Глава 4. Жизнь с Леной, в принципе, удовлетворяла Михаила

Жизнь с Леной, в принципе, удовлетворяла Михаила. Он всё больше и больше привязывался к ней. Более того, — полюбил, почти не вспоминая о Наде. Вскоре, затеяли ремонт. Зая оказалась работящей девкой. Даже отец, относящийся скептически к «семейной жизни» сына, начал уважать «сноху» за трудолюбие. ««Жена»-то — молодец! А ты, как бездельником был, так им и остался! Она и обои клеит, и полы умеет красить, и стулья починила. На все руки мастер! А «ученый», только на подхвате. Разве, мужик таким должен быть?..».

Зая и на крышу амбара залезала, чтобы поправить, покрывающие её, железные листы. Даже дрова колола! Только чего вот, со двора не уходит и у дома прибирается, хотя это, вроде, особо и ни к чему? Потом лишь, до Михаила дошло, что Ленка попросту, по-бабьи, красуется перед новыми соседями, заселившимися на второй этаж. Молодыми парнями, то есть. Семья — Юлька и Рашид с тремя сыновьями — прибыла из небольшого городка, в котором шахты закрыли, и работы, как таковой, не было. Уехали, короче, от безысходности и нищеты… А старшим-то ребятам подходило, уже к двадцати годам. Вот, Зая и вертела перед ними задом. Но «муж», большого значения этому не придавал. Ведь «жена» его, по-«настоящему», любила…

— Слышь, Миша, я кажись, забеременела, — сообщила Ленка, как-то раз. — Че делать-то будем? Ты не против этого?

— Что ж, рожай. А там, видно будет.

— Так может, поженимся? Давно ведь, уже живём… Да и прописки, нет у меня.

Михаил ухмыльнулся.

— Пока, ничего не могу сказать. Посмотрим, как дальше пойдет…

И не зря ведь, сказал так. В нём, опять, начала прорываться ревность.

«С кем, она гуляла до меня? Судя по рассказам, прошла Зая, как говорится, и огонь, и воду. Жила с каким-то скотником, в Троицкой, вот так же, — нерасписанной. А почему, вдруг разбежались? Не очень-то много, от неё узнаешь. Положительно, что-то скрывает. Ох, и не нравится же, это всё!». Но «муж» пока, виду особого не подавал.

Михаил пытался разговаривать с Ленкой на серьёзные темы, — к примеру, о Боге, однако выяснилось, что она абсолютно тупа в данном отношении. Нет, что касается сенсомоторной деятельности — то есть, делать, что называется, руками, — Зая была здесь мастер. А на отвлеченные проблемы, ума у неё, увы, не хватало. «Муж» пытался даже, чему-то «жену» научить. Но оказалось, что девка, с 6-летним образованием во вспомогательной школе, фактически, не обучаема. Зая писала даже с ошибками, например, вместо «люблю» — «лублу». Всё это, конечно, поначалу было забавно, но Михаил начинал понимать, что общего, между ними, ничего почти не имелось. Один секс, «любовь». В этом смысле, — Ленка пребывала в своей стихии…

Как-то вечером, он заехал к ней, в детский сад на работу, предварительно позвонив Сергею Николаевичу, директору общежития, договорившись о встрече на остановке. Хотелось показать свою подругу, похвастать её молодостью.

В детсаду, родители детей уже забрали. Зая, как бы, между прочим, завела на пищеблок, где их «спецом», поджидали несколько работниц садика.

— Здравствуйте! Вот вы, значит, какой! Симпатичный! И Лена у нас, девушка ничего. Уж сильно, её не обижайте! — женщины бесцеремонно рассматривали «жениха», но он, смутившись, быстрее вывел Заю на выход. Та, почему-то, была не в настроении.

— Чего невесёлая такая? Сейчас с Сергеем Николаевичем познакомлю! Ну, че стряслось-то?

— Знаешь, у меня ведь, выкидыш сегодня случился. Несла полное ведро по лестнице, и вот…

— Да ладно, не переживай! Это не смертельно. Всё у нас впереди! — Михаил даже подумать не мог, что Зая нагло врала. Не было у неё беременности. Не могло быть…

На остановке их, нетерпеливо дожидался директор.

