Палата № 27

Ли Нельсон вошла в палату. Ее коллеги образно называли госпитальные палаты «аквариумами страданий». Здесь все страдания были выставлены на всеобщее обозрение… Кровавая резня… Психические срывы… Уродливая сторона войны, о которой никто не хочет вспоминать за пределами госпиталя.

Хотя во время первой войны в Персидском заливе только четырнадцати американским солдатам ампутировали конечности, вторая война, начавшаяся при президенте Буше, обошлась гораздо дороже. С 2003 года десятки тысяч американских солдат потеряли руки и ноги на войне. Их лечение стало тяжелым бременем для и без того дефицитного бюджета министерства здравоохранения, поэтому муки солдат решили скрыть от глаз общества.

А война продолжалась…

Работать с утратившими конечности ветеранами очень сложно. Далеко не каждый медик сможет изо дня в день общаться с такими людьми. Разрывы бомб оставляют на их телах ожоги и шрамы от осколочных ран. Бесконечно долгие операции не приносят облегчения, а боль бывает слишком мучительной. Затем приходит депрессия. Многим из раненых нет тридцати, а некоторым – даже двадцати лет. Потеря ноги или руки для них – непоправимая утрата, поэтому депрессия ампутантов передается и членам их семей, и персоналу госпиталя.

Днем бывает трудно, но самое страшное начинается ночью…

Ли остановилась у первой кровати справа. Здесь лежал Джастин Фрейтас. Парню недавно исполнилось девятнадцать лет, он был армейским санитаром. Два с половиной месяца назад он потерял глаза и кисти рук, когда пытался снять взрыватель с бомбы.

– Здравствуйте, доктор Нельсон! Откуда я узнал, что это вы?

– Услышали запах моих духов, – ответила Ли.

– Да! Я услышал ваш запах. Эй, док! Я уронил пульт дистанционного управления от телевизора. Дайте мне его.

– Джастин, мы уже говорили об этом вчера.

– Док, это у вас проблемы со зрением. У меня есть руки. Я их чувствую.

– Нет… Просто нервные окончания вводят ваш мозг в заблуждение.

– Док! Я их чувствую! – настаивал Джастин.

– Понимаю, – сдерживая подступающие к глазам слезы, сказала Ли Нельсон. – Мы дадим тебе новые руки, Джастин. Еще пара операций и…

– Нет. Никаких больше операций. Я не хочу никаких операций! Я не хочу протезы! Верните мне мои руки! Как я смогу держать на протезах мою маленькую девочку? Как я прикоснусь к жене?

Гнев вспыхнул подобно пороху. Доктор Нельсон едва успела нажать кнопку тревоги и вынуждена была бороться с пациентом, чтобы помешать ему биться забинтованными культями об алюминиевую спинку кровати.

Вбежал санитар. Он помог врачу пристегнуть руки Джастина Фрейтаса застежками‑липучками «Велкро» к кровати. Ли сделала укол. Почти сразу же успокоительное подействовало, и Джастин заснул.

Доктор Нельсон постояла немного, ловя ухом его размеренное дыхание, затем сделала запись в медицинской карточке и отошла от его кровати.

В этой палате ее ожидали еще шестнадцать ампутантов. Ей предстояло побывать еще в семи палатах.

В каждой палате был свой староста, человек, который знал, чем дышат его товарищи по несчастью. В двадцать седьмой палате старостой оказался мастер‑сержант Рокки Аллен Трет. Восемь месяцев назад он потерял обе ноги при взрыве реактивного снаряда.

Доктора Ли он встретил сидя на кровати.

– Доброе утро! – поздоровался он с врачом. – Сегодня вы припозднились. Ваш малыш доставил вам много неприятностей?

– Я бы назвала это не неприятностями, а сложной, но интересной работой. Я вижу, у вас сегодня хорошее настроение?

– Приходила Мона с детьми, – пояснил Рокки.

– Не подсказывайте мне… Мальчиков зовут Дастин и Логан, а вашу дочь – Молли.

– Нет, Меган. У нее такие же голубые глаза, как у вас. Замечательные дети. Не могу дождаться, когда меня отпустят домой. Послушайте, я обещал не спрашивать…

– Я позвоню нашему протезисту сегодня утром еще раз. Он обещал, что они будут готовы к середине сентября.

