Воскресенье, 28 ноября

Кан и обещали ему накануне редакторы основных воскресных газет, их содержание доставило Главному Кнуту и его сторонникам большое удовольствие.

«Урхарт впереди», – объявила «Санди таймс». Ее редакционные статьи не оставляли никаких сомнений в полной поддержке этой газетой кандидатуры Главного Кнута. И «Санди телеграф», и «Экспресс» открыто выступили в поддержку Урхарта, в то время как «Мейл он Санди» все еще неуклюже сидела на заборе. В поддержку Самюэля высказалась лишь редакция газеты «Обсервер», но и в ее редакционной статье отмечалось, что по данным последних опросов Урхарт уверенно опережает Самюэля.

Всеобщий переполох вызвала статья в одной из воскресных газет бульварного толка. «Самюэль был коммунистом!» – вопил ее заголовок, занявший целую половину ее первой полосы. Как стало известно редакции газеты, в студенческие годы Самюэль активно участвовал в деятельности левацких политических движений. Дружелюбно выглядевший репортер из этой газеты взял у него интервью, в ходе которого заявил, что предполагает написать статью о ранних годах обоих кандидатов и в связи с этим хотел бы уточнить, насколько сильно увлекался Самюэль в юношестве радикальными идеями. Самюэль неохотно признался, что в течение некоторого времени был связан с различными университетскими клубами. При этом он отметил, что лет до двадцати симпатизировал многим модным тогда идеям, которые теперь, тридцать лет спустя, выглядят такими наивными и неуместными.

– Господин Самюэль, но далеко не все они были такими, – возразил репортер. – Мы располагаем документальным подтверждением того, что среди них были и движения за ядерное разоружение, и за права гомосексуалистов.

– Ну вот, опять вы с этой чушью! – раздраженно воскликнул Самюэль. Он надеялся, что покончил с этим еще двадцать лет назад, когда впервые выставил свою кандидатуру на выборах в парламент. Его соперник направил тогда в штаб‑квартиру партии письмо с обвинениями, которые были тщательно проверены и отвергнуты постоянным комитетом партии по делам кандидатов. И вот, спустя столько лет они как будто восстали из мертвых, и ему снова приходится иметь с ними дело, причем именно сейчас, всего за несколько дней до голосования! – Я делал все то, что делал в те годы любой восемнадцатилетний студент колледжа. Так, я принял участие в двух маршах движения за ядерное разоружение. Меня уговорили даже подписаться на студенческую газету, которая, как я потом обнаружил, издавалась борцами за права гомосексуалистов. – Он попытался изобразить при этих словах снисходительную ухмылку, твердо решив не давать собеседнину оснований для подозрений, что ему есть что скрывать. – Я был тогда активным участником движения против апартеида и до сих пор являюсь его убежденным сторонником, хотя и возмущаюсь насильственными методами, которыми пользуются некоторые из его самозваных лидеров. Сожалею ли я? Нет, я не сожалею, что участвовал в этих движениях, поскольку это было не только юношескими заблуждениями, но и испытательным полем для моих нынешних убеждений. Я, например, могу с полным основанием рассуждать о том, насколько глупо движение за ядерное разоружение, так как я сам участвовал в нем и знаю об этом не понаслышке.

Самюэль не поверил собственным глазам, когда увидел, как препарировали то, что он говорил, в отчете об интервью, напечатанном на следующий день в этой газете. Предположить, что он когда‑то мог быть коммунистом? Да это же просто смехотворно! На какое‑то мгновение у него мелькнула мысль, что статью можно расценить как диффамацию. Но то, что он прочитал под заголовком, ошеломило его еще больше.

«Я старался для русских», – признал вчера Самюэль, вспоминая, как он участвовал в маршах сторонников движения за запрещение ядерного оружия, которые проходили в 60‑х годах и зачастую заканчивались насилием и беспорядками.

Он подтвердил так же, что оказывал финансовую поддержку группам, боровшимся за признание законности гомосексуализма, и делал ежемесячные пожерт вования в пользу «Кембриджского движения за хартию прав гомосексуалистов» – одной из старейших организаций, выступавших за изменение законодательства о сексуальных меньшинствах.

Левацкие увлечения Самюэля давно уже вызывали беспокойство у партийного руководства. Когда двадцатисемилетний Самюэль в 1970 году обратился в штаб‑квартиру партии с заявлением, в котором просил включить его в список официальных кандидатов от партии на всеобщих парламентских выборах, председатель партии в ответном письме потребовал, чтобы Самюэль объяснил, почему его имя во время учебы в университете столь часто связывалось с организациями, враждебно настроенными по отношению к нашей партии.

Похоже, что тогда партия посчитала его объяснения удовлетворительными и ему удалось пробиться на выборах в палату общин, В беседе с нашим норреспондентом вчера вечером он, однако, не выразил раскаяния в связи со своими юношескими увлечениями.