— Ну, сколько же можно ждать?! Так, значит, — Лена, да? Очень приятно! Михаил много говорил о вас. Разрешите, возьму под руку…

Затарившись, поехали на Потерянную.

— Вы такая интересная! Особенно глаза! — не успокаивался Сергей Николаевич, когда уже сидели за столом. — Давайте, выйдем на крыльцо, мне нужно что-то сказать…

«Муж», ничего не подозревая, продолжал хлестать водку. А Зая, оказывается, уже успела, за дверьми, поцеловаться с директором.

— Ты, Мишка, уж пьяный стал. Ложись, поспи, — не отступал от своего плана Сергей Николаевич, пожирая глазами подругу. — А мы, немного еще поговорим.

Но тут, пришла мать, сразу поняв, в чем дело.

— Собирайся, дорогой, время позднее. В другой раз встретитесь…

А Михаил спал, не ведая, какие еще, будут впереди испытания, с беззаветно «любящей» Заей…

Удар, который нанёс Мяткин, зарубив статью, бил не столько по самолюбию Михаила, вообще его планам, официально, утвердиться в науке, — сколько по возможности школы, наконец, обрести своё лицо в системе психологического знания страны, и кардинально изменить данную систему. Теперь, рассчитывать на что-либо, в этом плане, не приходилось. Пропала последняя надежда. А заниматься, так сказать, «для себя», для простого самоудовлетворения, тешась статусом «непризнанного гения», — Михаил сие хорошо понимал, — было абсолютно бессмысленно.

После смерти Бориса Борисыча, неудачник от науки, забросил было «дело всей своей жизни», погрязнув в суетной погоне за «низшими» наслаждениями, типа пьянки и сексуального самоутверждения с бабами. Но сейчас, будучи задет за живое, получив, от ворот поворот от «зажравшихся невежд», в лице Мяткина и Компании, вновь рвался в бой, видя перед собой, правда, лишь неприступную стену… Впрочем, поток мысли, если таковой, вообще имеется, не остановишь, даже если потерян, казалось бы, самый смысл внутренней творческой работы. И Михаил, вновь и вновь, доказывал незримым оппонентам свою правоту, непреложность своих мировоззренческих установок…

Была, кстати, и другая сторона, очищающегося от всех мыслительных стереотипов, как зёрна от плевел, нового мировоззрения. Поняв, что человек есть видоспецифическое социальное животное, более того — генотип; что люди, которые окружают и он сам, являются человеческими особями; что общество, наконец, — не видя собственной биологической природы, построенное на биологическом обмане и насилии, объективно не способно придти к справедливому устройству, — поняв это, Михаил страшно страдал от открывшейся Правды жизни. Ибо воспитан был в совковых традициях «веры» в Человека и его труд, его, дескать, особой миссии, высоких нравственных качеств, гиперболизированных всей советской идеологией.

А тут, такая диспропорция! Развенчание жуткой иллюзии, жуткого обмана самих себя! О, он теперь понимал проницательнейшего английского мыслителя Свифта, написавшего всемирно известные «Приключения Гулливера», когда герой романа оказался в стране благородных лошадей и ужасных еху! Еху — человеческие самки и самцы, — мерзкие животные твари, заботящиеся, только о собственном благе и благе своей семьи, — как их презирал Свифт, говорящий, словами героя, еще в 17 веке!

Так и Михаил, прозрев, стал ненавидеть и себя и других людей, ибо изменить, что-либо, в этом чудовищном мире, — как представлял, — никто не в состоянии. Он ненавидел и искусство, и религию за приукрашенную ложь, ненавидел политику и «экономическую жизнь общества», беспардонно стремящихся сделать «всё во благо человека», — этой двуногой самовлюблённой твари, озабоченной, дескать, проблемой «счастья» и «любви», паразитирующей на теле Земли и за счет своих же собратьев по «разуму».

