Глава 52. В поле зрения показался ресторан южноафриканской кухни, и Бонд, все еще злой после стычки с Бхекой Йордан

В поле зрения показался ресторан южноафриканской кухни, и Бонд, все еще злой после стычки с Бхекой Йордан, решил, что не повредит немного выпить.

Запеканка, которой угощала Йордан, ему очень понравилась, однако порция была крошечная, словно хозяйка намекала: «Ешь скорее и проваливай». Теперь же Бонд заказал большую тарелку сосатис – местных шашлыков – с желтым рисом и шпинатом «Марог». От предложения попробовать фирменное блюдо – гусениц мопане – он вежливо отказался.

После ужина Бонд вернулся в гостиницу «Тейбл‑Маунтин», принял душ и переоделся. В дверь постучали, посыльный доставил большой конверт. Пусть Йордан считала его хладнокровным серийным убийцей, на работе ее личная неприязнь не сказывалась. В конверте оказались черно‑белые фотографии, отпечатанные с пленки из ингалятора. Часть была не в фокусе, кое‑где нужное не попало в кадр, но самое важное – дверь в отдел разработок «Грин уэй» и замок на ней – удалось снять четко. Йордан хватило сообразительности приложить флэшку с электронными копиями фотографий, и гнев Бонда пошел на убыль. Он скопировал файлы на компьютер и отправил их в зашифрованном виде Сану Хирани вместе с инструкциями.

Ответ, вызвавший улыбку, пришел через тридцать секунд.

Мы вообще не спим.

Через пару минут позвонил Билл Таннер.

– Я как раз собирался с тобой связаться, – начал Бонд.

– Джеймс… – Голос у Таннера был мрачный. Явно возникли какие‑то проблемы.

– Слушаю.

– У нас поднялась суматоха. В правительстве считают, что «Инцидент‑20» не связан с Южной Африкой.

– Вот как?

– Они решили, что возня Хайдта – отвлекающий маневр, а люди погибнут в Афганистане: произойдет захват какой‑нибудь благотворительной миссии или нефтепромысла. Комитет разведслужб проголосовал за то, чтобы переправить тебя в Кабул, поскольку, надо признать, ничего конкретного ты пока не раскопал.

У Бонда перехватило дыхание.

– Билл, я уверен, что ключевой…

– Постой, – перебил его Таннер. – Мало ли чего они хотят. Эм уперся и заявил, что никуда тебя не отпустит. Вышел настоящий Трафальгар – с пушками и дымом. Дошло до министра иностранных дел. По слухам, даже премьер‑министру докладывали, хотя я точно не знаю. В общем, Эм победил, ты остаешься. Кстати, хочешь знать, кто еще выступил в твою защиту?

– Кто?

– Твой новый друг Перси.

– Осборн‑Смит? – Бонд едва не расхохотался.

– Говорил, что ты идешь по следу и не надо тебя отрывать.

– Вот как? Куплю ему пива, когда все закончится. И тебе.

– Все не так уж радужно, – мрачно добавил Таннер. – Старик поставил на карту репутацию ГМП. И кстати, твою тоже. Если выяснится, что «Грин уэй» и правда ложный след, то последствия будут серьезные. Очень.

Неужели от его успеха зависит будущее ГМП?

«Политика», – цинично подумал Бонд, а вслух сказал:

– Я уверен, это Хайдт.

– Эм с тобой согласен.

Таннер спросил, что Бонд собирается делать дальше.

– Завтра утром я еду в «Грин уэй». Дальше по обстановке. Придется пошевеливаться, к тому же будут проблемы со связью. Если к концу дня ничего не выясню, вызову Бхеку Йордан, возьмем Хайдта с Данном и вытрясем из них все планы на вечер.

– Ладно, Джеймс, держи меня в курсе. Я проинформирую Эм. Он завтра весь день торчит на конференции.

– Спокойной ночи, Билл. Передай ему от меня спасибо.

Повесив трубку, Бонд плеснул в хрустальный бокал щедрую порцию «Краун роял», бросил два кубика льда, распахнул шторы, сел на диван и окинул взглядом снежно‑белые огни гавани.

Зазвонил телефон. Он посмотрел на экран.

– Привет, Филли.

– Ужинаешь?

– У нас тут время ночного коктейля.