«Я не сожалею, – сказал он, подтверждая, что все еще горячо симпатизирует некоторым из тех левацких движений, в которых принимал в свое время активное участие.»

Весь этот день в доме Самюэля и среди политических репортеров царило смятение. Всерьез никто, конечно, не думал, чтобы он мог быть подпольным коммунистом – несомненно, эта очередная сенсация больше рассчитана была на то, чтобы увеличить тираж газеты, а не на то, чтобы воздействовать на общественное мнение. Тем не менее, как говорят, не мешает и проверить. Эти неожиданно возникшие осложнения отвлекали внимание Самюэля именно в то время, когда он прилагал отчаянные усилия стараясь воодушевить и сплотить сторонников, и собирался резко усилить пропаганду проблемных вопросов, вокруг которых строил свою предвыборную кампанию.

В полдень лорд Уильямс выступил с резким заявлением, выразив возмущение использованием газетой конфиденциальных партийных документов. Он подчеркнул, что документы были выкрадены из штаб‑квартиры партии и что злоумышленники взломали при этом замок сейфа, где они находились. Ответ не заставил себя ждать. Отметив, что она не виновата в том, что партия хранит свои конфиденциальные материалы со столь непростительной некомпетентностью, редакция газеты решила возвратить злополучную папку с документами ее законным владельцам в штаб‑квартире партии, что она и сделала в тот же день, приурочив это событие к вечерним передачам последних новостей и дав телевидению хороший повод еще раз вернуться к этой теме.

Пообсосав со всех сторон эту историю, большинство обозревателей сошлись во мнении, что Самюэля не должна расстраивать эта мимолетная и не стоящая внимания неприятность, вызванная, собственно говоря, элементарной некомпетентностью, в последнее время столь свойственной штаб‑квартире партии. Тем не менее она дополнила собой целую вереницу других неудач и проколов, уже имевших место в ходе его избирательной кампании. Все это не очень вязалось с имиджем человека, которому надлежит предвосхищать события и направлять их развитие. И вряд ли кто станет утверждать, что именно таким образом должна проходить последняя неделя перед голосованием.

Телефонный звонок расстроил Краевского, Все это время он пытался обуздать свое смятение – то его охватывало возмущение непостоянством Матти, то одолевал голод по ее телу. Постепенно он все более убеждался, что просто тоскует по Матти и думает о ней постоянно. Когда кто‑то из коллег в разговоре с ним по телефону упомянул, что она ему встретилась и что вид у нее был усталый и нездоровый, ему не потребовалось и секунды, чтобы осознать, как глубоко это его взволновало.

Она согласилась с ним встретиться, но отвергла его предложение зайти к ней. Она не хотела, чтобы он видел, в каком состоянии была ее квартира, – куча немытых тарелок и опустошенных консервных банок на столе, в углу гора брошенного грязного платья и белья. Последние нескольно дней были просто ужасными. Мучительная бессонница, связанные в тугой узел мысли и эмоции. Она уже не знала, как и куда от всего этого деться. Вокруг нее сомкнулись стены, она уже не могла четко рассуждать или чувствовать что‑либо, кроме давящей депрессии.

Матти без особого энтузиазма восприняла звонок Краевского, хотя знала, что отчаянно нуждалась в чьей‑нибудь поддержке. С неохотой позволила она уговорить себя и настояла на том, чтобы встретиться в небольшом кафе в восточной оконечности Серпентина – усеянного утками озерна в центре Гайд‑парка. Краевский чертыхнулся, направляясь к нему. Злой ноябрьский ветер вспенивал верхушки волн и гнал их по озеру. Еще не доходя до кафе, по его пустому, безжизненному виду он понял, что оно закрыто на зиму. Под навесом жалась на ветру маленькая, жалкая фигурка Матти в тонкой куртке с капюшоном, слишком для нее просторной. Словно с того дня, когда они последний раз виделись, она как‑то усохла, Черные круги под глазами, с лица исчезла обычная для нее жизнерадостность – в общем, она выглядела ужасно.

– Чертовски неудачное место для встречи, – сказал он, подходя.

– Все нормально, Джонни. Просто я подумала, что мне не помешает свежий воздух.

Ему хотелось обхватить ее руками и выдавить холод из ее костей, но вместо этого он попытался изобразить беззаботную улыбку.

– Так что нового у лучшей британской журналистки? ‑спросил он и тут же захотел прикусить себе язык. Он совсем не собирался подсмеиваться над ней, совсем нет, просто это получилось как‑то само собой. Она вздрогнула и немного помедлила, прежде чем ответить.

– Наверное, у тебя есть все основания, чтобы насмехаться. Нескольно дней назад я уже думала, что мир у моих ног…

– А теперь?

– А теперь это уже в прошлом. Работа… Статья… – Она запнулась. – Ты… Я полагала, что смогу сама всего добиться. Как я была не права. Жаль.

Перед ним стояла совсем другая, незнакомая Матти – растерянная, неуверенная в себе. Он не знал, что ей сказать, и промолчал.

