Концепция без вопроса

Но, как мы уже говорили, процесс познания вопросом первого ти­па не заканчивается. Последний является только одним из звеньев це­почки и условным концом, который является началом образования вопроса второго типа. Но каким образом вопрос первого типа перехо­дит в вопрос второго типа, каким образом полное законченное и дока­занное знание порождает новое возможно-истинное знание, другими словами, каким образом нечто известное становится неизвестным?

В вопросе второго типа: «Кто открыл Америку?», возможна серия имен потенциальных по своим показателям открывателей, как вари­антов выбора истинного ответа. Перебор альтернатив, как мы говори­ли, проходит в системе вопрос-ответ. Но получив истинный ответ, что Америка открыта Колумбом, т. е. получив полное концептуальное до­казанное знание, мы имеем право задавать следующий вопрос, напри­мер, «А кто такой, Колумб?» Имея общее понятие «Колумб», мы знаем в данном случае только одно, что это открыватель Америки, т. е. мы вернулись опять к тому соотношению известного и неизвестного в воп­росе. Но вполне понятно, что общее понятие «Колумб» имеет и другие показатели или подпонятия, некоторые из них мы знаем, что и позво­лило нам ответить на вопрос: «Кто открыл Америку?», например, что он генуэзец и мореплаватель. Но нас может интересовать Колумб и в более широком аспекте, например, когда и где он родился, был ли же­нат, имел ли детей, как осуществлял свою экспедицию и пр., и пр. Включения такого явления как Колумб в различные ситуации дает в принципе бесконечное множество вариантов его проявления и опреде­ления и каждый из них становится возможным выражением вопросно-ответных отношений субъекта и объекта. И вопросный оператор: «Кто...» в вопросе: «А кто такой Колумб?», предполагает множество ва­риантов ответа. Но всегда ограниченное множество и ограниченное прежде всего прошлым знанием, имеющимся в предыдущем вопросе, что это прежде всего открыватель Америки.

Если следовать логике рассуждения, то вопрос второго типа ока­зывается в принципе не возможен. Он и в самом деле не возможен, если будет взят вне системы рассуждения, выступающей контекстом общения субъекта и объекта, которые и определяют те подпонятия и интересуют спрашивающего и отвечающего. Но они могут сделать это только в том случае, если будет сохраняться возможность выбора со­ответствующих подпонятий и соответственно будет сохраняться сам вариант выбора. Но характер подпонятий и соответственно возмож­ность выбора, оказывается реальной только в том случае, если они бу­дут входить в общее понятие, принятое в вопросе первого типа и соот­ветственно ответа на него как истинного и доказанного знания. Все ва­рианты ответа на вопрос второго типа: «Кто...?», определяются в ко­нечном итоге понятийным образованием «географическое открывание Америки совершено некоторым человеком по имени Колумб». Соот­ветственно раскрытие понятия: «Кто такой Колумб?» будет опреде­ляться понятием «Колумб» и «открытие Америки» со всем шлейфом исходных для них понятий как их прошлого знания.

Мы опять же здесь вернулись к понятию выбора вариантов ответа или в данном случае, точнее, поиска вариантов ответа из вариантов областей поиска ответа, примерно так же как это было в процессе пе­ревода вопроса второго типа в вопрос первого типа. Как вы помните, там вопрос второго типа содержит варианты ответов, которые приоб­ретают характер дихотомического вопроса. Здесь оказывается то­же есть варианты ответа, выступающие как подпонятия основного понятия.

Но имеется и принципиальная разница между вариантами отве­та-вопроса второго типа и вариантами ответа-вопроса первого типа. Если в первом случае знание и соответственно варианты ответа явля­ются возможно истинным знанием, то во втором случае оно всегда ис­тинное знание, т. е. все варианты ответа имеют истинное значение. Когда мы говорим, что нам известно, что Америка открыта, то вари­анты подпонятий данного понятийного образования всегда истинны. Например, так же как истинным является то, что Америку открыли в географическом смысле, так же истинно и то, что ее открыл кто-то из людей.

