А разбойное нападение. 2 page

молодой кубинец, такой же, как и он, юрист, пожалуй... такой

же достойный, как и он, человек, был брошен на 26 лет в тюрьму.

Но господин прокурор —человек не без таланта, а я видел людей

менее способных, чем он, но исписавших для обоснования такого

требования кипы бумаги. Как можно поверить, что у него не хватает

аргументов для обоснования подобного приговора —ну хотя

бы для пятнадцатиминутного выступления,—как бы это отвратительно

ни было для любого честного человека? Нет сомнения, что

в основе всего этого —большой заговор.

Господа судьи! Откуда такая заинтересованность в том, чтобы я

молчал? Почему не высказывают никаких доводов, дабы не дать

никаких оснований, против которых я мог бы выдвинуть свои

аргументы? Может быть, нет никаких юридических, моральных

и политических оснований для серьезной постановки вопроса? Неужели

так боятся правды? Или же они хотят, чтобы я тоже говорил

здесь всего две минуты и не затронул тех вопросов, которые кое-

кому не дают спать с 26 июля? Ограничив обвинительное заключение

всего лишь простым чтением пяти строк из статьи Кодекса

социальной защиты... может быть, предполагалось... что я ограничусь

тем же и буду вертеться лишь вокруг этих строк, подобно

рабу вокруг мельничного жернова? Я никоим образом не примирюсь

с этим кляпом, потому что па этом суде обсуждается нечто

большее, чем просто свобода одного человека: спор идет по принципиальным,

основным вопросам, судится право людей быть свободными,

спор идет о самих основах нашего существования как

цивилизованной и демократической страны. После окончания своей

речи я не хочу упрекать самого себя в том, что я не защитил

хоть один принцип, не высказал хоть одну истину, не разоблачил

все преступления.

Знаменитая статейка, зачитанная господином прокурором, не

заслуживает и минутного ответа. Я ограничусь пока лишь короткой

юридической схваткой с прокурором, ибо хочу расчистить

от мелочей поле боя для того момента, когда наступит час для

решающей битвы против всякой лжи, фальши, лицемерия, условности

и безграничной моральной трусости, на которых основывается

вся та грубая комедия, которая с 10 марта —и даже еще

ранее чем с 10 марта —называется правосудием на Кубе.

Элементарный принцип уголовного права требует, чтобы вменяемое

в вину действие точно соответствовало виду преступления,

наказуемого законом. Если же нет закона, в точности применимого

к спорному вопросу, нет и преступления.

Статья, о которой идет речь, гласит: ≪Подлежит лишению свободы

на срок от 3 до 10 лет тот, кто попытается осуществить заговор,

чтобы поднять вооруженное восстание против конституционных

властей государства. Подлежит лишению свободы на срок

от 5 до 20 лет, если такое восстание было осуществлено≫.

В какой стране живет господин прокурор? Кто ему сказал, что

мы организовали восстапие против конституционных властей государства?

Два момепта бросаются в глаза. Во-первых, диктатура,

которая угнетает страну, не является конституционной властью,

наоборот, это антиконституционная власть; она установлена вопреки

конституции, помимо конституции и в нарушение законной

конституции республики. Законной конституцией является та конституция,

которая непосредственно исходит от суверенного народа.

Эту истину я докажу далее полностью вопреки всей лжи, нагроможденной

трусами и предателями, дабы оправдать то, что не

имеет оправдания. Во-вторых, в статье говорится о властях, то

есть говорится о властях во множественном числе, а не в единственном,

ибо имеется в виду такая республика, где существуют

законодательная власть, исполнительная власть и судебная власть,

взаимодополняющие и уравновешивающие друг друга. Мы подняли

восстание против одной только власти, незаконной власти, которая

узурпировала и объединила законодательную и исполнительную

власть в стране, уничтожив ту систему, которую была

призвана защищать та статья кодекса, которую мы сейчас рассматриваем.

