Новые ксенофобы

Другой особенностью, характерной для поселения Темных веков, была крайне выраженная ксенофобия — ненависть к чу­жеземцам и даже к тем из них, кто жил в ближайшем селении. С наступлением промышленной эры индивидуальные и массовые привязанности постепенно перешли от своей деревни к целой стране. Однако ксенофобия, шовинизм, ненависть к посторон­ним, незнакомцам, чужеземцам продолжали быть орудием госу­дарственной власти.

Сегодняшний сдвиг к экономике, основанной на знании, тре­бует большей межнациональной взаимозависимости, чем индуст­риальное хозяйство, которому она пришла на смену. Неизбежным образом это ограничивает возможности независимой деятельнос­ти отдельных стран. Это, в свою очередь, приводит к ответному удару, имеющему характер ксенофобии, во всем — от коммерции до культуры.

Сегодня правительства по всей Европе напрягают все силы на борьбу с импортной культурой, прежде всего с телевидением и кинофильмами, что связано с интеграцией европейского рынка. Они особенно нервничают из-за подачи новостей иностранцами.

Французская газета «Le Mond» выдвигает обвинение в том, что план ЕС «Телевидение без границ» «угрожает ускорением вне­дрения англосаксонских режиссеров и дистрибьюторов, которые захватили ключевые посты при создании общеевропейских элек­тронных СМИ»¹³.

Европейцы беспокоятся из-за планов марокканских СМИ на­чать спутниковое вещание на арабском языке для живущих в Ев­ропе 11 млн. (или больше) иммигрантов из Северной Африки, боль­шинство которых составляют мусульмане. Это беспокойство усилилось еще больше, когда исламские фундаменталисты одер­жали успех на выборах в светском Алжире.

Однако это лишь слабый намек на то, что может произойти. Спутниковая технология и другие средства новых СМИ одержива­ют явную победу над национальными культурами. По мнению эк­сперта по спутниковым трансляциям Дэна Голдина, скоро, веро­ятно, придет день, когда домашние спутниковые антенны будут стоить лишь часть той небольшой цены, за которую они продают­ся сейчас¹⁴, и тогда миллионы людей во всем мире смогут ловить передачи из-за границы — бразильское шоу-варьете, нигерийские новости, южнокорейскую драму, ливийскую пропаганду. Однако такая перекрестная коммуникация угрожает «национальной иден­тичности», которую правительства пытаются сохранить и идею которой они хотели бы сделать еще более популярной в своих соб­ственных целях.

Когда страх утратить свою национальную культуру усиливает­ся из-за широкомасштабной иммиграции, тогда идея националь­ной самобытности становится взрывоопасной.

Учредители единого европейского рынка, требующие откры­тых границ для движений капитала, культуры и людей, пытаются поставить на место традиционных националистических чувств «су­пернационалистическое» чувство.

Но именно потому, что новая система хозяйствования стано­вится все более глобальной, экспортируя наряду с товарами и ус­лугами безработицу, загрязнение окружающей среды и соответ-

ствующую культуру, мы являемся свидетелями постоянно расту­щей обратной реакции и оживления националистических настро­ений в мире высоких технологий.

Движение Ле Пэна во Франции, с его отвратительной анти­арабской пропагандой, возглавляемое бывшим легионером, для которого нацистские газовые камеры — мелочь, не заслуживаю­щая внимания¹⁵, — это движение автоматически призывает к ксе­нофобии. И представители этого движения занимают десять мест в европейском парламенте.

Республиканская партия в Западной Германии, основателем которой является Франц Шонхубер, бывший унтер-офицер эс­эсовских войск¹⁶, нападает не только на эмигрировавших в Герма­нию турецких рабочих, но и на этнических немцев, эмигрантов из Польши и Советского Союза, которые якобы отнимают работу, жилье и пенсионные услуги у «настоящих немцев». Будучи связан­ными со сторонниками Ле Пэна во Франции и экстремистскими партиями в других европейских странах, республиканцы получили в 1989 г. 11 мест в законодательном собрании Западного Берлина и 6 — в европейском парламенте.

Выступая под лозунгом «Германия прежде всего», Шонхубер, как и Гитлер после Версальского мира, изображает Германию (сей­час одну из богатейших стран мира) как страну-«жертву».

Как пишет в газете «The Wall Street Journal» известный анали­тик по вопросам Германии Джозеф Иоффе, Шонхубер «призывает к борьбе против остального мира, который пытается подавить Гер­манию, приковывая ее к прошлому», — имея в виду, что мир не дает Германии возможности забыть о гитлеровских зверствах. (С тех пор Шонхубер покинул эту партию, считая ее слишком экстре­мистской.)

В любой стране, если ей постоянно вбивают в голову, что она должна отвечать за грехи предшествующих поколений, может, ко­нечно, возникнуть обратная реакция — желание вновь обрести чувство национальной гордости. Но если гордиться, то чем? Вме­сто того чтобы побуждать Германию стать мировым лидером в раз­витии более прогрессивной демократии XXI в., неонацисты апел­лируют ко многим антидемократическим патологическим особенностям прошлой Германии и таким образом дают соседним

странам все основания не желать того, чтобы Германия забыла о своих преступлениях.

