Глава 15. Индуизм

Для индийских религиозных систем характерны структурная рыхлость и аморфность, терпимость, свобода личного выбора. Каждая религиозно активная лич­ность самостоятельно решала, куда и за. кем идти — в монахи, аскеты, йоги и т. п. Что же касается религи­озно пассивной массы, мирян, то их симпатии тоже обычно ничем жестко не ограничивались. Принимая во внимание групповое давление семьи, общины, касты, они тем не менее легко варьировали в зависимости от обстоятельств.

В период расцвета буддизма на рубеже нашей эры чаша весов заметно склонялась в пользу учения Будды, так широко открывшегося для всех. Это главное свой­ство буддизма и определило его судьбу: проникая за пределы Индии и обнаруживая там в ряде случаев духовный вакуум в тех специфических сферах философ­ско-метафизических поисков и споров, которые были характерны для Индии и разработаны именно там, буддизм легко пускал корни вне своей родины. В то же время в самой Индии он начал встречать возраставшее сопротивление со стороны близких к нему по духу и структуре учений, которые более удачно, чем буд­дизм, вписывались в исторически сложившуюся соци­ально-кастовую организацию. Видимо, это сыграло свою роль в том, что буддизм сравнительно легко усту­пил свои позиции на родине другим доктринам, и прежде всего складывавшемуся на базе древнейшего брахманизма индуизму.

Возникновение индуизма. В процессе соперничества буддизма с брахманизмом, точнее, как итог этого со­перничества и как результат его преодоления и возник индуизм. Структурно эта доктрина была сходна с буд­дизмом и тоже не отличалась активным прозелитизмом; но решающим преимуществом ее, обеспечившим конеч­ный успех, была ориентация на конкретные условия кастовой Индии с ее многочисленными и разноречивыми сторонами и аспектами сложившихся на рубеже нашей эры культурных традиций. В этом смысле наибо {237} лее подходящим, хотя и весьма расплывчатым, опреде­лением понятия «индуизм» можно было бы считать весь индийский образ жизни с включением в него общепри­нятых жизненных принципов и норм, социальных и эти­ческих ценностей, верований и представлений, обрядов и культов, мифов и легенд, будней и праздников и т. д. Однако здесь нужны некоторые оговорки.

Индуизм, являющийся глобальным синтезом, конеч­ным итогом всех длительных религиозно-философских поисков, представляет собой не только синкретичную систему, которую вполне уместно уподобить идейному синкретизму в позднесредневековом Китае, но также и систему аморфную, практически всеядную. Если учесть, что в процессе своего формирования эта систе­ма вобрала в себя немало древних верований и культов аборигенных племен и что в силу своей терпимости, многослойности и комплексности она легко впитывала в себя и ассимилировала практически все, находящееся в пределах ее возможностей и в сфере ее влияния, то сближение ее с понятием «индийский образ жизни» покажется справедливым и оправданным. Ведь даже сам великий Будда, ставший одной из аватар индуист­ского Вишну, оказался включенным в индуизм. Инду­изм охотно шел на сближение с теми доктринами (вро­де джайнизма и позднее сикхизма), которые возника­ли в борьбе с ним или с его предшественником — брахманизмом. Даже к мусульманам он готов был отнестись, во всяком случае на первых порах, примерно так же. Словом, со стороны индуизма двери всегда были широко открыты, а сила его была такова, что все, готовые войти в эти двери, оказывались перед реальной угрозой раствориться в океане индуизма. Неудивитель­но, что альтернативные религиозные доктрины, доро­жившие своим статусом, в открытые двери индуизма войти не спешили, даже если им предоставлялись аван­сы (включение Будды в число аватар Вишну).

Сказанное означает, что потенциально индуизм действительно был всеиндийским образом жизни, готовым принять в свое лоно и сикха, и мусульманина, и буддий­ского монаха, и обнаженного дигамбара (к слову, в ре­лигиозных шествиях в дни всеиндийских праздников любого из них можно встретить в толпе спешащих на празднование индуистов). С точки зрения индуизма, все представители альтернативных религий почти свои, но с точки зрения альтернативных религий они как раз {238} противостоят индуизму. Вот почему индийский образ жизни — это все-таки не только индуизм, хотя индуизм в нем задает тон. Так что же такое индуизм?

Религиозно-философские основы индуизма. Основы индуизма восходят к ведам и окружавшим их предани­ям и текстам, во многом обусловившим характер и па­раметры индийской цивилизации в ее историко-культурном, философско-религиозном, обрядово-бытовом, социально-семейном и иных аспектах. Доминантой дли­тельного и сложного процесса становления сводносинтетических основ индуизма было постепенное прео­доление эзотерического характера ведическо-брахманистских принципов древнеиндийской культуры. Конечно, на высшем уровне религиозной системы индуизма ученые брахманы, аскеты, монахи, йоги и иные религиозно-активные слои сохраняли и развивали казавшийся им глубоким и сокровенным тайный смысл их доктрин со всеми присущими им головоломными абстракциями, теориями и изощренной практикой достижения спасе­ния и освобождения. Благодаря их усилиям все богат­ство древнеиндийской религиозной культуры явственно предстает взору исследователя в наши дни. Но главным направлением эволюции в процессе становления индуизма было иное: доступная массам религиозная доктри­на возникла в ходе переработки, подчас примитивизации и вульгаризации древних философских теорий и ме­тафизических построений. Преломленные сквозь при­зму мифо-поэтического восприятия, обогащенные неа­рийскими и доарийскими верованиями, суевериями и божествами, ритуально-культовыми домашними об­рядами, древние ведические принципы в упрощенном виде стали доступными для всех. Народный индуизм воспринял и сохранил древние представления о карме с ее этической основой, о святости вед, он акцептировал идею аскезы с представлением о сверхъестественных возможностях тапаса. Однако все это было до предела упрощено, что наиболее заметно на примере трансфор­мации пантеона.