Что же касается независимости судебной власти после

10 марта, то я об этом не хочу и говорить, потому что мне не до

шуток... Как бы вы ни старались приспособить к данному случаю

кодекс, даже ни одна запятая статьи 148 не может быть применима

к событиям 26 июля. Оставим эту статью в покое до того времени,

когда ее можно будет использовать в отношении тех, кто

действительно поднял в свое время восстание против конституционных

властей государства. Позже я вернусь к кодексу, чтобы

освежить в памяти господина прокурора некоторые обстоятельства,

которые, к сожалению, были им забыты. Предупреждаю вас,

что я только начал говорить. Если в ваших сердцах осталась хоть

крупица любви к родине, любви к человечеству, к справедливости,

выслушайте меня со вниманием. Я знаю, что меня заставят молчать

в течение многих лет; я знаю, что всеми возможными способами

будут пытаться скрыть правду; я знаю, что против меня будет

организован заговор забвения. Но мой голос не смолкнет из-за

этого; он набирает в моей груди тем большую силу, чем более одиноким

я себя чувствую, и я хочу, чтобы он был полон того пыла,

в котором ему отказывают трусливые души.

Я слушал диктатора по радио в понедельник 27 июля в хижине

в горах, когда нас оставалось 18 человек с оружием в руках.

Тот, кто не пережил подобных минут, не поймет, что такое подлинные

горечь и негодование. В то время как были развеяны наши

надежды на освобождение нашего народа, которые мы так

долго лелеяли, пам приходилось слушать, как бахвалился деспот,

ставший еще более подлым и высокомерным, чем когда-либо прежде.

Поток лжи и клеветы, который он изверг в присущей ему грубой,

всем ненавистной, отвратительной манере говорить, можно сопоставить

лишь с огромным потоком чистой и молодой крови, которую

проливала с предыдущей ночи с его согласия, при его

соучастии и одобрении наиболее бездушная банда убийц, каких

трудно себе даже представить. Если бы хоть на минуту принять

на веру то, о чем он говорил, этого оказалось бы вполне достаточно,

чтобы честный человек всю жизнь чувствовал раскаяние и стыд

от такой ошибки. В те минуты у меня не было и надежды поставить

печать правды на жалкий лоб диктатора, дабы он носил ее до

конца дней своих и всех времен, ибо вокруг нас сужалось кольцо

из более чем тысячи человек, вооруженных более дальнобойным и

мощным оружием и выполнявших приказ возвратиться лишь с нашими

трупами. Сейчас, когда правда становится известной и когда

я заканчиваю этой речью выполнение миссии, которую я возложил

на себя и выполнил до конца, я могу умереть спокойным и счастливым,

поэтому я не пожалею сил, чтобы заклеймить позором

взбесившихся убийц.

Необходимо кратко остановиться на фактах. Правительство

заявило, что нападение было проведено так организованно и точно,

что это свидетельствует об участии военных специалистов в разработке

плана. Более абсурдного утверждения нельзя и придумать!

План был разработан группой юношей, из которых никто пе имел

военного опыта. И я могу назвать их имена, за исключением двух,

которых нет ни среди пленных, ни среди убитых: Абель Сантама-

рия, Хосе Луис Тасенде, Ренато Гитарт Росель, Педро Мирет, Хесус

Монтане и тот, кто сейчас перед вами выступает. Половина

из них погибла; отдавая должную дань уважения их памяти, я заявляю,

что они не были военными специалистами; однако они

были достаточно хорошими патриотами для того, чтобы при равных

условиях разбить наголову всех генералов, участвовавших

в событиях 10 марта, ибо те не являются ни военными, ни патриотами.

Гораздо труднее было организовать, подготовить, подобрать

людей и оружие в условиях террористического режима,

который затрачивает миллионы песо на шпионаж, подкуп и доносы.

