индивидуально-личностного отношения к'ней самого человека.

Привнесение же этого отношения неизбежно порож­дает субъективное значение данного объективного зна­чения («значение значения»). Чтобы избежать удвоения терминов, А. Н. Леонтьев предложил говорить в этом случае о личностном смысле. Таким образом, «смысл выступает в сознании человека как то, что непосредст­венно отражает и несет в себе его собственные жизнен­ные отношения» 26.

Выше мы уже определили смысловой уровень как собственно личностный. Теперь подробно рассмотрим смысл (смысловое образование, смысловую динами­ческую систему) как «живую клеточку», «единицу» анализа * этого уровня.

* Л. С. Выготский выделял два принципиально отличных способа анализа, применяемых в психологии. Первый можно назвать разложением сложных психологических целых на элементы. Его Л. С. Выготский сравнивал с химическим анализом воды, разлагаю­щим ее на кислород и водород. Другой путь анализа — это анализ, расчленяющий сложное единое целое на единицы. «Под единицей,— писал далее Л. С. Выготский,— мы подразумеваем такой продукт анализа, который в отличие от элементов обладает всеми основными свойствами, присущими целому, и который является далее неразло­жимыми живыми частями этого единства. Не химическая формула,воды, но изучение молекул и молекулярного движения является ключом к объяснению отдельных свойств воды... Психологии, желаю­щей изучить сложные единства, необходимо понять это. Она должна заменить методы разложения на элементы методами анализа, расчле­няющего на единицы» 27. Позже об этом писал и С. Л. Рубинштейн:

«Для того чтобы понять многообразные психические явления в их существенных внутренних взаимосвязях, нужно прежде всего найти ту „клеточку", или „ячейку", в которой можно вскрыть зачатки всех элементов психологии в их единстве» 28. Эти положения актуальны и поныне. Необходимо добавить также, что выделение и обоснование этих единиц — особая теоретическая работа, поскольку «единицы анализа не могут непосредственно заимствоваться в самой реаль­ности в качестве ее вещественно экземплифицированных представи­телей, но каждый раз являются продуктом мысленного конструиро-

Сама проблема смысла в научном рассмотрении человека появилась не сразу. Выдающийся отечествен­ный ученый Н. А. Бернштейн писал, что каждая наука применительно к явлениям в своей области должна прежде всего ответить на два определяющих вопроса:

как происходит явление и почему оно происходит?. Для наук о неживой природе эти вопросы оказываются и необходимыми, и достаточными. Долгое время и наука о живой природе — биология— пыталась со всей стро­гостью следовать лишь этим вопросам, однако много­численные наблюдения и факты, указывающие на не­оспоримую целесообразность устройств и процессов, присущих живым организмам, неминуемо привели к постановке нового, третьего вопроса: «для чего су­ществует то или иное приспособление в организме, к какой цели оно направлено, какую доступную наблю­дению задачу оно предназначено решать»? 30

Все эти вопросы сохраняют первостепенное значение и для психологии, в частности для исследования поведе­ния и деятельности. Первый вопрос ставит проблему феноменологии деятельности, качественных характе­ристик этого явления. Ответ на второй вопрос подразу­мевает исследование причинности, механизмов движе­ния деятельности. Наконец, при ответах на третий вопрос мы должны анализировать цели и мотивы, на которые непосредственно направлен процесс деятель­ности. Однако эти три вопроса не затрагивают или, точнее, затрагивают лишь косвенно проблему смысло­вой регуляции поведения. Между тем в психологии накопилось множество фактов, показывающих особую значимость этого уровня регуляции для судьбы деятель­ности, ее продуктивности и конкретного хода. И как биология в рамках ответов на вопросы как и почему приходила к выводам, оказывавшимся, по словам Н. А. Бернштейна, крайне бедными предсказательной силой, так и психология, ограниченная на этот раз тремя вопросами — как, почему и для чего,— оказы­вается недостаточной для понимания многих сторон человеческого поведения и деятельности, реальных

вания (разумеется, отнюдь не произвольного по отношению к реаль­ности)». Собственно, в каждой сколько-нибудь развитой психоло­гической теории можно выделить такую единицу: «знак» — у Л. С. Выготского, «установка» — у Д. Н. Узнадзе, «деятельность» — у А. Н. Леонтьева, «действие», «поступок» — у С. Л. Рубинштейна, «акт поведения» — у М. Я. Басова и др.

проблем их развития. Для преодоления этой недоста­точности необходимо включить в рассмотрение еще один аспект, задать еще один, четвертый вопрос, внешне сходный с третьим, но все же имеющий свой особый оттенок: это вопрос, ради чего совершается то или иное действие, деятельность человека или в чем подлин­ный смысл достижения тех или иных целей, мотивов, задач,— смысл, стоящий за взятыми самими по себе или в своей совокупности целями, задачами, моти­вами?

Что же требуется для ответа на данный вопрос, как рождаются смысловые образования, или, если восполь­зоваться более точным термином Л. С. Выготского, динамические смысловые системы, несущие в себе и осо­бое отражение действительности, ее знак, и эмоциональ­но-личное, пристрастное к ней отношение?

Мы уже касались некоторых вопросов смыслообра-зования в первой главе книги, когда рассматривали философские аспекты проблемы личности, определения ее нормы и аномалии. Там, как помнит читатель, речь шла об одном, но, разумеется, главном, вершинном для человека смысле — смысле жизни, здесь же речь идет о всем многообразии динамических смысловых систем. Однако, на наш взгляд, основная внутренняя законо­мерность остается единой для всех случаев — психоло­гические смысловые системы рождаются в сложных, многогранных соотнесениях меньшего к большему, отдельных ситуаций, актов поведения к более широким (собственно смыслообразующим) контекстам жизни. В соответствии с этим их осознание — всегда процесс определенного внутреннего соотнесения.

Поясним сказанное простым примером. Ради чего стоит посещать лекции в институте? Ради чего стоит стремиться к высшему образованию? Ради чего стоит жить? Для того чтобы ответить на подобные вопросы, надо соответствующую данному явлению деятельность соотнести с контекстом деятельностей более широких, и соотнесение это тем сложнее и индивидуальное, чем выше мы поднимаемся по ступеням, уровням смысловой иерархии. Скажем, смысл посещения лекций для боль­шинства очевиден — он в том, чтобы успешно сдать сес­сию, закончить вуз. Труднее ответить на вопрос: ради чего нужно кончать вуз? Ответы могут захватить много взаимосвязанных деятельностей и мотивов, различные их сочетания и оттенки: интерес к профессии, престиж-

ность мотивы самоопределения, материальные интересы, поступление в аспирантуру и т. д. И уже совсем нелегко ответить на вопрос: ради чего стоит жить? Ведь здесь, как мы уже говорили в прошлой главе, надо соотнести не что иное, как всю свою жизнь с каким-то более широким и общим контекстом, с тем, что больше нашей индивидуальной жизни и не оборвется с ее физическим прекращением (дети, счастье будущих поколений, прогресс науки и т. п.).