Середина сентября…

Рокки постарался скрыть разочарование. Не без труда это ему удалось.

– Приглядывайте за Свиклом. Сегодня он бушевал, как сумасшедший. Жена передала ему документы на развод. Говорит, что не хочет иметь мужа‑калеку.

– Мило, – съязвила Ли Нельсон. – Рокки! Что насчет нового парня… Шеперда?

Мужчина сокрушенно покачал головой.

– Протезист парню не нужен, ему нужен психиатр.

– Нам всем не помешал бы психиатр, – целуя Рокки Трета в лоб, сказала она.

Вернув ему улыбку, женщина направилась к семнадцатой койке. В отличие от большинства кроватей эта была отгорожена шторками, что создавало иллюзию приватности.

– Сержант Шеперд! Меня зовут доктор Нельсон, и я…

Ли отодвинула штору в сторону.

Кровать была пуста.

Небо над Манхэттеном приобрело лазоревый оттенок и теперь сливалось вдали с океаном. Ветерок с Ист‑Ривер отгонял неприятные запахи мегаполиса. Снизу, под взлетно‑посадочной площадкой для вертолетов, расположенной на крыше госпиталя, монотонно гудели вентиляторы промышленных кондиционеров. К этому гулу семью этажами ниже примешивался шум движущегося по улицам транспорта. Приближалось время обеда, и звуки клаксонов становились все нетерпеливее.

Сейчас вертолетная площадка была пуста. Машина, видимо, улетела по вызову.

Долговязый мужчина в серых брюках от тренировочного костюма и белой футболке шлепал босыми ногами по цементной ограде шириной восемь дюймов, окружающей взлетно‑посадочную площадку для вертолетов. Длинные каштановые волосы развевались на ветру. И внешне, и отсутствующим взглядом он напоминал покойного Джима Моррисона, вокалиста группы «Дорз». У этого солдата была беспокойная артистическая натура, запертая в гробницу плоти.

Левую руку жгло огнем, словно он засунул ее по локоть в бурлящую лаву. Боль была нестерпимой. Она доводила его до помешательства.

Там нет руки, придурок! Это фантомная боль, такая же призрачная, как твое существование…

Патрик Райан Шеперд закрыл глаза.

Звуки и запахи бетонных джунглей вызвали в его памяти воспоминания из далекого прошлого…

Дул легкий ветерок. Над головой – голубое небо. Стикбольная [4] бита в руках растерявшегося мальчика.

Патрику одиннадцать лет. Он – самый младший из игроков. Бруклин поделен по этническому признаку на несколько частей. В Бенсонхурсте, где проживает Патрик, преобладают эмигранты из Италии.

Патрик – ирландец, а значит, изгой. Трудно быть изгоем среди изгоев.

Сегодня суббота. Субботы – не такие, как воскресенья. В воскресенье надо надевать приличные штаны и идти в церковь. Маленький Патрик терпеть не может церковную службу, ему там скучно, но бабушка водит его в церковь каждое воскресенье.

Когда‑то Сандра Кей Шеперд упала с приставной лестницы и теперь получает пенсию по инвалидности. Ей шестьдесят один год, и она – постоянно нуждающийся в инсулине диабетик. Двенадцать лет назад ее муж без объяснений ушел из дома.

Мать Патрика умерла от рака легких, а отец четвертый год сидел в тюрьме: ему дали двадцать пять лет за то, что, находясь в состоянии алкогольного опьянения, он задавил насмерть человека.

Два аута. Базы заняты, только нет никаких баз. Вместо первой и третьей – припаркованные машины. Вторая база – канализационный люк. «Дом» заменяла коробка из‑под пиццы.

Юный Патрик жил ради таких минут. Сейчас он не был изгоем. Сейчас он не был чужаком. В такие мгновения жизни он становился героем.

Подает Майкл Паскуале. Ему уже тринадцать лет, но маленький ирландец дважды его сделал. Итальянец кидает первый мяч Патрику прямо в голову.

Тот – наготове. Отступив на шаг, Патрик отбивает потрепанный резиновый мячик держаком метлы. Мяч проносится со свистом мимо левого уха питчера. Отскакивает от нескольких автомобилей и исчезает из виду.

– Хреновый удар! Прямо в канализацию! Правило номер два! Иди доставай, фриц Шеперд!

– Я не немец, я ирландец.