Но упомянутые мною юноши вместе с многими другими

людьми осуществили эти задачи с невероятной серьезностью,

осмотрительностью и верностью делу. И тем более всегда достойна

похвалы готовность пожертвовать всем, даже жизнью, во имя

идеала.

Сосредоточение людей, которые прибыли в эту провинцию из

самых отдаленных селений острова, было осуществлено на завершающем

этапе с исключительной точностью и в обстановке абсолютной

тайны. Верно также, что нападение было блестяще скоординировано.

Оно началось одновременно в 5 часов 15 минут утра

как в Баямо, так и в Сантьяго-де-Куба. И с предусмотренной заранее

точностью до минут и секунд захватывались одпо за другим

здания, окружавшие казармы. Однако по имя полпой истины, хотя

от этого и померкнут наши заслуги, я впервые обнародую другой

факт, который оказался для нас роковым: половина наших основных

и лучше вооруженных сил в результате печальной ошибки заблудилась

на подходах к городу и не оказалась рядом с нами в

решающий для нас момент. Абель Сантамария с группой в 21 человек

захватил гражданский госпиталь. К нему присоединились

для ухода за ранеными врач и две девушки —наши товарищи.

Рауль Кастро с 10 товарищами занял Дворец правосудия. На мою

долю с остальными 95 товарищами выпал штурм казармы. Я подошел

с первой группой в 45 человек, впереди нас двигался передовой

отряд ИЗ восьми человек, сняв ш ийтретий пост. Именно

здесь начался бой, когда мой автомобиль наткнулся на патруль

внешней охраны, вооруженный автоматами. Резервная группа,

почти все бойцы которой располагали винтовками —легкое оружие

находилось в авангарде,—двинулась не по той улице, по какой

надо было следовать, и окончательно заблудилась в незнакомом

городе. Должен заявить, что я ни в какой степени не сомневаюсь

в храбрости этих людей, которые, потеряв направление,

страдали от горечи и отчаяния. В результате сложившейся во время

боя обстановки, из-за одинакового цвета формы обеих сражавшихся

сторон, нелегко было восстановить контакт с этой группой.

Многие из них, задержанные позднее, встретили смерть как

подлинные герои.

Все наши бойцы получили очень точные инструкции проявлять

прежде всего гуманность в борьбе. Никогда еще ни одна группа

вооруженных людей не была так великодушна с противником.

В первые же моменты боя нами были захвачены многочисленные

пленные, около 20 человек. И был момент вначале, когда три наших

человека —из тех, кто захватил сторожевой пост: Рамиро

Вальдес, Хосе Суарес и Хесус Монтане —проникли в барак и временно

взяли в плен около 50 солдат. Эти пленные выступили перед

судом и все без исключения признали, что к ним отнеслись с большим

уважением, они не слышали ни одного грубого слова. В этой

связи я должен от всего сердца поблагодарить господина прокурора:

на суде, когда судили моих товарищей, он в своем выступлении

справедливо признал как несомненный факт высочайший

дух благородства, который мы проявили в борьбе.

Дисциплина же солдат была довольно плохой. Они победили

нас в последнем счете только численностью: на каждого нашего

бойца приходилось по 15 противников, которых, кроме того, охраняли

стены крепости. Наши люди стреляли намного лучше, и

наши противники сами это признали. Храбрость равно проявила

как та, так и другая сторона.

Оценивая причины нашего тактического поражения, помимо

вышеуказанной печальной ошибки, я считаю, что разделение отрядов

наших бойцов, которых мы так тщательно готовили, было

ошибкой с пашей сторопы. Из наших самых лучших людей н самых

отважных командиров 27 находились в Баямо, 21—в гражданском

госпитале, 10 —во Дворце правосудия. Если бы мы иначе

расставили свои силы, результат мог бы быть другим. Столкновение

с патрулем —чистая случайность, так как двадцатью секундами

раньше или позже он находился бы уже в другом месте,—позволило

казармам подготовиться. Не будь этого, они попали бы в

наши руки без единого выстрела, ибо сторожевой пост уже находился

в наших руках. Кроме того, за исключением винтовок 22-го

калибра, к которым у нас было достаточно патронов, другого оружия

у нас было очень мало. Если бы мы имели ручные гранаты,

казарма не могла бы сопротивляться и 15 минут.