При этом необходимо подчеркнуть два важных момента. Во-первых, смысл той или иной деятельности не порождается, на наш взгляд, самим по себе мотивом более общей, вышележащей по иерархическому уровню деятельности. Так, в последнем примере не сами по себе дети, счастье будущих поколений или прогресс науки являются смыслом, а те многочисленные и слож­ные связи, принципы, соотнесения, противоречия, кото­рые завязываются, возникают вокруг этих предметов, составляя как бы «кристаллическую решетку», внут­реннюю психологическую структуру смыслового образо­вания *. Поэтому, в частности, за ссылкой на один и тот же смыслообразующий мотив могут, как показы­вают психологические исследования, стоять совершенно разные по содержанию и динамике смысловые образо­вания. При ответе на вопрос «ради чего» называемый предмет следует рассматривать не как твердо установ­ленное значение, объективный знак, а скорее как сим­вол, символическое оформление сложного по своему генезису и структуре переживания. Символ этот склады­вался, формировался в ходе жизни человека (Л. С. Вы­готский часто повторял — «за сознанием лежит жизнь»), и, следовательно, расшифровка его не может быть лишь умозрительной задачей, решаемой путем анализа, сопоставления самих по себе речевых знаков, опросов исследуемого человека (в особенности если мы имеем дело с аномалиями, где диссоциация осозна­ваемого и реального часто весьма очевидна). Решение этой задачи возможно лишь при обращении к анализу

* Как и во многих других случаях проявления жизненной диалектики, здесь скорее важен не результат, а процесс, реальные формы его достижения и утверждения. Дело потому часто не в смыслообразующем мотиве как таковом, а в тех способах, соотне­сениях, связях, каковыми произошло его становление. Эти способы, эта живая сеть соотнесений и рождает, питает смысловые системы (о важности изучения процессуальной, динамической стороны мы будем говорить подробнее в следующей главе).

самой жизни человека, ее индивидуальной истории, приведшей именно к такому, а не иному способу смысло­вого опредмечивания, смыслового опосредствования ду­шевного бытия.

Отсюда следует второй момент, который надо выде­лить особо. Уяснение человеком смысла того или иного отношения к миру не дается ему прямо и автомати­чески, но требует сложной и специфической внутренней деятельности оценивания своей жизни, решения особой «задачи на смысл» (А. Н. Леонтьев). Причем, как мы видели, чем выше по иерархическим ступеням смысло­вые образования, тем труднее работа по их осознанию, поскольку все шире и неопределеннее становится об­ласть смыслопорождающей действительности, все сложнее и опосредствованнее те связи и отношения, из которых завязывается динамическая смысловая си­стема.

Вот почему, с одной стороны. Самые главные вопро­сы — о смысле жизни, любви, добра, зла и т. п.— тре­буют таких больших внутренних усилий человека в поисках ответа на них, а с другой стороны, сами эти ответы, если они наконец найдены, часто кажутся стороннему наблюдателю неопределенными, малозначи­мыми (вспомним гамлетовское: «Слова, слова, слова»), расплывчатыми. Причем последнее указывает вовсе не на слабость человеческого языка и мышления, а на мно-гоаспектность, системность самой сути смысловых реалий, которые заведомо шире и многостороннее реалий языковых. С этим связаны и писательские «муки слова», и недовольство словом уже найденным, его недостаточностью для определения живого предме­та *, и то, наконец, почему художники порой отказыва­ются определить основной смысл или, даже проще, основную мысль своего произведения **. Что же касает­ся психологических изысканий, то в структуру смысло­вого образования входят эмоционально-непосредствен­ный смысл и вербализированный смысл 32. Первый как

Напомним признание Александра Блока:

Ведь я — сочинитель, Человек, называющий все по имени, Отнимающий аромат у живого цветка.

** Л. Н. Толстой писал: «...нужны люди, которые бы показывали бессмыслицу отыскивания мыслей в художественном произведении и постоянно руководили бы читателей в том бесконечном лабиринте сцеплений, в котором и состоит сущность искусства, и к тем законам, которые служат основанием этих сцеплений» 3'.

бы составляет пристрастную, изменчивую, недоговорен­ную подоплеку второго, т. е. смысловые образования (о чем писал уже Л. С. Выготский) являют собой сплав сознательных (интеллектуальных) и эмоциональ­ных (аффективных) процессов, чем во многом и объяс­няется сложность их адекватного осознания.

Совершенно особый вопрос — кто и как ставит «задачу на смысл» перед человеком. Чисто внешне, феноменологически, кажется, что все зависит только от уровня самосознания, желаний данного человека, от того, захочет ли он задуматься над смыслом своих поступков или нет, направляют ли его к тому события жизни, друзья, воспитатели, учителя, семья — словом, внешние, окружающие его обстоятельства. Существуют, однако, и вполне объективные внутренние законы дви­жения деятельности, его собственная логика, изнутри подготавливающая ситуацию осмысления себя, своих действий и места в жизни. И сознание тогда играет роль скорее подытоживателя, активатора, реализатора, нежели причины постановки «задачи на смысл». (На некоторых законах этой логики мы остановимся в сле­дующем параграфе.)

Когда же «задача на смысл» все же решена и речь идет о той или иной форме осознанности, отрефлекси-рованности наиболее общих смысловых образований, то уместно, на наш взгляд, говорить о ценностях личности или, лучше, о личностных ценностях, отличая их от личностных смыслов, которые далеко не всегда носят осознанный характер. Таким образом, личностные цен­ности — это осознанные и принятые человеком общие смыслы его жизни *. Их следует отличать и от чисто декларируемых, назывных ценностей, не обеспеченных «золотым запасом» соответствующего смыслового, эмо­ционально-переживаемого, задевающего личность отно­шения к жизни, поскольку такого рода ценности не

* Мы не берем здесь социологические аспекты изучения цен­ностей, а рассматриваем ценность в ее психологической характеристи­ке как разновидность смыслового образования. Отметим также во избежание недоразумений, что в психологии личности часто говорят о смысле во множественном числе (например, личностные смыслы), тогда как в традиции русского языка слово «смысл» принято употреб­лять в единственном числе. Это расхождение легко объяснимо: в от­личие от обыденного языка под смыслом в психологии подразуме­вается особая составляющая сознания, которая имеет разные виды и формы, поэтому вполне правомерно говорить о множественности этих смыслов, их системе, иерархии и т. п.

