Январь 2009

Уже скоро Андреа увидела Шеффера снова. Они накрывали стол для ужина на четырёх человек. Скоро ожидались гости. Андреа хотела зажечь свечи и тут обнаружила, что в её зажигалке кончился газ, а коробок спичек, отложенный ею на этот случай, исчез.

Газовой плиты на кухне не было. Андреа посмотрела в выдвижных ящиках, обшарила другие комнаты, однако ничего подходящего не обнаружила.

– Я сбегаю в бар напротив, – сказала она Маравану.

Накинув поверх сари пальто, девушка спустилась на лифте, пересекла улицу и попросила у бармена коробок спичек. Выходя из бара, она увидела двоих мужчин, приближающихся к её дому. На пятнадцать минут раньше срока! Андреа поторопилась и нырнула в подъезд, опередив их. Лифт всё ещё стоял внизу. Она поднялась в свою квартиру, бросила пальто на стул в кухне, велела Маравану впустить гостей, а сама занялась свечами.

Одного из вошедших Андреа узнала сразу: Шеффер, мальчик на побегушках у Дальманна. Лицо второго тоже показалось ей знакомым. Она поняла, откуда, когда он приветствовал её с сильным голландским акцентом. Из «Хувилера»! Этот господин приходил туда с Дальманном. Шеффер всего лишь показал ему дорогу, оставаться на ужин он не собирался.

Удостоверившись, что он явился первым, голландец осмотрел комнату, восхищённо присвистнув, и решил подождать своего товарища в гостиной.

Тот прибыл почти одновременно с дамами. Полноватый мужчина чуть за сорок. Волосы стрижены «ёжиком», брюки тёмно‑синего делового костюма как будто коротковаты. Гость выглядел немного смущённым. Андреа вспомнила, что его она тоже видела в «Хувилере».

– Я сгораю от нетерпения, – несколько раз повторил он.

Совсем как Эстер Дюбуа когда‑то.

Штаффель мог бы легко отказаться от ужина и жалел, что не сделал этого. Сейчас ему вспомнилось, как в пятнадцать лет он взял в рот свою первую сигарету. Родители обещали Штаффелю десять тысяч франков, если он не начнёт курить до двадцати лет. До сих пор он был уверен, что именно это соглашение и стало причиной его слабости. Хотя родители так ничего и не узнали, ни в тот раз, ни в последующие. А десять тысяч франков он выгодно вложил в аппаратное и программное обеспечение, когда учился на инженера.

Помнил он и другой случай, лет восемь назад в Денвере. Тогда, чтобы не прослыть ханжой, он отправился в ночной клуб с танцами на столах. Должно быть, Штаффель выпил там слишком много, потому что на следующее утро проснулся в пять в своём номере, рядом с крашеной блондинкой, от запаха духов которой ему удалось избавиться лишь с помощью химчистки.

И это приключение не имело последствий: Беатрис так ничего и не узнала.

На этот раз Штаффель тоже позаботился о том, чтобы всё прошло гладко.

Уже при второй встрече в «Хувилере» Дальманн рассказал ему, что его друг Гендерен сейчас как раз находится в Швейцарии и хотел бы познакомиться со Штаффелем. Разумеется, Штаффель знал, кто такой Гендерен. Второе лицо в «Хоогтеко» – крупнейшей фирме в области возобновляемых источников энергии. И Штаффель решил, что неформальная встреча с этим голландским конкурентом ему не помешает.

Он пригласил Гендерена в свой роскошный дом с видом на озеро, где они выпили по рюмке и прониклись друг к другу симпатией. А назавтра договорились поужинать вместе.

Следующий вечер Гендерен и Штаффель провели в японском ресторане. Они много смеялись и ни слова не говорили о делах. Гендерен имел неисчерпаемый запас таких шуток, какие прежде Штаффелю приходилось слышать разве что от своего старого армейского приятеля Хофера. Час от часу анекдоты становились всё похабнее, пока наконец ван Гендерен не перешёл к рассказу о некоем поваре, который готовит «острую во всех отношениях» еду.