Патрик тяжело вздыхает, но в сопровождении двух старших мальчиков послушно идет к решетке слива. Правила в стикболе не отличаются сложностью: «Кто отбил мяч, тот его и достает».

Двое товарищей по игре поднимают канализационный люк. Оттуда воняет блевотиной. В пяти футах внизу – жидкая зловонная мерзость. Как назло, Гарри Дорошов, который обычно ходит на игру с граблями, сейчас с родителями уехал на Конни‑Айленд.

– Лезь вниз, Шеперд.

– Ты уверен, что мяч там? Я что‑то его не вижу.

– Ты, что, меня вруном обозвать хочешь?

– Залезай, ирлашка, подобру‑поздорову.

Патрик осторожно спускается по железным скобам вниз… шаг за шагом… Воротом футболки закрывает нос: чтобы меньше воняло.

Внезапно голубое небо исчезает над головой. Это с грохотом падает на место канализационный люк.

– Эй!

Слышится приглушенный смех. Сердце Патрика екает.

– Эй! Выпустите меня!

Он надавливает плечом на чугунный люк, но тот не двигается с места под тяжестью веса Майкла Паскуале. Справа, на месте решетки, есть узкая длинная расщелина; он пытается в нее протиснуться, но его бьют кроссовками.

– Выпустите меня! Помогите! Бабушка! Помогите мне!

Патрик задыхается, его тошнит. Остатки завтрака падают в зловонную жижу внизу.

На лбу проступает холодный пот. Он чувствует, что теряет сознание.

– Выпустите меня! Выпустите меня!

Наваливается паника. Ему трудно дышать. Адреналин превращает его плечи в неистово бьющийся о металл таран. Сила его ударов почти сбрасывает Майкла Паскуале с канализационного люка. Тогда второй парень становится рядом с ним.

Патрик чувствует, что теряет сознание. Он такой маленький, он так напуган. Рак лишил его матери, алкоголь – отца. Спорт – вот единственный поплавок, который держит его на плаву в бурных водах жизни, клей, которым скреплено его убогое существование. Смех наверху становится громче. Гордость покидает его. Он готов разжать пальцы и заполнить царящую в душе пустоту зловонной жижей, когда вдруг слышит голос девочки. Она не просит, а требует.

Раздается мужской голос.

Топот удаляющихся шагов.

Канализационный люк поднимается.

Патрик Шеперд смотрит на ангела, склонившегося над ним на фоне голубого августовского неба.

Девочке, вероятно, столько же лет, сколько и ему, но она выглядит значительно взрослее. Длинные, шелковистые светлые волосы локонами спадают на плечи. Зеленые глаза буравят мальчика.

– Ты там весь день собираешься прохлаждаться?

Мужчина в рубашке, без пиджака, но в темно‑бордовом галстуке, помог Патрику выбраться из канализации. Через плечо мужчины перекинута легкая серая спортивная шерстяная куртка.

– Без обид, сынок, но тебе следует подыскать себе других друзей.

– Они… не мои друзья…

Патрик кашляет, стараясь не заплакать.

– Кстати, ты классно бьешь… – говорит мужчина, – очень профессионально отводишь запястья назад… Только старайся, чтобы подачи не долетали до зоны страйка.

– Как они бросают, так я и бью. Если мяч летит выше зоны, я смогу ударить и сильнее, но тогда мы теряем много мячей… Вообще‑то, я питчер, только парни не любят, когда я бросаю…

– Оттого, что ты их всегда побеждаешь? – ухмыляется девочка.

– Как тебя зовут, сынок? – спрашивает мужчина.

– Патрик Райан Шеперд.

– Хорошо, Патрик Райан Шеперд. Мы сейчас возвращаемся из синагоги домой, а потом идем на стадион средней школы имени Рузвельта. Бери свою перчатку и ступай туда. Я буду тебя тренировать.

– Тренировать?.. – удивляется мальчик. – Вы новый тренер по бейсболу?

– Меня зовут Мори Сигал, а это моя дочь…

– Пет. Не подходи ко мне близко. От тебя плохо пахнет. Лучше сходи домой, Шеп, и прими душ.

– Шеп.

– Это твое новое прозвище. Папа разрешает мне придумывать прозвища всем его игрокам. А теперь иди, а то я передумаю и назову тебя Вонючим Питом.

