Лиц, вплоть до вполне ничтожного Дробязгина, в котором

С. Юрский с великолепной смелостью выявлял прямо-таки

азартную, неудержимую тягу к ≪варварству≫, к падению, к ≪тайным

порокам≫, о которых он столь многозначительно вопрошал

Цыганова (В. Стржельчик).

Атмосфера неустойчивости жизни, подпиленных жизненных

Опор, ощущение края бездны жило в этом спектакле, связывая

Пьесу с конкретной исторической действительностью, которая ее

Породила.

Однако было бы опрометчиво принять только режиссерское

Определение этого спектакля как трагикомедии, хотя, безусловно,

Нужно отметить, что найденное режиссером определение

Было той методологической, художественно-образной нитью, которая

Его вела.

Художественный результат, достигнутый в спектакле, вынуждает

Дополнить режиссерское определение весьма существенно.

В жанровом определении еще не содержится реального — исторического, социального, современного смысла, который был

Заложен в этом многомотивном спектакле. Отдельной темой

Спектакля был, по сути, каждый образ пьесы, индивидуально

Преломлявший общий замысел постановщика.

Спектакль был щедр на сатирические краски, в которых

Представала деревянная, уездная Россия.

История жизни и деятельности инженеров, пришедших обновить

Г л у х ую жизнь, развертывалась в вязкой среде, где глохли

1 ≪Театр≫, 1968, № 3, с. 5.

Все устремления, гибли надежды и значительного эффекта достигала

только ≪просветительская деятельность≫ Цыганова.

По сцене носились, двигались, ползали уездные монстры,

Вроде фискала Головастикова (Б. Рыжухин), городского головы

Редозубова (Г. Семенов), его сына (В. Кузнецов) и чиновника

Дробязгина. Ничтожность их жизненных целей разительно

Контрастировала той страсти, одержимости и азарту, которые

Они тратили на достижение своих целей. Все они были взяты