Шесть измерений пространства 3 page

Осмотрев еще несколько вещей, разложенных на полу, я переключила свое внимание на скамейки, но вскоре решила обследовать одно из прилегающих помещений.

Образцы в нем были отсортированы немного по другому принципу. Сетка квадратов ничем не отличалась, но в каждом из них находились примерно похожие предметы. В одном углу были свалены в кучу похожие на копья артефакты из красного металла, явно имевшие нечто общее с «мечом» из первой комнаты. Напротив лежали увесистые, изогнутые обломки, каждый из которых покрывали зеленые письмена. Насколько я могла видеть, каждая клетка содержала образцы обладавшие очевидными общими чертами.

Я заглянула еще в одну комнату, но быстро убедилась, что уже увидела достаточно, чтобы составить свое мнение. Отдельные коллекции предметов слишком уж различались. Если все это останки фантомов – разбившихся, или подвергшихся нападению при проходе через Инфраструктуру – вывод мог быть только один. Существует несколько видов фантомов, а значит и инопланетян – тоже.

Мы имели дело не с отдельным случаем вторжения. Если судить по числу заваленных образцами помещений, в этой космической игре принимали участие многие десятки цивилизаций, использующих различные технологии.

Я почувствовала, что мои волосы встают дыбом. Наши сканеры и исследовательские зонды обшарили всю Галактику, никого не найдя. Не было даже малейшего намека на существование другой разумной расы. Но увиденное в этих комнатах свидетельствовало об обратном. Каковы бы ни были причины, но мы умудрились не заметить огромное количество космических цивилизаций, чьи технологии как минимум не уступали Монгольской Экспансии.

Каким‑то образом все эти империи существовали одновременно с нашей!

Можно было возвращаться к Квилиану, но в последний момент, когда я уже намеревалась подняться по лестнице, что‑то меня остановило. Все было слишком просто. Любой, у кого есть глаза, пришел бы точно к тем же выводам, что и я. Квилиан же упомянул об испытании, которое я должна пройти.

Не может быть, чтобы оно было так примитивно.

Следовательно, я что‑то упустила.

Когда мы вернулись в вагон и вновь понеслись на встречу усеянной кипящими гейзерами лунной поверхности, Квилиан почесал подбородок и устремил на меня внимательный, полный змеиного лукавства взгляд.

– В конце ты решила снова заглянуть в те же комнаты.

– Да.

– Что‑то заставило тебя вернуться, когда казалось, что ты все уже поняла.

– Не в моих интересах разочаровывать вас.

Его глаза заблестели.

– Так что именно могло задержать Желтую Собаку?

– У меня возникло чувство, будто я что‑то не заметила. Наиболее очевидным заключением было бы то, что собранная вами коллекция не может принадлежать только одной инопланетной культуре. Но не этот ответ вы хотели бы услышать.

– Верно, – подтвердил он.

– Значит, должно было существовать что‑то еще. Не уверена, что знаю. Но, когда я повторно заглянула в одну из комнат, мне кое‑что пришло на ум. Некоторые элементы показались мне смутно знакомыми, хотя я явно не могла видеть их в подобном контексте.

– Продолжай, – сказал он, и я не смогла определить, был ли главнокомандующий разочарован или удовлетворен моим ответом.

– Например, зеленые письмена на отдельных обломках. Поначалу они совершенно ни о чем мне не говорили, но подсознательно я чувствовала, что с ними связано что‑то очень важное. Это были только отдельные фрагменты чего‑то большего, и я явно уже видела это «большее» прежде.

– И что же это?

– Арабская письменность, – сказала я.

– Многие были бы удивлены, услышав, что таковая вообще существовала.

– Каждый, кто изучал историю арабов, знает о том, что у них была письменность. Я бы даже назвала ее весьма изящной. Просто она не интересна никому за пределами научных департаментов, людям вполне хватает японского и латинского алфавитов.

– Но ты, тем не менее…

– Моя работа в ханстве включала в себя составление досье на сепаратистские организации, действующие в империи. Отдельные исламистские фракции по‑прежнему используют одну из форм арабского языка для внутренней переписки.

Квилиан шумно выдохнул носом, и вновь пронзил меня своими голубыми глазами.