После падения Берлинской стены и фактического объедине­ния Германии все, что происходит в Бонне и Берлине (который, несомненно, скоро снова станет столицей страны), сказывается во всех европейских странах, и множество людей на всем континенте внимательно следят за деятельностью республиканцев.

Но сходные националистические движения проявляются по всей Западной Европе, от Бельгии до Испании и Италии, — всюду, где свободное проникновение различных культур, передача информации, миграция, не считающаяся с границами государства, — все это угро­жает старым национальным самооценкам.

Возрождение шовинистической ксенофобии не ограничивает­ся, однако, одной Европой. И в Соединенных Штатах наблюдает­ся растущая отрицательная реакция национализма. Питаемые стра­хом, что Америка находится в экономическом и военном упадке, уставшие и раздраженные тем, что о них говорят — то они черес­чур империалисты, то материалисты, то слишком буйные, то ма­локультурные, и т.д., и т.п., — даже обычно аполитичные амери­канцы отвечают на это националистической демагогией.

Антииммиграционное чувство достаточно сильно, к тому же оно подогревается экоэкстремистами, утверждающими, что при­ток мексиканцев губительно сказывается на экологии Соединен­ных Штатов¹⁷. Однако возрожденная любовь к своей стране — это лишь одно из проявлений нового шовинистически настроенного национализма.

Постановление Верховного суда, принятое в 1990 г., согласно которому сжигание флага представляет собой одну из форм сво­бодного политического высказывания, предусмотренного амери­канским законом о правах, привело к ужасному накалу страстей. Радиопрограммы типа «звоните — отвечаем» осаждали возмущен­ные слушатели. Белый дом неожиданно предложил изменить кон­ституцию, чтобы запретить сложившуюся практику.

Другим свидетельством этих новых настроений является япон­ская борьба — спортивная игра, популярная в наше время среди протекционистов и рядовых американцев, обеспокоенных нару­шением равновесия в торговле с Японией и тем, что японцы поку­пают американские компании и недвижимость.

В Японии в то же время распространяется ультранационализм¹⁸. Возрожденные националисты призывают к изменениям в консти­туции, которые позволили бы осуществление более агрессивной военной политики. Япония, по их словам, «не сделала ничего, чтобы ей было стыдно» за Вторую мировую войну, — точка зрения, кото­рая вызывает потрясение в Китае и других близлежащих странах, оккупированных японцами. За предположение о том, что импера­тор Хирохито, может быть, должен разделить ответственность за Вторую мировую войну, мэр Нагасаки, Хитоши Мотошима, стал жертвой намеренного убийства¹⁹. Ведущая газета «Asahi Shimbun», один из репортеров которой был убит, по-видимому, националис­тами, предостерегает своих читателей, говоря, что такие акты на­силия «приведут к фашизму».

Экстремисты, кроме того, утверждают, что национальная «душа» Японии и японский язык отличаются от таковых всех дру­гих народов и являются высшими по отношению к ним. Культ «яматоизма», который пытается доказать эту концепцию уникаль­ности и превосходства, является попыткой противостоять утрате национального самосознания, связанной с послевоенной вестер­низацией страны.

Находясь под покровительством Соединенных Штатов со вре­мен войны и болезненно воспринимая разнообразную критику своей экономической политики, которая принесла Японии огром­ный успех, некоторые японцы склонны прислушиваться к нацио­налистической болтовне. Это патриотическое высокомерие идет рука об руку с исключительным финансовым положением, кото­рое занимает Япония на мировой сцене, и с ее быстро развиваю­щейся милитаризацией; оно связано и с большинством антиде­мократических сил японского общества.

И, наконец, то, что делает широкое распространение нацио­нализма феноменом поистине исключительным, — это его воз­рождение как мощной политической силы в Советском Союзе и странах Восточной Европы. На самом деле в Восточной Европе перевороты связаны в первую очередь не с демократическими, а с националистическими причинами — с восстаниями народов, ко­торые около половины столетия были в подчинении у Советского Союза.

Дать определение понятию «нация» — это одна из наиболее важных и вызывающих больше всего эмоций задач, которые стоят перед миром в грядущие десятилетия; и существенным является сохранить национальный контроль над определенными видами деятельности, а не дать им возможность быть чрезмерно локализо­ванными или, напротив, глобализованными. Однако слепой трай­бализм (межплеменная вражда) или национализм являются и опас­ными, и регрессивными. А когда они связаны с понятием о расовом или религиозном превосходстве, они порождают грубое насилие или репрессии.

В Советском Союзе, где этнические пристрастия потрясали само государство, они часто связаны и с экологическим, и с рели­гиозным фундаментализмом. Экологические проблемы нередко использовались, чтобы возбудить этнические чувства и направить их против Москвы. В Ташкенте движение «Бирлик», которое на­чало свою деятельность с блокады строительства электронного предприятия, приобрело оттенок исламского фундаменталистско­го движения.

