Философии науки

Язык как нейтральное средство познания. — «Лингвистический по­ворот» как методологическая программа Венского кружка. — Пози­ция М. Шпика. — Представители Венского кружка (Шпик, Непрат, Ге-дель, Фейкл, Рейхенбах, Франк, Айер, Нагель, Карнап). — Модель рос­та научного знания Р. Карнапа. — Протокольные предложения как исходный пункт научного исследования и их особенности. — Замена феноменальной трактовки протокольных предложений «вещной». — Р. Карнап о работе философа науки. — Г. Рейхенбах, О. Нейрат — активные участники Венского кружка.

Вторая треть двадцатого века — очень напряженный этап развития эпи-стемологической проблематики, в рамках которого выдвинутые и обо­снованные концепции, сталкиваясь с альтернативными им позициями, опровергались и уходили в историю. Так, провозглашаемая в начале дан­ного периода задача унификации научного знания опровергалась призна­нием социокультурных детерминант его развития, концепция верифика­ции сталкивалась с принципом фальсификации, первоначальная установ­ка на нормативность науки привела к разочарованию в логическом как таковом. От третьего этапа в философию науки как научную дисциплину перешло отношение к языку как к относительно нейтральному средству познания, предложения и термины которого адекватны результатам экс­перимента и способствуют выведению их на орбиту социальных взаимо­действий. Прекрасно эту установку выразил представитель постаналити­ческой стадии развития философии науки Р. Рорти: «Особенность языка состоит не в том, что он изменяет качества нашего опыта, или открыва­ет новые перспективы нашему сознанию, или синтезирует до тех пор бес­сознательное многообразное, или производит любой другой сорт внут­ренних изменений. Все, что получается с обретением языка, состоит в дозволении нам войти в общество, члены которого обмениваются обо­снованиями утверждений и других действий друг с другом»¹.

Третий этап эволюции философии науки предложил новую тематику
ее рефлексивного анализа и ознаменовался тем, что, во-первых, от ана­
лиза содержательных основоположений науки с предложенным А. Пуан­
каре конвенциализмом осуществился переход к анализу языка науки, где
основным требованием, предъявляемым к языку, стала его унификация,
т.е. построение единого языка науки при помощи символической логики с
опорой на язык физики. Во-вторых, программа анализа языка науки, наи­
более полно представленная неопозитивизмом, стала доминирующей, в
силу чего третий этап развития философии науки получил название
аналитического. При этом из языка науки изгонялись так назы­
ваемые «псевдонаучные утверждения», двусмысленности обыденного язы­
ка. Сама же наука мыслилась жестко нормативно, как унифицированное
исследование на базе языка физики. -

В-третьих, достаточно остро была поставлена проблема логики науч­ного исследования, в частности, особую значимость приобрела rfonne-ровская концепция роста научного знания.

Программа анализа языка науки, знаменитый «лингвистический по­ворот» нашли свое воплощение в деятельности так называемого Венско­го кружка, основанного в 1922 г. на базе философского семинара руково­дителем кафедры философии индуктивных наук Венского университета Морицом Шликом (1882-1936). Как отмечают исследователи, священным для Венского кружка было понятие аргументации. Ее репрессивный по­тенциал, однако, неявно содержался в буквальном значении английско­го слова «argument», т.е. ожесточенный спор². И в этом можно усмотреть прообраз будущего оформления идеи принципиальной фальсификации — т.е. принципиальной опровержимости.

На этом этапе развития философии науки сохранилось и признание гносеологической первичности результатов наблюдения. Процесс позна­ния начинался именно с фиксации фактов, что в дискурсе логического позитивизма означало установление протокола предложений.

Само название — Венский кружок — возникло в ходе дискуссий М. Шли-ка с Г. Рейхенбахом по поводу теории относительности А. Эйнштейна. Основной вклад в философскую ориентацию Венского кружка внесло обсуждение «Логико-философского трактата» (1921) Людвига Витгенш­тейна. Его встречи с членами Венского кружка подробно описаны Вайс-маном в книге «Витгенштейн и Венский кружок» (1967).

