Тема 28. Что такое критицизм. Что такое рационализм. Карл Поппер

Критический рационализм. — Проблема демаркации (разделения) на­уки. — Альтернатива верификации — фальсификация. — Принцип фаппибилизма. — Критицизм в общем смысле. — Рациональность как характеристика критицизма. — Взаимосвязь эпистемологии и соци­альной философии. — Оценка фаппибилизма Лакатосом. — Ограни­чения рациональности. — Поппер о трех мирах. — Автономия эпис­темологии.

Методологические идеи Карла Поппера (1902-1994) составили основу влиятельного направления западной философии — критического рацио-

нализма. Рационализм выступает и как характеристика научного знания, и как способ поведения ученых в исследовательском процессе. Критичес­кий рационализм провозглашает принцип бескомпромиссной критики, принципиальной гипотетичности знания, ибо претензия на обладание абсолютной истиной нерациональна.

К. Поппера часто объединяют с неопозитивистской традицией, хотя он, как и Л. Витгенштейн, не был связан с деятельностью Венского круж­ка. Эта легенда развенчивается К. Поппером в «Ответе моим критикам», а в «Автобиографии» он взял на себя ответственность за «смерть» неопо­зитивизма. Отто Нейрат не зря назвал Поппера официальным оппонен­том Венского кружка. В противовес аналитикам К. Поппер так говорил о сути своей программы: «Хватит копаться в словах и смыслах, важно ра­зобраться в критикуемых теориях, обоснованиях и их ценности».

В центре внимания К. Поппера как философа науки находится про­блема роста научного знания. Ее решение в качестве первого шага пред­полагает проведение демаркации, разграничения науки и ненауки. Источ­ники сообщают, что сам термин «демаркация» был введен К. Поппером, чтобы очертить границы науки. «Я хотел провести различие между наукой и псевдонаукой, — пишет он, — прекрасно зная, что наука часто ошиба­ется и что псевдонаука может случайно натолкнуться на истину»¹. Про­блема демаркации (разделения) науки и ненауки вызвана желанием осво­бодить науку от иррациональных мифообразований и квазинаучных явле­ний, экзистенциальных предпосьшок, идеологических наслоений. Однако демаркация, понимаемая достаточно широко, связана с нахождением критерия, позволяющего провести разграничение эмпирических наук от математики, логики и метафизики. Критерий демаркации не отождествим с отношениями истинности или ложности, он лишь определяет сферу принадлежности науки к той или иной области. Индуктивная логика не устанавливает подходящего отличительного признака и подходящего кри­терия демаркации. Критерии демаркации следует рассматривать как выд­вижение соглашения или конвенции, отмечает К. Поппер².

Уязвимым пунктом одного из критериев науки — опытной проверки — является его несамодостаточность. Это означает, что могут быть встрече­ны такие факты, которые не подтверждают данную теорию.

От Л. Витгенштейна выстраивается цепочка рассуждений, согласно которым любая теория в своих претензиях на научность должна опирать­ся на факты (протокольные предложения) и быть выводима из'опыта. Поп­пер же подчеркивает бессмысленность чистых наблюдений и, в частно­сти, то, что наблюдение всегда избирательно и целенаправленно. Поэто­му он весьма определенно заявляет: «Критерием научного статуса тео­рии является ее фальсифицируемость, опровержимость...»³. Любая хоро­шая теория является некоторым запрещением, и чем больше теория зап­рещает, тем она лучше, и тем более она рискует быть опровергнутой.

С другой стороны, если даже согласиться с доводами Л. Витгенштейна о примате наблюдения, тем не менее опытное знание не может обеспе­чить полную уверенность, что теория истинна, ведь достаточно одного факта, противоречащего теории, чтобы стало возможным ее опроверже-

ние, фальсификация. Традиционный пример: биологи были уверены, что все лебеди белые, пока в Австралии не обнаружили черных лебедей.

Принимая во внимание эти обстоятельства, Карл Поппер предлагает считать альтернативой верификации принципиальную опровержимость те­ории, ее фальсификацию. В таком случае научным оказывается не то, что дано как истина в последней инстанции, а то, что может быть опровергнуто. В отличие от научных теорий, в принципе фальсифицируемых, ненауч­ные построения (и в том числе метафизика) неопровержимы, так как опровержение доказывает эмпирический, основанный на опыте характер знания, а следовательно, его научность, т.е. связь с фактами. Далекие от идеала научности, ненаучные концепции по своей сути неопровержимы. Их не может опровергнуть какой-либо факт, ибо они по большей части с фактами дела не имеют. Сам Поппер понимал всю ответственность по­добной доктрины и писал: «Мой подход к теории знания был более рево­люционный и по этой причине более трудный для восприятия, чем я думал»⁴.

