Серейджен, любовь

Ночь, северное сияние и сирены. Серейджен вздрогнул, когда полицейские дроны пронеслись прямо над самой крышей Консерватории. Высокие, изгибающиеся окна позволяли увидеть, что на проспекте Яскарая по‑прежнему горят костры. Подачу энергии еще не восстановили, и улицы, и протянувшиеся вдоль них дома прятались в темноте. Несколько вагонов остановившегося поезда лежали перевернутыми, а из заднего – вырывались огненные всполохи. Крики протестующей толпы сместились дальше, но время от времени по ледяному насту в неровном свете северного сияния скользили тени: бунтующие студенты, полицейские роботы. Последних легко было узнать по тому, как крошили и вскидывали лед завершающиеся острыми шипами ноги.

– Ты все еще у окна? Отойди ты от него, тебя же могут застрелить, если увидят. Посмотри, я уже и чай заварила.

– Кто?

– Что?

– Кто меня застрелит? Бунтовщики или полиция?

– Можно подумать, мертвому тебе будет какая‑то разница.

Он все‑таки подчинился, сел за стол и взял чашку с прозрачным, солоноватым бедендерейским матэ.

– Просто меня совершенно точно не убьют.

Ее звали Сериантеп. Она была анпринским пребендарием, приписанным к колледжу Теоретической Физики при Консерватории Джанн. Выглядела она как высокая и стройная молодая женщина со смуглой кожей и иссиня‑черными волосами летомрожденной жительницы архипелагов, но на самом деле это была только одна из форм, какую могли образовать нанопроцессоры из прядей Анприн. Существо‑рой. Рэрис Орхун Фейаннен Кекйай Прас Реймер Серейджен Нейбен задумался: при каком увеличении можно будет увидеть, что идеально гладкая кожа на самом деле представляет собой наслоение микроскопических волокон. Что ж, возможность проверить у него была. Кроме того, что Сериантеп чисто теоретически являлась его студенткой – хотя оставалось крайне спорным, чему может научиться фактически бессмертное существо, проделавшее путь в сто двадцать световых лет, у свежеиспеченного, двадцатилетнего педагога, – она была еще и любовницей.

Сериантеп сделала глоток чая. Серейджен наблюдал, как ее губы обхватывают край фарфоровой чашки, на которой, несмотря на континентальность Джанн, красовался облик вездесущего Владыки Рыб. Ее кадык слегка дернулся, и девушка проглотила напиток. Ничего необычного в самом по себе здесь не было, но Серейджен привык обращать внимание на сотни подобных мелочей и знал, что даже когда она стонала, смеялась и задыхалась во время ритуала Пяти Листьев, Пяти Рыб, каждое ее произвольное движение и действие на самом деле казалось выступлением на публику. Было заученным. Она играла, он наблюдал. Актер и зритель. Вот такая любовница была у Серейджена.

– Скажи‑ка мне, каково это трахаться со скоплением нанонитей? – спросила его Пужей, когда они барахтались, попивая вино в мягком, теплом уюте на диванчике в «Тринадцатиоконном Номере Для Влюбленных» где‑то в глубине древних, выдержанных в строгом стиле Мужских Дворов Огруна. – Полагаю, это… словно сунуть член в газировку.

Она крепко сжала его за этот самый орган, словно говоря: «хорошенько подумай, прежде чем ответишь».

– Во всяком случае, у нанонитей никогда не пахнет изо рта по утрам, – сказал он, и Пужей, изобразив гневный вопль, дернула его за яйца, заставив вскрикнуть от боли. Затем они оба расхохотались, обнялись и зарылись в ворох теплых пледов, отгоняющих зимнюю стужу.