Большинство ведических богов ушло в прошлое, лишь немногие из них, да и то в основном из-за упоми­нания в мифах и распространенных эпических предани­ях, сохранились в памяти народа. Не сумели заменить их и божества брахманизма (Брахман, Атман, Тот, Пуруша) вследствие их метафизичности и абстрактно­сти. Правда, эти божества продолжали существовать {239} в памяти и действиях религиозно активных групп насе­ления, были богами жрецов-брахманов, аскетов-тапасья, йогов и т. п. Однако подавляющая часть народа не могла воспринимать и тем более любить таких богов, восхищаться ими, уповать на их помощь, реально и зримо представлять себе их силу и могущество, их власть и возможности — слишком далеко от людей были эти боги.

Неудивительно поэтому, что в упрощенном и переработанном для нужд широких народных масс инду­изме на передний план вышли новые божества, точнее, новые ипостаси все тех же древних, чуть модифициро­ванных богов, которые были давно известны, но обрели новую жизнь и высочайший престиж именно в рамках заново складывавшейся религиозной системы индуиз­ма. Эти боги были ближе и понятнее людям. Разумеет­ся, их несколько иначе и почитали.

Во-первых, кровавая ведическая жертва (яджня) была вытеснена богослужением без жертв (пуджей). Хотя и считалось по традиции, что убийство ради бо­га — это не убийство (этот тезис окончательно не от­вергнут и поныне: кровавые, в том числе человеческие жертвы подчас практикуются в глухих районах страны и в наши дни, например, в честь некоторых богинь плодородия), принцип ахимсы стал определять харак­тер ритуала жертвоприношения. Во-вторых, вместе с буддизмом Махаяны в начале нашей эры в Индии широко распространилась практика изготовления идо­лов-изображений и храмов в их честь. Отображенный в скульптурной и художественно совершенной форме почитаемый бог приобрел антропоморфный облик (пусть даже с несколькими головами-лицами, с мно­жеством рук) и стал более близким, конкретным, наде­ленным всеми присущими ему атрибутами, сопровож­даемый сопутствующими ему животными. Этот бог, помещавшийся в посвященном ему храме, был понятен каждому. Его облик, атрибуты, животные символизиро­вали его прерогативы, склонности и возможности, хоро­шо известные каждому из мифов и сказаний. Зная биографию божества, люди были должным образом сориентированы и ожидали от любого бога именно то, что он, как считалось, может дать. Таких своих, понятных богов можно было любить, опасаться, на них мож­но было надеяться. И наконец, в-третьих, главные ин­дуистские боги — в отличие от их древних предше {240} ственников, бывших в основном нейтральными к мас­сам населения,— имели уже приверженцев, т. е. тех, кто предпочитал поклоняться своему избраннику и об­щаться преимущественно с ним. Более того, личная преданность богу, бхакти, стала важной характерной чертой индуизма.

Тримурти — Брахма, Шива и Вишну. Важнейшими из многочисленных богов индуизма считаются трое (тримурти) — Брахма, Шива и Вишну. Обычно отмеча­ют, что эти трое в системе индуизма как бы поделили между собой основные присущие верховному богу фун­кции — созидательную, разрушительную и охранитель­ную. На деле это не вполне так, функции их подчас совпадают. Тем не менее каждый из этой троицы имел свое лицо, характер, свою сферу действия.

Первым из трех считается Брахма — наименее «индуистский» из трех и довольно резко отличающийся от двух других. Его основная функция (творец, созида­тель), имя, явно аскетические наклонности говорят о его происхождении: восходя к брахманистскому Брахману-Абсолюту, индуистский Брахма является лишь более удобопонятной модификацией своего древнего прототипа, имеющей облик, лицо (даже четыре лица!). Следуя предписанной ему в индуизме функции, Брахма оказался именно тем богом, который создал мир, т. е. трансформировал первоначальное Единство высшей Реальности и Вечности в многообразие всего живого и преходящего. Иными словами, он сделал как раз обратное тому, к чему стремятся религиозно актив­ные слои индийцев, что считается конечной целью всех индийских религий (обретение мокши, нирваны, раство­рение в Вечном и Едином). Брахма как непременный, даже первый член тримурти был необходим — без него ничего бы не было. Однако заслуги его перед миром живого, перед человеком, перед индийцем считались, с традиционных религиозно-индуистских позиций, не слишком значительными, а иных функций и достоинств у этого бога не было. Соответственно Брахма не очень-то и почитается: число посвященных ему храмов исчисляется единицами, а в повседневных обрядах и ритуа­лах о нем, как правило, не вспоминают. Словом, Брах­ма и в индуизме остался кем-то вроде брахманистского абстрактного Брахмана. Но если к Брахману стреми­лись аскеты и йоги, то к Брахме никто особенно не стремился. {241}

Индуистские мифы широко используют обозначения «день» и «ночь», даже «год» Брахмы для выражения понятия космической эры. Считается, что «день Брах­мы» — это пробуждение духа, нарушение находивших­ся в покое и равновесии трех гун и тем самым возникно­вение жизни. День этот, исчисляемый многими миллио­нами человеческих лет, сменяется «ночью Брахмы», когда равновесие восстанавливается, а жизнь исчезает. Дни и ночи чередуются без конца. С Брахмой связан и более популярный миф о сотворении мира: в первобытных водах появилось золотое яйцо, в яйце — Брах­ма. Силой своего духа он разделил яйцо на две поло­винки, небо и землю. Затем Брахма сотворил атмосфе­ру, первоэлементы, богов, время, планеты, горы и реки, людей с их чувствами, животных, растения и т. п.

Выполнив эту нелегкую работу, Брахма в дальней­шем больше отдыхал, оставался погруженным в само­созерцание. Правда, он был поражен красотой создан­ной им Савитри и, дабы видеть ее постоянно, создал себе четыре лица, а затем, когда Савитри удалилась на небо, и пятое лицо, сверху. Но Шива, недовольный этим, отрубил пятое лицо, оставив четыре; некоторые версии мифа исходят из того, что тем Шива дал почув­ствовать Брахме, что тот не выше его. В другом мифе рассказывается, как Вишну наказал Брахму за то, что тот не откликнулся на страстный любовный призыв нимфы Мохини, облик которой обычно принимал сам Вишну. В наказание за такое пренебрежение Вишну потребовал от Брахмы покаяния и тем опять-таки дал почувствовать ему его место.