– Мои эксперты потратили восемь месяцев, прежде чем догадались, что имеют дело с человеческой письменностью. Проверка окончена; ты прошла. Может быть, продолжишь рассуждения о том, что все это значит? Почему мы находим арабскую вязь на обломках фантомов?

– Не знаю.

– Прошу, доставь мне удовольствие.

– Единственное заключение, которое я нахожу: существует некая исламистская, совершенно не известная нам группировка, достаточно могущественная, чтобы независимо путешествовать по Инфраструктуре и обходить все ограничения, наложенные на полеты.

– Что насчет остальных находок? Как они вписываются в это объяснение?

– Не знаю.

– А если я скажу тебе, что кроме артефактов, очевидно созданных не людьми, мы находили и целые отрывки, написанные на других вымерших, или малоизвестных языках, а так же и символы, и знаки, связанные с ними? Как насчет этого?

Мне пришлось признать, что я не нахожу никаких объяснений тому, как это возможно. С трудом можно было допустить существование тайной, технически продвинутой организации исламистов, хотя одно это казалось маловероятным. Но совершенно немыслимым было бы поверить в то, что в империи одновременно действует множество подобных организаций, каждая из которых представляет какую‑то из вымерших культур.

– Позволь мне кое‑что прояснить, – произнес Квилиан тоном, не допускающим пререканий. – Кажется вполне очевидным, что твоя прежняя жизнь закончилась, всецело и необратимо. Но ты вполне еще можешь послужить воле Небес. Ханство только‑только начало проявлять к фантомам подлинный интерес, в то время как мы занимаемся этой проблемой уже много лет. Если тебя и в самом деле волнует безопасность империи, ты согласишься работать на Кучлук.

– Хотите, чтобы я присоединилась к исследовательской группе?

– Вообще‑то я предлагаю тебе возглавить ее, – улыбнулся он; я не могла с уверенностью сказать, пришла ли эта мысль в его голову только что, или же главнокомандующий вынашивал ее с самого начала. – Ты уже продемонстрировала остроту своего ума. Уверен, ты найдешь немало тайн, упущенных действующей командой.

– Но я не могу… вот так вот, сразу.

Он удивленно посмотрел на меня.

– Почему же?

– Пару дней назад я еще была вашей пленницей, – сказала я. – А до того вы подвергли меня пыткам. Вряд ли эти люди начнут мне сразу доверять и подчиняться просто потому, что вы им прикажете.

– Ты сильно заблуждаешься на этот счет, – произнес Квилиан, указывая на один из ножей на перевязи. – Они всецело и безусловно доверятся любому, кому я прикажу доверять.

– Но почему? – спросила я.

– Потому что именно так здесь все и устроено.

Он не солгал. Я присоединилась к исследовательской группе Квилиана и получила полный доступ к настоящей сокровищнице, заполненной сведениями и реликвиями, собранными еще до меня. Конечно, мое командование было принято не без некоторого сопротивления. Но Квилиан отреагировал на это во вполне ожидаемой манере, и со временем все ученые пришли к резонному заключению, что либо они работают под моим началом, либо их ждут весьма неприятные последствия.

Артефакты и информация продолжали сыпаться нам в руки. Порой, чуждые судна получали повреждения, словно проникновение в нашу часть Инфраструктуры было весьма опасным предприятием. Бывало и так, что столкновение с одним из наших кораблей приводило либо к гибели фантома, либо откалывало от него значительный кусок. В основной своей массе обломки бесследно исчезали в глубинах загадочных механизмов Инфраструктуры. Даже если технологии хорхой и начинали сбоить, они вполне еще справлялись с устранением мусора, оставленного путешественниками. Но иногда отдельные куски задерживались внутри системы (бывает ли у стен несварение?), и тогда их подбирали пролетавшие мимо корабли Квилиана, чтобы со временем доставить на нашу луну.

Очень часто, впрочем, новые образцы оказывалось слишком классифицировать, бросив на них один единственный взгляд. Работа стала настолько рутинной, а количество материала настолько огромным, что у меня не оставалось иного выхода, кроме как отстраниться от непосредственного анализа. Я набрала шесть исследовательских бригад, поручив им разбираться с делами самостоятельно, а мне сообщать только о чем‑то заслуживающем внимания: обнаружении новой империи, или каких‑либо странностях, связанных с уже известными.