«Я должен быть сейчас с ней», – подумал он. Вся эта долгая, протянувшаяся на несколько месяцев зимняя ночь с ее северным сиянием и видом, открывающимся на звезды безбрежной галактики, принадлежала бы только им. Покинув Дом Разделения, они вместе отправились на родину Пужей – в город Джанн на континенте Бедендерей. Местная Консерватория славилась лучшим на весь мир факультетом теоретической физики, и переезд не имел никакого отношения к маленькой, похожей на мальчишку хохотушке Пужей. Свои отношения они оформили только шесть месяцев спустя. Его родители жаловались и дрожали от холода в течение всех необходимых ритуалов и праздника, которые пришлось проводить в этом ледяном, мрачном, варварском городе, столь далеком от тихой элегантности островной жизни. И каждый конец зимы, даже когда на Чайной улице Женских Квартир, где жила Пужей, по холодным утрам все еще выпадал снег из замерзшего диоксида углерода, – это был их сезон. Он должен был позвонить ей, дать знать, что просто задерживается. И это стало бы первым, одним из многих признаков того, что он обязательно вернется. Сеть работала. У них имелась и электронная почта. Но он не мог. Сериантеп ничего не знала. Сериантеп бы не поняла. Ей это уже не удалось, когда Серейджен попытался объяснить на абстрактных примерах, что разные Аспекты могут – и должны – находиться в совершенно разных отношениях с разными партнерами и любить разных женщин, но с одинаковой силой. «Как Серейджен я буду любить тебя, анпринского пребендария, но как Нейбен люблю Пужей». Такого он просто не мог сказать. Для бессмертного, путешествующего по космосу роя Сериантеп обладала удивительно не гибким разумом.

Хрустальную тишину ночи разорвали звуки выстрелов – далекие и одинокие.

– Похоже, заканчивается, – произнесла Сериантеп.

– Я бы еще немного подождал.

Какой странной и грубой была эта неожиданная вспышка насилия против пришельцев. Особенно в этот жуткий излом зимы, когда никому по норме вещей и мысли о драке приходить не должно, когда даже деревья вдоль проспекта Яскарая промерзли до самой сердцевины и обратились в лед. Невзирая на все восторги Пужей от этого сезона, Серейджен всегда ненавидел Бедендерейскую стужу.

– Ты и сам скоро увидишь, – вещали его родители, помогая ему собраться для переезда в Джанн, – они там все совершенно чокнутые из‑за постоянной темноты.

Несчастные случаи и самоубийства не были редкостью на берегах промерзших каналов зимнего города. Так что не удивительно, что насилие в итоге обрушилось и на головы анпринских пребендариев. Как ничего странного не было и в том, что волна популярной ненависти будет обращена и против Консерватории. Университет всегда воспринимался чем‑то отдельным от остального Джанн. В летние дни, когда над улицами поднималось жаркое марево, он казался чем‑то вроде опостылевшей, давно выросшей внучки; зимой – паразитом, тянущим соки из городской экономики. И вот теперь в его северном куполе возникло официальное посольство пришельцев из космоса. Там, в узких коридорах с крошечными окнами, было больше Анприн, чем во всем остальном мире, вместе взятом.

«Они не чужие нам, – подумал Серейджен. – Есть только Клейд. Мы все – одна семья. Кьятай настаивал на этом».

С тех пор как уносящий его корабль скрылся за горизонтом, они так и не созванивались, полностью выпав из жизней друг друга. Впрочем, Серейджен порой слышал имя Кьятая в выпусках новостей и интервью, публикуемых на радио. Тот разработал мрачную и параноидальную конспирологическую теорию, касавшуюся присутствия Анприн. Честно говоря, сам Серейджен, сидя в своем кабинете, вознесшемся над ледяными улицами Джанн, был настолько погружен в абстрактные размышления о физической природе математики, что как‑то даже совсем упустил из виду, каким образом и когда миграция пришельцев превратилась в Присутствие. Что ж, Одинокие часто оказываются одержимы какой‑то одной, узкой областью интересов. И теперь улицы прислушивались к словам Кьятая и воплощали их в жизнь. Великая Зима всегда была мрачным, пробуждающим пустые страхи сезоном.

«Вот как надо все это воспринимать, – подумал Серейджен, – не бывает чужаков после того, как с ними переспишь».

Грохот вертолетных лопастей сотряс стены колледжа Теоретической Физики и удалился в сторону Центрального канала. В теплой, залитой тусклым светом аудитории воцарилась обнадеживающая тишина.