имеют по сути дела прямого касательства к смысловой сфере, более того, могут стать бутафорией, маскирую­щей совсем иные личностные устремления *.

Заметим также, что осознанные ценностно-смысло­вые отношения могут быть не только позитивными, т. е. определять то, что по восприятию человека хорошо, но и негативными, т. е. занимать на субъективной ценностной шкале отрицательные значения, быть как бы «отрица­тельными ценностями», определять восприятие чего-ли­бо как недостойного, плохого. Если в динамическом пла­не отношения первого рода можно назвать отношениями притягивания («положительная валентность», по К. Ле­вину 33), центростремления, то отношения второго рода тяготеют к отталкиванию («отрицательная валент­ность»), центробежности **.

Понятно, что позитивные смысловые переживания,

* Различия, несоответствия, а часто прямые противоречия между желанием «быть» и соблазном «казаться» не столь уж редко случаются в жизни любого человека, и потому борьба за искренность, постоянство, подлинное, без «приписок», самовыражение—одна из основных линий нравственного развития и воспитания. Генезис многих видов отклонений, аномалий личности связан с теми или иными запущенными формами этого несоответствия. Например, клиницистам и психологам хорошо известно, что пышные уверения в любви к людям и подвигах самопожертвования у лиц истероидного склада часто не имеют под собой никакой смысложизненной основы и являют­ся лишь способом прикрытия безоглядного эгоцентризма и само­любования.

** Напомним, однако, что в рассуждениях Левина речь шла о ва­лентности предметов, данных в конкретном, здесь-и-теперь возник­шем «психологическом поле», о побудительной силе, от них исходя­щей. Сейчас же мы говорим об отношениях к предметам, точнее, к их взаимосвязям, о способах, принципах смыслового восприятия, при­дания личностно-субъективной цены возникающим в окружающем мире связям и отношениям. Так, в работе кубинского психолога М. Кальвиньо мы читаем: «Можно рассматривать четыре возможных отношения, в качестве которых может выступать то или иное явление:

1) явление выступает в качестве мотива; 2) явление представляет условие, препятствующее достижению мотива; 3) явление представ­ляет условие, способствующее достижению мотива; 4) явление пред­ставляет условие, способствующее достижению одного мотива и пре­пятствующее достижению другого. Этим четырем отнбшениям соот­ветствуют и четыре возможных смысла явления- смысл мотива, нега­тивный смысл, позитивный смысл, конфликтный смысл» 'и. Положение это тонко фиксирует возможность разного смыслового отношения к одному и тому же явлению в зависимости от его места в структуре деятельности. Однако, как мы увидим ниже, далеко не все смысловые образования, не все его уровни можно прямо приписать к конкретной деятельности, сведя роль смысла к оперативной регуляции достиже­ния мотива, к взаимоотношению мотива и преграды или мотива и по­собника достижения.

связанные с ожиданием, верой в лучшее, чаще бывают радостными, нежели негативные, являющиеся по пре­имуществу горькими и разочаровывающими. Не следует думать, однако, что лишь первые хороши, а вторые все­гда дурны и должны подлежать искоренению. Отрица­тельные смысловые переживания столь же важны для развития человека, как и положительные: в них нередко заложены точки роста, они могут дать толчок к поискам нового взгляда на жизнь, могут быть источником нетер­пимости (не головной, а внутренней, душевной) к недо­статкам и порокам как в себе, так и в окружающем мире. Другое дело, когда они начинают исключительно прева­лировать, определяя весь тон и направление жизни, все формы отношения к миру и самому себе. Такая одно­сторонность — начало аномального, отклоняющегося развития, уводящего от общих сущностных задач, за­мыкающих человека в узкий круг негативных пережива­ний и в конце концов ненависти (чаще бессильной) к себе и другим. Личностные ценности такого человека, т. е. то, чем он поддерживает смысл своего существова­ния,— это ценности, точнее, придание ценности отталки­ванию, но, отталкивая все и вся, он остается один на один со своим озлоблением, которое уже оттолкнуть не может, ибо оно составило его суть, стало привычным и единственным способом видения и осмысления мира.

Именно общие смысловые образования (в случае их осознания—личностные ценности), являющиеся, на наш взгляд, основными конституирующими (образую­щими) единицами сознания личности, определяют глав­ные и относительно постоянные отношения человека к основным сферам жизни — к миру, к другим людям, к самому себе. Нельзя говорить о нормальном или ано­мальном развитии личности, не рассматривая эти отно­шения — как их динамическую сторону (характер их напряженности, способы осуществления, соотношение реальных и идеальных целей и т. п.), так и сторону со­держательную.

Надо заметить, что если задача изучения механиз­мов динамической стороны психической деятельности без оговорок принимается большинством психологов, то задача изучения содержательной стороны нередко вы­зывает резкие возражения, которые наиболее часто сво­дятся к тому, что это скорее предмет философии, этики, но не психологии. Однако с этим мнением нельзя согла­ситься, иначе будет упущена из виду важнейшая детер-

минанта, определяющая черты как конкретных, так и общих свойств личности. Необходимость учета содержа­тельной стороны становится, пожалуй, особенно явной при встречах с трудным, аномальным, отклоняющимся развитием (как в подростковом, так и в более зрелом возрасте), которое, как показывают исследования, не­редко является прямым следствием эгоцентрической ориентации человека. Наиболее благоприятные условия для развития личности, что уже давно замечено опытны­ми психологами, создает противоположная эгоцентриче­ской — альтруистическая ориентация. Например, еще у русского психолога А. Ф. Лазурского мы находим, что духовное здоровье в наибольшей степени обеспечивает идеал альтруизма. «Альтруизм в том или ином виде представляется формой и средством, и показателем наи­лучшей гармонии между личностью и средой. Здесь из­вращенных нет» 35. Современные экспериментально-психологические данные в целом подтверждают эти суждения.

Итак, совокупность основных отношений к миру, к людям и себе, задаваемых динамическими Смысловы­ми-системами, образует в своем единстве и главной своей сущности свойственную человеку нравственную позицию. Такая позиция особенно прочна, когда она становится сознательной, т. е. когда появляются лич­ностные ценности, рассматриваемые нами как осознан­ные общие смысловые образования. Исповедание этих ценностей закрепляет единство и самотождество лично­сти в значительных отрезках времени, надолго опреде­ляя главные характеристики личности, ее стержень, ее мораль.

Может возникнуть принципиальный вопрос: о какой морали, о какой нравственности может идти речь при грубых отклонениях в развитии личности, например у злостного пьяницы или правонарушителя? Здесь, скажут многие, налицо их отсутствие, хотя никто не бу­дет отрицать, что совершивший преступление — лич­ность.