Тренер Сигал подмигивает Патрику, берет дочь за руку и идет своей дорогой.

Небо утопает в голубизне. Чудесный августовский день.

Это день изменил судьбу Патрика Шеперда. В этот день он влюбился.

Человек без левой руки открыл глаза. Фантомные боли больше его не мучили, но легче от этого не стало.

Прошло одиннадцать лет с тех пор, как он в последний раз целовал и обнимал единственную женщину, которую любил всей душой, одиннадцать долгих лет минуло с тех пор, как он наблюдал за тем, как его жена играет с их маленькой дочуркой. Сожаления о потерянном рвали на части его сердце. Иногда ему казалось, что оно вот‑вот взорвется и обнажит накопившиеся в нем горе и разочарование в жизни.

Патрик Шеперд ненавидел свое прошлое. Каждая его мысль была отравлена. Каждое принятое им за последние одиннадцать лет решение несло тень проклятия. Днем он страдал от осознания того, что стал инвалидом. Ночью он превращался в головореза. Воспоминания о боевых действиях, в которых он принимал участие, превратились в кошмары с леденящими душу подробностями и чувствами, которые не в состоянии донести до зрителя ни один фильм ужасов. Он презирал самого себя и ненавидел Бога за то, что Создатель, словно вор, проникал в его сознание по ночам и стирал из его памяти все воспоминания о семье. Мужчина старался заполнить чем‑нибудь эту зияющую пустоту, но не мог. От отчаяния он закипал – его разъедала ярость. Такая ненависть разрушительна для любого человека.

Пальцы босых ног коснулись бетонной кромки крыши. Странное чувство умиротворения заполнило все его существо. Патрик в последний раз взглянул в чистое голубое небо августовского дня. Из груди рвался пронзительный, звериный крик, объявляющий миру о его смерти, и…

– Нет.

Он замер с приподнятой ногой, с трудом сохраняя равновесие. Голос принадлежал мужчине и был Патрику отдаленно знаком. Он звучал в мозгу больного подобно камертону. Патрик Шеперд резко обернулся.

– Кто это?

На площадке для взлета и посадки вертолетов – ни души. Ведущая на крышу дверь с грохотом отворилась, и оттуда выбежала красивая темноволосая женщина, ее белый халат трепетал на ветру.

– Сержант Шеперд!

– Не называйте меня так! Никогда больше не называйте меня сержантом!

– Извините, – осторожно приближаясь к больному, сказала доктор Нельсон. – Если хотите, я буду звать вас Патриком.

– Кто вы?

– Меня зовут Ли Нельсон. Я ваш лечащий врач.

– Вы кардиолог?

Вопрос застал женщину врасплох.

– А вам нужен кардиолог? – вдруг спросила она, увидев слезы на искаженном мукой лице инвалида. – Послушайте! Я знаю одно правило: если кто‑то хочет покончить жизнь самоубийством, то лучше подождать до среды.

Выражение лица Патрика изменилось. На смену боли и злости пришло удивление.

– Почему подождать до среды?

– Среда – переломный день. Дожив до среды, вы захотите дожить до пятницы, а после пятницы начинается уик‑энд. А кто захочет кончать жизнь самоубийством, не увидев очередную игру «Янки»?

Губы Патрика скривились в полуулыбке.

– Мне следует ненавидеть «Янки».

– Понимаю. Это необычно: паренек из Бруклина, играющий питчером за «Ред сокс». Неудивительно, что вы хотите спрыгнуть с крыши. Вы можете звать меня доктор Нельсон или Ли… Как пожелаете. А мне как вас называть?

Красивая брюнетка произвела на него впечатление. Пустота в его душе больше не казалась такой уж непереносимой.

– Шеп. Мои друзья называют меня Шепом.

– Хорошо, Шеп, я как раз собиралась выпить кофе с пончиком. Думаю взять шоколадный с кремом. Понедельник начался неудачно. Почему бы нам не выпить кофе вместе? Мы сможем все обсудить.

Обдумав предложение женщины, Патрик Шеперд тяжело вздохнул и отошел от края крыши.

– Я не пью кофе. От кофеина у меня сильные головные боли.

– Хорошо. Мы закажем что‑нибудь другое.

Взяв мужчину под руку, Ли Нельсон повела своего нового пациента к лестнице, ведущей внутрь здания.