Шива и культ лингама. Подавляющее большинство индуистов делится на шиваитов и вишнуитов, предпо­читающих соответственно Шиву или Вишну. Шива, генетически восходящий к ведическому Рудре, но прак­тически в тысячах своих имен-модификаций воплотив­ший множество местных божков неарийских племен, очень противоречив. Главной его функцией считается разрушительная (бог смерти, разрушения, изменения), что частично связано и с тем, что Шива — покровитель аскетов, стремящихся к такому разрушению и измене­нию, к слиянию с Вечностью и Абсолютом.

Однако практически в культе Шивы на передний план вышел иной момент, созидательный: культ жиз­ненной силы и мужского начала стал основным в шиваизме. Этот аспект культа Шивы, символизировавшийся {242} в индуизме в форме почитания лингама, мужского животворящего начала, наиболее популярен. Столбовидные каменные изваяния-лингамы в храмах и домашних алтарях индийцев символизируют мощь и животворящие потенции Шивы. Это же символизируется обликом бычка Нанди, тоже обычно изображаемого с подчеркнуто выразительными половыми признаками. Бы­чок Нанди — атрибут Шивы, он всегда рядом со своим хозяином.

Культ лингама в Индии приобрел широкое распространение. К Шиве, к символизирующему его лингаму обращаются (как, впрочем, и к Вишну) жаждущие потомства, в его храм стекаются бездетные женщины, ожидающие от его мощи, подчас считающейся вопло­щенной в жрецах храма, реального содействия. Этот культ лингама-Шивы приобрел и философское толкова­ние. В Линга-пуране сказано, что лингам — высший объект познания, что он отождествляется с Брахманом, являет собой «удивительное выражение величия» бо­жества.

Шива считается также грозой демонов, в битвах с которыми он не раз проявлял чудеса героизма. Су­ществует миф о выпитом им яде, который иначе мог бы уничтожить все,— от этого яда белая шея Шивы поси­нела, и потому на изображениях этого бога шея синяя. В плане борьбы с демонами, со злом Шива чаще всего выступает в функции грозного разрушителя. В этой же своей ипостаси Шива обычно воспринимается и в мо­мент танца. Шива — бог ритма и танца; танцующий Шива величествен и прекрасен, о чем свидетельствует одно из наиболее известных его скульптурных изобра­жений — Шива Натараджа: все четыре руки бога в гармоничном движении танца, причем каждая из них символизирует величие и возможности Шивы.

На лбу Шивы, между бровей — третий глаз, глаз гневного разрушителя. Как повествует Матсья-пурана, боги желали брака Шивы с Парвати, ибо их сын дол­жен был одолеть одного из злых демонов. Но Шива не поддавался на уговоры бога любви Камы, так как после гибели своей первой жены Сати (она, согласно Ваю-пуране, бросилась в жертвенный огонь ради чести мужа) он был погружен в глубокие раздумья, намере­вался стать аскетом. Но Кама не отступил: специаль­ной стрелой он поразил Шиву в сердце. Разгневанный Шива раскрыл свой третий глаз и испепелил Каму {243} (позже он, смягчившись, вновь воскресил его). Но дело было сделано: любовь проникла в сердце ве­ликого бога, и Парвати стала его женой, матерью его сыновей, один из которых — известный Ганеша, слоноголовый бог. Как повествует легенда, рассер­женный Шива как-то в гневе отрубил голову своему первенцу. Придя в себя и увидев отчаяние Парвати, он решил исправить дело: отрубив голову проходившего мимо слоненка, он приставил ее сыну (впрочем, другая легенда говорит, что Ганешу вылепила с го­ловой слона сама Парвати, когда у нее еще не было сыновей).

Шива и шакти. Индуисты, особенно шиваиты, нахо­дят у великого Шивы множество заслуг, подвигов и ипостасей, приписывают ему множество важных фун­кций. Однако при этом считается, что вся сила и мощь гигантских потенций Шивы не столько в нем самом, сколько в его шакти, духовной энергии, которая не всегда при нем: она появляется и проявляется лишь при определенных обстоятельствах. Во-первых, эта энергия как бы накапливается, в нем в периоды его аскетических бдений и созерцаний (вспомним мощь разряда, поразившего Каму). С глубокой древности в Индии существовало представление о великой сверхъестественной силе аскета-отшельника. Это представление нашло отражение в эпосах, особенно в Махабхарате, и стало общепринятым. В специфической форме шакти оно и было приложено к Шиве, ставшему кем-то вроде первоаскета, покровителем аскетов, их божеством.

Во-вторых, энергия шакти в Шиве оказалась тесно сплетенной с его мужской животворящей силой. Счита­лось, что в момент соединения Шивы с его женской половиной эта энергия многократно усиливается, кон­центрируется. Множество легенд в индийской мифоло­гии посвящено описаниям различных приключений Ши­вы, происходивших в момент или вследствие его лю­бовного соединения. Семя Шивы, даже случайно упавшее с неба на землю, рождало богов. Культ линга­ма (по некоторым легендам Линга-пураны сам Шива предложил поклоняться лингаму) получил столь широ­кое распространение в Индии потому, что был тесно связан с шакти и с моментом соединения мужского и женского начал (каменный столб лингама в изображениях всегда соединен с основанием в виде округлого {244} кольца-скобы, символизирующей женское начало, йони)

Однако понятие шакти в индуизме не ограничилось духовной силой и мужскими потенциями Шивы. С тече­нием времени оно распространилось, более того, факти­чески переместилось на само женское начало, олицет­воренное женами Шивы, теми самыми древнеиндий­скими богинями плодородия, которые под различными именами известны и почитаемы в Индии, которым при­носят жертвы, в том числе и человеческие.