Моральная шкала, в нашем понимании, включает в себя не только положительные, но и отрицательные с общепринятой точки зрения ценности (подобно тому как, скажем, условно выделенная шкала ума должна располагать сравнительными отметками не только для высот ума, но и для его, с точки зрения наблюдателя, ущерба, т. е. глупости). Даже в тех случаях, когда мы

говорим об аморальности, речь идет не просто об отри­цании морали, а о моральной позиции, нам чуждой, из­вращенной. Именно своя мораль, своя достаточно очер­ченная и жесткая система ценностей, характерна и для асоциальных групп, в частности для противоправного, преступного мира 36. Исследование Е. Н. Голубевой, выполненное под нашим руководством на факультете психологии МГУ (1978), показало, что главные трудно­сти в перевоспитании даже малолетних правонарушите­лей состоят не в том, что подросток «не хочет» испра­виться или «не понимает», что надо жить честно, а в том, что он порой не может этого сделать из-за наличия уже сформировавшейся и ставшей достаточно инертной системы смысловых образований, которая, несмотря на «хотение» и «понимание», продолжает определять преж­нее, извращенное («преступное») отношение к миру.

Сказанное позволяет прийти к выводу, что сущность личности не совпадает ни с темпераментом, ни даже с характером. Разумеется, характер неотделим от лично­сти и в широком понимании входит в нее, поскольку реа­лизует прежде всего не случайные побуждения, а глав­ную, генеральную линию жизненных устремлений лич­ности. Плоскость характера — это плоскость действова-ния, способов осуществления основных смысловых ли­ний, и здесь мы обычно говорим о таких параметрах, как сила — слабость, мягкость — твердость, воля — безво­лие и т. п. Многие не без основания рассматривают силу воли как стержень характера, и это верно, ибо синоним безволия — бесхарактерность, т. е. неумение организо­вать свои намерения и побуждения, довести их до конца.

Иное дело — личность. Здесь основная плоскость движения — нравственно-ценностная. Личность в уз­ком понимании (ядро личности) — это не способ осуще­ствления позиции, а сама позиция человека в этом слож­ном мире, которая задается системой общих смысловых образований *. Лишь в более широком понимании (включая характер) — это динамическая система смыс­ловых образований, опосредствующих ее главных моти-

* В этом плане наиболее сжатой и яркой формулой личности (а не просто темперамента или характера) является, на наш взгляд, известное восклицание Лютера: «На том стою, и не могу иначе», фор-' мула эта отражает все три момента, которые мы обозначили в конце первой главы в качестве существенных для нашего понимания лично­сти: она подразумевает и определенную позицию, и ее достаточно ясное осознание, и, наконец, готовность постоять за нее как за нечто главное и неизменное.

bob и способов их реализации. Не случайно поэтому лич­ность, ее ядро могут контрастировать с характером в уровне своего развития и качества; известно, что можно встретить «хорошего человека» (нередкое житейское определение личности) с плохим характером (скажем, вспыльчивым, недостаточно сдержанным) и, напротив, негодяя с прекрасным характером (уравновешенным, покладистым, сильным).

Сказанное ни в коей мере не умаляет роли и значения характера. Старая мудрость «Посеешь привычку — пожнешь характер, посеешь характер — пожнешь судь­бу» имеет глубокий психологический смысл, ибо привыч­ки ребенка, его характер — это реальные «кирпичи», из которых строятся затем такие важнейшие психологиче­ские образования, как стиль действия, манеры общения с другими, способы выражения и достижения целей и мотивов — словом, все то, что в конечном счете во мно­гом строит судьбу человека, определяет ее повороты и перипетии. Речь идет лишь о том, что все эти важнейшие образования сами по себе еще не отвечают на вопрос, ради чего они существуют, какие смысловые устремле­ния призваны осуществлять, иными словами, прямо и непосредственно не определяют нравственно-ценност­ных плоскостей развития человека, совпадение или не­совпадение этих плоскостей с общечеловеческими идеа­лами и устремлениями. Отсюда, в частности, вытекает один важный вывод. При оценке личности, полагании ее нормальной или аномальной, отклоняющейся, нако­нец, при ее воспитании, психокоррекции и психотерапии следует иметь в виду не только и даже не столько осо­бенности ее отдельных проявлений, их сочетания, корре­ляции и т. п., но и то, как общие смысловые устремления, общие мотивы и способы их достижения соотносятся с социальными и нравственными плоскостями общечело­веческого бытия.

Прежде чем перейти к обозначению некоторых из основных свойств и функций динамических смысловых систем, заметим, что они являются в известном плане сверхчувственными образованиями. Как пишет И. С. Кон, подобного рода образования не являются непосредст­венными данностями, но предполагают, разумеется, систему индикаторов, способы верификации гипотез и т. д. Качество сверхчувственности представляется некоторым авторам в отношении личности слишком отдаленным, чуть ли не идеалистическим 38, на деле же

речь идет о хорошо известном феномене. «Со времени своего возникновения,— констатирует Б. С. Грязнов,— наука постоянно вынуждена решать, казалось бы, три­виальный вопрос: существуют ли объекты, знанием о ко­торых она является, а если существуют, то как они су­ществуют...» 39Что касается собственно психологии лич­ности, то, как справедливо замечает В. Г. Норакидзе, исследователи, работающие в этой области, «давно при­шли к общему мнению, что прямое наблюдение свойств личности невозможно (они непосредственно не даны). Считается, что свойство — это определенного рода ги­потеза, без которой невозможно понять характерные для деятельности индивида устойчивость, стабильность и последовательность» 40.

В исследованиях Л. С. Выготского, С. Л. Рубинштей­на, А. Н. Леонтьева, А. В. Запорожца, в публикациях последних лет *, обозначены ряд свойств смысловых образований, их отличия от сферы значений, знаний и умений человека.

* В рамках развития общепсихологической теории деятельности история разработки гипотез и понятий, связанных с выявлением роли смысловых компонентов, достаточно коротка. Первый ее этап связан с исследованиями основателей теории деятельности (Л. С. Выготский, А. Н. Леонтьев и др.). Второй'— с созданием на факультете психоло­гии МГУ в 1976 г. по инициативе А. Н. Леонтьева Межкафедральной группы по изучению психологии личности (на общественных началах). Общие результаты работы группы были изложены в двух итоговых статьях 4', которые определили контуры нового направления в иссле­довании личности. В 1980 г. Межкафедральная группа, которая в це­лом выполнила к тому времени свою координирующую роль, была рас­пущена, и начался последний, современный уже этап развития. Ве­дущие участники группы продолжили и во многом, как при всяком творческом движении, видоизменили свои представления; появились новые имена, направления и творческие группы, которые строили исследования на других основаниях, во многом часто отталкиваясь и полемизируя с работами Межкафедральной группы. Укажем, напри­мер, на концепции А. Г. Асмолова, В. А. Петровского, Е. В. Суббот-ского, А. У. Хараша, на работы М. Кальвиньо и В. В. Столина, на психосемантические изыскания В. Ф. Петренко и А. Г. Шмелева, на яркое исследование смысловых переживаний, предпринятое Ф. Е. Ва-силюком, и на ряд других психологических работ, исходящих из прин­ципов теории деятельности. Разумеется, проблемы смысла затраги­ваются (правда, не столь интенсивно) и в иных психологических шко­лах, находят они отражение и в зарубежных исследованиях. Но мы не можем здесь обсуждать эти взгляды, поскольку это составляет особую и требующую подробного изложения задачу. Заметим лишь-, что во многих зарубежных исследованиях речь идет о смысле скорее как об обобщенной мировоззренческой категории, тогда как в отечественных работах делаются попытки изучения более конкретных механизмов смысловой динамики и структуры личности.