Но сейчас, когда симпатичная индианка – или кто там она? – подала им шампанское, прекрасно изъясняясь на швейцарском диалекте, Штаффелю стало немного не по себе, хотя по телу и пробежала приятная дрожь.

В конце концов, он мог прервать этот ужин в любое время, пока ещё ничего не произошло.

То, что Македа была и на этот раз, Андреа не удивило: эфиопка её предупреждала. Так подруги договорились после небольшой размолвки, которая вышла у них на новогодние праздники.

– Пожалуйста, кончай с этим, – потребовала от подруги Андреа, – моих денег хватит на двоих.

На Македу напал истерический хохот.

– Я не ослышалась? – сквозь слёзы переспросила она, когда приступ утих.

– Что с тобой? – обиделась Андреа.

– Мне смешно слышать это от тебя, – не унималась Македа. – Обычно так говорят мужчины: я спасу тебя, переезжай ко мне, будешь готовить мне еду и стирать носки. Надеюсь, ты шутишь?

– Я серьёзно, – ответила Андреа.

– Ты достаточно зарабатываешь на двоих? – усмехнулась Македа. – А как быть с теми четырнадцатью, что остались в Аддис‑Абебе, моей семьёй?

Тему закрыли, однако с тех пор Андреа каждый раз спрашивала Македу, где она сегодня работает. Андреа поняла, что ей лучше обо всём знать наперёд. Так ей было проще смотреть на ситуацию с профессиональной точки зрения.

Однако с «Пищей любви» всё усложнялось. Андреа не понаслышке знала, какими чувственными делает людей эта еда. Хотя о своём личном опыте подруге никогда не рассказывала, какими бы доверительными ни были их отношения.

Через несколько дней после ужина Штаффеля и Гендерена снова объявились Теварам и Ратинам. У них есть новости для Маравана, сказали они, и попросили разрешения приехать.

До сих пор каждый их визит стоил Маравану денег. Поэтому тамилец ждал звонка, держа наготове тысячную купюру, которую вытащил из‑за алтаря богини Лакшми.

Новостью оказался заказ. Приближался праздник урожая понгал, и Маравану предложили готовить угощение в клубе Тамильской культурной ассоциации. Хорошее известие!

Теварам обещал земляку гонорар в тысячу франков, которые тот, конечно же, должен пожертвовать на дело «тамильских тигров». Он полагал, что связанная со столь важным поручением реклама искусству Маравана будет достаточным вознаграждением за его труды.

Сам же Мараван настолько устал от сомнительных с точки зрения морали «ужинов любви» – «секс‑повар», так назвал его как‑то один клиент, – что перспектива готовить нормальную пищу для обыкновенных людей показалась ему соблазнительной.

– А что с Улагу? – спросил наконец он. – Вы что‑нибудь о нём узнали?

Теварам и Ратинам переглянулись.

– Ах да! – спохватился Теварам. – Его не взяли.

– Не взяли в солдаты? – от волнения у Маравана загорелись щёки.

– Нет, в подразделение «чёрных тигров».

Когда Теварам с Ратиманом ушли, Мараван снова положил купюру за алтарь.

На газовой плите стоял новый котелок, украшенный снаружи свежими веточками имбиря и куркумы. В нём варился рис и чечевица с пальмовым сахаром и молоком. Тамильцы сидели на полу полукругом, одетые во всё новое. На девушках и женщинах, украсивших себя живыми цветами, были пёстрые сари и пенджаби.

Наконец содержимое горшка закипело и, шипя и пенясь, полилось через край. Голубое пламя горелки вспыхнуло жёлтым.

– Понгало понгал! – закричали тамильцы.

Мараван, приготовивший этот рис с молоком, не смог присутствовать на церемонии. Со вчерашнего вечера он работал на кухне в Центре общин. Тамильская культурная ассоциация сняла и украсила там зал.

Руководство общины возложило на нескольких женщин почётную обязанность помогать Маравану. Однако денег за их труд не полагалось, и требовать от них многого не стоило. Поскольку гостей ожидалось немало, Мараван обратился к Гнанаму, кухонному рабочему, который жил в мансарде, как раз над его квартирой. Ему Мараван был готов платить из собственного кармана, так как очень нуждался в опытных людях.

