Экотеократия

В то же время во всем мире набирает силу и «зеленое» течение. Это движение за экологическое здоровье очень важно, оно являет­ся позитивным примером того, как простые люди во всем мире ведут за собой своих руководителей. Выдвижение экологии на пер­вый план как самого важного пункта в повестке дня в масштабах планеты стало следствием сенсационных катастроф — от Трехмиль­ного острова и Чернобыля до Бхопала и разлива нефти на Аляске. Очевидно, что еще больше таких катастроф нас ожидает впереди.

Индустриальное общество достигло своих крайних пределов, поскольку стало уже невозможно продолжать выбрасывать токсич­ные отходы на наши приусадебные участки, вырубать леса, сбра­сывать пенополистирольные отходы в океан, пробивать дыры в озоновом слое. Поэтому охватившее весь мир движение за охрану окружающей среды — это реакция на планетарный кризис и необ­ходимое условие выживания человечества.

Но и это движение тоже имеет некое антидемократическое обрамление. У него есть свои собственные сторонники и защитни­ки возврата к Темным веком. Некоторые из них готовы завладеть движением за охрану окружающей среды, преследуя свои личные политические или религиозные задачи.

Эти проблемы столь сложны и с ними так трудно справиться, что «зеленое» движение, вероятно, должно расколоться по мень­шей мере на четыре части⁴. Одна его часть по-прежнему будет ис­тинной моделью легальной, ненасильственной демократической деятельности. Однако, принимая во внимание целый ряд экологи­ческих кризисов и трагедий, второе его крыло, которое уже суще­ствует сейчас в зародышевой форме, вероятно, будет идти по пути от эковандализма до полномасштабного экотерроризма, чтобы до­биться осуществления своих требований.

Дальнейший раскол будет усиливать основную идеологичес­кую баталию, уже сейчас разделяющую экологическое движение. На одной стороне — те, кто способствует технологическому и эко­номическому прогрессу внутри точно определенных экологичес­ких требований. Не склонные отказываться от воображения и ра­зума, они верят в мощь человеческого интеллекта и потому — в

нашу способность разработать такие технологии, которые будут ограничиваться меньшим количеством ресурсов, меньше загряз­нять среду, превращать все отходы в средства, которые можно ис­пользовать повторно. Они настаивают на том, что сегодняшний кризис призывает нас к революционным переменам в способах организации экономики и технологии. Ориентированные на завт­рашний день, такие участники экологического движения образуют его основное русло.

Однако существуют и «фундаменталисты», как они сами себя называют, которые борются с ними за идеологический контроль над этим движением; они хотели бы ввергнуть человечество в до-технологические времена средневековья и аскетизма. Это «экотео­логи», и некоторые их взгляды весьма близки концепциям религи­озных экстремистов.

Экотеологи настаивают на том, что не существует никакого технологического решения проблем окружающей среды, поэтому мы должны вернуться в доиндустриальную эпоху бедности; эту перспективу они считают не бедствием, а благом.

В основополагающей серии статей, опубликованных в еже­квартальном периодическом издании «Новые перспективы» («New Perspectives Quarterly»), отчетливо представлены основные направ­ления такого рода дискуссий. Для этих мыслителей-ретроградов проблемы являются, в первую очередь, не экологическими, а религи­озными. Они хотят восстановить мир, пропитанный религией, како­го не существует на Западе со времен средневековья. Движение за охрану окружающей среды выступает здесь лишь как удобное сред­ство.

Эти люди сводят историю наших отношений с природой на уровень библейских аллегорий. Сначала был экологический Золо­той век, когда люди жили в гармонии с природой и поклонялись ей. Род человеческий выпал из этого «Эдема» с приходом индуст­риальной эры, во время которой «Дьявол» — технология — стал управлять делами людей. Сейчас мы должны перейти к новому «Раю» с более совершенными возможностями сохранения приро­ды и гармонии. Если этого не случится, мы окажемся перед лицом «Армагеддона».

Это наложение западной или, точнее, христианской притчи на гораздо более сложную историю наших отношений с природой

обычно для «экотеологов», которые идеализируют жизнь средне­вековой деревни.

Рудольф Баро, влиятельный теоретик «зеленого» движения, живущий сейчас в Западной Германии, совершенно ясно говорит, что то, что ему нужно, — «это не экология, а теология — рождение нового Золотого века, который культивирует... в человеке благо­родство».

Он обращается назад, в XIII век, и цитирует основателя не­мецкого мистицизма Майстера Экхарта, «который жил в разорен­ной в наше время долине Рейна» и который говорил нам, что все сотворенное имеет Бога внутри себя. Баро находит те же мысли в поэтических высказываниях Мехтильды Магдебургской, христи­анской мыслительницы XIII в., цитируя прекрасную строчку из ее стиха о том, что все создания — это «вспышка Божьей благодати».