Речь по существу идет не о поиске ответа, в той области истинного знания, которое нам необходимо в данный момент для решения строго определенной задачи. Этим и определяется выбор того или иного ас­пекта общего истинного знания. Поэтому, когда мы говорим, о пере­воде вопроса первого типа в вопрос второго типа, то это не совсем вер­но. Вопрос первого типа может быть переведен в вопрос второго типа только в том случае, если дихотомический вопрос обретет статус дока­занного знания и тем самым прекращает свое существование как воп­рос. Поэтому правильнее будет сказать, что речь идет о переводе до­казанного, определенного знания в недоказанное в возможно истинное знание, которое приобретает для субъекта форму вопроса, т. е. требо­вание того, чтобы оно было отвечающим проверено. Процесс перехода от истинного к возможно истинному знанию осуществляется только в форме вопроса.

Можно больше сказать, что любое знание является положитель­ным, но доказывается оно как истинное только в системе вопросно-от­ветных отношений, в форме вопроса и ответа. Поэтому, когда мы име­ем истинное знание, что Америка открыта, то области выражения это­го истинного знания становятся областями определения их значения при возникновении по отношению к ним той или иной ситуации. Так, например, я всегда знал, что Америка в географическом смысле уже открыта, но меня никогда не интересовало, кто это сделал. Однако в один прекрасный момент, когда мне надо было сдавать экзамен по гео­графии и этот вопрос стоял в экзаменационном билете, тогда данный аспект понятия «Америка открыта» стал меня волновать, и я задал себе вопрос: «А кто же открыл Америку?».

Понятно, что в принципе такое знание имеется, другое дело, что его нет у меня в качестве моего прошлого знания. И вообще любое на­ше знание, может быть нашим знанием только в том случае, если оно уже имеется в природе как явление, объект, или по крайней мере, име­ет такую возможность. Мышление или сознание человека являются тем инструментом и только инструментом, который переводит знание из возможности в актуальное, т. е. осознанное знание. Неопределен­ность знания — это только наше знание того, что мы владеем не до­казанным знанием, это наше определенное и точное знание, что есть что-то еще, что нам пока неизвестно, но самое неизвестное нам пока неизвестно и как знание не существует. Ибо знание имеет только одну форму существования: оно всегда имеется, всегда определенное и ис­тинное.

Поэтому, когда я задаю вопрос: «Кто открыл Америку?», то этим самым я определил сам для себя потребность в нахождении некоторого знания. Вопрос в этом случае выступает как определенное знание, ко­торое свидетельствует о том, что нам известно, что мне что-то неизве­стно, но именно то, нечто определенное, что мне требуется для реше­ния своей задачи. Это нечто определенное и есть область подпонятий некоторого общего знания, в данном случае некоторый человек, имя которого необходимо определить. Схема определения своей области знания примерно такова:

Возможность понятия «Колумб» быть истинным ответом, заклю­чается в том, что оно содержит в себе все предыдущее знание как про­шлое свое знание. Другими словами, Колумб — это человек, морепла­ватель, генуэзец, совершил географическое открытие и т. д. Понятие Колумб содержит в себе понятие «Америка открыта», хотя первое вро­де бы так является частным и производным от второго. На самом деле, ни частного, ни производного, ни основного в соотношении понятий нет. Есть только соотношение их в определенном порядке при решении задачи.

Таким образом, форму вопроса приобретает не вопрос первого ти­па сам по себе, т. е. его знание, которое без сомнения является для субъекта полным и определенным, а только его подпонятия как эле­менты знания. Необходимо определить, что и требуется в вопросе, ка­кие подпонятия входят в данное известное знание, входит ли известное мне знание в качестве подпонятия в известное общее знание, каково содержание данного подпонятия, т. е. дать ему понятийное определе­ние. Другими словами, сделать все то же самое, что мы делали с воп­росом второго типа, когда переводили его в вопрос первого типа. И в принципе, как форма, выражения соотношения известного и неизвест­ного знания, в виде вопроса, не имеет никакой разницы. Различие су­ществует только в содержании концептуального знания.