Культ жен Шивы тесно связан с распространившей­ся в индуизме идеей, согласно которой энергетическая сила Шивы, его шакти, с помощью которой человек скорей и проще всего может достигнуть своей высшей конечной цели, мокши, быстрее и легче воспринимается через посредство великого женского начала, которое иногда просто именуется Шакти, даже богиней Шакти. Олицетворениями этой Шакти, супруги Шивы, стали считаться многочисленные богини плодородия, и пре­жде всего наиболее известные и популярные из них Дурга и Кали.

Дурга и Кали. Сводное имя их, как и других ипоста­сей жен Шивы,— Дэви, но в то же время Дэви имеет и самостоятельный культ, ей посвящено множество храмов. И все же наиболее известна она в ипостасях Дурги и Кали.

Множество шиваитов почитает этих богинь. Некото­рые из них, шактисты, даже предпочитают их, поклоня­ясь им в первую очередь. Богиня Дурга, грозная, десятирукая, сопровождаемая львом, считается грозой де­монов и в то же время олицетворяет Великую Мать, женское начало в природе. Храмы Дурги всегда полны, а осенью ее активные почитатели устраивают в ее честь пышный фестиваль, который в некоторых частях Ин­дии, особенно на северо-востоке, в Бенгалии, является главным и наиболее красочным праздником года. В дни этого праздника, Дурга-пуджи, который тянется 10 су­ток, на берегу Ганга близ Калькутты выстраиваются многие сотни и тысячи скульптурных керамических изо­бражений богини, богато и с фантазией убранных и ра­зукрашенных. Толпы участников праздника оценивают и сравнивают их, авторы лучших произведений испыты­вают законную гордость, а брахманы перед статуями совершают в течение трех дней по нескольку ежеднев­ных богослужений, приносят идолам богини в жертву {245} различные виды продуктов. В последний день на закате солнца все статуи подносятся к реке. Их помещают на плоские деревянные плоты и пускают по воде. Под торжественное пение участников они одна за другой погружаются в священные воды Ганга.

В облике Кали жена Шивы проявляет себя более сурово. Вообще облик Кали суров и страшен; это трех­глазое чудище с оскаленными зубами, высунутым язы­ком, множеством (чаще — четырьмя) рук, в которые вложено оружие. Ее серьги — в виде тел младенцев, ожерелье — из черепов. Праздники в ее честь красочны и популярны. Но ее боятся и потому почитают, принося кровавые жертвы: в калькуттском центральном храме богини, Калитхат, приносят в жертву живых козлят. Кали считается покровительницей всех, занятых нечис­тыми делами, в том числе профессиональных преступников, грабителей и убийц, не говоря уже о чле­нах касты душителей-тхагов, убивающих людей в ее честь.

В поклонении Дурге и Кали, равно как и великой Дэви и другим богиням, включая и тех, кто не является женами Шивы (жена Вишну Лакшми, богиня наук и искусств Сарасвати и др.), отражен древний культ женского начала, плодородия и размножения. Но в рамках системы развитого индуизма этот культ при­нял, как упоминалось, облик шактизма и приобрел своих исступленных поклонников. Более всего этот культ распространился в северо-восточной части Ин­дии. Именно здесь получила широкое распространение идея, согласно которой энергетическая сила шакти реа­лизуется в момент слияния мужского и женского начал, что сыграло свою роль в расцвете в индуизме культа камы.

Культ камы, искусства любви, тесно связан с куль­тами Шивы и Шакти. Культура половой любви в Индии в древности была в центре внимания, а опыт и знания в этой сфере являются достоянием жрецов специальных каст. Уже на рубеже нашей эры было разработано учение о трех ценностях (триварга): дхарме (духовно-религиозные), артхе (материальные) и каме (любовно-чувственные). Культ камы, поставленной рядом с дхармой и артхой, был возведен на высокую ступень серь­езного социального значения. Искусством любви должен был владеть каждый, причем культ чувственных наслаждении не сказывался негативно на моральном {246} стандарте общества. Семья в Индии всегда была крепка — не исключено, что благодаря все той же каме: искусство любви было призвано компенсиро­вать отсутствие практики браков по любви.

Вечными носителями и практиками камы счита­лись в Индии храмовые танцовщицы-девадаси (португ. баядеры) — жрицы любви в специальных хра­мах, отдававшиеся брахманам-жрецам храма и пла­тившим храму паломникам. Красота и искусство этих жриц всегда привлекали; профессия их,как правило, была наследственной: дочери становились девадаси. Искусство êàìû в Индии никогда не рас­сматривалось как форма проявления инстинкта. На­против, оно считалось символом упорядоченных культивированных взаимоотношений людей, имев­ших целью наисовершеннейшее удовлетворение мужчины и женщины. В мифах не раз упоминается о том, что мужчина обязан дать такое удовлетворе­ние воспылавшей к нему страстью женщине, даже если она замужем.

Вишну. Если культ Шивы в Индии всегда был тесно связан с шакти и камой, то культ третьего члена тримурти — Вишну — имел иной характер. Вишну мягок и непротиворечив, его основная функция —сохранительная. Он прост и максимально близок людям, осо­бенно склонным к эмоциональному (а не рационально­му) восприятию божества — именно такие преоблада­ют среди вишнуитов. Четырехрукий Вишну обычно изображается восседающим на плывущем по первобыт­ным водам вселенной тысячеглавом драконе Шеше или на троне в виде белого лотоса. Он миролюбив, но скло­нен к проказам. Так, в облике черепахи Вишну научил богов приготовить из первобытного океана напиток, дабы стать бессмертным. Затем в облике нимфы Мохини он внес раздор в стан божественных сил, дав выпить напиток богам и отказав в нем демонам, что явилось причиной появления другого демонического напитка — яда, грозившего погубить всех (только Шива, выпив­ший яд, спас положение). Наконец, в облике карлика Вишну явился как-то к демону Бали и попросил клочок земли. Бали не отказал карлику, но как только Вишну стал мерять землю (речь шла о трех шагах), то превра­тился в великана, причем первыми двумя шагами он охватил весь мир, а третьим вдавил самого Бали под землю, позволив ему раз в год возвращаться (еще {247} и теперь на юге Индии празднуют день возвращения Бали).