Вентиляция на кухне работала плохо, а окон в комнате не имелось. Поэтому все дышали ароматами чечевицы, риса, масла гхи, чили, кардамона и корицы. А также редкой травы под названием асафетида – непременной составляющей многих блюд из меню праздника урожая, иначе называемой «чёртово дерьмо» за неприятный запах, который она теряла только на сковородке.

Мараван приготовил четыре классических вегетарианских блюда.

Авиал – паста из двух сортов чечевицы с кокосовым орехом, асефатидой и разными овощами. Лимонный рис с чечевицей, семенами горчицы, куркумой и асефатидой. Парангикай пулику‑ламбу – остро‑сладко‑кислое блюдо из тыквы с луком, помидорами и тамариндом. Саркарай понгал – рис с молоком, миндалём, кешью, чечевицей, шафраном и кардамоном.

Мараван только собирался поджарить смесь орехов кешью и миндаля в чугунной сковороде, как кто‑то тронул его за плечо. Тамилец повернул голову, может быть, преувеличенно резко, потому что хотел показать, как он занят и недоволен тем, что его потревожили.

Рядом стояла Сандана.

– Могу я чем‑нибудь вам помочь?

На некоторое время Мараван задумался, а потом передал девушке свою ложку.

– Мешайте, не останавливаясь, – велел он, – не давайте орехам подгореть. А когда они станут золотистыми, всыпьте в этот котелок и… позовите меня.

С этими словами он побежал к следующему горшку и помощнице. Проверил, всё ли в порядке, дал несколько указаний и поспешил дальше.

Ребёнком Мараван видел как‑то китайскую акробатку, которая крутила на эластичных стержнях тарелки. Сначала одну, потом две, потом ещё больше, пока их не стало двадцать или даже тридцать, – тогда Мараван считал плохо. Китаянка старалась из последних сил, бегала между танцующими стержнями и часто ей удавалось предотвратить падение в последнюю секунду.

Так и он был сейчас единственным поваром на дюжину сковородок, содержимое которых могло подгореть в любой момент.

Тем не менее возле Санданы он задержался чуть дольше, чем требовалось.

Понгал – весёлый праздник. Люди радуются новой жизни и стараются оставить прошлое позади. Но здесь, в унылом здании Центра общин, в этот холодный, ветреный день четырнадцатого января две тысячи девятого года, не чувствовалось беззаботности, обыкновенно свойственной этому дню.

Почти у каждого из присутствующих имелись основания опасаться за жизнь своих друзей или родственников: армия правительства Шри‑Ланки стояла на подступах к Муллайтуву. ТОТИ ожесточённо сопротивлялась, а мирное население напрасно искало возможности покинуть город.

Многие здешние тамильцы давно уже не имели связи с оставшимися на родине близкими. Поэтому на этот раз люди больше молились и меньше веселились. Их лица оставались серьёзными.

Мараван тоже потерял контакт со своей семьёй. Ходили слухи, что магазин в Джафне, через который хозяин «Баттикалоа‑Базара» передавал на Шри‑Ланку деньги и корреспонденцию, закрылся после налёта «тамильских тигров». Такое случалось не впервые. Обычно для возобновления его работы хватало взятки. Однако каждый раз на улаживание конфликта уходило несколько дней.

Мараван сидел за столом, накрытым белой бумагой вместо скатерти. Половина мест оставалась свободной. Цветочная гирлянда кое‑где лежала криво, в ней зияли дыры: несколько гостей, покидая праздник, унесли с собой по букетику.

Сандана, из‑за которой Мараван до сих пор оставался здесь, праздновала через два стола от него, в окружении родственников и друзей. Время от времени она смотрела на Маравана, однако до сих пор не пригласила его присоединиться к их компании.

Несколько раз Мараван был близок к тому, чтобы подойти самому и спросить, нравится ли ей еда. В конце концов, он же повар! Однако мысль о том, что Сандана, ответив на его вопрос утвердительно и даже поблагодарив, всё‑таки не предложит ему сесть, удерживала Маравана на месте. Представить только, что он будет стоять рядом с её столиком, как бедный родственник, и искать достойный выход из создавшегося щекотливого положения!