Поэтому, когда я задаю себе вопрос: «Кто открыл Америку?», я этим самым сразу же перевожу определенное и истинное знание в се­рию вопросов второго типа, которые приобретают статус вопроса пер­вого типа. И в самом деле, истинное знание: «Америка открыта» можно представить в серию дихотомических вопросов, например: «Кто-то от­крыл Америку?» (да, нет), «Зачем-то Америку открыли?» (да, нет), «Каким-то образом она была открыта» (да, нет) и т. д. Все эти вопросы различны, но имеют одно общее известное, что Америка открыта. Но как только мы ответили положительно, что кто-то открыл Америку, он приобретает статус вопроса первого типа, ибо его так же можно представить в серии дихотомических вопросов: «Испанец открыл Аме­рику?» (да, нет), «Португалец открыл Америку? (да, нет) и т. д. Если мы остановились на том, что нас интересует имя человека, который открыл Америку, мы тут же задаем вопрос: «А как его имя?» Собст­венно этот вопрос и носит статус вопроса второго типа, ибо понятие в данном случае является конкретным, т. е. нам необходимо выяснить какое-то одно имя в ряду их ограниченного или неограниченного мно­жества. Таким образом, область данного знания определена, но ее сег­менты или подпонятия не известны. Этим и отличается вопрос первого типа, знание которого является существующим, т. е. оно уже есть, оно уже определено, в то время как знание вопроса второго типа всегда возможное, т. е. оно носит статус возможного знания. Мышление, со­знание человека, как мы уже говорили, переводит знание из возмож­ности в определенность. Поэтому правильнее будет говорить не о пол­ном и не полном знании, частичном и абсолютном, определенном и не определенном, а возможном и определенном знании, о знании, которое только возможно в потенциале, знании, которое осознанно и тем самым существует актуально как объективная реальность.

Именно поэтому мы определили вопрос второго типа как псевдо­вопрос. Он не содержит концептуального знания, он содержит в себе только возможность концептуального, в том числе и гипотетического знания. Хотя сам по себе, как форма выражения возможного знания, выступает как определенное знание. Другими словами, я точно знаю, что существует человек с определенным именем, или существует имя человека, который и открыл Америку. Но это уже является прошлым знанием, которое и приобрело статус определенного истинного знания.

Таким образом, мы живем в мире определенного знания как на­шего прошлого знания, но в тоже время мы живем в мире неопреде­ленного или возможного истинного знания. Но противоречия здесь ни­какого нет. Это просто различные знания и различные формы сущест­вования объективной реальности, которые обуславливают друг друга, что хорошо видно на примере вопроса первого и второго типа и процесс перехода одного в другой.

НЕОПРЕДЕЛЕННОСТЬ ЗНАНИЯ И ЗНАНИЕ НЕОПРЕДЕЛЕННОСТИ

Вопрос — это форма выражения неопределенного знания, впро­чем так же как и проблема, задача, гипотеза. Так во всяком случае их интерпретируют в неявном виде в научной литературе. И наверно с этим можно согласиться, поскольку все это есть концептуально гипо­тетическое знание или, другими словами, возможно истинное знание. Но при таком подходе знание приобретает двойственный характер: с точки зрения субъекта, знание является определенным, а с точки зре­ния объекта — оно является неопределенным. В рамках концептуаль­но-гипотетического подхода к знанию, двойственность снимается раз­ведением субъектов. Что для одного истинно, то для другого возможно истинно. Хотя неопределенное знание так же интерпретируется как возможно истинное знание, тем не менее в рамках этого понятия, воз­никает явное противоречие. С одной стороны оно вроде бы обладает всеми атрибутами определенного знания, как например, проблема, ги­потеза, и в то же время оно фактически имеет статус неполного, не­точного или неопределенного знания, причем для одного и того же субъекта.