Таким образом, экологическое спасение для него — это воп­рос религиозный, нечто такое, чего никогда не может дать безбож­ный мир секуляризма. Баро даже одобряет то замечание, которое сделал по поводу Горбачева аятолла Хомейни, сказавший, что со­ветскому лидеру, если он хочет решить проблемы Советского Со­юза, следовало бы надеяться на Аллаха, а не на экономические реформы.

Другой теоретик, Вольфганг Закс из Пенсильванского универ­ситета, нападает на Worldwatch институт, ведущий экологический исследовательский центр, за его «сугубо современную ориентацию» и не соглашается с Эймори Ловинс, активным борцом за сохране­ние природы, выступающим за более эффективное использование энергии; в то же время сам Закс хочет «хорошего домашнего хо­зяйства», нацеленного на добывание средств, необходимых для существования⁵.

Иван Иллич, один из наших социальных критиков, наиболее одаренный воображением, автор нескольких превосходных работ, касающихся экологической теории, выступает против и «управ­ленческого фашизма», и примитивного луддизма, направленного против всяческой машинизации и автоматизации. Однако он пред­лагает не что иное, как «сохранение устойчивого состояния без дальнейшего развития», — короче говоря, застой⁶.

Для Иллича состояние бедности является условием жизни че­ловека и должно приниматься как таковое; кому же в таком случае

нужно развитие? Новая система создания материальных благ, по его мнению, «инъецировала новую жизнь в то, что в противном случае было бы исчерпавшей себя логикой индустриализма». Ему не удается понять, что новая технологическая система, основан­ная на знании, на самом деле противоречит старой логике индуст­риализма во многих пунктах.

Аргументация Иллича также, в конечном счете, является тео­логической. «Бог был той схемой, которая соединила космос» в те времена, когда одно только поддержание своего существования счи­талось нормальным и естественным, — состояние, в которое нам следует вернуться. До тех пор, пока Бог управлял сознанием сред­невекового человека, человечество и природа находились в состо­янии равновесия. «Человек, агент неравновесного состояния», на­рушил этот баланс вследствие научно-технической революции. Иллич рассматривает концепцию «экосистемы, которая может быть отрегулирована научными методами благодаря механизму множе­ственных обратных связей», как некую западню и иллюзию. Со­вершенно ясно, что, по его мнению, возврат к миру аскетизма, в центре которого находится Господь Бог, был бы более желателен.

Теоэкологическая риторика содержит внутри себя нечто боль­шее, чем намек на христианское представление о возмездии. Как отметили писатели Линда Билмс и Марк Байфорд, теологически мыслящие «зеленые» настаивают на том, что «потребление — это грех», а деградация и упадок окружающей среды рассматриваются как «наказание за чрезмерную любовь к потреблению, отсутствие духовности, расточительность»⁷. Как в воскресной проповеди, под­разумевается, что мы должны «каяться и исправляться». Или же, хочется добавить, мы будем терпеть адские муки.

Вряд ли здесь уместно делать попытки разрешить те глубокие проблемы, которые подняты в экологических дебатах, столь же значительных в философском отношении, как и те, что обсуждались мыслителями просвещения на заре индустриальной эры. Важно, одна­ко, отметить совпадение взглядов экотеологов и сторонников фунда­менталистского возрождения с их глубокой враждебностью к свет­ской демократии.

Общее для тех и других подчеркивание абсолютного, вера в то, что, вероятно, нужны резкие ограничения индивидуального выбо­ра (для того чтобы сделать людей «моральными» или для того что-

бы «защитить окружающую среду»), указывают со всей очевидно­стью, что они ведут общее наступление на права человека. Дей­ствительно, многие экологи сами обеспокоены тем, что появляют­ся «зеленые аятоллы» или «экофашисты», навязывающие нам свой собственный вариант спасения. Так, Баро предостерегает, что «при глубоких кризисах гуманности всегда играет какую-то роль хариз­ма. Чем глубже кризис, тем темнее та харизматическая фигура, которая должна появиться... Будем мы иметь «зеленого» Адольфа или нет, это зависит... от того, насколько культурные перемены опередят будущий Чернобыль»⁸.

Можно восхищаться целостностью и творческими способнос­тями такого мыслителя, как Иллич, который, конечно же, сам не является фашистом, и все же понимать, сколь глубокое антиде­мократическое значение имеет его поиск абсолютного, постоян­ного, статического и священного. Критикуя экотеологов, фран­цузский социолог Ален Турэн предостерегает: «Если мы откажемся от здравого смысла во имя спасения от утраты озонового слоя, мы навлечем на себя «зеленый» фундаментализм, экотеократию по образцу аятоллы Хомейни»⁹.