Позиция М. Шлика сводилась к тому, что он, фиксируя хаос систем и анархию философских воззрений, пришел к утверждению: предшеству­ющая философия просто никогда и не доходила до постановки «подлин­ных» проблем. Поворот в философии, который в то время переживался и который мог положить конец бесплодному конфликту систем, связан с методом, который нужно лишь решительным образом применить. «Не существует других способов проверки и подгверждения истин, кроме на­блюдения и эмпирической науки, — считал М. Шлик. — Всякая наука есть система познавательных предложений, т.е. истинных утверждений опыта. И все науки в целом, включая и утверждения обыденной жизни, есть система познавании. Не существует в добавлении к этому какой-то обла­сти философских истин. Философия не является системой утверждений: это не наука»³.

Философию, по его мнению, можно удостоить, как и раньше, звания Царицы наук — с той лишь оговоркой, что Царица наук не обязана сама быть Наукой. Философия т такая деятельность, которая позволяет обна­руживать и определять значение предложений. С помощью философии пред­ложения объясняются, с помощью науки они верифицируются. Наука занимается истинностью предложений, а философия тем, что они на самом деле означают. Таким образом, в задачу философии не входит, как считает М. Шлик, формулировка и проверка предложений. Философия — это деяние или деятельность, направленная на обнаружение значения.

Поворот в философии означает решительный отказ от представлений об индуктивном характере философии, от убеждения, что философия

состоит из предложений, обладающих гипотетической истинностью. По­нятия вероятности и недостоверности просто неприлржимы к действию по осмыслению, которое образует философию. Она должна устанавли­вать смысл своих предложений как нечто явное и окончательное.

И тем не менее наука и философия, по мнению Шлика, связаны, потому что философия предполагает прояснение фундаментальных ба­зисных понятий, установления смысла утверждений. Работа Эйнштейна, направленная на анализ смысла утверждений о времени и пространстве, была философским достижением. И все эпохальные шаги в науке «пред­полагают прояснение смысла фундаментальных утверждений, и только те достигают в них успеха, кто способен к философской деятельности»⁴. Таковы радикальные, но весьма последовательные — с точки зрения плат­формы аналитической философии— заключения главы Венского кружка Морица Шлика.

В Венском кружке проводилось различение и в самом понятии истин­ности. Имелась в виду истинность благодаря значению и истинность бла­годаря опыту. В этом различении подразумевался анализ «идеального язы­ка» и «обыденного языка». Модель логически строгого языка основыва­лась на требованиях, которые имели тесную связь с эпистемологией Эр­нста Маха. Научными или научно осмысленными фактами могут считать­ся только высказывания о наблюдаемых феноменах. В основе научного знания лежит обобщение и уплотнение чувственно данного. Критика все­го наличного массива знаний должна осуществляться согласно требова­ниям принципа верификации. Это означало, что все подлинно научное знание должно быть редуцировано (сведено) к чувственно данному.

В этом отношении утверждения логики и математики, которые не сво­димы к чувственно данному, — всего лишь схемы рассуждений. Законы же природы должны быть представлены согласно правилам языка науки. Та­кая платформа была оценена впоследствии самими же членами Венского кружка как узкий эмпиризм.

В число участников Венского кружка стали входить представители дру­гих стран, в частности Отто Нейрат, Курт Гедель, Герберт Фейгл, Ганс Рейхенбах, Карл Густав Гемпель, Филипп Франк, Альфред Айер, Ру­дольф Карнап и др. В 1929 г. появляется манифест кружка — «Научное по­нимание мира. Венский Кружок». С 1939 г. выпускается специальный жур­нал «Erkenntnis», а также «Международная энциклопедия единой науки» («International Encyclopedia of Unified Sciences»), которая стала издатель­ской маркой Венского кружка и его последователей. Венский кружок про­водит ряд философских конгрессов в европейских столицах, устанавлива­ет научно-организационные связи с другими группами и отдельными фи­лософами. В начале второй мировой войны Венский кружок прекращает свое существование в связи с убийством студентом-нацистом в 1936г. Морица Шлика на ступенях Венского университета.

Спасаясь от политических и расовых преследований со стороны наци­стов, почти все философы Европы эмигрировали в Соединенные Штаты и надолго там осели. И поэтому, соглашаясь с Джованной Боррадори, можно говорить, что идеи представителей Венского кружка были переса-

жены на почву Америки. Начал возрождаться интерес к логике. Антимета­физическая направленность побуждала представителей Венского кружка относиться к себе как к ученым, а не как к гуманитариям. Они изолиро­вались от метафизической проблематики, и прежде всего от множества экзистенциальных и герменевтических течений, которые воспринималась ими как нечто многословное, консервативное.