Как нам кажется, это противоречие порождено, по крайней мере, двумя обстоятельствами. Первое заключается в том, что при характеристике понятия «неопределенное знание» обычно основывается на прямом наблюдении или, другими словами, здравом обыденном разуме (при этом ни в коем случае не принижая его относительно некоторого теоретического знания). Если человек знает что-то об объекте, но ко­торый не полностью описывает его, не раскрыта его сущность, а сле­довательно, объект нельзя использовать для решения каких-то своих задач, то такое знание становится не полным, не точным или неопре­деленным. Или же человек имеет знание, но сам сомневается в том, является ли оно истинным, тогда оно приобретает статус возможно ис­тинного знания или так же неопределенного знания. Отказать челове­ку в истинности такого наблюдения вряд ли возможно, ибо с этим по­ложением мы сталкиваемся, можно сказать, постоянно, особенно в те моменты, когда решаем сложные, не тривиальные задачи.

Сталкиваясь с таким положением, философы и логики пытаются его понять как явление и соответствующим образом интерпретировать. И здесь возникает второе обстоятельство, основанное на том, что че­ловек при интерпретации нового объекта всегда опирается на свое ста­рое или прошлое знание. Интерпретация философами данного явле­ния осуществляется в рамках положительного доказанного, истинного знания. Противоречие было определено тем, что в существующей фи­лософской парадигме, знание всегда интерпретируется как истинное. И другое вряд ли может быть. Это хорошо укладывается и в концеп­туально-гипотетический анализ понятия знание. Или знание есть, или его нет, другого, как в двухзначной логике, не дано. И как только мы заговорили или заявили о каком-то знании, то этим самым сразу же придали ему статус истинного знания, т. е. как такого знания, которое существует.

Попытки решения проблемы неопределенного знания основыва­лись на принятии принципа множественности истины, как движение от относительной к абсолютной истине. В рамках трехмерной или мно­гомерной логики неопределенность приобретает промежуточное зна­чение между истиной и ложью. Но это положение, хотя и имеет види­мость решения, в целом по ряду принципиальных моментов вряд ли может быть приемлемым.

Во-первых, оно не приемлемо из разности понятия истинности и ложности как различных объективных явлений. В существующей па­радигме понятие ложь есть продолжение понятия истинности, как ну­левое значение истинности, как некоторая точка отсчета начала про­цесса образования истинности. Но нулевое положение вряд ли прием­лемо для процесса истинности, это совсем другое состояние объекта и поэтому выступает как другое, даже не противоположное понятие. В данной интерпретации ложь выступает как ничто, как пустота, как яв­ление, которое не имеет абсолютно никакого содержания. В логике по­нятие ложь приобрело значение мнимой величины, как некоторый ис­кусственный прием, имеющий содержание противоположности исти­ны. Впрочем, и само понятие истинности рассматривается как проти­воположность ложности. В этом смысле включение нового понятия, как промежуточного, не полной истинности оказывается вряд ли пра­вомерным, поскольку противоположность не предполагает шкалы ис­тинности или ложности. Другими словами, предполагая шкалу истин­ности, мы должны естественно предполагать и шкалу ложности, что сразу приводит к абсурду: ничто не может иметь никаких значений.

Во-вторых, принятие принципа множественности истинности, как процесс достижения абсолютной истины, оказывается таким образом бесконечным, и приводит к другому абсурду, когда абсолютная истина оказывается в принципе не достижима. Но если это так, тогда человек обречен всегда находиться в состоянии неопределенного, неточного знания, что не позволяет ему решать свои задачи, ибо принятие точ­ного решения, т. е. получение точного знания как надо делать, из не­точного знания оказывается практически не возможным.