– Полагаю, теперь можно идти, – наконец произнес Серейджен.

Мороз, стоявший на улице, проникал сквозь многослойный ватник. Мужчина застегнул капюшон до самого подбородка, но вокруг губ продолжала стремительно образовываться ледяная корка замерзающего дыхания. Сериантеп же легко перепрыгивала через обломки кирпичей и битые бутылки, одетая в одну только тунику и обтягивающие штаны, как обычно и ходила по коридорам университета. Нанонити полностью контролировали состояние ее тела, в том числе и внутреннюю температуру.

– Тебе стоило что‑нибудь накинуть, – произнес Серейджен. – Выглядишь слишком очевидно.

Они шли мимо разграбленных кафетериев и запертых магазинов, расположенных в высоких кирпичных зданиях студенческого квартала. Над перевернутым трамваем на Тундей‑авеню вскидывались неровные языки пламени, и горечь дыма мешалась с удивительным ароматом гидрокарбонатного смога, выдыхаемого электростанциями Джанн. Деревья, высаженные вдоль центра авеню, свернулись в тугие комки и были погружены в сны о летних днях. Каблуки сапог звонко цокали по дорожной плитке.

В узком проулке, разделившем два многоквартирных дома, мелькнула тень. Серейджен насторожился, и его сердце нервно забилось. Человек в проходе откинул капюшон и посмотрел на него – Обредаджай с факультета Практической Физики.

– Удачно добраться до дома.

– Да. И вам того же.

Старшие академики обладали квартирами в самой Консерватории и были надежно защищены ее стенами; большинство же научного персонала предпочтет задержаться на работе до самого утра. Они будут попивать чай и слушать новости. Те же, кто оказывался сейчас на улице, имели к тому свои основания. До Серейджена доходили слухи, что Обредаджай страстно влюбился в какую‑то новую подругу.

«Вот так мы и подвергаемся опасностям ради любви».

На пересечении Тундей‑авеню и набережной Яскарая путь преградил полицейский робот, выскользнувший из непроглядной темноты под мостом генерала Гаториса. Шипя всеми поршнями своего трехметрового тела, машина приблизилась, и зеленый луч заскользил по сетчатке глаза Серейджена. Сериантеп вскинула руку, нити на которой сплетались в печать Пребендария Клейда, гарантирующую иммунитет. Робот отступил назад, точно в расстройстве, если, конечно, пластик и пневматические механизмы способны испытывать эмоции.

Затем Серейджен и его любовница миновали одинокую, все еще открытую чаевню на углу проезда Серебряного Паука и набережной. Окна заведения запотели от пара, поднимающегося над кипящими чайниками. Охранник перевел взгляд на двух убегающих академиков и моргнул.

Столкновение произошло на улице Таннис. Безо всякого предупреждения. Серейджен неожиданно услышал гул голосов, отражающихся от каменных лестниц и кирпичных арок, и из темноты выкатилась волна людских фигур, кажущихся неуклюжими в тяжелых зимних ватниках. Кто‑то был вооружен палками, другие несли разорванные плакаты, третьи потрясали голыми кулаками. Толпа увидела мужчину в зимней одежде, с изморозью, покрывающей края капюшона, и рядом с ним почти раздетую женщину, от чьего дыхания не возникало ни облачка. Бунтари все поняли в ту же секунду. Гомон голос перерос в рев.

Серейджен и Сериантеп к этому времени уже спасались бегством. Уловив изменение скорости движения, шипы на подошвах удлинились. В ту же секунду ученый ощутил, как ослепившая его паника отступает, а он сам теряет власть над телом и начинает растворяться. В игру вступал другой, его Аспект способный и сражаться, и бежать; хладнокровный, знающий, как выбираться из опасных ситуаций Фейаннен.

Он схватил Сериантеп за руку.

– За мной. Живо!

Серейджен‑Фейаннен по лицу владельца чайханы увидел, что тот сменил Аспект, когда они влетели в его заведение и, задыхаясь, укрылись там. Они спрятались прямо за стойкой с огромными, кипящими чайниками. Этот мужчина явно хотел, чтобы они убрались, и боялся за свою жизнь.

