Понедельник, 22 ноября

Кендрик с готовностью откликнулся на просьбу Матти встретиться для беседы. Он и сам не знал, почему так обрадовался этой просьбе – потому ли, что ему, как заднескамеечнику оппозиции, льстило внимание со стороны прессы, или просто потому, что каждый раз, когда он ее видел, у него загорались глаза и дрожали колени. Так или иначе, Кендрику совсем не хотелось доискиваться до причин – он просто радовался предстоящей встрече, и все тут. И вот они уже сидели, попивая заваренный им к ее приходу чай, в его однокомнатном офисе в красном кирпичном здании, хорошо известном всем по старым черно‑белым фильмам как новое здание Скотланд‑Ярда – штаб‑квартира английской полиции. Силы закона и порядна давно уже перебрались на более удобную базу на Виктории‑стрит, и администрация парламента с радостью ухватилась за освободившуюся, хотя и обветшалую, площадь на другой стороне улицы, так как испытывала сильную нужду в дополнительных служебных помещениях для парламентариев.

Глядя в окно через Темзу на комплекс искусств «Южный берег», Кендрик разливал по чашкам чай и изливал душу.

– Должен сказать, никогда не думал, что все так получится, – задумчиво произнес он. – Но я не только быстро привык, но и полюбил все это.

– Вы уже преуспели в новой роли, ‑заметила Матти, одарила его обворожительной улыбкой и закинула ногу на ногу. Готовясь к этой беседе, она надела модную блузку и юбку, наивыгоднейшим образом оттенявшую ее ноги и красивые колени. Ей очень была нужна информация, и она приготовилась немного пофлиртовать, если это будет необходимо, чтобы ее получить.

– Я пишу сейчас аналитическую статью об истории падения премьер‑министра, стараясь не ограничиваться хорошо известными всем фактами. С этой целью я обговариваю некоторые детали с теми людьми, которые вольно или невольно сыграли определенную роль в случившемся. Эта статья не будет иметь недружелюбный харантер по отношению к кому‑либо, я не собираюсь в ней морализировать или кого‑либо в чем‑либо обвинять. Прежде всего я хочу показать, что работа в парламенте очень сложна и что в политике поэтому всегда можно ожидать разных сюрпризов. Между прочим, что касается сюрпризов, то ваш был одним из самых больших.

Кендрик улыбнулся.

– Я удивляюсь до сих пор, как быстро вдруг подскочил мой рейтинг парламентария. На чем он поднялся? Что дало толчок? Как бы вы это назвали? Зигзагом удачи? Везением? Догадливостью?

– Вы говорите, что на самом деле не знали о решении отбросить на неопределенный срок больничную программу? Вы лишь догадывались об этом?

– Можно сказать и так. Я не был абсолютно уверен в этом. Я решил рискнуть.

– А что вам было известно?

– Понимаете ли, Матти, я еще никому не рассказывал всю подноготную этой истории… – Он опустил глаза и запнулся, глядя, как Матти растирает будто бы занывшую в этот момент голень. – Ладно, думаю, не будет большого вреда, если расскажу вам немного об этом.

На секунду он задумался, что можно, а что не следует говорить.

– Мне стало известно, что правительство, а вернее штаб‑квартира партии, запланировало массированную пропагандистскую кампанию, чтобы широко разрекламировать свою программу расширения и улучшения больничного обслуживания населения. Они очень много над ней поработали, потратили кучу денег и, тем не менее, в самый последний момент неожиданно отменили ее. Просто махнули на нее рукой. Я немного поразмышлял над этим и пришел к выводу, что они махнули рукой не на рекламную кампанию, а на саму программу. Ну, я взял да и спросил об этом премьер‑министра. И он попался на крючок! Больше всех удивился этому я сам.

– Я не помню, чтобы об этой рекламной кампании в то время что‑либо и где‑либо говорилось. Видимо, ее готовили втайне от всех.

– Конечно! Как я понимаю, вся работа по подготовке этой кампании проводилась на строго конфиденциальной основе.

– У вас, очевидно, надежные источники такой информации, поскольну вам стало это известно.