По его мнению, наука и рациональность должны быть оплотом в борь­бе против иррационального духа тоталитаризма. Идея демаркации и прин­цип фальсифнцируемости — это два достижения К. Лоппера, снискавшие ему шумную мировую известность. Принцип фальсифицируемости составляет альтернативу принципу верификации и влечет за собой и резкую критику принципа индуктивизма, столь яростно защищаемого первыми позитиви­стами. В противоположность индуктивизму Поппер выдвигает гипотетико-дедуктивную модель научного исследования, в которой преимуществен­ное значение имеют рационально сконструированные схемы эмпириче­ских данных. Сами эмпирические данные опираются на конвенционально принятый эмпирический базис. Тем самым Поппер отказывается от узко­го эмпиризма Венского кружка. Он пытается показать равноправие и тес­ную взаимосвязь теоретического и эмпирического уровней исследования.

Теория фальсифицируемости К. Поппера была провозглашена им на Лондонском коллоквиуме в 1965 г. и на протяжении последующих лет оста­валась центральной темой дискуссии по философии науки как в Европе, так и за ее пределами. Считается, что первым о фаллибилизме заговорил Ч. Пирс (1839—1914), однако артикулированной доктриной ее сделал К. Поппер в своем основном труде «Логика и рост научного знания» (1934). Наиболее широкое применение фаллибилизм приобрел лишь в 60-е гг. Тогда поппернианское движение вылилось в широкое направление, объединив­шее собой Дж. Агасси, Дж. Уоткинса, Дж. Фрезера.

Поппер начинает свою концепцию фальсифицируемости с утвержде­ния, что теоретическое знание носит лишь предположительный гипоте­тический характер, оно подвержено ошибкам. Рост научного знания пред­полагает процесс выдвижения научных гипотез с последующим их опро­вержением. Последнее отражается в принципе фаллибилизма. Поппер по­лагает, что научные теории в принципе ошибочны, их вероятность равна нулю, какие бы строгие проверки они ни проходили. Иными словами, «нельзя ошибиться только в том, что все теории ошибочны». Вместе с тем К. Поппер стремится поместить излюбленный им принцип в кон-

текст всех идейных течений философии науки. Он приходит к выводу, что, согласно конвенциалистской точке зрения, законы природы нельзя фаль­сифицировать наблюдением и системы нельзя разделить на фальсифици­руемые и нефальсифицируемые, вернее, такое разделение будет неопре­деленным. Поэтому в его трактовке данного принципа ощущаются неко­торые сдвиги.

Термин «фальсификация» означал опровержение теории ссылкой на эмпирический факт, противоречащий данной теории. Фальсифицируемость предполагала открытость любой подлинно научной теории для фальси­фикации. «Фальсифицируемость означает, что в связи с теорией мыслит­ся не только совокупность эмпирических данных, подтверждающих эту теорию, т.е. выводимых из нее путем дедукции, но и совокупность потен­циальных фальсификаторов, еще не зафиксированных эмпирических сви­детельств, противоречащих этой теории»⁵. «Теория называется «эмпири­ческой», или «фальсифицируемой», если она точно разделяет класс всех возможных базисных высказываний на два следующих непустых подклас­са: во-первых, класс всех тех базисных высказываний, с которыми она несовместима, которые она устраняет или запрещает (мы называем его классом потенциальных фальсификаторов теории), и, во-вторых, класс тех базисных высказываний, которые ей не противоречат, которые она «допускает». Более кратко наше определение можно сформулировать так: теория фальсифицируема, если класс ее потенциальных фальсификато­ров не пуст»⁶.

От первоначального «наивного фальсификационизма» (в котором опро­вергнутые опытом гипотезы немедленно отбрасываются) движение осу­ществлялось к усовершенствованному фальсификационизму (когда тео­рии сравниваются по степени правдоподобия и хорошо обоснованные теории не отбрасываются сразу при обнаружении контрпримеров, а усту­пают место более продуктивным в объяснении фактов теориям). Здесь обнаруживается потребность в новом термине корроборация, что означает подтверждение, не повышающее вероятности теории, не портящее ее Фальсифицируемость. «Корроборированной считается тео­рия, из которой удалось вывести какие-либо эмпирические свидетельства. При прочих равных условиях та теория считается более корроборирован-ной, которая: 1) имеет более широкий класс потенциальных фальсифи­каторов; 2) прошла более строгие проверки, т.е. подтверждена более труд­ными, более неожиданными эмпирическими свидетельствами — свиде­тельствами, связанными с принятием гипотез, фальсифицирующих при­знанные теории»⁷.