И вот тогда в наши руки попало золотое яйцо. Уже семь месяцев я работала на Квилиана, и сразу же поняла, что принадлежит оно ранее не встречавшейся нам цивилизации. Это мог быть корабль, или же какая‑то его крупная часть. Внешний корпус практически полностью покрывали золотистые пластины, перекрывающиеся на манер рыбьей чешуи. Не защищены были только темные выступы внешних сенсоров и дюзы двигателей, а так же небольшая, формой напоминающая глаз область, в которой мы быстро опознали дверь.

Опасаясь, что это устройство может взорваться при попытке изучения и повредить остальные артефакты, я приказала разместить яйцо в другом конце буровой платформы. Впрочем, вскоре уже меня больше тревожила судьба пассажиров этого корабля. Мы уже знали, что внутри должны находиться живые существа, хотя и не были уверены, что они обязательно окажутся людьми. Сканирование выявило силуэты внутренних конструкций: кишки труб энергетической и топливной систем, баки, расположенные необычно близко друг к другу, толстую жировую прослойку защитного кожуха, ребра бронированных переборок, хрящи мебели и аппаратуры. Кроме всего прочего мы увидели и ряды кресел, где сидели восемь членов экипажа. На тот момент мы не могли точно сказать, мертвы они, или просто сохраняют неподвижность. Все что мы видели – это их скелеты, весьма похожие на человеческие, но ничто не выдавало признаков дыхания.

Вскрыть дверь оказалось на удивление просто. То, что мы делали, во многом походило на работу медвежатника, взламывающего сейф, но стоило разобраться в управляющем механизме и лежащей в его основе удивительной, чуждой логике, как любые трудности отпали. К счастью, когда люк открывался, мы услышали лишь тихое шипение выровнявшегося атмосферного давления, и ни один из сенсоров, наблюдавших за яйцом, не обнаружил признаков вредоносных газов. Насколько можно было судить, воздушная среда внутри странного судна основывалась на смеси кислорода и азота и практически не отличалась от того, чем мы дышали на своих кораблях.

– Что теперь? – поинтересовался Квилиан, теребя ниточку волос у себя на подбородке.

– Отправим туда робота, – ответила я. – Просто чтобы убедиться, что там нет ловушек.

Он опустил на мое плечо тяжелую, широкую ладонь.

– Может, пропустим эту фазу и посмотрим сами? – игриво произнес главнокомандующий. – Ведь мы же не из пугливых, верно, Желтая Собака?

– Конечно нет, – сказала я.

– Вот и не надо бояться. Я пойду впереди, на тот случай, если нас все‑таки ожидает какой‑нибудь сюрприз.

Мы прошли мимо кордона, образованного сканирующим оборудованием, направляясь к металлической лестнице, приставленной к открытому люку. Роботы торопливо разбегались, уступая нам дорогу. Мои подчиненные обменивались встревоженными взглядами, удивляясь тому, что нарушается продуманный до мельчайших подробностей протокол, на разработку которого мы потратили несколько недель. Но взмахом руки я пресекла их обеспокоенные возгласы.

Как нам уже было известно благодаря сканированию, внутри яйцо оказалось разделено на несколько небольших помещений, а экипаж располагался в центральной секции. Задняя часть корабля была отведена моторному отсеку и системам жизнеобеспечения. Заостренный «нос» яйца вмещал, насколько мы понимали, герметичный грузовой трюм. Судя по работающему внутреннему освещению, энергетические установки еще работали, но воздух на корабле оказался очень холодным и затхлым. Потолки были настолько низкими, что я постоянно пригибала голову, а Квилиану и вовсе приходилось складываться чуть не в пополам. Люки, разделявшие отсеки, казалось, были малы и для ребенка, так что чтобы пройти дальше мы опускались на четвереньки. Внешняя дверь была несколько большей по размерам наверное потому, что должна была пропускать астронавта, облаченного в скафандр, или служила для подъема громоздкого груза.

Первым обитателей судна увидел Квилиан. Я отставала на какую‑то пару секунд, но они растянулись для меня в вечность, когда главнокомандующий произнес:

– И все‑таки это инопланетяне, Желтая Собака. У меня здесь к креслам пристегнуто нечто вроде мелких, бледнокожих макак. Вполне понятно, почему они вначале показались нам похожими на людей… но они определенно не люди. Это полностью разрушает теорию о том, что даже самые странные артефакты и записи из найденных нами должны принадлежать какой‑либо человеческой империи.