Тут Мараван заметил, что в компании Санданы как будто произошла размолвка. Родители говорили с ней на повышенных тонах. Брови девушки, в обычном состоянии почти прямые, образовали под красной точкой на лбу сплошную линию. И вот она встала и, не обращая внимания на окрики отца и матери, направилась к его столику.

– Не смотрите туда, – велела она Маравану, усаживаясь рядом с ним.

Её потту поднялось ещё выше благодаря появившимся на лбу гневным морщинам.

– Поссорились? – спросил Маравана.

– Конфликт культур, – Сандана попыталась улыбнуться.

– Понимаю, – кивнул Мараван.

– Расскажите мне что‑нибудь, – попросила Сандана, – они не должны думать, что нам не о чем поговорить.

– Чем же мне вас развлечь? – Мараван сам слышал, как жалко прозвучал его вопрос. – Я плохо рассказываю.

– А что вы делаете хорошо?

– Готовлю.

– Тогда расскажите мне о кулинарии.

– Когда я впервые увидел, как моя двоюродная бабушка делает аалангай путту, мне было не больше пяти лет. Она перемолола рис и чечевицу в муку, выжала молоко из тёртого кокосового ореха и замесила тесто, из которого скатала маленькие шарики. Полив молоком с пальмовым сахаром, бабушка поместила их в водяную баню, после чего они стали похожи на плоды инжира. И тогда я понял, что кулинария – это превращение. Холодного в тёплое, твёрдого в мягкое, кислого в солёное. Поэтому я и стал поваром. Меня зачаровывают метаморфозы.

– Вы замечательный повар.

– В том, что вы попробовали сегодня, нет ничего особенного. Превращениям нет конца. Я люблю, когда мягкое становится твёрдым, хрустящим, или чем‑то пенистым, или тает, как снег. Вы понимаете меня? Я хочу… – он задумался, пытаясь подобрать подходящее слово, – превращать знакомые нам вещи в нечто новое. Делать из привычного необычное. – Мараван сказал это и сам удивился собственному красноречию. – И прежде всего изменить суть вещи, – закончил он.

Тамилец сам не подозревал, что может так выражаться.

– Мы уходим, – прозвучал у него над ухом мужской голос.

К ним незаметно подошёл отец Санданы.

– Папа, это Мараван, – представила Сандана своего друга. – Это он сегодня приготовил нам угощение. Мараван, познакомьтесь, это мой папа, его зовут Махит.

Мараван поднялся и хотел было пожать мужчине руку, но тот будто не замечал его.

– Мы уходим, – повторил он.

– Хорошо, я приду позже, – ответила Сандана.

– Нет, ты пойдёшь с нами, – настаивал отец.

– Мне уже двадцать два года!

– Пошли.

Некоторое время она сомневалась, а потом пожала плечами.

– Что же, поговорим в следующий раз.

С этими словами девушка встала и пошла за отцом.

Мараван решил поэкспериментировать с напитками. Клиенты «Пищи любви» не всегда довольствовались шампанским и вином. Они спрашивали аперитивы и коктейли. Поварские амбиции не позволяли Маравану подать им обыкновенный кампари или «кровавую Мэри».

Он смешал концентрированное кокосовое молоко с колотым льдом, араком,[40]имбирным элем, белым чаем, ксантаном и гураном. Полученную массу пастельно‑жёлтого цвета Мараван собирался поместить на двенадцать часов в холодильник, установив температуру минус двадцать, а потом подать на фарфоровой ложке с чем‑нибудь шипучим – что‑то вроде «араковых конфет». Как любительница алкоголя, Андреа согласилась стать подопытным кроликом.

Тут в дверь позвонили. Мараван взглянул на часы: почти половина одиннадцатого. Заглянул в глазок – никого. Он взял трубку старого домофона.

– Да?

Сквозь треск и шум доносился женский голос, однако слов Мараван не разбирал.

– Громче, пожалуйста, – попросил он и только после этого смог расслышать в потоке слов имя Андреа.