С весомыми теоретическими приращениями в деятельности Венского кружка связаны исследования ведущего австрийского логика Рудольфа Карнапа (1891-1970). Его модель роста научного знания кладет в основу протокольные предложения, которые выражают чувственные переживания субъекта. «Сейчас я вижу зеленое», «здесь я чувствую теплое» — перечень подобных примеров можно продолжить. Предложения типа «я сейчас чув­ствую голод» или «я испытываю боль» для формулирующего их субъекта, если он не симулянт, являются безусловной истиной.

Протокольные предложения как исходный пункт научного исследова­ния имеют следующую форму. «NN наблюдал такой-то и такой-то объект в такое-то время и в таком-то месте». И сам процесс познания представ­лял собой фиксирование протокольных предложений и последующую их обработку с помощью теоретического аппарата науки.

Первоначально члены Венского кружка считали, что достоверность протокольных предложений обеспечивает достоверность всех научных предложений, в случае если последние сведены к протокольным. Прото­кольным предложениям приписывались такие особенности:

- они выражают чистый чувственный опыт субъекта;

- абсолютно достоверны;

- нейтральны по отношению ко всему остальному знанию;

- гносеологически первичны— именно с установления протоколь­ных предложений начинается процесс познания;

- в их истинности нельзя сомневаться.

«Ясно и — насколько мне известно — никем не оспаривается, что по­знание в повседневной жизни и в науке начинается в некотором смысле с констатации фактов и что «протокольные предложения», в которых и происходит эта констатация, стоят— в том же смысле— в начале на­уки», — утверждал М. Шлик⁵. Первое свойство протокольных предложений заставляло принимать язык, на котором они были сформулированы, как принципиально нейтральное средство познания. В том же случае, если это ставилось под сомнение, опрокидывалась вся предложенная Венским круж­ком конструкция. И сама форма протокольных предложений его предста­вителям виделась по-разному. Если для Р. Карнапа они сводятся к чув­ственным впечатлениям, то О. Нейрат считал необходимым внести в них имя протоколирующего лица, а М. Шлик утверждал, что подобные «кон­статации» должны фиксироваться словами «здесь» и «теперь».

В свете подобных воззрений деятельность ученого выглядела достаточ­но операционально и графологично (описательно). Во-первых, он ₍был связан с необходимостью установления новых протокольных предложе­ний. Во-вторых, он должен был работать над изобретением способов объе­динения и обобщения этих предложений. Как отмечает А.Л. Никифоров,

«научная теория мыслилась в виде пирамиды, в вершине которой нахо­дятся основные понятия, определения и постулаты; ниже располагаются предложения, выводимые из аксиом; вся пирамида опирается на совокуп­ность протокольных предложений, обобщением которых она является. Прогресс науки выражается в построении таких пирамид и в последую­щем слиянии небольших пирамидок, построенных в некоторой конкрет­ной области науки, в более крупные...»⁶. Эта первоначальная, наивная схема встречала возражения со стороны самих научных позитивистов.

Вместе с тем весьма спорным оставались предположения и о чистом чувственном опыте. Он, по крайней мере, не способен сохранить свою «чистоту» от языка, посредством которого должен быть выражен. Кроме того, каждый субъект вправе рассчитывать на свой собственный чувствен­ный опыт, а следовательно, встает проблема интерсубъективности на­уки, использующей язык протокольных предложений⁷. Или же нужно отыс­кивать интерсубъективный протокольный язык, который был бы общим для всех индивидов.

В 30-х гг. состоялась дискуссия по поводу протокольных предложений. Феноменальная трактовка протокольных предложений была заменена «вещ­ной». Последняя предполагала протокольный язык, предложения и тер­мины которого обозначают чувственно воспринимаемые вещи и их свой­ства. Теперь эмпирический каркас науки строился на предложениях, ко­торые не считались абсолютно достоверными, однако их истинность ус­танавливалась наблюдением и в ней не следовало сомневаться. «Листья деревьев оставались зелеными», а «небо голубым» и для Аристотеля, и для Ньютона, и для Эйнштейна. Их протокольный язык был одним и тем же, несмотря на различие их теоретических представлений. Все высказы­вания, претендующие на статус научности, должны быть сведены к про­токольным предложениям. Исходя из данной концепции, смыслом обла­дают только те предложения, которые могут быть сведены к протоколь­ным. А центральным теперь оказывалась процедура наблюдаемости. Вско­ре с данным понятием возникли трудности, опять-таки по причине со­мнений в интерсубъективности наблюдений. Индивидуальные различия наблюдателей в процессе наблюдений, приборная ситуация, когда в роли прибора могут оказаться даже очки или оконное стекло, — всё это стави­ло под сомнение достоверность протокольных предложений.