К числу таких основных отличий можно отнести по крайней мере следующие четыре. Во-первых, смысловые образования существуют не только в осознаваемой, но часто и в неосознаваемой форме, образуя, по выраже­нию Л. С. Выготского, «утаенный» план сознания. Во-вторых, они не поддаются прямому произвольному конт­ролю и чисто словесным, вербальным воздействиям («личность не учат, личность воспитывают»,— подчер­кивал А. Н. Леонтьев). В-третьих, смыслы не имеют сво­его «надындивидуального», «непсихологического» су­ществования; они не бытуют сами по себе, как мир зна­чений, культуры, который может быть отторгнут от нас и представляет собой нечто объективное, заданное. На­конец, в-четвертых, смысловые образования не могут быть поняты и исследованы вне их деятельностного, жизненного контекста; заостряя это положение, можно сказать, что психологию личности должны интересовать не отдельные факты, а акты поведения, т. е. целостные ситуации и их взаимосвязи, в которых возникают и на­ходят свое проявление те или иные смысловые отноше­ния к действительности.

Перейдем теперь к специфическим функциям смыс­ловых образований как основных конституирующих единиц сознания личности. Обозначим здесь лишь две функции, являющиеся наиболее значимыми в контексте нашего изложения.

Во-первых, это создание образа, эскиза будущего, той перспективы развития личности, которая не выте­кает прямо из наличной, сегодняшней ситуации. Если в анализе реальной человеческой деятельности ограни­читься единицами мотивов как предметов потребностей, единицами целей как заранее предвидимых результатов, то будет непонятно, за счет чего человек способен пре­одолевать сложившиеся ситуации, сложившуюся логику бытия, что ведет его к выходу за грань устоявшейся сообразности, к тому будущему, которому он сам сего­дня не может дать точных описаний и отчета. Между тем это будущее есть главное опосредующее звено движения личности, без предположения которого нельзя объяс­нить ни реального хода развития человека, ни его бес­конечных потенциальных возможностей.

Смысловые образования и являются, на наш взгляд, основой этого возможного будущего, которое опосре-дует настоящее, сегодняшнюю деятельность человека, поскольку целостные системы смысловых образований

задают не сами по себе конкретные мотивы, а плоскость отношений между ними, т. е. как раз тот первоначаль­ный план, эскиз будущего, который должен предсущест-вовать его реальному воплощению.

Не надо думать при этом, что будущее, о котором идет речь, всегда локализовано где-то неопределенно впереди во времени. Когда мы говорим о смысловом поле сознания, следует иметь в виду, что будущее при­сутствует здесь постоянно как необходимое условие, как механизм развития, в каждый данный момент опосредуя собой настоящее.

Во-вторых, важнейшая функция смысловых образо­ваний заключена в следующем: любая деятельность че­ловека может оцениваться и регулироваться со стороны ее успешности в достижении тех или иных целей и со стороны ее нравственной оценки. Последняя не может быть произведена «изнутри» самой текущей деятельно­сти, исходя из наличных актуальных мотивов и потреб­ностей. Нравственные оценки и регуляция необходимо подразумевают иную, внеситуативную опору, особый, относительно самостоятельный психологический план, прямо не захваченный непосредственным ходом собы­тий. Этой опорой и становятся для человека смысловые образования, в особенности в форме их осознания — личностных ценностей, поскольку они задают не сами по себе конкретные мотивы и цели, а плоскость отношений между ними, самые общие принципы их соотнесения. Так, например, честность как смысловое образование — это не правило или свод правил, не конкретный мотив или совокупность мотивов, а определенный общий прин­цип соотнесения мотивов, целей и средств жизни, в том или ином виде реализуемый в каждой новой конкретной ситуации. В одном случае это будет оценка и отсеива­ние, селекция некоторых способов достижения целей, в другом — изменение, смещение целей, в третьем — прекращение самой деятельности, несмотря на ее успеш­ный ход, и т. п. Смысловой уровень регуляции не предпи­сывает, таким образом, готовых рецептов поступкам, но дает общие принципы, которые в разных ситуациях мо­гут быть реализованы разными внешними (но едиными по внутренней сути) действиями *. Лишь на основе этих

* «Человек нравственный,— писал А. И. Герцен,— должен носить в себе глубокое сознание, как следует поступать во всяком случае, и вовсе не как ряд сентенций, а как всеобщую идею, из которой всегда можно вывести данный случай; он импровизирует свое поведение» 42

4 Б, С. Братусь

принципов впервые появляется возможность оценки и регуляции деятельности не с ее целесообразной, праг­матической стороны — успешности или неуспешности течения, полноты достигнутых результатов и т. п., а со стороны нравственной, смысловой, т. е. со стороны того, насколько правомерны с точки зрения этих принципов реально сложившиеся в данной деятельности отношения между мотивами и целями, целями и средствами их до­стижения.

В самых общих словах специфика этой формы регу­ляции такова: если в плане достижения успеха цели определяют и диктуют подбор соответствующих средств и по сути все средства хороши, лишь бы вели к успеху, то в плане нравственном главными становятся не цели, а нравственная оценка этих целей, не успехи, а средства, которые были выбраны для их достижения. Говоря об­разно, если в первом случае победителей не судят, а побежденных не оправдывают, то во втором — побе­дителей могут судить, а побежденных оправдывать; если в первом случае цель оправдывает средства, то во вто­ром — средства полномочны оправдать или исказить цель, ее первоначальную суть. Речь идет о той плоскости общечеловеческого бытия, где люди выступают как рав­ные, вне зависимости от их социальных ролей и достиг­нутых на сегодня внешних успехов, равные в своих воз­можностях нравственного развития, в праве на свою, соотносимую с нравственными принципами оценку се­бя и других.