– Да, вы правы, и они останутся конфиденциальными даже для вас, как это ни жаль.

Матти отдавала себе отчет, что если она хочет ее получить, ей придется предложить за нее нечто более существенное, чем вид пары коленон, но так дорого она платить не собиралась.

– Конечно, Стефен, я знаю, как ценны такие источнини. Но, может быть, я могу рассчитывать на какой‑нибудь слабый намек? Утечка могла произойти только в одном из двух источниковI– партийных или правительственных. Ведь так?

Он молча кивнул.

– Но в то время много говорилось о взаимном отчуждении между штаб‑квартирой партии и Даунинг‑стрит. Ну а поскольку эту кампанию планировалось осуществить по линии партии, то логично предположить, что и информация о ней в этих обстоятельствах могла поступить только из штаб‑квартиры партии.

Она поджала губы и вопросительно подняла бровь.

– Вы умница, Матти! Но я вам об этом не говорил. О'кей? Хватит, больше не скажу ни слова о своем источнике. Слишком шустра!

И он весело рассмеялся. Матти решила, что настала ее очередь рискнуть и действовать по наитию.

– Можете не беспокоиться, – сказала она. – Я не провожу расследования, а всего лишь пишу статью. В общем, я совсем не собираюсь выдавать Роджера.

Кендрик поперхнулся чаем и закашлялся.

– Я вообще… ничего не говорил… о Роджере! – выдавил он из себя и тут же понял, что фактически признал свое близкое знакомство с О'Нейлом. Тут же попытался изобразить на лице невозмутимость, но у него ничего не получилось. Он решил сдаться.

– Господи Иисусе! Как вы догадались? Послушайте, Матти, я ничего не говорил о Роджере. Мы с ним старые друзья, и мне не хотелось бы сажать его в накой‑нибудь чан с кипятном. У него и так уже хватает хлопот на Смит‑сквер, правда?

– Да не разболтаю я никому ваш убогий сенретишко, – заверила она его. – Но когда в будущем вы продвинетесь до члена правительства или даже станете премьер‑министром, то, надеюсь, иак‑нибудь вспомните, что вы мне обязаны?

Оба весело рассмеялись над шуткой, хотя Матти было муторно от того, что она только что узнала, Еще один кусочен нартинки‑головоломки занял свое место,

Настал полдень, а они все еще были там. Наступил вечер, но они остались на том же месте – читая, ковыряя в зубах и наблюдая. Как ангелы‑мстители сидели они уже более сорока восьми часов в ожидании Ирла в своем грязном автомобильчике, фиксируя каждое колыхание занавески, фотографируя всех подходивших к дому, включая почтальона и молочника.

– Что они от меня хотят? – мысленно кричал он, возмущаясь. – За что так мучают?

У него не было никого, к кому бы он мог обратиться, с кем разделить свою беду и от кого получить утешение. Он был совершенно одинокий, честный и даже благочестивый человек, который знал, что совершил ошибку и должен раньше или позже заплатить за нее. Матушка не раз говорила ему, что нужно расплатиться за свои грехи или придется гореть за них в пламени ада, и он уже чувствовал, как языки этого пламени со все возрастающей свирепостью лизали его тело.

Вечером в понедельник не успел он пробыть дома и полчаса, как они постучали в дверь.

– Извините за беспокойство, мистер Ирл. Это опять Симмондс и Питере. Всего лишь один небольшой вопрос, который наш редактор попросил задать вам. Как давно вы его знаете?

Они сунули ему под нос еще одну фотографию. Все тот же Саймон, но на этот раз это было студийное фото, он был одет с головы до ног в черную кожу с многочисленными застежками‑молниями. Куртка была расстегнута до пояса, и виднелось стройное, сужавшееся и талии тело. От правой руки свисал вниз и вился по полу длинный пастуший кнут.

– Прочь! Прочь! Пожалуйста, прочь! ‑Он нричал так громко, что соседи прильнули к стеклам окон, желая узнать, что происходит.

– Если вам сейчас неудобно, мы можем, конечно, прийти в другой раз, сэр.

Они молча промаршировали обратно к машине и возобновили наблюдение.