В основных работах Р. Карнапа «Значение и необходимость», «Фило­софские основания физики. Введение в философию науки», переведенных на русский язык, содержится очень много плодотворных идей в области логической семантики и техники определения предикатов и теоретиче­ских терминов, моделей формализационного языка, способного выра­зить содержание научной теории. Вместе с тем гонение на традиционную метафизическую проблематику не ослабевает. Те предложения, для кото­рых процедура верификации или редукции (сведения) к чувственно дан­ному или данному в наблюдении оказывается невозможной, должны быть устранены из науки. Философия, направленная на обсуждение и пости­жение интеллигибельных сущностей (т.е. исконной философской пробле­матики), с этой точки зрения оказывалась не имеющей смысла. Филосо-

фия может присоединиться к делу очищения от бессмысленных псевдопредло­жений с помощью логического анализа языка науки. Однако дело это нелег­кое. «Как, •— спрашивает Куайн, — антропологу различать предложения, с которыми чистосердечно и постоянно соглашаются говорящие на мес­тном языке относительно случайных эмпирических банальностей, с од­ной стороны, и необходимые концептуальные истины, с другой сторо­ны?» Селларс спрашивает, каким образом авторитет отчетов первого лица, например отчетов о том, какими являются нам вещи, об испытываемой нами боли и мыслях, проходящих перед нашим умом, отличается от ав­торитета отчетов эксперта, например, отчетов об умственном стрессе, брачном поведении птиц, цвете физических объектов. «Мы можем соеди­нить эти вопросы и просто спросить, откуда наши партнеры знают, ка­ким из наших слов стоит доверять, а какие из них требуют дальнейшего подтверждения?»⁸. Эти и множество других вопросов показывают, сколь бесконечна проблемная область изучения языка науки.

Р. Карнап отводил большое внимание проблеме, определяющей ста­тус и специфику работы философа науки, отмечая, что «старая филосо­фия природы была заменена философией науки. Эта новая философия не имеет дела ни с открытием факта и законов (задача, которую должен решать ученый-эмпирик), ни с метафизическими рассуждениями о мире. Вместо этого она обращает внимание на саму науку, исследуя понятия и методы, которые в ней используются, их возможные результаты, формы суждения и типы логики, которые в ней применяются.... Философ науки исследует логические и методологические основания психологии, а не «природу мысли». Он изучает философские основания антропологии, а не «природу культуры»⁹.

Р. Карнап уверен, что не следует слишком разграничивать работу уче­ного и работу философа науки — на практике эти две области обычно перекрещиваются. «Творчески работающий физик постоянно сталкивает­ся с методологическими вопросами. Какого рода понятия он должен ис­пользовать? Какие правила регулируют эти понятия? С помощью какого логического метода он может определить эти понятия в суждения, а суж­дения в логически связанную систему или теорию? На все эти вопросы он должен отвечать как философ науки. Очевидно, что на них нельзя ответить с помощью эмпирической процедуры. С другой стороны, нельзя сделать значительную работу в области философии науки без основатель­ных знаний эмпирических результатов науки... Если исследователь в обла­сти'философии науки не будет основательно понимать науку, он не смо­жет даже ставить важные вопросы о ее понятиях и методах»¹⁰.

Карнап считает, что одной из наиболее важных задач философии на­уки является анализ понятия причинности и разъяснение его значения. «По-видимому, — замечает он, — понятие причинности возникло как проекция человеческого опыта. Люди примитивной культуры могли вообразить, что элементы природы являются одушевленными, как и они сами, благодаря душе, которая хочет, чтобы происходили некоторые вещи. Это особенно видно по отношению к таким явлениям природы, которые вызывают большой ущерб. Гора будет ответственна за причинение'обва-

ла, а ураган — за разрушение деревни. <...> В настоящее время, — уверен мыслитель, — такой антропоморфный подход к природе более не встре­чается среди цивилизованных людей, и конечно, среди ученых. Строго говоря, причинность — это не вещь, которая может вызвать какое-либо событие, а процесс. Когда ученый пытается объяснить значение «причи­ны», то обращается к таким фразам, как «производит», «вызывает», «со­здает», «творит»¹¹.