Понятие абсолютной истины приобретает абстрактный характер. как некоторой условной и мнимой величины, в отличии от понятия от­носительной истины и множества относительных истин, которые при­обретают строго определенное содержание, отражающее определенное состояние знания. Получается, что неопределенное знание становится содержательным и определенным, в отличии от абсолютной истины, которая становится бессодержательным и тем самым неопределенным знанием.

И в-третьих, понятие множества истина становится неопределен­ным в свете представления истинности как имеющегося знания. Мож­но согласиться с множественностью истины как неполной в процессе достижения полной истины. Но в этом случае мы должны говорить о состоянии знания, как большем или меньшем знании, которое и в са­мом деле всегда относительно, в отличии от понятия истинности зна­ния как абсолютном. Исходя из этого никакого третьего и промежу­точного знания вводить нельзя. Такова природа знания и понятия ис­тинности как факта существования знания.

Но знание может быть полным или неполным относительно дру­гого какого-то знания, большим или меньшим относительно другого какого-то знания, определенным или неопределенным относительно другого какого-то знания, но само по себе знание всегда полно, точно, абсолютно и определенно. И ни в коем случае не расходится со здравым смыслом и нашей практикой действия. Мы каждый раз узнаем все больше и больше, а значит относительно этого большего знания, мы имели ранее неполное, неточное, небольшое знание, что и привело к понятию неполного, не точного, не определенного знания и массе про­тиворечий. Но это противоречие находится в наших понятиях, каждое из которых описывает различные объекты. Более того, не только раз­личные сами по себе как понятия и как объекты, но и находящиеся в различных ситуациях взаимоотношений субъекта и объекта, что при­водит в принципе как возможность, к бесконечному разнообразию по­нятийного содержания объекта. Это означает, что имеющееся знание, как точное и определенное, само по себе, может не описывать объект, который нас интересует и который он вроде бы должен описывать. Получается рассогласование между нашим пониманием изменения объекта и его реальным движением. Такое положение возникает до­вольно часто, если не сказать постоянно, что и приводит к различным логическим парадоксам.

Например, парадокс «куча», сущность которого заключается в следующем. Если мы возьмем песчинку из кучи песка, изменится ли куча? Естественный ответ, что нет. А если мы возьмем две песчинки, тоже нет, а если возьмем три, четыре и наконец, n-песчинок. Оказы­вается, что сколько бы песчинок мы не взяли, куча не меняется. И та­ким образом мы впали в противоречие: кучи вроде бы нет, т. е. ее не должно быть, а в тоже время как будто бы и есть. Но это противоречие нашего понятия «кучи» с ее реальным положением. В то время как ре­альный объект куча постоянно меняется, понятие «куча» остается не­изменным. Для разрешения данного противоречия необходимо менять понятие, причем постоянно, чтобы привести его в соответствие с по­стоянно меняющимся объектом, что сознание не всегда делает вовре­мя. Это происходит в силу природы концептуального отражения мира и построения отношений с ним, что обуславливает стремление к по­стоянному сохранению выработанной концепции как принципа своего существования. В отличие от природы и объективного мира, который изменяется постоянно, концептуальное сознание изменяется скачко­образно, что требует определенного времени накопления необходимой исходной информации. И именно поэтому сознание всегда несколько запаздывает, отстает от объективной реальности. Разрешение этого противоречия осуществляется в соотношении понятий как систем, ког­да общее понятие определяет поведение человека как истинное отно­сительно более широкой объективной существующей системы.

В апории Зенона «стрела», когда в одно и тоже время стрела летит и покоится на месте, мы так же имеем дело с различными понятиями, характеризующими различное состояние стрелы. Покоющаяся стрела и летящая стрела — это различные объекты, находящиеся в различных ситуациях и описываться они должны различными понятиями, а чело­век пытается описывать их одним понятием — «летящая стрела» или «покоющаяся стрела», что и приводит к парадоксам.