Убедившись, что все наши усилия взять крепость стали уже

тщетными, я начал отводить наших людей группами по восемь я

десять человек. Отход прикрывался шестью снайперами, которые

под командованием Педро Мирета и Фиделя Лабрадора героически

преградили путь солдатам. Наши потери в бою были незначительными.

95 процентов наших павших погибло в результате жестокости

и бесчеловечности, когда борьба уже закончилась. В группе,

действовавшей в гражданском госпитале, погиб только один человек,

а остальные оказались в ловушке, так как единственный выход

из здания был перекрыт войсками. Но люди дрались до тех

пор, пока у них не кончились патроны. С ними находился Абель

Сантамария —самый благородный, любимый и бесстрашный среди

наших юношей; его славная борьба делает его имя бессмертным

в истории Кубы. Мы еще увидим, какая судьба их постигла и как

Батиста хотел проучить нашу молодежь за непокорность и героизм.

В случае нашего поражения при нападении на полк мы рассчитывали

продолжать борьбу в горах. Я сумел объединить снова

в Сибонее около трети наших сил. Но многие уже находились в

подавленном состоянии. Около 20 человек решили сдаться. Мы

увидим далее, что произошло с ними. Остальные 18 человек, с оружием

и снаряжением, которое у них оставалось, последовали

за мной в горы. Местность была совсем незнакома нам. В течение

недели мы находились в самой высокой части хребта Гран-Пьедра.

Солдаты армии расположились внизу. Мы не могли спуститься

вниз, они не осмеливались подняться наверх. Таким образом, не

оружие, а голод и жажда сломили наше сопротивление. Я разбил

людей па маленькие группы; некоторые из них сумели просочиться

сквозь заслон солдат, другие были взяты иод защиту монсеньером

Пересом Серантесом. Когда со мной осталось всего два товарища

—Хосе Суарес и Оскар Алькальде,—мы были обессилены

до предела, поэтому на рассвете в субботу 1 августа отряд под командованием

лейтенанта Саррии застал нас врасплох, спящими.

Убийства пленных уже прекратились после резкой реакции общественности,

и этот офицер, честный человек, помешал некоторым

убийцам застрелить в чистом поле людей со связанными

руками.

Нет необходимости опровергать здесь очевидпые глупости, при

помощи которых пытались запачкать мое имя Угальде Каррильо

и его приспешники, с тем чтобы прикрыть свою трусость и свою

бездарность, скрыть свои преступления. Но факты слишком очевидны.

Я не ставлю своей целью занимать судей эпическими описаниями.

Все, что я сообщил, необходимо для более ясного понимания

того, что я скажу далее.

Я хочу обратить внимание на две важные детали, на основании

которых можно ясно судить о наших позициях. Во-первых, нам

было бы легче захватить полк, арестовав попросту всех высших

офицеров на их квартирах, но эта возможность была отвергнута

по гуманным соображениям: мы хотели избежать трагических сцен

и борьбы в семейных домах. Во-вторых, было решено не захватывать

никакой радиостанции, пока не будет захвачена казарма.

Такая наша позиция, редкая по мужеству и благородству, избавила

граждан от большого кровопролития. Я мог с десятком бойцов

занять радиостанцию и призвать народ к борьбе. В готовности парода

можно было не сомневаться. У мепя были последнее выступление

Эдуардо Чибаса на СМКу, записанное на пленку, патриотические

стихи и военные гимны, способные воспламенить даже самых

инертных, да еще в такой момент, когда на улице слышался

шум борьбы. Но я не захотел воспользоваться этим, песмотря па

наше отчаянное положепие.