Андреа? В такой час и без предупреждения?

Мараван нажал кнопку и вышел на лестничную площадку. Вскоре раздались лёгкие шаги, а потом тамилец увидел и свою позднюю гостью. Ею оказалась Сандана.

Она была одета по‑европейски: в джинсы, пуловер и стёганую куртку, которую Мараван видел на ней в трамвае. «Индийская одежда идёт ей больше», – заметил про себя тамилец. Только пропуская Сандану в квартиру, он увидел у неё в руке большую дорожную сумку. Поставив её на пол, девушка три раза поцеловала Маравана. Это получилось у неё довольно натянуто, хотя она изо всех сил старалась держаться непринуждённо.

– Можно мне у вас переночевать? – спросила она. И тут же добавила, глядя в растерянное лицо Маравана: – На диване или на полу – мне всё равно.

Мараван хорошо знал порядки в индийских семьях и понимал, какие последствия может иметь эта ночь. Воображение его заработало, рисуя картины одну страшнее другой.

– Почему вы не ночуете дома? – спросил он.

– Я съехала оттуда, – ответила Сандана.

– Я дам вам денег на гостиницу, – предложил Мараван.

– Деньги у меня есть.

Тут он вспомнил, что Сандана рассказывала ему о своей работе в бюро путешествий на вокзале.

Девушка подняла на него умоляющие глаза.

– Вам не придётся спать со мной.

Мараван засмеялся:

– Слава богу!

Однако Сандана оставалась серьёзной.

– Но вы должны мне всё рассказать, – потребовал Мараван, помогая девушке снять куртку и провожая её на кухню. – Дайте мне только закончить с этим…

Он снова включил миксер на несколько секунд, а затем вылил содержимое контейнера в форму из какого‑то эластичного материала.

– Колдуете? – поинтересовалась Сандана.

– Да, превращаю кокосовую водку в водку из кокоса.

В первый раз за этот вечер девушка улыбнулась.

Мараван поставил форму в морозильник и проводил Сандану в гостиную. Когда он открыл дверь, пламя на фитиле дипама задрожало. Тамилец подошёл к окну и закрыл его.

– Присаживайтесь, – предложил он гостье. – Хотите чаю? Я как раз собирался себе заварить.

– Тогда и я выпью чашечку, – согласилась она.

Сложив ладони перед грудью, девушка поклонилась образу Лакшми и устроилась на подушке.

Когда Мараван вернулся из кухни с подносом, она сидела в том же положении, в каком он её оставил. Тамилец сел рядом и приготовился слушать.

История Санданы нисколько не удивила его. Обо всём этом он мог бы догадаться и сам.

Не так давно отец и мать Санданы сговорились с родителями молодого человека по имени Падмакар о том, что их дети должны пожениться. Обе семьи принадлежали касте вайшьев, и гороскоп давал хороший прогноз на этот брак.

Однако Сандана не хотела выходить замуж за Падмакара. С приближением свадьбы конфликт нарастал, пока не вылился в публичную размолвку в Центре общин. Дома ссора имела продолжение, в результате чего Сандана собрала сумку и ушла. Мать провожала её со слезами, отец сказал, что назад она может не возвращаться.

– И что теперь? – спросил Мараван.

Тут она ударилась в слёзы. Некоторое время Мараван наблюдал за девушкой, а потом сел рядом и положил ей на плечо руку.

Он охотно поцеловал бы её, однако последствия этого поступка, после всего, что она ему рассказала, представлялись ещё более угрожающими. Ведь она была вайшья, он – шудра. Он не смел даже и мечтать о ней.

Наконец Сандана перестала плакать, вытерла глаза и прошептала, всхлипывая:

– И это при том, что я ни разу не была на Шри‑Ланке.

– Что ж, можете считать себя счастливой, – ответил Мараван. – Вы не тоскуете по родине.

Она удивлённо посмотрела на него:

– А вы?

– Постоянно, – кивнул он. – Эта боль не отпускает меня ни на минуту.

– Там действительно так хорошо?