До сих пор мы говорили о динамических смысловых системах, по сути почти не затрагивая вопроса об их связи с конкретным строением деятельности. Если взять приведенную выше схему деятельности (1), то в ней, казалось бы, вообще нет места этим системам и все дви­жение может быть вполне объяснено в терминах мотива, цели, действия, операции. Однако помимо общего опре­деления личностного смысла как «значения значения» А. Н. Леонтьев дает и второе, более конкретное, опера­циональное определение через указание места (в извест­ной степени — механизма порождения) личностного смысла в структуре деятельности. Согласно этому опре­делению, личностный смысл есть отражение в сознании отношения мотива (деятельности) к цели (действия) 43. Данное определение представляется чрезвычайно важ­ным и во многом не до конца оцененным и использован­ным, поскольку в отличие от других подходов выделяет

природу смысла не как непосредственно предмета, «ве­щи», а как сущность отношения между «вещами», в данном случае — между мотивами и целями деятель­ности.

Вместе с тем дальнейшее развитие этого подхода тре­бует предпринятая целого ряда шагов 43а. Наиболее существенным, на наш взгляд, должно явиться рассмот­рение смысловых систем не только в связи с протека­нием конкретной деятельности, но и как особых орудий, «органов» целостного психического организма, направ­ленных в конечном итоге на выполнение функций ориен­тации в присвоении родовой человеческой сущности. Иначе говоря, смысловые отношения, будучи порожден­ными в деятельности, не остаются к ней непосредственно приписанными, возникающими лишь тогда, когда вновь и вновь воспроизводится данная деятельность, но они, как мы уже писали, образуют особую сферу, особый, относительно самостоятельный план отражения — иной, нежели план конкретных взаимосвязей целей, действий и операций. Поэтому мы можем вслед за Г. В. Биренбаум и Б. В. Зейгарник говорить о смысловом поле и о действенном поле 44. Или, если обратиться к со­временным изысканиям, первое.определить как смысло­вое строение, второе — как собственно бытийный слой сознания, проявляющийся в образах, представлениях, значениях, программах решений, действий и т. д.4 Именно смысловое строение, смысловое поле и состав­ляют особую психологическую субстанцию лично­сти, определяя собственно личностный слой отраже­ния.

Специально отметим, что в жизнедеятельности че­ловека возникает множество конкретных смысловых зависимостей и отношений, далеко не все из которых могут быть отнесены к личностному слою отражения. Ведь ни одна операция, ни одно действие человека не являются бессмысленными, они включены в некоторую цепь, в нечто большее, в свете чего они получают свою осмысленность, свой смысл. Операция получает свой смысл в зависимости от целей и масштабов действия, цель действия смыслообразуется мотивом и т. д., есть, наконец, биологический смысл в функционировании любого физиологического органа, любого физиологиче­ского отправления. Психология личности, не найдя сво­его стержня, своего взгляда, критерия, может легко по­теряться в этих многочисленных и взаимосвязанных

4*

проявлениях смыслообразования, смыслового оправда­ния различных форм активности души и тела.

Рассмотрение личности как способа, орудия форми­рования отношений к родовой человеческой сущности, прежде всего к другому человеку (как самоценности на одном полюсе, как вещи — на другом), и является, на наш взгляд, тем самым общим критерием, водоразде­лом, отделяющим собственно личностное в смыслообра-зовании от неличностного, могущего быть отнесенным к иным слоям психического отражения. Воспользовав­шись этим критерием, наметим следующие уровни смыс­ловой сферы личности.

Нулевой уровень — это собственно прагматические, ситуационные смыслы, определяемые самой предметной логикой достижения цели в данных конкретных усло­виях. Так, зайдя в кинотеатр и увидя перед самым на­чалом сеанса большую очередь и объявление о том, что в кассе осталось мало билетов, мы можем сказать: «Нет никакого смысла стоять в этой очереди — билеты нам не достанутся». Понятно, что такой смысл вряд ли мож­но назвать личностным, настолько он привязан к ситуа­ции, выполняя служебную регулятивную роль в ее осо­знании.

Следующий, первый уровень личностно-смысловой сферы — это эгоцентрический уровень, в котором исход­ным моментом являются личная выгода, удобство, пре­стижность и т. п. При этом все остальные люди ставятся в зависимость от этих отношений, рассматриваются как помогающие (удобные, «хорошие») либо как препятст­вующие («плохие», враги) их осуществлению *.

* Этот уровень может представлять иногда по внешности весьма привлекательные и даже как бы возвышенные намерения, скажем самосовершенствование, но если последнее направлено лишь на благо себе, оно есть на поверку не более чем эгоцентризм. Поэтому, если судить по некоторым утверждениям А. Маслоу (например, что окружающие представляют собой не более чем средство достижения целей самоактуализации46), предлагаемую им самоактуализацию можно в значительной мере отнести к эгоцентрическому уровню. За­метим также, что такой подход к задаче самоосуществления, самоак­туализации и т. п. является в конечном итоге тупиковым. По верном) замечанию В. Франкла, самоактуализация вообще невозможна, когда ее превращают в конечную цель, а все остальное — в средство ее достижения, ибо она есть не прямой, а побочный продукт направлен­ности человека «вовне себя на что-то, что не является им самим.. И лишь постольку, поскольку человек таким образом трансцендирует самого себя, он и осуществляет себя в служении делу или в любви к другому».

Второй уровень — группоцентрический; определяю­щим смысловым моментом отношения к действительно­сти на этом уровне становится близкое окружение чело­века, группа, которую он либо отождествляет с собой, либо ставит ее выше себя в своих интересах и устремле­ниях. Отношение к другому человеку существенно за­висит при этом от того, является ли он «своим» или «чу­жим», «дальним». Третий уровень, который включает в себя коллективистскую, общественную и, как свою выс­шую ступень, общечеловеческую (собственно нравст­венную) смысловые ориентации, можно назвать, ис­пользуя принятый в психологии термин, просоциальным. В отличие от предыдущего, где смысловая, личностная направленность ограничена пользой, благосостоянием, укреплением позиций относительно замкнутой группы, подлинно просоциальный уровень, в особенности его высшие ступени, характеризуется внутренней смысло­вой устремленностью человека на создание таких ре­зультатов (продуктов труда, деятельности, общения, познания), которые принесут равное благо другим, даже лично ему незнакомым, «чужим», «дальним» людям, обществу, человечеству в целом. Если на первом уровне другой человек выступает как вещь, как подножие эго­центрических желаний, а на втором уровне другие де­лятся на круг «своих», обладающих самоценностью, и «чужих», ее лишенных, то на третьем уровне принцип самоценности становится всеобщим, определяя собой главное и, как мы знаем, единственно верное направле­ние приобщения к родовой человеческой сущности. По­жалуй, в литературе нет недостатка в описаниях, кото­рые могут служить иллюстрациями последнего уровня. Психологи же этих «вершинных» проблем касались крайне редко, вот почему так ценны следующие два вы­сказывания классиков отечественной психологии. Одно принадлежит А. Н. Леонтьеву и взято из его лекции, об­ращенной к молодежи: «Растите в себе чувство ответст­венности и беспокойства за общее дело, развивайте со­знание своего долга перед обществом, человечеством! Привыкайте быть соучастником всех событий окружаю­щего мира. Определяйте свое место в нем. Вершина со­творения себя — вырасти «в человека Человечества». Желаю вам достичь этой вершины!» 48Второе принадле­жит С. Л. Рубинштейну. Он заканчивает свою послед­нюю (посмертно опубликованную) работу «Человек и мир» такими замечательными словами: «Смысл челове-