Что же делать, как жить, какую линию поведения выбрать, чтобы не быть похожим — на самого себя? И стоит ли, вообще, жить?! — он мучился и не находил ответа. Внутренний конфликт, кризис нарастал…

Заниматься научным творчеством? Но стоит ли, людям раскрывать Истину? Неужели, они не видят очевидного? Ведь элементарно: как и у других животных видов, у homo имеет место половой диморфизм (разделение на самок и самцов), возрастные различия — детёныши, молодые, взрослые и старые особи. Морфофизиология — почти такая же; волосяной покров, строение глаз, зубы с клыками и т. д. и т. п. А основные рефлексы генофонда? Гигиенические потребности, потребности в пище, кислороде, тепловом комфорте, самосохранении (оборонительный рефлекс). А также, — в других особях вида (половой, родительский рефлекс, социального статуса в популяциях); в информации, познании, альтруизме… Разве, оного мало?! Именно эти видоспецифические рефлексы, саморазворачиваясь в онтогенезе, и определяют отношения личности, — сами есть психическая «личность».

Тем паче, представляется невероятно глупым, когда находятся умники, отрицающие, не только абсолютную зоологию человека, но даже его животное происхождение. Дескать, из Космоса, блин, прилетел! А религия утверждает, что, мол, Бог создал людей по образу своему и подобию… Ничего себе Бог! Если бы наши попы, хоть немного знали общую физиологию и физиологию высшей нервной деятельности, — они бы, об этом, никогда не упоминали! Какое вопиющее невежество! Если и есть нечто, что можно было бы, назвать сущим Богом, то только не из сказок от Библии!

А система воспитания и обучения? Кто сказал, что «настоящего», «всесторонне развитого» человека можно, так сказать, «сформировать»? Понятно, что без развивающего влияния социоприродной среды, из ребёнка ничего не получится стоящего. Но генотип и есть, потому генотип, что развитие его предопределено, ибо он сам выбирает то, что необходимо для саморазвёртки наследственных программ. Среда не является чем-то довлеющим в онтогенетическом саморазвитии генофонда, хотя без неё, последнее, никогда бы, не состоялось. Но дело, как раз в том, что внутренняя логика развития, того или иного, наследственного типа закономерно встречает, на своём пути, совершенно определённые влияния среды, и посему в обществе, из века в век, самовоспроизводятся, совершенно определённые, типы человеческих животных.

Впрочем, что метать бисер перед свиньями! Не созрело еще общество к принятию нового мировоззрения, нового взгляда на человека и «Социум». Но настоятельная потребность в данном мировоззрении уже, что называется, наступает на горло. Нет! Бороться с невежеством нужно! Сама жизнь вынуждает к этому…

Юлька и Рашид, новоприбывшие соседи с верхнего этажа, были гражданскими супругами. «Жена», — полноватая, раскисшая, ленивая в движениях, — давно не работала. Рашид же, невысокого роста татарин, наоборот, был жилистым; к тому же, с незлобным характером, всегда готовый помочь. Он сразу, устроился грузчиком, где-то в Свердловском районе. Оба, — что скрывать, — любили бухнуть, но алкоголиками, как Ритка из первой квартиры, не казались.

У Михаила с Заей, постепенно, сложились с парой хорошие отношения. А сыновья (младший — немой инвалид), — тоже стали, как говорится, своими соседскими. Зая с ними была на короткой ноге, называла «друзьями». Но особенно нравилось, общаться ей с Витькой, худощавым смазливым парнем, старшим из троицы. Они о чем-то, вечерами, оживлённо болтали, сидя во дворе, на лавочке. Ленка часто ходила к Юльке, как к «лучшей» подруге, в гости, в том числе смотреть телевизор, которого у Михаила, в «халупе», никогда не бывало.

А недавно, Зая привела сестру — дочь тётки, в доме которой, жила до знакомства с избранником. Привела, чтобы познакомить со средним сыном Серёгой. Света была противоположностью Заи, — умной, образованной девчонкой, но тоже, довольно симпатичной. Поговорили они с парнем, повстречались и, удивительно, так понравились друг другу, что только и ждали встречи. А Ленка, дура, хвалилась, что вот, мол, — помогла людям найти взаимную любовь! А не думала, что последствия сего, могут быть не самыми лучшими.