Любопытно, что рост научного знания Поппер рассматривает как ча­стный случай общего мирового эволюционного процесса. Свою эволюци­онную эпистемологию он развивал в споре с индуктивистской традицией. Научные теории не строятся посредством индуктивных процессов. Наш ум не представляет собой tabula rasa. Поппер признает возможность не­предсказуемых и даже «иррациональных» инъекций идей. Ему принадле­жит также суждение, что методология имеет антиэволюционный харак­тер, поскольку научная методология ведет к унификации научного зна-

ния, а эволюционный процесс направлен к возрастанию разнообразия. Поэтому попперовская методология представляет собой лишь формаль­ный аналог эволюционной на основании того, что использует понятия изменчивости, отбора и закрепления.

Эпистемологическую позицию К. Поппера оценивают как принципи­ально противоположную стандартам кумулятивизма. Он уверен в том, что задача науки состоит в постоянном самообновлении. Наука начинается только с проблем, и наиболее весомый ее вклад в рост научного знания, который может сделать теория, состоит из новых^ порождаемых ею про­блем». Причем для раннего Поппера свойственен антикумулятивизм, т.е. направленность на отрицание возможности сохранения в науке преодо­ленных теорий. На это обращают внимания исследователи, отмечающие, что «антикумулятивистский образ развития присущ ранней концепции Поппера, родившейся непосредственно из критики неопозитивизма»⁸.

Тем самым Поппер опровергает сложившийся в кумулятивистской методологии принцип линейности. Науке, по мнению ученого, не прису­ща никакая линия развития, и каждая новая теория порождает новую линию в развитии науки. История науки представляет собой нагроможде­ние «исторических прецедентов». Для позднего варианта попперовской эпистемологии более свойственна не антикумулятивистская, а некуму-лятивистская позиция, в которой имеет место признание как прерывнос­ти, так и преемственности в развитии науки⁹.

Шаткая почва; где любое суждение и положение может быть раскри­тиковано, признано несостоятельным и опровергнуто, где нет спаситель­ных привязных ремней инструкций и предписаний, где принципиальная открытость для выбора не только привлекает, но и отталкивает, пугая своей новизной, сопровождает сферу критического рационализма. Это требует иного взгляда на мир, нежели служение норме, стандарту.

Критицизм в общем смысле означает умение рефлексировать в режиме отрицательной обратной связи, оборачиваясь на исходные предпосылки, в роли которых могут выступать ситуации и события, теории и идеи, утвер­ждения и принципы. Критицизм сопряжен с установкой на принципиаль­ное изменение собственной позиции, если она оказывается уязвимой под натиском контраргументов. «...Всякий критицизм состоит в указании на некоторые противоречия или несоответствия, и научный прогресс по большей части состоит в устранении противоречий, как только мы обна­руживаем их... Противоречия являются средством, при помощи которого наука прогрессирует»¹⁰.

Однако критицизм есть также и готовность к защите и отстаиванию предложенной идеи, к нахождению аргументов, ее обосновывающих. Кри­тицизм предполагает как диалог, так и «полилог» со множеством участ­ников и многообразной системой аргументации. В этом своем качестве он плюралистичен.

Дж. Соросу принадлежат слова: «Все должно считаться возможным, пока не доказано, что это невозможно. Я буду называть это критическим типом мышления»¹¹. Осуществление выбора предполагает постоянный процесс критического анализа, а не механическое приложение установ-

ленных правил. В критическом типе мышления абстракции занимают су­щественное место. И хотя по исходному определению (от латинского) абстракции есть отвлечения, извлечения и в этом своем качестве упро­щают, а быть может, и искажают действительность, они, тем не менее, являются признанным инструментарием мышления. Интерпретация аб­страктных построений часто создает дополнительные проблемы. Разум, отвлекаясь от действительности, пытается проникнуть в суть проблем, порожденных «самодостаточной» жизнью абстракций. В результате мыш­ление, развиваясь до возможных пределов изощренности, весьма далеко отлетает от реальных жизненных проблем и коллизий. Чтобы спуститься на грешную землю, критическое мышление должно схватиться за иную интерпретацию взаимоотношения абстрактных категорий, претендующую на их максимальную адекватность действительности. Благо, что в отличие от догматического критический тип мышления признает возможным и допустимым спектр разномастных интерпретаций и побуждает к выбору лучшей из доступных альтернатив.