ческой жизни — быть источником света и тепла для других людей. Быть сознанием Вселенной и совестью человечества. Быть центром превращения стихийных сил в силы сознательные. Быть преобразователем жиз­ни, выкорчевывать из нее всякую скверну и непрерывно совершенствовать жизнь» 49.

Различение смысловых уровней улавливается даже в самом языке описания человеческого поведения. Так, в плане действенного поля и соответствующего ситуа­ционного, прагматического смысла мы говорим о дейст­виях, и, если они неудачны,— об ошибках, промахах. Как только мы переходим в план смыслового поля, нрав­ственных смыслов, мы говорим о поступках, деяниях, ко­торые бывают низкими (т. е. определяемыми эгоцент­ризмом, себялюбием, как бы прижатыми к прагматиче­ским смыслам) и высокими (т. е. устремленными к обще­человеческим идеалам).

Судят также о падении или возвышении человека через его поступки и деяния, подразумевая тем самым как бы некоторую плоскость, относительно которой можно возвыситься или пасть. В применении к этому говорят уже не об ошибке, сбое, промахе, а о поступке, преступлении, грехе. Очень красиво различие действия и поступка выразил однажды в лекции профессор П. Я. Гальперин: «Действуем мы бесконечно: обуваем­ся, садимся в автобус, обедаем. Поступок — изменение судьбы; возвеличение или гибель наших ценностей, пе­реосмысление жизненно значимого...» Имея это в виду, мы уже не ошибемся в оценке личности, зная, что она проявляет себя не в действиях, а в поступках, т. е. дейст­виях, соотнесенных с ценностями и идеалами, с опреде­ленными уровнями нравственного сознания, действиях, требующих морального выбора.

Необходимо добавить, что поступок — это тот объект, в котором прямо пересекаются интересы и психологии, изучающей личность, и философии, прежде всего этики. Многие видные психологи говорили о важ­ности поступка для характеристики личности, рассмат­ривали поступок как «начало личности». Что касается философов, занимавшихся проблемами этики, то они всегда придавали поступку особое значение. Еще Гегель писал, что «действительное моральное сознание есть со­знание, совершающее поступки» 50. Современные фило­софы-этики также отводят поступку центральное место, называя его первичной «клеточкой морали», «сердцеви-

пои морального выбора» и т. п. До сих пор, однако, пси­хология практически не доходила до уровня разверну­того анализа поступков, занимаясь в основном исследо­ванием закономерностей и механизмов психической деятельности безотносительно к проблемам нравствен­ного сознания и морального выбора. А. Н. Леонтьев с го­речью констатировал, что психология «вообще не рас­полагает понятиями, в которых этические категории могут быть психологически раскрыты...»51. Этики, на­против, сразу начинают с уровня поступков, минуя пути реального восхождения к нему, пути трансформации действий в поступки. Думается, что в будущем эти две линии познания должны сомкнуться при исследовании природы человеческих поступков в этически ориентиро­ванной психологии личности, с одной стороны, и в психо­логически обоснованной этике — с другой.

Итак, смыслы не являются однородными, а тем более одноуровневыми образованиями, но существенно раз­личаются в зависимости от отнесенности к тому или иному уровню. Помимо уровневой отнесенности для характеристики конкретного смыслового образования крайне важно ввести представление об его интенсивно­сти, степени присвоенности личностью. Е. 3. Басина предлагает говорить, например, о трех типах смысловых образований — смысловых содержаниях, частных смыс­ловых образованиях и общих смысловых ориентациях Под смысловыми содержаниями понимаются локальные личностные смыслы, под частными смысловыми обра­зованиями — более обобщенные психические образова­ния, лишенные непосредственной предметности, в кото­рых выражено некоторое частное отношение личности к тем или иным аспектам действительности. Смысловые ориентации рассматриваются как наиболее общие и основные «единицы» личности, которые формируются не в конкретной деятельности, а на протяжении всей жизни личности.

Эта классификация представляется ценной, хотя предлагаемые термины выглядят, на наш взгляд, не совсем удачными. Так, определенное «смысловое содер­жание» имеется, безусловно, во всех трех видах смысло­вых образований, поэтому не стоит выделять его в ка­честве отдельной характеристики. Речь должна идти лишь о разной степени присвоенности, генерализован-ности этого содержания. Поэтому мы в дальнейшем бу­дем говорить о неустойчивых, ситуативных смысловых

содержаниях, характеризующихся эпизодичностью, за­висимостью от внешних обстоятельств; об устойчивых, личностно присвоенных смысловых содержаниях, во­шедших, вплетенных в общую структуру смысловой сферы и занявших в ней определенное место; и наконец, о личностных ценностях, которые мы уже определили выше как осознанные и принятые человеком наиболее общие, генерализованные смыслы его жизни.

Если уровни смысловой сферы (эгоцентрический, группоцентрический, просоциальный) составляют как бы вертикаль, ординату сетки смысловых отношений, то намеченные степени присвоенности их личностью (си­туативная, устойчивая, личностно-ценностная) состав­ляют горизонталь, абсциссу этой сетки. В каждом кон­кретном случае можно в принципе выделить ведущий для данной смысловой сферы уровень, характер его свя­зей со смысловыми образованиями, степень его внутрен­ней устойчивости и т. п. Понятно, что ход нормального в нашем понимании, т. е. направленного на присвоение ро­довой человеческой сущности, развития смысловой сфе­ры должен состоять в одновременном движении по вер­тикали и горизонтали — к общечеловеческим представ­лениям, смысловой идентификации с миром и по линии перехода от нестойких, эпизодически возникающих от­ношений к устойчивым и осознанным ценностно-смысло­вым ориентациям.