Характерны отношения Вишну с его женой. Богиня Лакшми всегда рядом с мужем, она нежно любит его. Не столько энергетическая сила шакти (хотя шактисты видят ее и здесь), сколько нежная женская любовь, возвышенная и самоотверженная, символизирует отно­шения Вишну с его супругой как в его основном облике собственно Вишну, так и во всех других обликах-аватарах, в которых Вишну выступал в антропоморфном виде. Таких превращений-аватар у Вишну бесчислен­ное множество. Однако основных считается десять. В первых четырех он выступает в облике животных: в качестве рыбы он спасает легендарного царя Ману от потопа (индийская версия ближневосточного мифа о великом потопе); в качестве черепахи дает советы о напитке бессмертия; в облике вепря извлекает землю из вод; в облике человека-льва помогает поразить ца­ря-демона. Это же он делает и в своем пятом об­личье — карлика-великана. Остальные пять известных аватар Вишну — Парашурама (прославившийся свои­ми подвигами воин). Рама, Кришна, Будда и мессия-Калка, приход которого еще ожидается. О Будде как аватаре Вишну упоминалось: это символ включения буддизма в систему индуизма. Воин — символ доблести и геройства. Но наиболее любимые в Индии аватары Вишну — это Рама и Кришна.

Рама и Рамаяна. Рама — герой древнеиндийского эпоса Рамаяна. Этот классический эпос сложился в своем завершенном письменном виде за несколько веков до нашей эры и широко вошел в обиход, стал одной из основ индийской культуры в период формиро­вания индуизма, в начале нашей эры.

Рамаяна — любимая поэма индийцев. Многие ее стихи они знают с детства и пересказывают наизусть, В деревнях специальные сказители, чаще всего брахма­ны, долгими зимними ночами по частям нараспев пе­ресказывают ее, как и другую великую эпическую по­эму древней Индии, Махабхарату, жадно внимающим слушателям. Сюжет Рамаяны прост.

Царевич Рама, сын царя Дашаратхи, наследник престола, красавец и умница, в честном поединке силь­нейших добивается руки красавицы Ситы. Однако младшая жена престарелого монарха заставляет его изменить первоначальное решение: наследником будет {248} не Рама, а ее сын Бхарата. Огорченный Рама вместе с Ситой и младшим братом Лакшманой покидает дом отца. Дашаратха с горя умирает. Бхарата не смеет принять престол и умоляет Раму возвратиться, но тот непреклонен: ведь отец не изменил своего решения. В лесу, где жили Рама, Сита и Лакшмана, появляется демоническая красавица, пытающаяся соблазнить Ра­му. Она терпит неудачу и в гневе требует мщения от своего брата, предводителя демонов Раваны, прельщая его красотой Ситы. Равана похищает Ситу. Рама ищет ее. Ему помогают животные и духи, в том числе сын обезьяны и бога ветра Хануман. Хануман легко переле­тает через пролив, отделяющий Индию от Цейлона, и в царстве Раваны на острове Ланка находит спрятан­ную от людей печальную Ситу. Рама во главе войска обезьян и медведей прибывает на Ланку и в могучей битве одолевает демонов-ракшасов. В единоборстве с Раваной Рама побеждает его, освобождает Ситу, но сомневается в ней. Оскорбленная Сита восходит на костер, но в пламени огня она вновь появляется на руках бога Агни: пламя не коснулось Ситы, она невин­на! Рама возвращается в свое царство, и Бхарата отда­ет ему престол. Правда, снова возникают в народе худые толки о Сите: она нечиста, ее касались руки демона. Сита удаляется, вдали от Рамы она рожает ему сыновей-близнецов. Но народ требует доказательства ее невиновности. Сита клянется, и земля, подтверждая ее клятву, принимает ее в свое лоно. Рама остается один и соединяется с Ситой лишь после смерти,

Итак, Рама — герой, благородный муж и воитель, умелый монарх и любящий супруг. Его Сита — оли­цетворение женской верности и преданности, любви и благородства, она — эталон индийской жены. Гибель ее тоже символична: чистота жены настолько свята, что только смерть смывает подозрение. И хотя гибель Ситы рушит счастье Рамы, Рамаяна в целом никем в Индии не воспринимается как трагедия. Напротив, силы добра торжествуют. Рама получает по закону полагавшийся ему престол, его сыновья наследуют ему. Даже судьба Ситы не столь уж трагична: она любила мужа, сохра­нила ему верность, родила ему детей... Словом, Рамая­на и Рама в высшей степени отражают национальный дух индийцев, их образ жизни и мыслей, их этические и культурные стандарты. Неудивительно, что Рама был обожествлен в представлении народа. Любимый герой {249} стал одной из аватар божественного Вишну, и в его честь в Индии ежегодно на больших площадях устраи­вают пышные и красочные праздники — Рам-лилы, иг­рают драмы на сюжет Рамаяны и т. п.

Кришна. Другой известной и почитаемой аватарой Вишну считается Кришна — божество, культ которого в Индии приобрел самостоятельное значение. Кришна _ древнее божество. Семантика его имени («Чер­ный») свидетельствует о том, что по происхождению он _ божество неарийское, аборигенное. Однако уже в эпических сказаниях, в Махабхарате, Кришна высту­пает как общеиндийское божество высокого статуса. Будучи колесничим и советником главного героя-воина Арджуны, он раскрывает ему высший смысл небесного и этического закона, и это толкование Кришны вошло в виде главы «Бхагаватгита» в состав Махабхараты. Позже Кришна трансформировался из мудреца-фило­софа в веселого и довольно легкомысленного бога-пастушка, и именно в этой своей ипостаси стал известен и горячо любим, особенно женщинами, во всей Индии.