Если такое беспокойство кажется чрезмерным, то имеет смысл вспомнить о молодежном движении 20-х годов, называвшемся «Wandervogel» («Перелетные птицы»), в Германии, где сегодня «зе­леное» движение является наиболее воинствующим. Участниками этого движения были хиппи и «зеленые» Веймарской республики, странствовавшие по сельской местности с рюкзаками и гитарами, украшавшие себя цветами, организовывавшие фестивали вроде Вуд­стокского, отличавшиеся возвышенными мыслями и проповедо­вавшие возврат к природе¹⁰.

Десять лет спустя к власти пришел Гитлер. Он тоже превозно­сил доиндустриальные ценности, рисуя нацистскую утопию таки­ми красками: «кузнец опять встанет у своей наковальни, крестья­нин будет идти за своим плугом». По словам профессора Стерн из лондонского университетского колледжа, Гитлер вызывал воспо­минания о «доиндустриальной сельской идиллии». Гитлеровские идеологи неустанно превозносили все «органическое», требовали хорошей физической подготовки, использовали биологические аналогии для оправдания самой отвратительной расовой ненавис­ти. «Сотни тысяч молодых людей прошли через молодежное дви-

жение, — пишет Джордж Мосс в книге «Кризис немецкой идеоло­гии», — и многие из них без особого труда смогли приспособиться к идеологической программе нацистов».

Можно ли в самом деле вообразить партию «неозеленых», с нарукавными повязками, офицерской портупеей и в высоких са­погах, намеревающихся навязать свой собственный взгляд на при­роду остальной части общества?

При нормальных условиях, конечно, нет. Но что будет, если условия станут «ненормальными»?

Рассмотрим, например, последствия какой-нибудь экологичес­кой катастрофы, похожей на бхопалскую, случившейся, скажем, в Сиэтле, Штутгарте или Шеффилде... и сопровождающейся немед­ленно следующим кризисом еще где-нибудь, в попытках облег­чить несчастье начинается замешательство и монструозная кор­рупция, и все это — среди криков фундаменталистов о том, что несчастье было послано Богом в наказание за «вседозволенность» и аморальность. Представьте, что все это происходит в период глу­бокого экономического спада. Вообразите привлекательного, уме­ющего хорошо выражать свои мысли «эко-Адольфа», который обе­щает не просто разрешить данный кризис, но и «очистить» общество материально, морально и политически, как только ему предоста­вят сверхконституционную власть.

Кое-что в сегодняшней экотеологической риторике имеет аб­сурдистский привкус, как это было и у прежнего Адольфа и его идеологов. Нацистские пропагандисты восторгались средними ве­ками (и особенно тем временем, когда Священная Римская импе­рия доминировала в Европе) как периодом, когда культура дос­тигла своей «высочайшей вершины»¹¹.

Сегодня некий британский экологический «фунди», или фун­даменталист, пишет в своем письме в «Экономист», что «цели зе­леных «фунди», как и мои цели... — в том, чтобы вернуться в Ев­ропу, которая существовала в далеком прошлом... между падением Рима и Карлом Великим», где основной ячейкой общества «было сельское поселение, едва ли большее, чем деревушка... Единствен­ный путь для людей жить в гармонии с природой — это жить на уровне, дающем возможность выживания, и не более того»¹².

Но экомедиевисты обычно не упоминают о политической цене. Они нечасто отмечают, что демократии, безусловно, не было в тех

буколических поселениях, которые они считают примером для подражания: деревни управлялись при помощи самого грубого пат­риархата, религиозного контроля над умами, феодального невеже­ства и грубой силы. Именно такой культурой восхищались нацис­ты. И не случайно, что период между падением Рима и расцветом правления Карла Великого вошел в историю как Темные века.

От экотеологов как таковых можно бы, вероятно, просто от­махнуться. Они занимают небольшое место в дальнем углу эколо­гического движения. Но было бы ошибкой смотреть на них как на изолированный или тривиальный феномен. Религиозное возрож­дение и «зеленое» движение подобны тем экстремистам, которые были бы рады отделаться от демократии. В своих крайних вариан­тах оба эти движения могут сливаться друг с другом в своем стрем­лении навязывать все новые и новые ограничения в отношении отдельного человека или общества во имя Господа Бога и «Зеле­ни». Оба эти движения вместе толкают человечество к установле­нию той власти, какая была в прошлом.