Еще большее значение имеет то, что растущие требования эт­нических меньшинств в балтийском регионе, в Армении, Азербай­джане, Грузии и других частях Советского Союза, выступающих за автономию или независимость, приводят к пробуждению этничес­ких настроений среди доминирующего русского населения. Исто­рик Пол Джонсон, говоря о Толстом, описал русский национа­лизм словами, которые хорошо применимы и сегодня. Это, говорит Джонсон, «дух шовинизма, убежденность в том, что русские пред­ставляют собой особую расу, с уникальными моральными каче­ствами (воплощенными в крестьянстве) и особой ролью, которую Бог предназначил им в этом мире»²⁰.

Эта позиция выражается в своей крайней форме в нынешней антисемитской и направленной против иностранцев организации, называемой «Память»; она насчитывает 30 филиалов по всей стра­не и только в Москве в нее входит 20 тыс. человек; она имеет тесные связи с армией и КГБ, и ее поддерживает бюрократия сред­него звена. Некоторые широко известные писатели и деятели куль­туры входят в эту организацию. Сегодня «Память», стоящая перед лицом уголовного преследования за разжигание ненависти, напоми-

нает черносотенное движение, которое организовывало погромы в начале нашего столетия в царской России.

«Память» и сходные с ней группы изображают себя самих как интересующихся исключительно сохранением старых памятников или восстановлением окружающей среды, но на самом деле их целью является восстановление того же общества, основанного на сельскохозяйственном труде, которое превозносят «зеленые» фун­даменталисты²¹. Некоторые говорят о реставрации царской монар­хии, связанной с православной религией.

Подобно Шонхуберу²² в Германии, который отрицает антисе­митизм, но повторяет ложь о евреях, характерную для гитлеризма, «Память» говорит о своей невинности, но выпускает исключительно опасные диатрибы против «Международного сионизма и франк­масонства», а ее члены угрожают погромами.

Манифест «Памяти» клеймит всех тех, кто «уничтожал наши церкви, храмы, монастыри и могилы национальных героев на­шей матери-родины», и тех, кто «довел экологию нашей страны до катастрофы». Он призывает к массовому возвращению к зем­ле: «Покончим с этими гигантскими городами!», — и к возрож­дению «деревенского жителя, пахаря, столетиями проверенного порядка».

И в этом случае мы опять видим, что этническая ксенофобия явно связана с религиозным фундаментализмом и экологическим средневековьем — и все они находятся в упаковке Темных веков.

Это — легко воспламеняющаяся конвергенция сил, которая может взорваться прямо в лицо демократии, где бы они ни оказа­лись вместе. В самом худшем случае она вызывает в памяти образ какого-нибудь расистского или племенного, экофашистского ре­лигиозного государства — наиболее эффективного средства для подавления прав человека, свободы религии, а также частной соб­ственности.

Такое государство, по-видимому, трудно себе представить — за исключением, однако, тех случаев, когда оно может быть след­ствием невероятных кризисов и трагедий, экоспазмов, сочетаю­щих в себе экологические катастрофы с обширными экономичес­кими кризисами, террором и войной.

Но необязательно воссоздавать в уме самый плохой вариант сценария, чтобы продрогнуть до костей. Нет необходимости в та-

ких движениях или в их конвергенции, чтобы захватить власть в государстве с целью грубого ограничения или устранения какой-либо одной формы демократии, которая и так достаточно хрупка, даже в странах с высокими технологиями, поскольку она все в большей степени не стыкуется с вновь возникающим обществом и его экономикой.

Правительства, находящиеся под контролем или сильным влиянием со стороны экстремистов, которые навязывают свой особый сорт религии, экологии или национализма, не считаясь с демократическими ценностями, не могут долго быть демокра­тическими.

Система производства материальных ценностей, распростра­няющаяся сейчас по всей земле, содержит в себе большие возмож­ности для демократии. Как мы видели, она впервые превращает свободу высказывания из политического «товара» в экономичес­кую необходимость. Однако, поскольку старое индустриальное общество вступает в свою последнюю стадию, создаются силы, действующие в противоположном направлении, которые могут разрушить и демократию, и выбор направления развития эконо­мики.

Для того чтобы сохранить и возможность развития, и демок­ратию, политические системы должны перейти на новую стадию, как это происходит и в самой экономике. От того, как будет встре­чен этот грандиозный вызов, зависит, к чему приведет оконча­тельное смещение во власти, которое уже очень близко, — к защи­те или же закабалению отдельного человека.

В предстоящей нам эре метаморфоз власти основная идеоло­гическая борьба будет идти не между капиталистической демокра­тией и коммунистическим тоталитаризмом, а между демократией XXI в. и мракобесием Темного XI в.

ЧАСТЬ ШЕСТАЯ: МЕТАМОРФОЗЫ ВЛАСТИ НА ПЛАНЕТЕ