В популярной телепередаче «Что? Где? Когда?» был представлен в форме вопроса парадокс «брадобрей» — кем является брадобрей, ког­да он бреет самого себя. Был дан ответ, что данный парадокс решения не имеет. На самом деле это не так, решение имеется, но только в раз­делении понятий, каждое из которых будет описывать свой объект: брадобрея, который бреет всех и брадобрея, который бреет себя, но в различные временные ситуации. Разделение понятий возможно только в различных пространственно-временных параметрах.

Понятие «неопределенное знание» связано именно с противоречи­ем понятий, описывающих различные объекты одними и теми же тер­минами. Например, выражения: «На Марсе имеется жизнь» и «На Марсе нет жизни» воспринимаются как противоречивые. На самом де­ле оба эти высказывания содержат определенное, полное и истинное знание, если к ним подходить как к содержащим концептуальное зна­ние. Между этими концептуальными знаниями нет противоречия, по­скольку они описывают различные объекты, которые не имеют ровным счетом никакого отношения к планете Марс и к жизни на ней. Это только концептуальное описание земного человека по поводу жизни на Марсе и по поводу отсутствия жизни на Марсе и не более того.

Но читатель не философ, который находится в здравом уме впол­не спросит: «Так есть ли жизнь на Марсе или нет?» И потребует ис­тинного ответа. И он вправе это сделать и его требования будут логич­ными и обоснованными. Ибо, если он полетит на Марс, то его поведе­ние на этой планете будет во многом зависеть от того имеется ли там жизнь или нет. Согласитесь, что для астронавта это имеет не маловаж­ное значение и ошибиться здесь не желательно, И когда он слетает на Марс и обнаружит, что там жизнь имеется, а его ученые убеждали, что ее нет, то он вправе сказать, что ему дали неверные сведения, что зна­ние было неверным, не истинным, что ученые зря едят свой хлеб и т. д. И будет тысячу раз прав.

Но о каком объекте как содержании концептуального знания идет речь? Знание «есть жизнь», знание «нет жизни», знание «возможно есть жизнь» или «возможно жизни нет», знание «какое-то подобие жизни» или «необычная жизнь, отличная от земной» и т. д., и т.д.— все они описывают или могут описывать совершенно различные объ­екты познания. Более того, они вообще могут не иметь объекта как содержания своего понятия, как это имеет место, например, в фантасти­ческих рассказах, как знание об объектах, которые возможно нико1да не существовали и, возможно, никогда не будут существовать.

Концептуальное знание — это прежде всего продукт человеческо­го мышления, которое существует само по себе как объект и которое есть продукт прошлого знания человека и человечества. Поэтому, ког­да ученый говорит астронавту, что на Марсе есть жизнь или жизнь воз­можна, или ее нет и т.д., то это только наше земное, человеческое знание. И когда астронавт прилетает на планету и делает заключение о жизни, то он это делает точно так же как это делает ученый на зем­ле, т. е. исходя из того прошлого знания, которое у него имеется, т. е. у них имеется общее понятие «жизнь» или «отсутствие жизни». Если они, т. е. ученый и астронавт, будут расходиться в понятиях, то в этом случае они будут разговаривать как слепоглухонемые, как люди разных миров и полет астронавта ровным счетом ничего не даст, во всяком случае для ученого на земле.

Поэтому истинность положения, что, например, на Марсе имеется жизнь, с которым астронавт полетит на планету, на самом деле озна­чает только идентичность понимания наличия жизни и ученым, и ас­тронавтом и не более того. Последний будет искать на Марсе признаки жизни, исходя только из этого понимания жизни и, если он не обна­ружит жизнь, то это только означает, что он не обнаружил признаков, которые характеризуют имеющееся у него земное понятие жизни. И не обнаружив жизнь, он только подтвердит или не подтвердит их об­щее понимание жизни на Марсе.