– Я никогда не строила таких теорий, сэр. И даже рада такому опровержению.

– На них дыхательные маски. Лица проглядывают, но мне, хочется рассмотреть получше.

Все еще не разгибаясь, я произнесла:

– Будьте осторожны, сэр.

– Они мертвы, Желтая Собака. Сухие и холодные, точно мумии.

К тому времени, как я приблизилась к Квилиану, он уже снял изящную кислородную маску с лица одного из чужаков. В его руках она казалась настолько крошечной, словно принадлежала кукле. Он осторожно опустил маску на колени существа. Безвольно осевший в своем кресле инопланетянин был одет в расшитую золотой нитью униформу. Ростом он был примерно с восьмилетнего ребенка, но телосложение имел более хрупкое, а его туловище и конечности были удлинены, что придавало существу такой облик, будто его долго растягивали на дыбе. Хотя перчатки и скрывали руки чужака, но я все равно могла видеть – те практически не отличаются от моих: пять пальцев с отстоящим большим. Вот только пальцы эти были настолько тонкими, что я опасалась переломать их, попытавшись снять с них перчатки.

Лицо инопланетянина – единственный участок тела, не закрытый одеждой, – было тонким и в чем‑то даже красивым, с огромными, темными глазами, окруженными заплатами черного меха. Но и губы создания выдавались вперед, точно у кошки, или собаки. По бокам головы красовались изящные, сложной формы уши. Если не считать обрамления глаз и черного носа, его кожа была бледно‑желтого, или даже бежевого цвета.

Руки чужака лежали на двух небольших панелях управления, встроенных в подлокотники кресла; поверхность панелей покрывал ряд золотых рычажков и выступов, лишенных какой бы то ни было маркировки. Еще один такой терминал свешивался с потолка и находился на уровне глаз существа. Места остальных семи членов экипажа выглядели точь‑в‑точь такими же. В помещении не было ни иллюминаторов, ни мониторов – во всяком случае, в привычном нам виде. Чужаки были похожи как две капли воды – одинаковая униформа не имела даже знаков отличий, указывавших бы на звание или должность владельца. Конечно, лица семерых еще закрывали маски, но исходя из того немного, что я могла видеть, они полностью повторяли черты уже осмотренного нами создания.

Полагаю, мне стоило бы испытывать трепет: в конце концов, я удостоилась чести одной из первых увидеть настоящих инопланетян. Но я ощутила только щемящую печаль и тревожное, неприятное чувство того, что мне нечего делать в этой юдоли смерти.

– Я видел этих тварей прежде, – произнес Квилиан, и в его голосе прозвучали такие интонации, словно он и сам не до конца верит своим словам.

– Чужаков, сэр? Но мы же никогда раньше с ними не встречались.

– Я не о том. Скажи, разве тебе их облик ни о чем не напоминает?

– О чем именно, сэр?

Этот вопрос он пропустил мимо ушей.

– Я хочу, чтобы вы разобрали корабль до последнего винтика… или на чем здесь все держится. Если удастся взломать их навигационную систему и найти в ней карту Инфраструктуры, мы сумеем узнать, откуда они взялись, и как, черт побери, им удавалось столько времени прятаться.

Я поглядела на позолоченную консоль и подумала, что у нас крайне мало шансов разобраться здесь хоть в чем‑нибудь, не говоря уже о навигационной системе.

– А чужаки, сэр? Что делать с ними?

– Разрежьте на кусочки. Узнайте все об их строении. – Потом, вдруг задумавшись, Квилиан добавил: – Только вначале, конечно же, удостоверьтесь, что они мертвы.

Чужаки оказались далеко не самым удивительным из того, что нам удалось найти в «яйце», но мы и не догадывались об этом, приступая к вскрытию тел. Мы с Квилианом наблюдали за операцией со смотровой галереи, глядя сверху на разрезанное тело инопланетянина. Его осторожно разбирали частичка за частичкой, раскладывая извлеченные фрагменты плоти на стерильных металлических подносах. Внутренние органы существа были сухими и сморщенными, и это подтверждало версию о том, что в его организме начались процессы мумификации, хотя (мы позволили себе пофантазировать) возможно, все дело было в какой‑то технологии временного прекращения жизненной активности, применяемой в аварийных ситуациях. Важнее оказалось то, что размещение, как и функции всех органов были очень знакомы; с тем же успехом мы могли бы наблюдать за вскрытием обезьяны и не заметили бы никаких отличий. У инопланетянина даже имелся хвост, разлинованный черными и белыми полосами. Обычно он убирался в кармашек формы, и под который в их креслах была сделана специальная ниша.