Качество рациональности как характеристики критицизма предполага­ет четкое определение и осознание цели, действия, результата или про­цесса взаимодействий. Пафос критического рационализма состоит не в том, чтобы противопоставлять его эмпиризму. Напротив, именно реаль­ные эмпирические ситуации заслуживают пристального внимания при анализе и критике. Критический рационализм противопоставляется ирра­ционализму. Стандарты рациональности не одобряют расточительных и небрежных по отношению к ресурсам действий индивидов. В основе раци­онального миропонимания полагается оптимальность как функция разума.

Расширение понятия рациональности можно обнаружить уже у Канта и Гегеля. Например, Гегелю принадлежат слова: «Все разумное мы, сле­довательно, должны вместе с тем назвать мистическим, говоря этим лишь то, что оно выходит за пределы рассудка, а отнюдь не то, что оно долж­но рассматриваться вообще как недоступное мышлению и непостижи­мое»¹². Как отмечает Поппер, Гегель утверждал, что в природе самого разума противоречить самому себе. И не слабость наших человеческих способностей, а самая сущность всякой рациональности заставляет нас работать с противоречиями и антиномиями. Антиномичность, по Геге­лю, — это способ, при помощи которого разум развивается.

В современной ситуации достаточно сложно обсуждать проблему ра­циональности с выходом на ее ключевые дефиниции, так как общеприз­нанным является факт, что рационально ориентированные теории с рав­ным успехом включают в себя элементы иной природы — внерациональ-ной, ценностной, идеологической, экзистенциальной, стохастической — и подчинены социокультурной детерминации.

Исходя из анализа М. Вебера, бюрократию также следует понимать как достаточно рациональный способ управления обществом. По своему предназначению она обязана опираться на букву закона и соблюдать его, А закон, как известно, есть первый признак рациональности. Однако кри­тический рационализм потому выступает как критический, что он спосо­бен критиковать не только формы, не достигшие уровня разума, но и

сами разумные ограничения применительно к их целесообразности в кон­кретной ситуации и сфере приложения. В подобной рационализации иног­да можно усмотреть функции контроля.

В связи с этим обращает на себя внимание замечание К. Поппера, согласно которому имеющийся у нас критический разум мы должны ис­пользовать конструктивно, т.е. «чтобы планировать, насколько возмож­но, нашу безопасность и одновременно нашу свободу»¹³. Конечно же, речь идет об особого рода планировании, которое не может быть удов­летворено достигнутым успехом, а как бы постоянно отодвигает планку к новым перспективам и целям. В этих напряженных исканиях, в услови­ях, когда исследователь может потерять уверенность и усомниться, ра­зум, чувствуя себя не в силах справиться с нарастающим кризисом на­пряжения и критицизма, расширяет самое себя. Разум обращается к ду­шевным силам и призывает себе на помощь интуицию красоты, справед­ливости, добра, способствующих сохранению целостности бытия.

Критический рационализм как питательная основа и механизм инно­вации позволяет усмотреть взаимосвязь эпистемологии и социальной фи­лософии К. Поппера. Так, всевластие критического разума в эпистемоло­гии интерпретируется социальной философией как принцип демократии, обладающий статусом всеобщности. Он распространен на множество под­вергаемых критике реальных эмпирических ситуаций и социально-поли­тических отношений, охватывает множество индивидуальностей — потен­циальных субъектов критико-рефлексивного процесса.

Конкретизируя последнее, следует признать необходимость опреде­ленного рода идеализации. В частности, ученый, от имени которого раз­ворачивается критико-рациональный процесс, представляет идеальный тип исследователя и обладает достаточно сильными гуманистическими и нравственными устоями, достаточным уровнем компетенции интеллек­та и в силах избежать как соблазна авторитарности, так и «комфорта» бездумного общения с миром.

В качестве особой сферы приложения критического потенциала разу­ма нужно выделить институциональность, т.е. существующие обществен­ные институты, с функционированием которых и отождествляется сам социальный порядок. Итак, в компетенции критического разума.не толь­ко полемика с персонами и доктринами, но и активное вмешательство в деятельность социальных институтов, что весьма контрастно позиции «благоговения» и нерефлексивного подчинения, требуемых в условиях «закрытого общества». «Случилось так, — писал К. Поппер, — что мы од­нажды стали полагаться на разум и использовать способность к критике, и как только мы почувствовали голос личной ответственности, а вместе с ней и ответственности за содействие прогрессу знания, мы уже не мо­жем вернуться к государству, основанному на бессознательном подчине­нии племенной магии... Если мы повернем назад, нам придется пройти весь путь — мы будем вынуждены вернуться в животное состояние»¹⁴.