– Нам нужна ваша помощь.

Глаза и ноздри торговца расширились от страха при виде толпы мятежников, стремительно огибающей угол дома, выходящего на проезд Серебряного Паука. Затем его рука ударила по кнопке под стойкой, и ставни на окнах опустились. Вскоре по ним заколотили кулаки. Камни врезались в металлическую преграду с грохотом ружейных выстрелов. Снаружи ревели, сплетаясь в единое целое, многочисленные голоса, становящиеся еще более громкими от того, что жертва скрылась.

– Я вызвала полицию, – сказала Сериантеп. – Они скоро будут здесь.

– Нет, не будут, – ответил Фейаннен. Он придвинул к себе стул от ближайшего к прилавку столика и уселся, напряженно всматриваясь в сланцево‑серую поверхность ставней. – В их задачу входит восстановление порядка и защита частной собственности. Обеспечение личной безопасности для пришельцев их волнует в последнюю очередь.

Сериантеп села на соседний стул. Сейчас она была похожа на очень обеспокоенную птицу на насесте.

– Что происходит? Я не понимаю. Мне страшно.

Владелец кафе поставил на стол две чашки с матэ и нахмурился, когда его глаза наконец открылись. В его заведении сидел чужак. Продавец вернулся за стойку и облокотился на нее, разглядывая ставни, за которыми раздавались крики разъяренной толпы.

– Мне казалось, тебя невозможно убить.

– Я боюсь не за себя. Мне страшно за тебя, Серейджен.

– Я не Серейджен, а Фейаннен.

– Кто такой Фейаннен?

– Я, когда боюсь или злюсь, когда мне нужно мыслить хладнокровно и эффективно, когда требуется одновременно удержать в голове миллион всяких мелочей, когда играю в азартные игры, охочусь или собираюсь вложить деньги в ценные бумаги.

– Твой голос… изменился.

– Потому что я сейчас – другой. Скажи, ты сколько уже живешь на нашей планете?

– Ты грубый. И холодный. Серейджен никогда не был таким.

– Так я и не Серейджен.

Раздался громкий лязг – ставни прогнулись от мощного удара, и одно из окон разбилось.

– Ладно, значит так, мне плевать, что здесь происходит, но вам пора выметаться. – Владелец кафе выскочил из‑за своей стойки и направился к Сериантеп. Фейаннен преградил ему дорогу.

– Эта женщина – гость твоей страны и нуждается в твоей защите.

– Она не женщина. Просто скопление… насекомых. Тварей. Крошечных.

– И замечу, серьезно напуганных крошечных тварей.

– Не думаю. Как вы сами сказали, да и в новостях об этом говорилось, их нельзя на самом деле убить.

– Зато они могут сделать очень больно. И она – в том числе.

Они сцепились взглядами, а затем разошлись. Продавец матэ вернулся к своим огромным бакам с кипящей заваркой. Шум, доносившийся с улицы, сменился напряженной, выжидающей тишиной. Ни Фейаннен, ни Сериантеп не поверили, что толпа отступила, хотя снаружи и свирепствовал мороз. Свет мигнул один раз, потом другой.

– Я могу их разогнать, – с неожиданной яростью произнесла Сериантеп.

Торговец поднял на нее взгляд.

– Нет, – прошептал Фейаннен.

– Могу. Я сумею протечь под дверью. Перестроиться не сложно.

Глаза владельца лавки расширились от ужаса. Демон, исчадие зимы, сидел прямо в его чайхане на набережной!

– Они и без того вас достаточно боятся, – сказал Фейаннен.

– Но почему? Мы же прилетели, только чтобы помогать и учиться от вас.

– Неужели ты думаешь, будто их волнует, что вы чему‑то там учитесь? Они считают, что вы скрываете от нас свои тайны.

– Мы?

– От них. Так что не стоит их еще и пугать. Рано или поздно прибудет полиция или прокторы из Консерватории. Или эти ребята просто устанут и разойдутся по домам. Их терпение тоже не вечно.