То, что эти существа разумны, ни у кого не вызывало сомнений, и все равно мы были поражены, увидев, насколько их мозг похож на человеческий, когда его наконец извлекли. Конечно, он был намного меньшим по объему, но в нем отчетливо прослеживалось разделение полушарий, лобные и височные доли, и все остальные характерные черты. Но все же в подлинный шок нас повергла кровь. Мы вполне ожидали обнаружить в ней ДНК, и даже не сильно удивились, узнав, что она строится на том же самом белковом коде, что и наша собственная. Ученые приводят вполне разумные доводы (и я склонна им верить), доказывая возможность независимого развития подобных систем, поскольку именно данная модель кодирования наследственной информации наиболее эффективна, если учесть связанные с термодинамикой и комбинаторикой законы биохимии, построенной на углероде. И тут все было понятно. Но ничто не могло объяснить того, что было установлено при сравнительном анализе человеческой и инопланетной ДНК. Эта проверка, проведенная чисто из научного интереса, выявила что хромосомы 1 и 3 в анализе, взятом у чужаков, гомологичны[31]человеческим хромосомам 3, 9, 14 и 21. Кроме того, был получен достаточно сильный сигнал в центромерных областях ДНК этих существ при сравнении с седьмой и девятнадцатой. Иными словами, геном инопланетян был не только похож на наш, но (и это совершенно сбивало с толку) отчасти совпадал с ним.

Объяснение могло быть только одно: нас связывало родство.

Мы с Квилианом все еще ломали голову над тем, как все это возможно, когда поступили новости и от группы, занимавшейся изучением «яйца». Ууган – мой заместитель – на бегу распахнул двери обзорной галереи и остановился, потирая друг о друга потные ладони.

– Мы кое‑что нашли, – сказал он, чуть не заикаясь от охватившего его волнения.

Квилиан указал на груду свежих распечаток с результатами генетической экспертизы.

– Как и мы. Эти чужаки оказались вовсе не чужаками. Мы происходим с одной планеты. Мне сразу подумалось, что они напоминают лемуров. И, как выяснилось, так и есть.

На Уугана это известие произвело столь же сильное впечатление, как и на нас. Мне даже почудилось, что я слышу, как заскрипели шестеренки в его голове, когда он попытался придумать хоть какое‑нибудь объяснение услышанному.

– Должно быть, в далеком прошлом инопланетяне похитили стаю лемуров и, при помощи генной инженерии развили их в разумных, способных к освоению технологий, существ, – Ууган воздел указательный палец. – Или же, какая‑то древняя раса рассеяла общий генетический материал сразу в нескольких мирах. И тогда эти лемуры могут происходить вовсе не с Великой Монголии.

– Так какие у тебя новости? – спросил Квилиан, слегка улыбаясь безумным теориям моего заместителя.

– Пожалуйста, пойдемте со мной к яйцу. Проще будет, если вы все увидите собственными глазами.

Мы поспешили за Ууганом, стараясь не строить пустых гипотез о том, что именно могла найти его группа. И поступили правильно, поскольку, как я понимаю, никто из нас не сумел бы угадать.

В остром конце спасательного судна исследователи и в самом деле обнаружили трюм. Большую часть груза уже вынесли наружу и разложили на палубе для дальнейшего изучения. Я мельком оглядела некоторые из предметов, пока мы направлялись к кораблю, и увидела среди них обломки и артефакты принадлежавшие уже известным нам культурам. Была здесь и разветвляющаяся штуковина из красного металла, выглядящая так, словно предназначалась для вспарывания врагов. Была и покрытая сложнейшим узором шкатулка, внутри которой лежали ряды белых яиц, со скорлупой твердой как фарфор. Увидела я и изогнутый обрезок бритвенно острой стальной фольги, начищенной до слепящего блеска. Десятки образцов, созданных десятками разных, известных нам цивилизаций, и еще десятки, свидетельствующие о существовании еще большего числа империй, о которых мы до сих пор даже не слышали.