Правительство упорно старалось доказать, что народ не поддержал

наше движение. Никогда еще я не слышал такого наивного

и вместе с тем злонамеренного утверждения. Подобными утверждениями

пытаются доказать, что народ труслив, что он безропотно

подчиняется диктатуре. Так можно договориться до того, что народ

поддерживает диктатуру. Они не представляют себе, как это

обидно для отважных жителей провинции Ориенте. Жители

Сантьяго-де-Куба полагали, что бой идет между солдатами, и узнали

обо всем лишь много часов спустя. Кто сомневается в храбрости,

патриотизме и безграничной смелости непокорного и любящего

родину населения Сантьяго-де-Куба? Если бы Монкада попала

в наши руки, то даже женщины Сантьяго-де-Куба взяли бы в

руки оружие! Много винтовок зарядили нашим бойцам сестры

гражданского госпиталя! Они тоже сражались. Этого мы не забудем

никогда.

Мы не собирались сражаться с солдатами полка —мы поставили

задачу захватить их врасплох, разоружить их, обратиться к народу,

собрать затем военных и предложить им отказаться от ненавистного

знамени тирании и встать под знамя свободы; предложить

им защищать великие интересы нации, а не мелочные интересы

небольшой группы; повернуть оружие против врагов народа,

а не против самого народа, среди которого их дети и родители;

бороться, как братья, вместе с народом, а не против него, как

враги, которыми их хотят сделать; идти вместе ради достижения

единственно прекрасного и достойного идеала, за который можно

отдать и жизнь. Таким идеалом является величие и счастье родины.

Тех, кто сомневается в том, что многие солдаты присоединились

бы к нам, я хотел бы спросить: какой кубинец не стремится

к славе? Какой дух не воспламенится, когда занимается заря свободы?

Военные моряки не боролись против нас, и пет сомнения, что

опн присоединились бы к нам несколько позже. Известно, что

люди, принадлежащие к этому роду войск, менее всего симпатизируют

тирании и что среди его представителей очень высок дух

гражданского самосознания. Но что касается остальной части национальной

армии, разве она стала бы сражаться против восставшего

народа? Я утверждаю, что нет. Солдат —это живой человек,

который думает, наблюдает и чувствует. Он также попадает под

влияние мнений, верований, симпатий и антипатий, которые существуют

у народа. Если вы спросите его мнение, он ответит, что

не может сказать его. Но это не значит, что у него нет мнения. Он

живет теми же проблемами, что и остальные граждане страны:

добывание средств к существованию, жилищный вопрос, воспитание

детей, их будущее и т. д. Каждый член его семьи —это неизменная

точка соприкосновения между ним и народом, с настоящим

11 будущим общества, в котором он живет. Глупо думать, что раз

солдат получает жалованье —довольно скромное —от государства,

то он решил все свои насущные проблемы, которые диктуются

его нуждами, обязанностями и чувствами как члена семьи и общественного

коллектива.

Это короткое пояснение необходимо, ибо оно напоминает о том

факте, над которым очень немногие задумывались до настоящего

момента: солдат глубоко уважает чувства большинства народа.

В период режима Мачадо в той мере, в какой росла к нему народная

антипатия, буквально на глазах исчезала преданность армии,

и дело дошло до того, что группа женщин чуть было не подняла

восстание в казарме Колумбия. Но еще более ясным доказательством

этого является недавний факт: в то время как режим Грау

Сан-Мартина пользовался в народе наибольшей популярностью, в

армии стали возникать многочисленные заговоры, поощряемые

беспринципными военными в отставке и честолюбивыми гражданскими

деятелями, однако ни один из этих заговоров не нашел отклика

среди массы военных. • 19

К 10 марта престиж гражданского правительства упал до минимума.

Этим обстоятельством воспользовались Батиста и его клика.