– Когда я была девчонкой, дед часто брал меня с собой в йоркширские долины. Он говорил, что они напоминают ему о некоторых местах там, в Норвегии. Погода иногда портилась, становилось мрачно и неуютно, но я никогда не боялась ‑со мной был дедушка, готовый улыбнуться и протянуть руку. Он всегда брал с собой термос с горячим бульоном, и нигде и никогда мне не было теплее и лучше, чем в этих горах и долах, какими бы свирепыми ни были там встречные ветры. Но вот пришел день, когда я подумала, что выросла и что мне больше не нужен дедушка, и я отправилась в поля одна. Я потеряла дорогу. Земля под ногами становилась все мягче, и всноре я была уже по самые колени в жиже. Меня засасывало все глубже и глубже. – Она опять вздрогнула. – Я не могла выбраться. Чем больше пыталась выкарабкаться из этой трясины, тем глубже оказывалась в ней. Впервые в своей жизни я познала настоящий страх. Потом меня нашел дедушка. Вытащил меня, обнял и долго стоял так, вытирая мои слезы и утешая, пона мне снова не стало хорошо. – Вся отдавшись во власть воспоминаний, она сникла и в своей объемистой куртке выглядела хрупкой и беззащитной девочкой.

– Вот так и теперь, Джонни. Я отчаянно пытаюсь нащупать под собой твердую почву, что‑то такое, на что можно опереться, во что можно верить, – я имею в виду и всю эту историю с моей статьей, и вообще всю свою жизнь, – но все глубже и глубже продолжаю погружаться. Со мной больше нет дедушки, и я боюсь. Ты понимаешь, что я имею в виду? У меня такое чувство, что я больше никогда не выкарабкаюсь на твердую почву.

– Разве ты не видела сегодняшние газеты? – попытался он ее подбодрить. – Кто‑то выкрал документы из досье на Самюэля. Еще один снаряд по выборам, и опять он выпущен из штаб‑квартиры партии. Разве это еще не одна улика против Тедди Уильямса? Разве это не твердая почва?

– Если бы это было так просто! – Она печально покачала головой.

– Я тебя не понимаю, – сказал он. – Перед нами факт предумышленной кражи документов. У нас имеется факт опять же предумышленной фальсификации данных в компьютерном файле. Добавим к этому утечку всякого рода дискредитирующих партию материалов из ее штаб‑квартиры с передачей их тебе, Кендрику, и, кажется, любому, кто мог оказаться поблизости. Партийные чиновнини абонируют подставные адреса на чужие фамилии; вокруг, как сбитые на шоссе собаки, валяются политические трупы. Что тебе еще надо? И все следы ведут в одно и то же место – в штаб‑квартиру партии, а это означает – к Уильямсу. Отдавая себе отчет в том, что не может сам сделаться премьер‑министром, он старается получить возможность, чтобы контролировать того, кто им станет.

– Ты не учитываешь одной важной детали, Джонни. За как им чертом станет Уильямс сам у себя воровать собственные документы? Ему гораздо проще снять копии с наиболее важных из них, а не взламывать сейфовый шкаф и тащить оттуда всю папку, И потом, зачем ему, собственно, ломать замок? У него же имеются все ключи! И вот еще: все считают его надежнейшим союзником Самюэля, однако с самого начала его предвыборная кампания все время соскальзывала к придорожной канаве.

У нее лихорадочно блестели глаза, лицо не покидало выражение острой досады и глубокого отчаяния.

– Можешь ли ты себе представить, чтобы так ой маститый государственный деятель, как Уильямс, занимался фабрикацией обвинения премьер‑министра в мошенничестве? Или чтобы он разгласил столько партийных секретов, что сделался похожим на слабоумного старикашку? Нет, Джонни. Это не Уильямс.

– Тогда кто же он, дьявол его возьми? Самюэль? Урхарт? Кто‑нибудь другой из числа министров – членов кабинета? Лэндлесс?

– Я не знаю! – вскричала она. – Не знаю и чувствую, словно медленно, но верно тону! Чем больше я пытаюсь разобраться, тем глубже тону в вопросах. Я чувствую свое бессилие. Профессиональное. Эмоциональное. Я чувствую под собой глубокую трясину, и она все засасывает и засасывает меня. Я теперь уже ни в чем не уверена.

– Я бы очень хотел помочь тебе, Матти. Пожалуйста, не отказывай мне в этом.

– Ты, как мой дед, всегда рядом, когда мне требуется помощь. Спасибо, Джонни! И все же я должна сама нащупать тропу, иначе я уже никогда на нее не выйду. Все дело во мне самой – у меня сейчас слишком большая путаница в мыслях и чувствах. Мне нужно прежде всего разобраться с самой собой.

– Я могу подождать, – мягко сказал он.

– А я не могу. У меня осталось всего два дня, чтобы найти ответ, и всего лишь одна зацепка – Роджер О'Нейл.

Date: 2015-09-17; view: 305; Нарушение авторских прав