Вместе с Рашидом и Юлькой (только Витька был её сыном, а другие нет), пару раз выпивали. Вот и сейчас, — в тёплый майский вечер, — приобрели то, что надо и отправились в конец огорода, где развели костёр из дров, взятых из амбара. Михаил уже сидел с супругами, приступившими к водке и закускам, а Зая, почему-то, задерживалась. «Пойду, схожу за ней, че-то потерялась…» — бросил «муж» и отправился во двор. Завернув за угол, был потрясён, увидев Ленку с Витькой. Они целовались! «Ах, подлюка!» — рванулся к сучке, но Зая, так быстро выбежала в огород, что даже схватить не смог. Нагнал только, когда остановилась у костра, между Рашидом и Юлькой. Те загородили соседку собой.

— Ты что это делаешь! Значит, в тихушу влюбляетесь?!

— Да я только в щеку поцеловала, по-дружески! Сам же ведь видел!

— Нет, вы целовались!

— Да нет, говорю! Тебе показалось. Он мне, как брат. Других чувств и не испытываю!

Подвыпивший Михаил засомневался. А может, действительно, у них только дружба? А ревнивец-то, чуть не прибил!

— Конечно, Миша, ничего нет особенного! — вступилась за Заю Юлька. — Да брось, зря-то ревновать! Садись лучше, выпьем.

И «муж» успокоился.

Пьянствовали до 12 ^ги ночи. Михаил с Юлькой разоткровенничался, когда Ленка, за чем-то, ушла в дом.

— Знаешь, а я ведь, ревную не только ко всем мужикам. Но далее к тем, — которые раньше были!

— Ну, тогда вам, лучше расстаться! А то, жизни не будет, уж поверь опыту!

— Дак люблю лее её!

— Тут придётся смириться, или расстаться сразу… Так хочешь, вместе-то жить?

— Хочу…

А потом, когда кончилось «бухло», Юлька с Заей вызвались сходить в магазин. Михаил с Рашидом остались одни у костра.

— О, бабы такой народ! — хитро прищурился Рашид. — Им ведь только, любовные приключения подавай! Короче, — б-ди. Я уж «свою», сколько раз ловил, но всё прощал. Видишь ли, люблю…

— Вот, и я люблю. Но прощать б-во? Никогда. У меня еще гордость есть!

Мелсду тем, минул час, как бабы ушли. Потом, — второй.

— Видать загуляли! — небрежно бросил сосед. — Пьяная баба, — хуже ведь некуда! Пойдём уж, поищем их, что ли?

Нашли сучек в баре, в компании каких-то парней. Увидев обозлённых мужей, пацаны извинились. А бабьё, естественно, как могло, отпиралось: «А что, посидеть со знакомыми, нельзя? Мы же, с ними не всерьёз! Да бросьте вы ревновать!..».

На следующий день, протрезвившись, Михаил устроил Зае разнос. Та молчала.

— Ты что это, падла, себе позволяешь?! Мы, бездомную, приютили, обогрели, а сама, вон что делаешь! Неужели, одного мужика мало?! Нет, надо задом вертеть и с другими! Ну, что не живётся-то?!

Зая смотрела в сторону, опустив руки.

— А ну, говори, кто у суки был до меня?! — «муж» решил, выяснить всё до конца, впав в исступление. — Как снюхалась, со своим скотником, а?!

— Мать выгнала. Ну, я и пошла до другой станицы, к подруге. Тут он, на велосипеде, и встретился. Позвал к себе… — тихо начала Ленка.

— И ты, вот так вот, сразу и пошла?

— А че оставалось делать? — Зая вздохнула.

— Дальше!

— Были у него. А потом, пошел дождь. Ну и…

— Ну, и б-дь же ты сельская! Так же, и со мной ведь, начала таскаться… Кстати, говорила, что жила с ним около года. Почему выгнал?

— Сама ушла… Доложили, что, дескать, с другими мужиками трахаюсь. Ну, вот и…

— Короче, всё ясно! Не нужна ты мне… Так и будешь, болтаться от одного придурка к другому… Убирайся! Хватай вещи, и чтоб больше, никогда не видел!

— А куда я пойду? — Ленка перепугалась. — Не выгоняй меня! Я же люблю! Не выгоняй, прошу!