Почему они этого не сделали после 1 июня? Да потому, что, если

бы они ждали, когда большинство нации выразит свои чувства

голосованием, ни один заговор не нашел бы поддержки в армии.

Поэтому можно также утверждать, что армия никогда не выступала

против режима, поддерживаемого большинством народа.

Это историческая правда, и если Батиста старается во что бы то

ни стало остаться у власти вопреки воле абсолютного большинства

народа Кубы, то его конец будет более трагическим, чем конец

Херардо Мачадо.

Я имею право выразить мою точку зрения относительно вооруженных

сил потому, что я говорил о них и защищал их тогда, когда

другие молчали. И я это делал не для того, чтобы спровоцировать

заговор, или по какой-либо другой причине, ибо тогда действовали

еще законы конституции. Делал я это в силу простых

человеческих чувств и своего гражданского долга. В те времена

газета ≪Алерта≫ была одной из самых популярных газет благодаря

той позиции, которую| она занимала во внутренней политике. С ее

страниц я повел известную кампанию против системы принудительных

работ, которой подвергались солдаты в частных поместьях,

принадлежавших высокопоставленным гражданским и военным

лицам. Я привел документы, фотографии, кинокадры и всевозможные

доказательства. С этими доказательствами я обратился

в суд 3 марта 1952 года. В статьях по этому поводу я неоднократно

писал, что было бы элементарной справедливостью увеличить

жалованье людям, которые несут службу в вооруженных силах.

Я хочу знать, был ли еще кто-нибудь, кто поднял свой голос тогда,

протестуя против такой несправедливости. Им, конечно, не мог

быть Батиста и его компания, который жил очень хорошо на своей

прекрасно охраняемой вилле, в то время как я подвергался тысяче

различных опасностей, не имея ни телохранителей, ни оружия.

И так же, как тогда я защищал их, так и сейчас, когда снова

все молчат, я заявляю, что их подло обманули и к грязи, обману и

позору, которым они покрыли себя 10 марта, прибавились грязь

и позор в тысячу раз больше, позор страшных и неоправданных

преступлений в Сантьяго-де-Куба. С этого момента мундир армии

самым позорным образом запятнан кровью, и, если я тогда заявил

народу и разоблачил перед судом тот факт, что солдаты, подобно

рабам, гнули спину в частных поместьях, сегодня я с прискорбием

говорю, что у нас есть военные, которые с ног до головы запачканы

кровью многих молодых замученных и убитых кубинцев. И я

заявляю также, что если армия служит республике, защищает

нацию, уважает народ и охраняет граждан, то было бы справедливым

платить солдату по меньшей мере 100 песо месячного жалованья,

однако если им пользуются, чтобы убивать и расстреливать,

чтобы подавлять народ, предавать нацию и защищать интересы

небольшой кучки, то армия не стоит даже того, чтобы рес20

публика тратила на нее хотя бы одно сентаво, и казарма Колумбия

должна быть превращена в школу, где вместо солдат нужно поместить

10 тысяч детей-сирот.

Но я хочу быть прежде всего справедливым, поэтому я не могу

считать всех военных ответственными за преступления, за эти

грязные дела и этот позор, которые являются делом рук нескольких

предателей и злодеев. Но каждый честный и достойный военный,

любящий свое дело и уважающий свой мундир, обязан потребовать

и бороться за то, чтобы были смыты эти позорные пятна,

чтобы этот обман был разоблачен, чтобы виновные были наказаны,

если они не хотят, чтобы принадлежность к армии означала вечный

позор, а не гордость.

Ясно, что у организаторов переворота 10 марта не было другого

выхода, кроме как освободить солдат от работы в поместьях, но их

тут же заставили работать привратниками, шоферами, слугами

и телохранителями у всевозможных политиканов, примкнувших

к диктатуре. Любой чиновник четвертой или пятой категории

считает уже своим правом, чтобы военный водил его автомобиль

и охранял его, будто все они постоянно боятся заслуженного

пинка.