– Они тоже собирают эти штуки, как и мы, – сказала я.

– И в числе прочего – вот это, – произнес Ууган, обращая мое внимание на объект, стоявший у люка «яйца».

Размерами и формой тот напоминал большую погребальную урну. Выполнен он был из золотистого металла, покрытого рельефной росписью, а по бокам, на самом верху были прорезаны восемь окошек, забранных зеленым стеклом. Я приблизилась и приложила ладонь к вибрирующей поверхности урны. Сквозь оконце я увидела бурлящую темную жидкость, в глубине которой плавало что‑то бледное. Вначале мне удалось разглядеть только контур позвоночника, проступавшего под идеально гладкой кожей. Внутри находилось живое существо, человек, а судя по мускулатуре – мужчина; он плавал там, свернувшись в позе эмбриона. Понадобилось немало усилий, чтобы рассмотреть его затылок. Тот был гладко выбрит и испещрен отчетливо выделяющимися белыми рубцами. В жидкость свешивались ребристые шланги, уходившие, насколько я догадывалась, к дыхательной маске, сейчас скрытой от моего взора.

Квилиан посмотрел в другое оконце. Затем, после продолжительного молчания он выпрямился и кивнул.

– Думаете, это их пленник?

– Невозможно сказать, пока не вытащим его и не допросим, – произнес Ууган.

– Сделайте это, – сказал Квилиан. – Мне бы очень‑очень хотелось побеседовать с этим джентльменом. – Главнокомандующий вдруг подался вперед, словно то, что он собирался добавить, предназначалось только для ушей Уугана. – Сейчас самое время все выполнить без ошибок, если ты понимаешь, о чем я.

Не думаю, что сказанное хоть как‑то могло повлиять на моего помощника; он мог преуспеть, а мог и допустить ошибку – сейчас все зависело исключительно от природы поставленной проблемы, но никак не от уровня его подготовленности. К счастью, человек, заточенный в урне, был жив, а его мозг не повредился, и приведение пленника в чувство оказалось на удивление простым. Мы потратили несколько недель, готовясь к столь ответственному моменту, стараясь учесть все мыслимые осложнения. Но когда день настал, вмешательство Уугана свелось к минимуму: он просто открыл герметичную урну, извлек мужчину из жидкости и (необходимо заметить, что все было проделано с заботой и быстротой) снял с его лица дыхательную маску. Ууган держал наготове уйму медицинских приспособлений, готовясь в случае надобности оказать врачебную помощь, но она не потребовалась. Лежащий на полу мужчина вздрогнул, сделал несколько судорожных вздохов и сразу задышал ровно. Но пока еще не открывал глаз и не проявлял никаких признаков реакции на изменившуюся среду. Сканирование мозга выявило активность, но ее уровень скорее соответствовал коматозному состоянию, но не сознанию. Так же нам удалось обнаружить целую сеть микроскопических машин, встроенных и в мозг, и в нервную систему. И хотя мы не могли рассмотреть эти имплантаты столь же близко, как и извлеченные из тел лемуров, но технологии определенно различались.

Откуда же прибыл этот человек? Что знает он о фантомах?

В течение нескольких недель нам казалось, что мы никогда не получим прямой ответ на эти вопросы. На самом деле было одно свидетельство, одна зацепка, но мы чуть не проморгали ее. Прошло уже много дней с того момента, когда мы извлекли нашего «гостя» из бака. Один из инженеров, включенных в состав группы Уугана, как‑то раз работал в одиночестве в той же лаборатории. Освещение было притушено, и техник при помощи ультрафиолетовой лампы стерилизовал чашки для культивирования микроорганизмов. По чистой случайности он заметил, как на шее найденного нами человека что‑то засияло. Это была какая‑то татуировка – ряд горизонтально расположенных символов, видимый только в ультрафиолете.

Меня позвали разобраться с этим открытием. Моим глазам предстало начертанное на арабском слово «Орел» – Альтаир. За ним следовала череда цифр – всего их было двадцать. Числовой ряд содержал знаки от одного до девяти, и еще один, десятый. Домонгольские ученые именовали его theca, либо circulus, либо figura nihili – округлый символ, буквально означающий «ничто». В нашей математике ему не нашлось места. Мне доводилось слышать утверждение, что психика монголов просто отвергает саму концепцию пустоты. Но я бы не рискнула заявлять, будто наши ученые не разбираются в науках, ведь, в конце концов, мы создали галактическую империю, существующую уже пять столетий – пусть даже ключи к этому царству мы и получили от хорхой. Хотя некоторые поговаривали, что наша математическая модель значительно упростилась бы, прими мы этот арабский символ небытия.