– Да, ты прав. – Она тяжело осела на стул. – Чертов мирок… и зачем я только прилетела сюда?

Сериантеп запрокинула голову и посмотрела в потолок так, словно неровный свет его ламп напомнил ей о далеком созвездии родных колоний, зависших над огромной водной планетой. Сейчас она озвучила вопрос, которым, как знал Фейаннен, часто задавался и Серейджен. Она изображала из себя аспиранта, повышающего свой уровень образования в вопросах пространственно‑временного континуума и констант, лежащих в основании космологии. Тысячелетний пост‑человек, непринужденно надевающий на себя личину двадцатилетней девушки, чтобы сыграть роль студентки. Ей нечему было учиться у Серейджена. Все знания скитальцев Анприн, накопленные ими за десятки тысяч лет миграции, были на физическом уровне вписаны в ее нити. Она познала все истины мира и теперь лгала каждой клеточкой своего тела. Ей были известны секреты Анприн. Казалось бы, никаких оснований для возникновения отношений, и все же Серейджен любил ее. Но не воспринимала ли сама Сериантеп все происходящее как простую интрижку; туристка, мальчик‑абориген, короткий курортный роман.

Она вдруг подалась вперед и сжала лицо Фейаннена в своих ладонях.

– Летим со мной.

– Куда? Кто?

– Кто? – Сериантеп раздраженно покачала головой. – Черт! Серейджен. Но это будешь и ты, конечно же. Ко мне, в Колонии. Я уже давно собиралась предложить. Мне хотелось бы, чтобы ты увидел мои миры. Сотни планет, подобных жемчужному ожерелью, сверкающему на солнце. А внутри, под коркой льда, – миры внутри миров внутри миров… я запросила разрешение на переезд еще несколько месяцев назад, но не решалась говорить тебе.

– Но почему? Что мешало тебе сказать? – между Тей и флотилией Анприн, расположившейся на орбите Теяфай, постоянно тек небольшой, но верный ручеек обмена дипломатами, учеными и журналистами. Возвращаясь домой, они становились всемирными знаменитостями, к их мнению и опыту прислушивались политики, их приглашали на телешоу, рассказывали про них в новостях, а благодаря прессе все население планеты знало каждую черточку их лиц, каждый элемент биографий. Серейджен никогда не понимал, почему люди так любят делать из других знаменитостей и чего ожидают от них, но при этом он не настолько еще привык к затворничеству за крепостными стенами Коллегии, сдерживающими долгую осаду Большой Зимы, чтобы не понимать, какие выгоды может принести ему известность. Свет вдруг словно стал ярче, и ушло осознание некого особого шевеления на улице: не подлинной тишины, а какого‑то ожидания. Серейджен сменил Фейаннена. – Так почему ты не спрашивала?

– Боялась услышать отказ.

– Отказ? – мало кто решил бы отклонить такое предложение. – Лишиться возможности поработать в Колонии? С какой стати мне это делать?

Сериантеп долго смотрела на него, с явным любопытством, чуть склонив голову на бок. Ее поза выдавала в ней пришельца, так до конца и не привыкшего к человеческому телу.

– Ты снова стал Серейдженом, верно?

– Да, я снова в этом Аспекте.

– Мне показалось, что ты можешь отказаться из‑за нее. Другой женщины. Пужей.

Он трижды сморгнул. Судя по выражению лица Сериантеп, она ждала от него каких‑то признаний, объяснений, эмоций. Серейджен не понимал.

– Я знаю о ней, – сказала Сериантеп. – Миссии Анприн известно многое. Нам приходится собирать информацию на тех, с кем мы собираемся работать. Это необходимо. Нас не часто принимают с распростертыми объятиями, и у нас есть все основания, чтобы стать подозрительными. Так что я знаю, кто она, где живет и чем вы занимаетесь, когда ты посещаешь ее три раза в неделю. Мне известно и то, куда бы ты отправился сегодня вечером, не случись всего этого.

Серейджен моргнул еще три раза. Ему вдруг стало очень жарко в своем теплом ватнике посреди окутанного ароматным паром магазина.