Широко распространенные в стране мифические предания повествуют, что дядя Кришны царь Камса был предупрежден о гибели от руки сына своей сестры Деваки. Деваки с мужем заключили в темницу, а их сыновей убивали после рождения. Только одного уда­лось спасти; это и был Кришна, которого воспитали пастухи. Маленький Кришна с детства привык к вольной жизни, шалостям и проказам. Он крал у своей приемной матери масло, пел песни, играл на флейте, а повзрослев, начал сводить с ума окрестных пастушек, сбегавшихся послушать его чарующую музыку. Щедро даря всех их своей любовью, Кришна особо выделял среди них Радху, свою неизменную подругу. Став взрослым, научившись владеть оружием, Кришна ис­полнил и то, что ему было предназначено,— убил свое­го дядю-тирана.

Культ Кришны необычайно распространен. Женщи­ны видят в нем веселого и страстного любовника и в то же время прекрасного и шаловливого мальчика — именно такими они хотели бы видеть и своего мужа, и своего сына. В его честь слагают песни, создают драмы. В дни праздника Кришны, Кришна-лилы, груп­пы мальчиков изображают мистерии и сценки из его жизни. В веселый праздник весны холи в память о про­казах Кришны все красят друг друга светлыми яркими {250} красками, покупают изображения Кришны, молодежь качается на качелях (так любил Кришна), а то и всерь­ез проказничает. В честь Кришны в стране существует немало храмов, а знаменитый сад Кришны, где он, согласно легенде, встречался с пастушками, до сих пор благоговейно почитается: существует даже предание, что на ночь не следует оставаться в саду — ночью этот сад принадлежит приходящему сюда Кришне, так что непрошеный гость может за свое любопытство попла­титься жизнью.

Сказания и мифы. Махабхарата. Предания и мифы прочно вошли в жизнь каждого индийца, став важной составной частью индуизма. Из эпических сказаний широкого плана кроме Рамаяны индийцы знают Махабхарату, великую историю битвы богов и героев. Это предание большого объема с великим множеством вставных эпизодов и огромным количеством действую­щих лиц — богов, полубогов, демонов, героев, отшельников, мудрецов, красавиц, нимф, воинов, слуг. Сюжет Махабхараты сложен и разветвлен, ряд сюжетных ли­ний перекликается с мотивами иных эпосов, в том числе Илиады. В кратком виде суть Махабхараты сводится примерно к следующему. Пятеро братьев Пандавов, сыновей царя Панды, женатых на красавице Драупади, в силу ряда сложных перипетий на много лет лишены права вернуться в родные края. Они терпят лишения, совершают подвиги, с ними — их Драупади. Прошел срок, но соперники Панда Вов — Кауравы, их кузены, отказались возвратить им половину царства, как было условлено. Началось великое сражение царей и воинов, богов и героев. Здесь-то в тяжелый миг Кришна и посо­ветовал предводителю Панда Вов Арджуне пойти на хитрость. Скрепя сердце, Арджуна согласился. Пандавы одержали победу и возвратили свое царство, кото­рым впоследствии правили потомки Арджуны.

Конечно, это изложение — бледная тень того яркого и красочного полотна, на котором изображены живые люди и боги с их мыслями и страстями, волей и энер­гией, чувствами и переживаниями, представлениями о добре и зле, желании и долге, в сложном переплете­нии их взаимоотношений. Индийцы любят Махабхарату. Как и Рамаяну, они готовы слушать ее часами ежевечерне, изо дня в день, переживая вместе со сказителем все события. Махабхарата и Рамаяна оказали огромное воздействие на многие поколения индийцев, {251} их социальные и этические идеалы, на воспитание их чувств и эмоций, формирование их представлений о пантеоне богов и духов, героев и демонов. Кроме эпосов, в этом же направлении действовали и сбор­ники мифических преданий — пураны.

Придя вместе с эпическими поэмами на смену древним ведическим текстам, брахманам и упанишадам, пураны являют собой сборники красочных ми­фов, совокупность которых легла в основу мифоло­гии индуизма. Прославляя, как правило, кого-либо одного из богов (среди восемнадцати главных пуран несколько посвящено Вишну, три — Шиве, остальные - прочим богам, включая Брахму), пураны из­лагают его биографию, рассказывают о его заслугах и потенциях, о его силе и подвигах. С помощью пу­ран в индуистский пантеон были включены многие древние племенные божества неарийского происхождения. Легко и понятно, хорошим языком и яркими красками излагая истории и приключения различных богов, полубогов и героев индуистского пантеона, пу­раны уже с первых веков нашей эры стали одним из любимых в народе жанров, что также сыграло немаловажную роль в оформлении индуизма как всеохватывающей религиозно-культурной системы.

Брахманы и храмы. Жрецами индуизма, носителями основ его религиозной культуры, ритуального обряда, этики, эстетики, форм социально-семейного уклада и быта были члены брахманских каст, потомки тех самых жрецов из варны брахманов, которые еще до нашей эры являлись носителями религиозных знаний и исполнителями ритуальных обрядов. Как в системе индуизма, так и в социально-политической структуре Индии брахманы по-прежнему занимали видное место. Из их числа цари выбирали себе советников и чиновни­ков, они диктовали народу нормы жизни, сводившиеся главным образом к строгому соблюдению иерархии каст и определенному поведению внутри касты. Брах­маны были домашними жрецами в богатых, в первую очередь в самих же брахманских семьях. Из их числа выходили наиболее авторитетные религиозные учите­ля — гуру, обучавшие молодое поколение, прежде все­го брахманское, всей мудрости индуизма. Но важней­шей социальной функцией брахманов как наиболее высокого в Индии сословия было удовлетворение рели­гиозных потребностей всех остальных слоев населения. {252}

Конечно, в пределах домашних алтарей индийцы были сами себе хозяева и сами исполняли ежедневные, ежемесячные или ежегодные несложные ритуальные обряды. Но и в этой сфере домашних алтарей ряд наиболее важных и ритуально священных действий (например, манипулирование с шалаграмами, окаменевшими раковинами из Гималаев, считавшимися священными символами у вишнуитов) исполняли только жрецы-брахманы. Впрочем, участие брахмана в семей­ных ритуальных отправлениях всегда желательно, а в наиболее важных семейных обрядах — свадьба, рождение ребенка, похороны — просто необходимо.