Не важно; сейчас значение имел только смысл этих символов, но не выбранный нами метод вычислений. Решив сохранять оптимистичный настрой, я решила подготовиться к тому дню, когда наш гость заговорит, и заговорит, конечно, по‑арабски. Хоть Квилиан и был всего лишь провинциальным царьком, но его библиотека ничем не уступала тем, что были доступны мне в Новом Верхнем Каракоруме. Я нашла учебники арабского языка – в основной своей массе они составлялись для оперативников, пытающихся внедряться в исламистские террористические группировки, – и засела за них, стараясь переквалифицироваться в переводчика.

Но когда мужчина проснулся – к этому времени миновало еще несколько недель, и мне уже казалось, что я полжизни провела за учебниками, – выяснилось, что все мои мучения были впустую. Когда я вошла в комнату, наш гость сидел на кровати, обставленный со всех сторон мониторами, и тайно охраняемый отрядом стражи. Я стала первым человеком, кого он увидел, придя в себя, если не считать, конечно, инженера, заметившего, что пленник лемуров просыпается.

Закрыв за собой дверь, я подошла к кровати и присела рядом, официальным жестом оправив складки своей юбки.

– Меня зовут Желтая Собака, – сказала я по‑арабски, стараясь выговаривать слова медленно и отчетливо. – Вы среди друзей. Мы хотим вам помочь, но почти ничего не знаем о вас.

Он посмотрел на меня пустым взором. Прошло несколько секунд, и я добавила:

– Вы меня понимаете?

Выражение его лица и прозвучавший ответ заставили меня понять ошибку. Его голос был мягким, и говорил он определенно по‑арабски, вот только я не понимала ни слова. К тому времени я прослушала достаточно аудио‑записей, чтобы разбирать все от высокой речи до детского лепета, но все равно то, что говорил наш гость, казалось мне сплошной тарабарщиной.

– Простите, – сказала я. – Я не понимаю вас. Быть может, попытаемся начать сначала, но помедленнее? – коснувшись груди, я произнесла: – Желтая Собака. Кто вы?

Он что‑то ответил, возможно, что свое имя, но с тем же успехом это мог быть и краткий отказ отвечать на вопрос. Его взгляд стал обеспокоенным и постоянно скользил по комнате, словно мужчина впервые обратил должное внимание на непривычную обстановку. Он пробежался пальцами по тонкому одеялу, а после коснулся бинта, не позволявшего выскользнуть игле капельницы. Я вновь повторила свое имя, подталкивая его к ответу, но в этот раз он произнес другое слово – не то, что прозвучало в первый раз.

– Постой, – сказала я, кое‑что вспомнив. Изначально я рассчитывала обойтись без этого приема. Пошарив в своем мешке, я извлекла из него распечатку, поднесла ее к глазам и начала медленно зачитывать азан – исламский призыв к молитве.

Мое произношение, похоже, было далеко от идеала, поскольку мне пришлось повторить эти слова три, или даже четыре раза, прежде чем в глазах мужчины возникла тень понимания и он начал повторять за мной. Но когда он выговаривал слова ритуала, на его лице проступило удивленное выражение, словно он никак не мог понять смысла этой странной игры.

– Значит, хотя бы наполовину я была права, – сказала я, когда гость вновь погрузился в молчаливое ожидание. – Тебе что‑то известно об исламской культуре. Но не понимаешь ничего из того, что я говорю, если это только не сакральный текст, который было запрещено изменять еще пятнадцать веков назад. И даже тогда ты едва улавливаешь, что я имею в виду, – я усмехнулась, но не в отчаянии, а в признании того печального факта, что нам с ним предстояло пройти куда более долгим и тернистым путем, чем изначально предполагалось. Дальше я продолжила на монгольском, чтобы собеседник услышал и мой родной язык: – Главное, мы хоть к чему‑то пришли, мой друг. Заложили первый камень. Это все же лучше, чем ничего, верно?

Date: 2015-09-05; view: 277; Нарушение авторских прав