– Но это же просто смешно. Я не люблю Пужей. Ее любит Нейбен.

– Да, но ты и есть Нейбен.

– Ну сколько раз мне еще объяснять… – Серейджен с трудом подавил гнев. На самом краю его сознания закружили остальные Аспекты, подобные ангелам бури из Псалмодии Базиенди; личности, не подходящие ситуации. В своей ярости и метаниях они могли разрушить то хрупкое равновесие, что сейчас сохранялось в этой чайхане.

– Таков наш путь, – устало произнес он. – Такие мы.

– Да, но… – Сериантеп поискала подходящие слова. – Вот ты, здесь, в этом теле. Говоришь, что есть разница, что к ней ходит другой, не Серейджен, но почем мне знать? Откуда мне знать?

«И это говоришь мне ты, только что признавшаяся, что твое тело может принимать множество форм, любые очертания», – подумал он. В этот миг Фейаннен, отступивший в тень, но решивший не погружаться в сон среди этой сюрреалистической, осадной обстановки, отметил странное изменение в уличной тишине. Торговец поднял голову. Он тоже услышал. Ожидание сменилось предвкушением.

– Прости, я должен сменить Аспекты.

Раздался стук в ставню, приглушенный мягкой перчаткой. Кто‑то позвал Фейаннена по полному имени. Этот голос был знаком Фейаннену по тем опасениям, которые его ученый Аспект испытывал за Сериантеп, когда в его увлеченное визуализациями вселенской топологии сознание проникали новостные сводки. Это был тот самый голос, с которым для Нейбена всегда будет связываться крошечная комната на вершине башни и наполненный звездами экран.

– Могу я войти?

Фейаннен кивнул владельцу заведения. Тот приподнял один из ставней на достаточную высоту, чтобы можно было увидеть грузного человека в длинном стеганом пальто и брюках, заправленных в высокие сапоги. Фейаннена обдало ледяным ветром.

Кьятай поклонился, снял перчатки и, сбив с них снег, учтиво поинтересовался, с каким из аспектов имеет сейчас дело.

– Вынужден извиниться; до моего сведения только недавно дошло, что это именно вас здесь поймали.

Этот голос, со всеми его интонациями и модуляциями, звучал в точности и абсолютно так, как если бы и не было всех тех лет, что прошли с того дня, когда Кьятай покинул Дом Разделения. Впрочем, в некотором смысле их и не было: этот человек навсегда останется таким же, разве что начнет стареть и наберется опыта. Одинокий.

– Здесь скоро будет полиция, – сказала Сериантеп.

– Да, разумеется, – сухо ответил Кьятай. Он оглядел ее с головы до ног так, словно рассматривал животное в зоопарке. – Нас уже обложили со всех сторон. Вообще‑то, ничего такого изначально не планировалось; позволив себе спонтанный выброс эмоций, мы потерпели стратегическое поражение. Но узнав про тебя, Фейаннен‑Нейбен, я увидел выход, который поможет нам обоим выбраться из этой ситуации.

– Безопасный проход, – произнес Фейаннен.

– Я лично выведу вас.

– И твоя политическая репутация не пострадает.

– Мне необходимо дистанцироваться от того, что случилось этой ночью.

– Но твой глобальный страх перед нашими гостями останется неизменным?

– Я не меняюсь. Ты же знаешь. Лично я считаю это преимуществом. Должно же быть что‑то прочное, что‑то надежное в этом мире. Не всему же меняться вместе с погодой. Но страх, говоришь ты? Это интеллект. Вспомни тот последний день в Доме Разделения. Что я тогда сказал тебе?

– Нейбен припоминает, как ты спросил: «Куда они летят? И от чего бегут?».

– На всех этих своих семинарах, обсуждениях и конференциях, за болтовней о форме вселенной – ох, у нас, конечно, есть и своя наука, но куда нам до Анприн – никто из вас так и не додумался задать этот вопрос: что вы здесь делаете? – На пухлом, все еще юном лице возникла обвиняющая гримаса. – Я так понял, ты с ней трахаешься?