Авторитет брахмана, чей личный престиж всегда опосредован принадлежностью к наивысшим — брахманским — кастам, в Индии беспрекословен. Права его огромны: в старой Индии считалось нормальным право брахмана просто убить, как бешеную собаку, того не­прикасаемого (т. е. принадлежащего к низшей касте, а то и стоящего вообще вне каст мусорщика, золотаря или представителя иных «подлых» профессий, хорошо известных в Индии каждому, в том числе и самим неприкасаемым), который посмел «осквернить» его сво­им грубым прикосновением. Авторитет этот проявлялся во многом, но прежде всего — в исключительном праве брахманов приносить жертвы богам в храмах. Храм — это не домашний алтарь. Туда индийцы входят с благо­говейным трепетом, а в вишнуистские храмы (их мень­ше и распорядок там более строг) даже индуистам-невишнуитам и тем более неиндуистам, например европейцам, проникнуть непросто. Цель посещения храма — даршан, т. е. возможность благоговейного со­зерцания идола бога, ощущение причастности к бо­жественному величию, олицетворенному в помещенной в храме статуе. За право даршана индуисты оставляют свои скромные подношения; причем существует доволь­но твердо разработанная такса оплаты за различного рода услуги жрецов храма или за различные действия в храме (омовение статуи водой из Ганга, принесение в жертву некоторых вещей и т. п.).

На эти приношения, в совокупности составляющие немалые суммы, и существуют многочисленные индуи­стские храмы с их брахманами. Среди самих брахма­нов, обслуживающих храмы, также установлена четкая градация, связанная с их происхождением и кастой: они делятся на ачария (жертвователи, знатоки тек {253} стов), арчакаров и паттавов (жертвователи с несколь­ко меньшими правами), шастри (поющие гимны, знато­ки философии) и т. п. Только в мелких деревенских храмах жрецы иногда бывают из небрахманских каст. Храмовые жрецы-брахманы обычно заняты своим де­лом всерьез и тратят на него немало времени и усилий, ибо подготовка к жертвоприношению, расставление культовой утвари и само богослужение, включая обя­занность принять от каждого индуиста его жертву и донести ее до божества (без посредничества жреца она не дойдет, по назначению),— не такое уж простое дело. Но зато и доходы у них немалые.

Мантры и колдовство. Убеждение в необходимости посредничества жреца для достижения целей, которые могут быть реализованы лишь при содействии сверхъ­естественных сил, восходит к древней магии. В Индии и в индуизме это нашло отражение в виде магических приемов-тантр, которые сыграли важную роль в сложе­нии особого вида религиозной практики — тантризма, получившего распространение на северо-востоке Индии, в ее пригималайских районах со сравнительно отсталым населением из местных племен. На основе магических приемов-тантр в индуизме возникли формулы-мантры, т. е. освященные заклинания. Мантрам приписывалась волшебная сила, к помощи которой охотно прибегали склонные к суевериям индийцы. Высокообразованные брахманы этой колдовской практи­кой не занимались. Но в принципе она считалась впол­не приемлемой в рамках индуизма, и деревенские кол­дуны-знахари брали на себя связанные с ее отправле­нием функции.

Практика изречения мантр восходит к тем заклина­ниям, посредством которых еще ведические жрецы и их преемники, древние брахманы, считали возможным об­щаться с богами. Священные слова типа «Ом» и целые словосочетания, зачастую просто бессвязные формулы, в индуизме превратились в заклинания-мантры, с по­мощью которых можно быстро достичь желаемого. Влияние тантризма здесь несомненно. Как и тантристы, индуисты считают, что произнесение мантры способно вызвать к жизни сверхъестественную энергию шакти. Правильно произнесенное заклинание может позволить избавиться от болезни, гарантировать успех в деле и т. п. Словом, мантра — это великая божественная сила, это Брахман в форме звука. {254}

Мантры используют многие индийцы. Пастухи, со­бирая овец и стремясь защитить их от хищников, кри­чат: «Ом, намашивая мари мари!» (Ом, поклонение Шиве, овцы, овцы!). Свои мантры имеют рыбаки, по­жарные и т. п. Роль, аналогичную мантрам, играют и многочисленные талисманы и амулеты (шнурки, знач­ки и т. п.), а также магические графемы-изображения, диаграммы. Все эти предметы, как и мантры, составля­ют необходимый реквизит профессиональных колдунов, к помощи которых охотно обращается в затруднитель­ных случаях (болезнь, несчастье, неудача в делах) индиец, особенно в деревне.

Колдун — это тот же жрец, но рангом ниже, про­ще, чаще всего неграмотный. Его диаграммы и кол­довские круги (янтры) с буквой «о» (т. е. «Îì») в цент­ре — основа его мудрости. Однако апеллирует он к тем же индуистским богам, предпочитая обычно наиболее мрачных из них, прежде всего богинь Дургу и Кали. Авторитет колдуна несравним с престижем брахмана. Но когда ничто не помогает — ни свои усилия, ни жертва в храме, ни совет брахмана, отчаявшийся инди­ец идет к колдуну, уповая на его сверхъестественные возможности, на его шакти.

Обряды и праздники. И жрецы-брахманы с их высокоторжественными храмовыми и респектабельными домашними ритуалами, и полуграмотные деревенские колдуны-знахари с их заклинаниями-мантрами и диаграммами-янтрами одинаково вписываются в ту ги­гантскую сводную синкретическую систему, которую являет собой индуизм. Важный элемент этой всеобъем­лющей системы — многочисленные, подчас весьма яр­кие и впечатляющие обряды и праздники. По мнению некоторых исследователей, именно совокупность ритуа­лов и обрядов и делает индийца индуистом.

Заметная доля ритуальных обрядов приходится на торжественные дни и памятные даты, когда празднич­ные собрания, шествия в честь того или иного божест­ва, массовые паломничества к «святым» местам либо грандиозные ритуально-драматизированные действия, связанные с популярными древнеиндийскими героями вроде Рамы, привлекают миллионные массы людей и становятся всеобщими событиями первостепенной значимости. Именно в эти торжественные дни всена­родных празднеств и массовых паломничеств наглядно ощущается та сила индуизма, которая цементирует {255} в единую религиозно-культурную общность людей, при­надлежащих к различным расам и кастам и говорящих на разных языках.