Если и была в действительности попытка улучшить положение

солдат, то почему же не конфисковали все поместья и миллионы

у тех, кто, подобно Хеновево Пересу Дамере, сколотил состояние,

заставлял солдат работать, как рабов, и присваивал средства, принадлежавшие

вооруженным силам? Но этого не произошло. Хеновево

и другие будут иметь солдат, которые станут охранять их

в их поместьях, потому что все генералы —участники переворота

10 марта стремятся сделать то же самое и не могут допустить, чтобы

возник подобный прецедент.

Да, 10 марта было позорным обманом... Батиста после того, как

потерпел поражение в ходе избирательной кампании, вместе со

своей камарильей отъявленных и бесчестных политиканов решил

воспользоваться недовольством армии, сделать ее своим орудием

и по спинам солдат вскарабкаться к власти. И я знаю, что есть

много людей, недовольных этим обманом. Вначале им повысили

жалованье, а затем в результате всевозможных вычетов и снижений

их жалованье было уменьшено. Множество старых бездарных

военных, уволенных ранее из вооруженных сил, заняли высокие

посты в армии, закрыв туда доступ способным и отважным молодым

людям. Заслуженных офицеров не замечали, в то время как

по отношению к родственникам и приближенным высших чинов

в армии господствовал самый скандальный фаворитизм. Многие

честные военные в эти часы спрашивают себя, зачем вооруженные

силы взяли на себя тяжелую историческую ответственность, уничтожив

нашу конституцию и поставив у власти группу аморальных,

продажных, политически дискредитированных людей, которые не

могли рассчитывать на занятие политических постов иначе, как

с помощью штыков, причем штыков в чужих руках... 1

С другой стороны, военные еще более страдают от тирании, чем

гражданские лица. За ними ведется постоянная слежка, и никто

из них не уверен, что удержится на своем посту. Любое необоснованное

подозрение, любая сплетня, всякая интрига, какой-нибудь

наговор —и этого достаточно, чтобы их перевели, выгнали или,

обесчестив, бросили в тюрьму. Разве не запретил им Табернилья1

в специальном приказе беседовать с любым представителем оппозиции— иными словами, с 99 процентами всего народа!.. Какое

недоверие!.. Даже пепорочным римским весталкам не навязывали

подобных правил! О строительстве домиков для солдат было

сделано столько хвастливых заявлений, но в действительности их

было выстроено по всему острову пе более 300, хотя средств, истраченных

на танки, пушки и оружие, было бы достаточно, чтобы

выстроить каждому новобранцу по дому. Батисте важна не забота

об армии, ему нужно, чтобы армия защищала его. Его власть,

основанная на насилии и смерти, крепнет, но это не означает, что

благосостояние людей улучшается. Тройная охрана, безотлучное

пребывание в казарме, постоянная тревога, вражда со стороны

населения, неуверенность в будущем —вот что получил солдат,

либо, другими словами: ≪Умри за наш режим, солдат, отдай ему

пот и кровь, мы посвятим тебе речь, дадим посмертное повышение

в звании (когда тебе это будет уже ни к чему), а затем... мы

будем продолжать хорошо жить и обогащаться; убивай, насилуй,

подавляй народ, а когда народ устанет терпеть и покончит со всем

этим, ты заплатишь за наши преступления, мы же отправимся

за границу, чтобы жить там, как принцы. А если мы вернемся

когда-нибудь, то не стучись со своими детьми в двери наших дворцов,

ибо мы станем миллионерами, а миллионеры не знаются с

бедняками. Убивай, солдат, подавляй народ, умирай за наш режим,

отдай ему пот и кровь...≫

Если же, оставаясь слепой по отношению к этой печальнейшей

действительности, некоторая часть вооруженных сил и решила бы

бороться против народа, который хотел освободить даже их от тирании,

то и тогда победа оказалась бы на стороне народа. Господин