«Муж» кинулся к шифоньеру и стал срывать, с вешалок, вещи, бросая в большую сумку. Ленка, в ужасе, смотрела на всю эту сцену.

— Вот! Вот! А теперь, иди к чертовой матери! — схватив сумку, выставил за дверь. Зая, опустив голову, вышла на крыльцо. Дверь за нею захлопнулась.

Михаил не знал, куда ушла Ленка. На первых порах, злорадствовал, но, видя, осиротевшее враз, жильё, начал постепенно раскаиваться. На душе было так тяжело, что решил не ходить на работу, а напиться и, хоть как-нибудь, заглушить боль.

«Не думал, что так плохо будет! И куда она пошла? Неужели на этом всё? Не простит меня Зая… Но, с другой стороны, куда дуре деваться-то? Приползёт, как миленькая! Нельзя таким спуску давать! Нельзя упускать власть!..».

Норин опять, как назло, куда-то уехал. Оставался рынок, где всегда, можно было найти… И он пошел, не имея в кармане ни гроша.

Со вчерашнего перепоя, гудела голова. Пашка, среди киосков, так и не встретился. Михаил знал, что можно, подшабашить на подвозке овощей и фруктов у азеров, но уже, было поздно по времени. Все овощные лотки, давно работали. Выйдя на остановку, рядом с рынком, увидел Вовку Шейна, местного алкаша, и еще двух незнакомых мужиков. Вовка и опохмелил его немного.

— Счас мужик подъедет на легковухе. Фуру просит, разгрузить на базе. Будешь четвёртым? По 100 рублей, каждому, обещает!

Михаил согласился, оставшись, вместе со всеми, ждать. Вскоре, подъехала машина. Хозяин отвёз работников, куда нужно. Длиннющая фура была загнана под навес, возле одного из зданий базы. Начали разгрузку кейсов с банками с овощной солянкой, и еще чем-то. Вовка с сотоварищем подавали, Михаил внизу принимал, а еще мужик, которого звали Саней, складывал кейсы на транспортную телегу.

Работали четыре часа, практически, без передыха. Только покурить, да отвезти телегу на склад. Под конец, выдохлись все, но работу сделали полностью. С деньгами хозяин не обманул, — дал даже, 20 рублей на автобус.

— Ну, че счас спирту, да пожрать чего-нибудь возьмём?

— Я домой, — откололся Саня. — А вы уж, смотрите сами.

С рынка, зашли в сад неподалёку, уселись, на солнышке, у решеток на скамейку. Тело натужно гудело, но сознание того, что деньги были заработаны в тяжелом труде, — что и говорить, — радовало. Начали бухать.

Через полчаса, появились двое парней, и завязали разговор, не обещавший ничего хорошего. Им, видите ли, — выпить надо. Не поможете ли, мол, деньгами?

— Шли бы вы, по добру по здорову! — внутренне напрягся Михаил, но тут же, получил удар в челюсть. Спирту он выпил порядочно, реакция была плохой. Второй удар свалил его с ног.

Вовка с сотоварищем перетрусили; всё, что оставалось от денег, отдали наглецам. Те подняли Михаила и, заламывая, руку, вынудили, тоже, выложить последние копейки.

— А чтоб больше не возникал, получи-ка еще в хавальник! — и его опять, несколько раз ударили, разбив губы и бровь…

После того, как вымогатели ушли, Вовка с мужиком, повели беднягу на ключ мыться.

— А вы-то че стояли?! — сплёвывая кровь, заорал избитый. — Неужели, втроём бы, сук не уделали?! Спирт-то, хоть остался? Дай-ка, хапну!..

«Какой день, хоть сегодня пью? Вечер, блин, или утро? — еле подняв себя, алкаш выполз к столу. — Первым делом, покурить надо…». Трясущимися руками, высыпал, на кусок газеты, табак из собранных чебонов. «А Зая так и не появлялась, стерва! Где сейчас и, главное, с кем?» — он не сомневался, что Ленка, тоже, пошла в загул и, точно, нашла какого-нибудь хахаля.