Кроме праздников в честь Рамы или Кришны (Рама-лила, Кришна-лила, холи), заслуживают упомина­ния такие, как Дурга-пуджа, праздник светильников, зажигаемых в честь богини счастья Лакшми, праздни­ки в честь богини мудрости Сарасвати и в честь покро­вителя богатства и торговли Ганеши. Праздники в честь Шивы отмечаются ежемесячно в ночь новолу­ния, но особенно торжественно и пышно, с пением и барабанным боем, порой с эротическими плясками — в весенние месяцы, когда от милостей бога плодородия так много зависит.

Видное место среди всеиндийских праздников за­нимает великое паломничество Кумбхамела — праз­днование в честь древних богов и амриты, напитка бессмертия, добытого ими после пахтания океана. Сын бога Индры, несший сосуд с амритой кумбху, несколько раз опускал его на землю, когда, спасаясь от преследо­вавших его демонов, приземлялся для отдыха. Места, которых коснулась кумбха, считаются священными, важнейшее из них — Праяга, где раз в 12 лет соверша­ются полные (раз в 6 лет — частичные) обряды. На эти праздничные обряды со всех концов Индии собираются миллионы паломников, проводящих здесь чуть ли не месяц. Главный момент обряда — омовение в священ­ных водах Ганга. Здесь можно встретить и истощенных аскетов, и монахов, и йогов, и факиров, и нагих дигамбаров. Буквально вся Индия в лице разнообразных ее представителей считает своим долгом, особенно в дни полной Кумбхамелы раз в 12 лет, посетить Праягу и оставить там свои приношения. Специальная каста брахманов-панда специализируется на обслуживании паломников, которые для ритуального омовения долж­ны быть тщательно обриты (ни волоска, вплоть до бро­вей и ресниц). Специальные служители следят за по­рядком и бдительно охраняют права брахманов, взи­мающих плату с паломников.

Кроме общеиндийских существует немало праздни­ков, касающихся того или иного региона, или сравни­тельно небольшой местности. Все они, как правило, тесно связаны с мифологией, с индуистскими легендами и божествами. Великое множество праздников и обря­дов связано с патронами — покровителями различных {256} профессий, родов деятельности. На этих праздниках и обрядах, собирающих в каком-нибудь местном центре все окрестное население, ритуал обычно сопровождает­ся ярмарочной торговлей, встречами и весельем.

Семья и каста. Нечто подобное представляют собой и многочисленные домашние и семейные обряды, свя­занные со свадьбой, рождением сына, вручением шнура юноше в знак его «нового рождения» (это только для «дваждырожденных», прежде всего брахманов) и т. п. Во время обрядов домашний жрец-брахман выполняет все необходимые ритуальные действия прямо в доме, ему ассистируют члены семьи, все это завершается угощением.

Свадебный обряд наиболее торжествен: молодые обходят вокруг жертвенного огня, в который бросают различные продукты, и только после этого брак счита­ется заключенным. Обряд похорон в Индии тоже отличается особенностями. В Индии нет кладбищ — только священные места, на которых сжигают умерших. К та­кому месту выносят обернутого в полотно покойника, его старший родственник разжигает костер. Когда огонь гаснет, обгорелые останки помещают в сосуд и топят в реке. После этого семья умершего десять дней или больше носит траур — кусок белого полотна. Участь вдовы особенно жалка. Вторично замуж она выходит редко, а в прежние времена, особенно среди высших каст, считалось нормальным, когда жена, будь она даже девочкой 13—14 лет, только что выданной замуж, живьем сжигала себя на костре рядом с трупом мужа. С этим страшным обычаем индийцев, сати, дол­гие десятилетия велась в Индии борьба. Ныне он уже не практикуется, но еще недавно был достаточно рас­пространенным явлением, против которого выступали передовые люди Индии.

Сати как страшное наследие прошлого стоит в од­ном ряду с другим его пережитком — кастовым строем. Восходящая к четырем замкнутым варнам древности, кастовая система не только пережила все нападки на нее, но и в какой-то мере спорадически преодолевала своих противников, превращая все выступавшие против каст организации и общины (джайнов, буддистов, по­зднее мусульман и сикхов) тоже в своего рода касты, находившие свое место рядом с кастами индуистов. С течением времени количество каст, возникавших то с включением новых племен, то в результате отпочко {257} вания или метисации, то в связи с ремесленной или иной хозяйственной специализацией населения, достигло 2— 3 тыс. Кастовая система, покоящаяся на прочной внутрикастовой эндогамии и строгих кастовых запретах (чужой, исключенный из своей касты человек оказыва­ется вне закона: его дочь не возьмут замуж, его никто не примет в свою касту, он не имеет права есть рядом с членами других каст и т. п.), а также на еще более строгих религиозно-культурных традициях и нормах семейного и внутриобщинного, внутрикастового права, остается и по сей день существенным институтом соци­альной организации Индии, одной из важнейших основ индуизма.

Каста определяет место человека в индийском об­ществе, его положение, права, поведение, даже его внешний облик, включая одежду и знаки на лбу или драгоценности, которые он носит. Каста во многом определяет и круг ритуальных обязанностей индивида, его религиозную активность. Чем выше каста, тем боль­ше внимания, во всяком случае теоретически, согласно принятым нормам, человек обязан уделять ежедневным обрядам у домашнего алтаря, необходимым поклонам, воскурениям, подношениям, мантрам и т. п. Кастовые запреты в Индии имеют характер табу и снимаются лишь в редких случаях. Например, принято считать, что «рука ремесленника всегда чиста», т. е. что пользовать­ся продуктами ремесла можно вне зависимости от кас­ты ремесленника. За нарушения кастовых норм следу­ют строгие наказания и мучительные обряды «очищения» провинившегося. {258}