– Представьте, что вы путешествуете по Шри‑Ланке где‑нибудь в сельской местности. Вы едете по узкой дороге, а за окнами автомобиля проплывает большая деревня. Улицы в ней усажены деревьями, в тени которых прячутся маленькие уютные домики. Иногда возникает рисовое поле, а потом снова домики. Потом появляются школьники в форме, а затем опять хижины. Иногда они стоят скученно, а потом местность снова становится редконаселенной, но они возникают снова и снова. Вы думаете, что это последний, а он оказывается первым в следующей череде строений. Шри‑Ланка – один большой тропический обитаемый парк.

– Перестаньте! – перебила его Сандана. – Иначе я тоже буду тосковать!

Он положил гостью на своей кровати, среди деревьев карри, а себе соорудил постель на подушках возле стола. Они поцеловались, как брат с сестрой, и пожелали друг другу спокойной ночи. Однако потом оба долго ворочались в своих постелях.

Наутро тамилец проснулся после короткого и глубокого сна. Дверь в спальню была открыта, кровать прибрана. На покрывале лежала записка: «Спасибо за всё. С.» – и номер телефона.

Дорожная сумка всё ещё стояла на полу.

Мараван включил компьютер и вошёл в Интернет. Он регулярно заглядывал на сайты ТОТИ и правительства Шри‑Ланки. Ни те ни другие не заслуживали доверия, однако, сопоставляя их друг с другом и дополняя информацией из западных СМИ и отчётов международных организаций, Мараван мог получить хотя бы приблизительную картину происходящего на родине.

Правительственные войска взяли город Муллайтиву и двигались дальше на север. Вскоре армия «тамильских тигров» окажется в окружении, а вместе с ней, по оценкам международных источников, около двухсот пятидесяти тысяч гражданских лиц. Обе стороны обвинялись в использовании мирных жителей в качестве живого щита. Однако в местных СМИ о надвигающейся катастрофе почти ничего не говорилось.

Несмотря на хаос в стране, пункт связи в «Баттикалоа‑Базаре» снова заработал. Не успел Мараван встать из‑за компьютера, как раздался звонок. Завтра в одиннадцать часов дня он должен был позвонить по хорошо известному ему номеру. Сестра хотела с ним поговорить.

Мараван настроился на плохие новости.

После завтрака он набрал номер Санданы. Девушка ответила не сразу.

– Не могу говорить, – сказала она. – Сейчас занимаюсь клиентом. Позвоню вам в перерыв.

– А когда он будет? – поинтересовался Мараван.

Но Сандана уже повесила трубку.

Тамилец ждал. Он сидел у телефона и смотрел на сумку, которая стояла на полу, как будто наконец обрела своё место.

Что думает Сандана? Или она не боится скандала и намерена переехать к Маравану? Вполне возможно, когда речь идёт о девушке, выросшей в Европе и чуждой обычаям и культуре его родной страны. Такая пойдёт и на разрыв с родителями, ради того чтобы жить с любимым человеком, и подобное здесь уже случалось.

В основном, конечно, дело касалось местных мужчин. Однако если тамилец будет жить с тамилкой без благословления родителей, да ещё и не подходящей ему касты, для обоих неминуемо изгнание из общины.

Пойдёт ли он на это? Хочет ли он стать изгоем вместе с ней? Они поставят себя вне жизни диаспоры, а если и решатся когда‑нибудь прийти на праздник в храм, их будут там игнорировать. Смог бы он так жить?

Смог бы, если б любил эту женщину.

Он представил себе Сандану. Непримиримую и послушную, как на празднике урожая. Решительную и неуверенную, как вчера. Она говорила по‑тамильски с чуть заметным швейцарским акцентом, но выглядела неестественно в джинсах и пуловере.

Тем не менее он смог бы.

Наконец раздался звонок.

– Вам надо было разбудить меня, – сказал девушке Мараван. – Я приготовил бы яичницу.

– Я заглянула к вам, вы так крепко спали, – ответила она.

Они поговорили ещё, словно два любовника после своей первой ночи.

– Мой перерыв подходит к концу, – сказала, наконец, Сандана. – Вы дома после обеда? Я хотела забрать сумку, переезжаю к коллеге.