Стиль работы Р. Карнапа позволяет сделать вывод, что логик размыш­ляет в категориях новой неклассической парадигмы мышления. «Мы дол­жны включить сюда, хотя мы этого не делаем в повседневной жизни, процессы, которые являются статическими», — настаивает он¹²:- Стати­ческие процессы, на конечный результат которых влияет множество фак­торов, обозначают любую последовательность состояний физической си­стемы, как изменяющихся, так и неизменных.

Сотрудничавший с Венским кружком член Берлинской группы фило­софии науки Ганс Рейхенбах (1891—1953), немецко-американский фило­соф и логик, ввел важное для философии науки различение между «кон­текстом открытия» и «контекстом обоснования» знания и придавал боль­шое значение установлению понятия объективной истины. Он также ана­лизировал вопросы естествознания: квантовой механики и теории отно­сительности — с целью создать адекватную им философию природы. Его произведения «Направление времени», «Философия пространства и вре­мени» содержат весьма ценные заключения по специальной методологии «координативных дефиниций» как способа задания семантики абстракт­ных математических пространств.

Отто Нейрат (1882-1945), австрийский философ и экономист, был одним из наиболее активных участников Венского кружка. После захвата Австрии немецкой Германией переехал в Голландию, затем в Англию, где до конца жизни преподавал в Оксфордском университете. Нейрат за­нимал радикальную позицию по двум проблемам, обсуждавшимся пред­ставителями Венского кружка: протокольных предложений и единства науки. Он считал, что протокольные предложения не обладают никакими преимуществами по сравнению с другими видами предложений. Критери­ем истинности является не достоверность протокольных предложений, а непротиворечивость утверждений науки. И именно такое непротивореча­щее другим предложениям данной науки суждение может быть выбрано ученым по соглашению с другими учеными в качестве исходного, прото­кольного. Само же соглашение есть личное дело ученого. В этих утвержде­ниях фиксируется соединение конвенциализма и логического позитивизма.

В лице Нейрата задача установления единства знаний объявляется важ­нейшей задачей философии науки. Здесь вновь проводится точка зрения радикального физикализма, согласно которому единство знания достига­ется с помощью единого универсального языка, опирающегося на язык физики и математики. Именно на основе единого языка можно решать следующие проблемы объединения научного знания: установить логиче­ские связи между науками, выработать единую методологию, разработать классификацию наук и проанализировать основные понятия. В отношении

классификации наук Нейрат призывал отказаться от традиционного деле­ния на физические, биологические и социальные. В пределах унифициро­ванной науки и природа, и общество должны изучаться одними и теми же методами. Природные факторы должны пониматься как столь же важ­ные, как и факторы общественной жизни.

Он горячо поддерживал и развивал идею создания унифицированного языка науки, способного обеспечить единство научного знания. Такой язык с необходимостью должен опираться на язык физики и математики. Пос­ле распада Венского кружка все его интересы были сосредоточены в об­ласти экономических исследований.

Деятельность представителей Венского кружка с точки зрения разви­тия научной коммуникации, контактов и единого проблемного поля мож­но рассматривать как образец научного сообщества. Вместе с тем этот этап имел свою ярко выраженную специфику, так как, вытекая из общей дельты философии науки, ответвился в собственное русло развития— в направление аналитической философии.

ЛИТЕРА ТУРА

¹ Рорти Р. Философия и зеркало природы. Новосибирск, 1991. С. 137.

² Американский философ Джованна Боррадори беседует с Куайном, Дэвид­соном, Патнэмом и др. М., 1998. С. 27.

³ Шлик М. Поворот в философии // Хрестоматия по философии. М., 1997. С. 135.

⁴ Там же. С. 137.

⁵ Цит. по: Никифоров А.Л. Философия науки: история и методология. М., 1998. С. 26.

⁶ Там же. С. 24.

⁷ Современная западная философия. Словарь. М., 1991. С. 253. ³ Рорти Р. Указ. соч. С. 128.

⁹ Карнап Р. Философские основания физики. М., 1971. С. 252-253.

¹⁰ Там же. С. 253-254.

¹¹ Там же. С. 255, 256.

¹² Там же. С. 257.

Date: 2015-09-17; view: 397; Нарушение авторских прав