В мановение ока Фейаннен слетел со своего стула, становясь в боевую позицию Трех Почтенных. На его плечо опустилась рука; владелец чайханы. Да, в этой драке не было бы никакой чести. Не против Единого. Фейаннен возвратился на место, все еще дрожа от злобы.

– Скажи ему, – произнес Кьятай.

– Это просто, – сказала Сериантеп. – Мы беженцы. Колонии Анприн – вот все, что осталось после уничтожения нашего подвида Панчеловечества. Восемьсот миров составляют столь малый процент от первоначальной численности, что нас можно счесть вымирающей расой. Когда‑то колонии могли полностью окружить солнце. Но кроме нас не выжил более никто.

– Но как? Кто?

– Скорее следует спрашивать не «кто», но «когда», – мягко уточнил Кьатай. Он растер посиневшие от холода костяшки и снова натянул перчатки.

– Так они летят за вами?

– Боюсь, что так, – ответила Сериантеп. – Но точно не известно. Мы делали все возможное, чтобы замести следы, и если уж говорить, то скорее всего ушли в отрыв на несколько веков. Сюда мы прибыли только ради пополнения запасов, а потом собираемся укрыться в каком‑нибудь крупном шаровом скоплении.

– Но почему? Зачем было кому‑то так поступать? Мы же все потомки одного народа, вы сами так говорили. Клейд. Панчеловечество.

– И между братьями бывают ссоры, – сказал Кьятай. – Семьи порой распадаются, объявляются вендетты. Во вражде нет ничего необычного.

– Это правда? Как такое может быть? Кто еще знает об этом? – Серейджен сцепился с Фейанненом, обретая контроль над телом и пытаясь понять происходящее. На одном из самых первых уроков смотрители Дома Разделения обучали их этикету смены поссорившихся Аспектов. Война в собственной голове, конфликт личностей. Он еще мог понять неприязнь между народами на космическом уровне. Но так, чтобы уничтожать целый вид?

– А вот и власти, – произнес Кьятай и повернулся к владельцу лавки. – Открывай ставни. С нами тебе ничего не угрожает, обещаю. – Он перевел взгляд на Серейджену. – Мы соберем политиков, важных ученых и законодателей. Думаю, мы все согласимся с тем, что никого не следует пугать на пустом месте. Поэтому мы допросим всех анпринских пребендариев, находящихся на нашей планете, и выясним, насколько оправданно их присутствие в нашей системе. Да, возможно, будут возникать вспышки ксенофобии, но это будет не столь уж высокая цена, если вдруг выяснится, что гости привели к нашему порогу врагов, уже уничтоживших их собственный дом. Пойдем. Пора уходить.

Торговец поднял ставни. Бунтари, столпившиеся снаружи, вежливо расступились, пропуская Кьятая и двоих беглецов. Никто даже косо не взглянул на Сериантеп, вышедшей на мощенную улицу в своей смешной и бесполезной перед лицом морозов домашней одежде. Стрелки огромных Зимних Часов на башне Алайнеденга показывали двадцать минут шестого. Скоро должна была начаться утренняя смена, когда владельцы магазинов горячей еды начнут разогревать духовки и печи.

В толпе послышалось ворчание, когда Серейджен взял Сериантеп за руку.

– Это правда? – прошептал он.

– Да, – ответила она.

Он посмотрел на небо, которому еще три долгих месяца предстояло оставаться ночным. Над промерзшим Джанн извивалось и трепетало северное сияние. Звезды казались алмазными булавочными головками. Вселенная была безбрежной, холодной и недружелюбной к человечеству. В ней царила вечная Великая Зима. Впрочем, Серейджен никогда и не обольщался на этот счет. Подачу энергии восстановили, и желтые огни фонарей заиграли на шлемах полицейских и панцирях роботов, использующихся для подавления беспорядков. Серейджен сжал ладонь Сериантеп.

– Возвращаясь к тому вопросу…

– Что ты решил?

– Да. Я лечу. Да.

Date: 2015-09-05; view: 272; Нарушение авторских прав