Однако это не единственное пересечение плоскостей эпистемологии и социального познания. Знаменитая идея демаркации — разделения ра-

ционального и внерационального, науки и ненауки, проведенная К. Поп-пером в эпистемологии, имела эффект, далеко выходящий за рамки сугу­бо научного познания. Возникла потребность в универсализации демарка­ции, т.е. в проведении демаркационной линии между двумя типами обще­ства — открытым и закрытым — понимая при этом, что они составляют ткань единого мирового исторического процесса развития.

Центральная в эпистемологии К. Поппера идея фальсификации, выс­тупающая в роли критерия научности (то, что может быть опровержимо в принципе — научно, а то, что нет — догма), потребовала самокоррек­ции и от общественного организма. Идея фальсификации, играющая ог­ромную роль во всей современной философии науки, в приложении к социальному анализу задает весьма значимые ориентиры самокоррекции общественного целого. Идея, тематика и механизмы самокоррекции с подачи знаменитого философа науки К. Поппера стали чрезвычайно ак­туальны применительно к реалиям жизни в том числе и современного российского общества. С точки зрения фальсификации политические дея­тели только и должны мечтать о том, чтобы их проекты были как можно более тщательнее и детальнее проанализированы и представлены крити­ческому опровержению. Вскрытые ошибки и просчеты повлекут за собой более жизнеспособные и адекватные объективным условиям социально-политические решения.

Перекрестный огонь критики, который сопровождает стремление уче­ного к научной истине, должен иметь место и в социальной жизни, по отношению к реальным событиям и процессам. Все идеи, приобретаю­щие популярность в социуме, должны быть подвергнуты рационально-критическому дискуссионному обсуждению. Некритическое принятие гло­бальных социальных идей может привести к катастрофическим послед­ствиям, каким стал, например, опыт марксизма. Критическое же обсуж­дение популярных идей, когда все разумное будет сохранено, а неразум­ное отброшено, позволит предложить иную социальную стратегию. Ее можно назвать стратегией малых преобразований. Таким образом, в пони­мании критики как чрезвычайно влиятельной, если не сказать движущей, силы общественного развития можно также усмотреть результат влияния Поппера-эпистемолога на Поппера — социального философа. Критика служит действенным инструментом изменения в сторону более рацио­нальной и, эффективной деятельности.

Современник Карла Поппера Имре Лакатос давал весьма скептичес­кую оценку погшерниканскому фаллибилизму. Он указывал на бесконеч­ный регресс в доказательстве, когда основания знания отсутствуют как вверху, так и внизу теории, но возможны пробные вводы истинности и значения в любом ее месте. «Попперниканская теория может быть только предположительной. Мы никогда не знаем, мы только догадываемся. Мы можем, однако, обращать наши догадки в объекты критики, критиковать и совершенствовать их». Вопрос «Каким образом мы знаем?» становится псевдопроблемой. Новый центральный вопрос «Каким образом мы улуч­шаем свои догадки?» достаточен, чтобы философы работали века, а воп-

росы «Как жить, действовать, бороться, умирать, когда остаются одни только догадки?» дают более чем достаточно работы будущим политичес­ким философам и деятелям просвещения.

Неутомимый скептик, однако, снова спросит: «Откуда вы знаете, что вы улучшаете свои догадки?» Но теперь ответ прост: «Я догадываюсь». «Нет ничего плохого в бесконечном регрессе догадок», — так завершает свой интеллектуальный пассаж И. Лакатос¹⁵.

Продолжая полемику с глашатаем критического рационализма, не сле­дует упускать из виду и то, что рациональность, возведенная в принцип организации стратегии научного познания, связана многочисленными ограничениями, что является достаточно очевидным.

Первое ограничение — необходимость достижения цели.

Второе — требование возникновения только желательных последствий, притом наблюдаемых непосредственно.

Третье— благотворность последствий как таковых.

Четвертое — возможность знать или предвидеть заранее.