Конечно, может возникнуть и такая ситуация. Ученый и астро­навт имеют общее понятие жизнь, но первый обследовав визуально имеющимися у него средствами планету, сделал вывод, что жизни нет, а астронавт, слетав на Марс, заключил, что жизнь имеется, тогда он вправе сказать, что ученый сделал свою работу не очень хорошо, что он ошибся, дал не верные, не точные данные. Но меняет ли это все то, что было сказано выше? Ни в коем случае. Как концепция и тот, и другой вывод истинен, но только они описывают разные объекты. Уче­ный описал только то, что было в его возможностях при исследовании планеты, астронавт имел другие возможности и тем самым они разо­шлись в объектах исследования, во всем остальном они были абсолют­но правы.

Еще раз повторим: является ли знание ученого полным и опреде­ленным? Без сомнения, ибо оно очень хорошо описывает жизнь на Земле. Ко является ли оно неопределенным относительной другой пла­неты, так же без сомнения, ибо понимание жизни на Земле может совсем не подходить к другой планете. Наше старое понятие описывает только жизнь на Земле и мы пытаемся его приспособить к другому объ­екту, другой планете, но которое может ему и не соответствовать. Так, например, во всех фантастических произведениях, астронавты ищут жизнь на других планетах, только исходя из ее земного понимания и вряд ли другое возможно, ибо писатели имеют только это понимание жизни и никакое другое. Ученые говорят о параллельных мирах, об антимирах, религия говорит о загробной жизни, о божественной жизни и т.д. и т.п., но всякий раз речь идет только о земном, сегодняшнем нашем человеческом понимании жизни, т. е. жизни, которая сущест­вует здесь у нас, в настоящее время, только переселяют ее в другие выдуманные или не выдуманные миры.

Мы прекрасно понимаем, что мы всегда опираемся на наше про­шлое знание, которое является точным, полным, определенным, по­скольку основано на достоверном знании и совершенно по всем зако­нам логики. Но мы так же понимаем и нам об этом постоянно напоми­нает практика, когда мы попадаем впросак, что объективная реаль­ность может не совпадать с нашим знанием и наоборот, что точнее, наше знание может не соответствовать той объективной реальности, к которой мы пытаемся его приспособить. И вот здесь возникает инте­ресный вывод: оказывается мы имеем не одно, а два знания, каждое из которых описывает только свой объект. Первое описывает наш про­шлый опыт, например, наше понимание жизни, и второе знание, что оно, первое знание может быть не верным, относительно описываемого объекта. Например, содержанием первого знания является прошлое понимание жизни на Земле относительно планеты Марс, содержанием второго знания выступает, что первое знание может быть не верным, и в тоже время как концептуальное знание они остаются полным и ис­тинным знанием. А что же является неопределенным знанием, о кото­ром так много говорят? Только характеристика одним знанием содер­жания другого знания. Другими словами, второе знание описывает первое знание, содержанием которого является то, что оно возможно не соответствует описываемому объекту. Понятие неопределенность характеризует только определенное содержание нашего знания, кото­рое говорит о том, что возможно наше знание неверно. Но само по себе знание, что возможно знание не верно, является как концептуальное знание полным и определенным. Эта двойственность природы знания не должна смущать. Речь идет о том, что одно знание всегда опреде­ляется другим знанием. Форма выражения всегда одна и та же, кон­цептуальная, но содержание может быть и всегда является различным. Исходя из этого, понятие неопределенность интерпретируется уже не в терминах неполного, не точного и не истинного знания, что как мы показали, вряд ли можно признать приемлемым, а в терминах полно­го, точного и определенного знания.

Все сказанное, тем не менее ни в коем случае не исключает неоп­ределенность знания как самостоятельного объекта исследования. Не­обходимо только точно представлять себе природу этого знания.

Date: 2015-09-05; view: 368; Нарушение авторских прав