Михаил постучал в стенку, — соседям Ритке и Гришке. «Пошел на х..! — пьяным голосом, заорала та. — Самим выпить не че! Ночь на дворе, а ты колотишься, сволочь!».

Сунуться к родителям? Но он знал, что денег, ни за что, не дадут. У Юльки с Рашидом просил, — но разве помогут! Оставалось идти, в ближайшие бары, побираться…

Дойдя до кинотеатра, зашел в распложенный рядом, «Трактир». Никого! Судя по всему, посетители только ушли, оставив после себя, в кружках, недопитое пиво. А, черт с ним! Опохмелиться надо! И Михаил, подсев за столик, стал допивать чужие остатки.

— Ну-ка, ну-ка! — завопила барменша. — Ты че, здесь уселся?! Вчера ведь, гнали в три шеи! Давай, давай-ка отсюда!

— Ну, посижу немного. Что вам жалко? Некуда мне идти…

— Это никого не колышыт! — светловолосая, в переднике, женщина ухватила за плечо и потащила. — Иди, а не то охранника позову! Счас он придёт!

На счастье алкаша, охранника Васьки не было. А то бы, задал ему по первое число!

— Пойду тогда, в другой бар! — сплюнул побирушник. — Ну, неужели не понимаете, что плохо мне! Плохо!

В другой «точке», Михаилу повезло, — встретились знакомые.

— A-а! Поэт! Проходи, проходи! Почитай, че-нибудь!

Налили водки. Компания была пьяна. Начал декламировать проверенную «Старую Зареку». Публика захлопала.

— Нет, дорогой! Так не пойдет. Поэт должен выступать на сцене! А ну-ка, ребята, поставьте его на стол!

Михаила, под хохот, водрузили средь стаканов и бутылок. Но было уже наплевать. Водка пала на «старые дрожжи», так что он, пьяный, поддался общему настроению и, с пафосом, стал выкрикивать сокровенные стихи…

…Очухался в вытрезвителе, в «обезьяннике» за решеткой. На деревянных нарах, вдоль стен, сидели и лежали пьяные бедолаги. Кто-то спал, кто-то разговаривал. Дух стоял, — хоть беги.

— Товарищ капитан! Может, отпустите? — крикнул пленник через решетку. — Вы же меня знаете!

— В отдел поедешь. Не могу я… — знакомый офицер что-то читал, углубившись в бумаги. — Да и сколько можно, блин, выручать?

— Дак че, такого-то сделал? Почему в отдел?

— Накуролесил ты в баре, отвечать придётся!

— Дак пьяный же был. Ничего не помню!

— Ну, мало ли…

Через час приехал «Уазик», и алкаша втолкнули в кабину, с неким пьянчужкой. В отделе, когда туда прибыли, вынули из карманов всё; заставили снять, даже шнурки от ботинок, и посадили в холодную камеру.

Его охватило отчаяние. К тому же, — начался отходняк. Бросился стучать в железную дверь.

— Откройте! Плохо мне! Жить не хочу!

— Да это же «мусора»… Хоть сдохни здесь, не помогут! — откликнулся парень с нар. — Ляг, успокойся лучше…

— У меня давление! — алкаш со страдальческим лицом, повернулся к нарам и опять застучал — Вызовите «Скорую помощь»! Пожалуйста!

В ответ — молчание.

Он начал биться еще исступлённей.

— Слушай, ханыга! Будешь стучать, мы тебя в одиночку, в карцер посадим. Вызвали «Скорую», приедут, сказали…

Через некоторое время, загремела щеколда. Михаила вывели в какую-то комнату. Там — ожидал доктор. Знакомая личность!

— Вы меня помните? Да в шахматы, в саду Горького, играли! Помогите, увезите отсюда! — зашептал бедняга.

Врач только кивнул головой, смерил давление.

— Ого! 180 на 100. Да вам пить нельзя! Товарищ майор, мы его забираем в больницу!

Радости Михаила, не было предела. В машине «Скорой» вымолвил:

— Спасибо!

— Но вам, действительно, нужна помощь. Уколы поставили. В приёмном покое понаблюдают.

Но в больнице, как только приехали, прибор показал 140 на 90. Просто в милиции, несчастный поддался панике. Его тут же, отпустили домой.