Разумеется, это движение идет отнюдь не линейным путем, а подразумевает и сложности, и отступления, и кризисы. Причем каждая ступень подъема по лестнице уровней смысловой сферы и каждое усиление степени присвоенности данного смыслового содержания не уничтожает вовсе предшествующие смыслы и пред­ставления, но включает их в новые системные отноше­ния, собирает в новый узор, отделяя главное от неглав­ного, качественно меняя «смысл их смысла» в жизни человека. В реальности смысловое обеспечение даже отдельно взятой, искусственно изолированной деятель­ности никогда нельзя полностью замкнуть, ограничить рамками только одного какого-либо уровня, напротив, полная характеристика определяется соотнесением, кон­фигурацией нескольких уровней с той или иной силой интенсивности, представленных в сознании. Скажем, для эгоцентриста вполне могут существовать и группо­вые, и коллективистские, и даже общечеловеческие мо­тивы и смысловые отношения, только последние так или

иначе, но постоянно уступают, «проигрывают», иска­жаются в угоду эгоцентрическому отношению, постепен­но теряя при этом реально переживаемое содержание и девальвируясь в конце концов до пустой деклара­ции.

Эта нередкая одновременная представленность в том или ином виде, с той или иной степенью присвоенности каждого из разобранных уровней не означает их «мир­ного сосуществования», напротив, они обычно сосуще­ствуют в обстановке более или менее выраженной внут­ренней оппозиции. Стойкий эгоцентрист, чтобы уважать и оправдать себя, свои действия и поступки, стремится рассматривать свое миропонимание отнюдь не как ло­кальное, лишь ему и ему подобным присущее, но как объективное, общее, пригодное для всех и, более того, так или иначе всеми разделяемое, но лишь у некоторых маскируемое громкими словами и фразами. Потому он охотно и часто с.изрядной долей агрессии дискредити­рует более высокие уровни, выискивая в них скрытые «корыстолюбие», «хитрость», «глупость», «ненуж­ность», «вредность» и т. п. Исповедание собственно нравственных, просоциальных уровней также подра­зумевает противостояние, но на этот раз побуждениям, идущим от нижележащих уровней. Ни один уровень, даже интенсивно присвоенный, ставший личностно-цен-ностным, не дается человеку как некий постоянный ка­питал, который можно раз заслужить, заработать, а за­тем уже безбедно существовать всю остальную жизнь на ренту, проценты от него. Смысловую сферу каждого че­ловека можно рассматривать как арену противоборства между ее основными векторами, направленностями:

с одной стороны, направленностью к коллективистскому, общему, всеобщему, а с другой стороны — к частному, ситуационному, прагматическому. (Легко усмотреть за этим противоборством то внутреннее движущее проти­воречие развития, о котором мы писали в гл. I,— между отношением к другому человеку как самоценности, трансцендирующему существу и отношением к нему как к конечной вещи.) Можно смело поэтому говорить о природе смысла как живой системы, т. е. системы, имею­щей противоречия, соединяющей в себе разнонаправ-ленные тенденции. Вспомним афоризм: «Я человек, и ничто человеческое мне не чуждо». Если каждого чело­века строго «разобрать» на составляющие его желания, помыслы, потребности, то отдельные «детали» по своей

внутренней структуре окажутся, во-первых, во многом сходными, а во-вторых, их набор, наименование — во многом одинаковыми. Важны не столько части, сколько их неповторимое соотнесение, сочетание, общая устрем­ленность, противоборство, которые и составляют захва­тывающую картину человеческого духа, его восхожде­ние или нисхождение, подвижничество или прозябание, подвиг или падение. Пристрастность человеческого со­знания, эмоциональная насыщенность смыслов реаль­ного бытия во многом определяются именно этим об­стоятельством.

В этом плане представляет интерес разработка по­нятия о конфликтных личностных смыслах. Выше мы уже приводили интерпретацию конфликтного смысла М. Кальвиньо — это смысл явления, которое способст­вует достижению одного мотива и препятствует дости­жению другого. Конфликтный смысл, по В. В. Столину, выявляется в трудности преодоления человеком той или иной преграды ради достижения чего-то для него важ­ного. Так, проведя многочисленные опросы и подвергнув результаты математической обработке, он пришел к вы­водам (в целом оказавшимся достаточно самоочевид­ными), что «ситуации, требующие активности в обще­нии, делаются преградными для того, кто обладает ро­бостью», «ситуации, требующие от личности безнравст­венного поведения (солгать, нарушить обещание), пред­полагают в качестве внутренней преграды совесть* и т. п.52

Из этого в свою очередь выводится, что поступок — «это либо преодоление преграды, либо, под ее влия­нием, отказ от действий» 3.

Эти экспериментальные факты подтверждают слож­ный и во многом внутриконфликтный характер рассмат­риваемых явлений. Следует заметить, однако, что иссле­дуемые конфликты в основном относимы к действенному полю и рассматриваются как могущие возникать, а могущие и не возникать на пути достижения мотива в данных конкретных условиях. Мы же сейчас касаем­ся проблемы более общей — проблемы движущих, т. е. постоянных, неустранимых противоречий собствен­но смыслового, в нашем понимании, поля. Если, по В. В. Столину, «пока поступок не свершен — смыслы «я» не находятся в противоречии» 54, то, по нашему мне­нию, смысловая система «я», если таковая наличест­вует, есть внутренне напряженная, живая, т. е., повто-

ряем, содержащая противоречия, система *, которая конечно же проявляет, формирует, изменяет себя через действенный, бытийный план своей активности, но не может быть вся без остатка сведена к этому, не являет­ся в своем развитом состоянии лишь отражением конк­ретных коллизий — преодоления или непреодоления преград на пути к цели. Иначе говоря, закономерности действенного плана (поведение индивида в лабиринте преград) вряд ли следует прямо переносить на функцио­нирование смыслового поля. Преодоление преград (т. е. по сути отголоски старого понимания проблемы воли как выбора наиболее сильного желания из ряда конку­рирующих и подавление, преодоление остальных) пред­ставляется весьма удобной моделью для построения формальных исследовательских процедур и дальнейшей математической обработки результатов их применения, но все же далеко не отвечающей сложности порождения и функционирования смысловой сферы человека.

Смысловые системы, по крайней мере высшие, нрав­ственно-ценностные их уровни, несут в себе функцию не столько отражения, сколько преображения действи­тельности, связывания разнородных и частных интере­сов, нижележащих смыслов («преградных» и «кон­фликтных» в том числе) в единый, определяющий суть и назначение человека взгляд на самого себя и на окру­жающую жизнь. Ценностное восприятие, по верному замечанию Ф. Е. Василюка, дает возможность человеку преодолевать неудачи и преграды действенного поля. Это не значит, что при этом человек вовсе не испытывает конфликтных состояний и переживаний, что в его смы­словой системе нет и не может быть конфликтных смыс­лов. Их может быть сколько угодно. Но конфликты нижележащие (чаще

Date: 2015-09-25; view: 490; Нарушение авторских прав