Время, назначенное сестрой для переговоров, оказалось крайне неудобным. «Пища любви» получила очередной заказ от Кули, и в одиннадцать часов дня тамилец должен был стоять на кухне особняка в Соколином переулке и вовсю заниматься готовкой. Однако при достаточной организованности Маравана и расторопности Андреа и то и другое можно было совместить. И вот в назначенный час тамилец, в наушниках и с блокнотом наготове, сидел перед компьютером и набирал нужный номер.

Связь сработала сразу. Сначала трубку взял хозяин лавки. Мараван назвал ему своё имя и через несколько секунд услышал голос своей старшей сестры.

– Мараван? – спросила она сквозь слёзы.

– Что‑нибудь с Улагу?

Рагини продолжала всхлипывать.

– Нангай, – расслышал наконец Мараван.

«Нет, только не Нангай», – пронеслось у него в голове.

– Что с ней?

– Она умерла.

Сестра снова заплакала.

Мараван уткнул лицо в ладони и замолчал. Он не отвечал, пока наконец голос Рагини не вывел его из оцепенения.

– Брат, ты ещё здесь?

– Как?.. – только и смог вымолвить Мараван.

– Сердце, – ответила сестра. – Всё случилось внезапно.

– Но у неё было здоровое сердце.

Сестра замолчала.

– Нет, Мараван, два года назад она перенесла инфаркт, – сказала она наконец.

– Но мне никто ничего не сообщил!

– Она не хотела, чтобы ты узнал.

– Почему?!

– Боялась, что из‑за неё ты вернёшься.

Распрощавшись с сестрой, Мараван пошёл в спальню, снял со стены фотографию своей двоюродной бабушки и поставил её переддомашним алтарём. Потом встал на колени и помолился за Нангай.

Мараван спрашивал себя, насколько верны были её опасения? Вернулся бы он на родину, узнав о её инфаркте?

Скорее всего, нет.

В тот день в меню «Пищи любви» были внесены изменения. Мараван готовил всё в точности так, как его учила Нангай.

Например, он отказался от блюда, которое сам называл «мужчина и женщина». Пюре из замоченного в подслащённом молоке белого маша он просто подсушил в духовке.

Из смеси шафрана, молока и миндаля тамилец приготовил тёплый напиток. А из шафранового масла гхи сдалал пасту, которую следовало запивать тёплым молоком.

Он не пользовался роторным испарителем, не делал гелификацию и не отделял аромат от текстуры. Этот ужин он готовил в честь той, кому был обязан всем. Хотя бы сегодня Мараван решил воздержаться от тех новшеств, которые Нангай никогда бы не одобрила.

И всё время готовки, как дань памяти Нангай, на кухне стояла тава с тёплым кокосовым маслом, корицей и листьями карри, наполняя комнату ароматом его молодости.

Андреа сразу заподозрила неладное. Во‑первых, Мараван слишком задержался у телефона. А вскоре вся квартира пропахла смесью карри и корицы. И это при том, что он не выносил никаких запахов в помещении! Кроме того, Андреа не могла не заметить изменений в меню.

Девушка сразу сделала Маравану замечание, но в ответ поймала его сердитый взгляд.

– Это или ничего, – строго сказал он и потом до конца вечера не произнёс ни слова без крайней необходимости.

На лице клиента – постоянного посетителя – проступило разочарование, когда ему принесли «привет из кухни»: десертную ложку какой‑то тёмной пасты и водочную рюмку с тёплым напитком, который Андреа представила как «белый маш с молоком». Однако сидевшая рядом женщина казалась настолько заинтригованной происходящим, что он ничего не сказал.

Незадолго перед уходом Андреа – Мараван покинул квартиру ещё раньше, не попрощавшись, – клиент зашёл на кухню, завёрнутый в махровое полотенце.

– Я было подумал, что это альтернативная версия того же меню, – усмехнулся он. – Однако должен признать, это ещё круче. Мои комплименты повару!

С этими словами он положил на стол три купюры по две сотни франков, в дополнение к основному гонорару.