К числу обстоятельств, от которых зависит развитие науки, относят­ся—и это бросается в глаза — неизвестные нам решения множества дру­гих неизвестных людей — исследователей либо популяризаторов науки, относительная самостоятельность и автономность средств, используемых в производстве научного знания, и тот самый мистический инсайт, о ко­тором доподлинно свидетельствуют сами творцы.

Различение Поппером трех миров, или универсумов, еще более рель­ефно прочерчивает сложность критико-рефлексивного процесса. По мне­нию ученого, можно различать три мира: во-первых, мир ограниченных объектов или физических состояний; во-вторых, мир состояний созна­ния, мыслительных, ментальных состояний и, возможно, диспозиций к действию; в-третьих, мир объективного содержаний мышления, прежде всего содержания научных идей, поэтических мыслей и произведений ис­кусства. «Обитателями моего третьего мира являются прежде всего теоре­тические системы, другими важными его жителями являются проблемы и проблемные ситуации. Однако его наиболее важными обитателями яв­ляются критические рассуждения, и состояние дискуссий, и состояние критических споров»¹⁶.

Эпистемология как теория научного знания связана с третьим ми­ром, существующим достаточно автономно. Три главных тезиса, которые приводит ученый, служат тому подтверждением.

1. Традиционная эпистемология с ее концентрацией внимания на втором мире, или знании в субъективном смысле, не имеет отно­шения к исследованию научного знания.

2. Для эпистемологии рещающее значение имеет исследование тре­тьего мира объективного знания, являющегося в значительной сте­пени автономным.

3. Объективная эпистемология, исследующая третий мир, может в значительной степени пролить свет на второй мир субъективного сознания, особенно на субъективные процессы мышления уче­ных, но обратное неверно.

Любопытны и дополнительные аргументы, которые предлагает Поппер:

• третий мир есть естественный продукт человеческого существа, подобно тому как паутина оказывается продуктом поведения паука;

• третий мир в значительной степени автономен, хотя мы постоян­но воздействуем на него и подвергаем воздействию со стороны;

• посредством взаимодействия между нами и третьим миром проис­ходит ррст объективного знания, существует тесная аналогия между ростом знания и биологическим ростом, т.е. эволюцией растений и животных.

Из утверждения автономии третьего мира вытекает следующая фор­мула роста научного знания: Р, - ТТ - ЕЕ - Р₂, где Р, — проблема; ТТ — предположительная теория, которая может быть ошибочной; ЕЕ — про­цесс устранения ошибок; Р₂ — новая проблема.

«Автономия третьего мира и обратное воздействие третьего мира на второй и даже на первый миры представляет собой один из самых важных фактов роста знания», — утверждает К. Поппер¹⁷.

Таким образом, в современной философии науки достаточно адекват­но осознается обстоятельство, что действительный процесс развития на­уки, в целом охватывающий множество разрозненных теорий и концеп­ций, противится жесткому регламентирующему контролю. Субъекты на­учного процесса действуют не под прессом предписаний, приказов и по­становлений, они внутренне мотивированы имманентной логикой кон­курентных верификационно-фальсификационных сопоставлений, прин­ципиально открыты для поиска и осуществления новых возможностей.

ЛИТЕРАТУРА

¹ Поппер А". Логика и рост научного знания. М., 1983. С. 240.

² Там же. С. 59.

³ Там же: С. 245.

⁴ Поппер К. Реализм и цель науки //Современная философия науки. М., 1996. С. 92.

⁵ Там же. С. 89.

⁶ Поппер К. Логика и рост научного знания. С. 115.

⁷ Поппер К- Реализм и цель науки. С. 90.

⁸ Кузта Е.Б. Критический анализ эпистемологических концепций постпози­тивизма. М., 1988. С. 116.

⁹ Майзель Б.Н. Проблема познания в философских работах К. Поппера 60-х гг. // Вопросы философии. 1975. №6.

¹⁰ Поппер К. Открытое общество и его враги. Т. 2. М., 1992. С. 50.

¹¹ Сорос Дж. Советская система: к открытому обществу. М., 1991. С. 52.

¹² Гегель Г.Ф.В. Энциклопедия философских наук: В 2т. М., 1974-1975. Т. 1. С..213.

¹³ Поппер К. Открытое общество и его враги. Т. 2. С. 248.

¹⁴ Там же. С. 247-248.

¹⁵ Лакапюс II. Бесконечный регресс и основания математики // Современная философия науки. М., 1996. С. 115.

¹* Поппер К. Логика и рост научного знания. С. 441. ¹⁷ Там же. С. 446-447,455.

Date: 2015-09-17; view: 346; Нарушение авторских прав