И снова Маравану пришлось провести в приёмной доктора Кёрнера больше двух часов. Разбросанные вокруг газеты пестрили заголовками на тему предстоящей инаугурации первого чернокожего президента Соединённых Штатов Америки Барака Хусейна Абамы.

Волновало это событие и ожидающих в очереди пациентов. Тамильцы надеялись на изменение политики в отношении правительства Шри‑Ланки; иракцы – на скорейший вывод американских войск с территории их страны; африканцы – на более активное вмешательство США в события в Дарфуре и Зимбабве.

Мараван не принимал участия в разговорах. У него были свои проблемы.

Наконец его пригласили в кабинет.

– Как ваша двоюродная бабушка? – поинтересовался Кёрнер, поднимая глаза от его истории болезни.

– Она умерла.

– Примите мои соболезнования, – вздохнул доктор. – Вы сделали всё, что могли. Что же привело вас ко мне на этот раз?

– Я снова пришёл поговорить о ней, – ответил Мараван. – В прошлый раз вы спрашивали меня, как у неё с сердцем. Зачем?

– При определённых проблемах с кровообращением нельзя назначать минирин, – сказал Кёрнер. – Он способствует свёртываемости крови и может в таких случаях вызвать инфаркт или инсульт. Отчего же она умерла?

– Инфаркт.

– И теперь вы беспокоитесь, что минирин стал причиной её смерти, – догадался доктор. – Это маловероятно. Другое дело, если бы у неё и раньше были проблемы с сердцем.

– Два года назад она перенесла инфаркт.

Кёрнер с испугом взглянул на Маравана:

– Вы должны были предупредить меня.

– Я не знал, – ответил тамилец. – Она скрыла это от меня.

В конце января деловой мир потрясло одно коротенькое сообщение, настолько неожиданное, что ему нашлось место и в обычной прессе.

«Кугаг» – фирма, занимающаяся возобновляемыми источниками энергии и бросившая вызов экономическому кризису, – объявила о своём слиянии с голландским предприятием «Хоогтеко» – крупнейшим поставщиком солнечной и ветровой энергии в Европе и главным конкуретом «Кугага».

Те, кто знал о стремительном развитии этой отрасли в последнее время и о том, какое значение имеет для неё внедрение новых технологий, удивлялись такому решению. Ведь объединение двух предприятий представлялось невозможным без обмена ноу‑хау.

Эксперты гадали, какие последствия будет иметь этот шаг для меньшего по размерам, но динамично развивающегося «Кугага». Его исследовательский отдел считался одним из самых эффективных в мире, объёмы продукции росли, равно как и число заказчиков, а аналитики поговаривали о перспективных разработках, связанных с трубопроводом.

С имиджем у фирмы также всё было в порядке. Её генерального директора выбрали «руководителем года» в номинации «новые технологии».

Если кто и выигрывал от этой сделки, то только «Хоогтеко».

Генеральный директор «Кугага» Ханс Штаффель стал на этот раз жертвой неудачной информационной политики. Соглашение о слиянии обнародовал «Хоогтеко». «Кугаг» поначалу отказывался комментировать это известие, объясняя, что окончательного решения пока нет. Однако потом выступил с коротким коммюнике, подтверждающим заявление голландцев.

За это в понедельник «Кугаг» потерпел неудачу на фондовом рынке. Для «Хоогтеко», напротив, неделя началась хорошо.

Пресс‑секретарь «Кугага» – пресытившись советами своей службы по связям с общественностью, фирма наняла пресс‑секретаря – представил это происшествие как малозначимое и не выходящее за рамки повседневной деловой жизни. Просто с позиции силы.

Один из комментаторов, сомневаясь в этой силе, рассуждал о неблагоприятных последствиях, которые могут возникнуть на американском ипотечном рынке. Другой спрашивал, как могло руководство «Кугага» допустить такое и не превысил ли господин Штаффель своих полномочий?

От самого генерального директора, который обычно не скрывал своей точки зрения от общественности, на этот раз получить разъяснений так и не удалось.

Date: 2015-09-05; view: 301; Нарушение авторских прав