– Так я и думала.

Глаза Бонда скользнули по постели, на которой он провел прошлую ночь с Фелисити Уиллинг. Филли тем временем продолжала:

– Тебя еще интересуют подробности операции «Стальной патрон»?

– Конечно. Рассказывай, что удалось выяснить.

– По‑моему, информация интересная. Похоже, целью операции были не просто агенты и сторонние специалисты. Русские ликвидировали своих «кротов» в МИ‑6 и ЦРУ.

У Бонда что‑то дрогнуло внутри. Он поставил бокал.

– После распада Советского Союза в Кремле пытались укреплять связи с Западом. С политической точки зрения было очень нежелательно, чтобы их агентов раскрыли. Поэтому агенты КГБ устраняли наиболее успешных «кротов» в «Шестерке» и ЦРУ, а убийства маскировали под несчастный случай. Стальной патрон оставляли, чтобы другие не высовывались.

О Господи! Отец… Отец – двойной агент? Предатель?

– Ты слушаешь?

– Да, просто отвлекся немного. Молодец, Филли. Завтра я большую часть дня буду без связи. Если что‑то выяснишь, шли эсэмэски или пиши по электронной почте.

– Обязательно. Будь осторожен, Джеймс. Я волнуюсь.

Бонд попрощался и повесил трубку, затем прижал ко лбу холодный, чуть влажный бокал. Он стал прокручивать в голове картины своего детства, пытался вспомнить хоть какие‑то обстоятельства, которые могли бы подтвердить или опровергнуть жуткие подозрения. Бонд обожал отца. Тот коллекционировал марки и карточки с автомобилями. У Эндрю Бонда было несколько машин, но он больше любил их мыть да возиться в гараже, чем кататься. Когда Джеймс подрос, он спросил об отце тетю Чармиан, и та, подумав, сказала: «Конечно, он был хороший человек. Сильный, надежный как скала. Но тихий. Эндрю никогда не высовывался».

Характеристика идеального агента разведки. Неужели он был русским «кротом»?

Еще одна болезненная мысль: если отец и правда вел двойную игру, то именно он погубил мать.

Не русские сделали Джеймса сиротой. Дело в предательстве отца.

Зажужжал телефон, и Бонд недоуменно уставился на экран.

Разбирались с продовольственными поставками. Только закончила.

Хочешь, составлю тебе компанию?

Фелисити.

Бонд чуть помедлил и ответил согласием.

Он завернул «вальтер» в полотенце и убрал под кровать. Через десять минут в дверь тихо постучали, и в номер вошла Фелисити. Все сомнения по поводу прошлой ночи разом улетучились, когда она обвила руками его шею и страстно поцеловала. Из‑за ушка пахнуло духами, на губах остался аромат свежей мяты.

– Я такая растрепанная, – засмеялась Фелисити. На ней была голубая рубашка, заправленная в мятые и грязные дизайнерские джинсы.

– Чепуха, – отозвался Бонд и снова поцеловал ее.

– Сидишь в темноте, Джин, – заметила она, и впервые за все время операции это имя неприятно резануло по уху.

– Любуюсь.

Они разомкнули объятия. В тусклом свете ее лицо – воплощенная чувственность, как и вчера, – выглядело очень усталым. Очевидно, распределять крупную партию продовольствия по всему континенту – изнуряющий труд.

– Вот.

Она вытащила из сумочки дорогую бутылку «Трех капских леди» – под этой маркой продавались красные вина отлично известной Бонду винодельни «Мюльдерсфляй». Он откупорил бутылку и, разлив вино по бокалам, устроился на диване рядом с Фелисити.

– Восхитительно, – проговорила она, отпив из бокала.

Она разулась. Бонд приобнял ее и попытался выбросить из головы мысли об отце.

Фелисити положила голову ему на плечо. В бухте, как и вчера, сновали корабли – их, кажется, стало еще больше.

– Посмотри, – заговорила Фелисити. – О здешнем народе говорят так много плохого – но это неправда. Тут много хороших людей. На них не всегда можно положиться, им трудно полностью доверять, но все же…

– …но все же их ждет безмятежное счастье, – пошутил Бонд.

Она рассмеялась:

– Джин, я чуть вино не расплескала! Рубашку потом не отстираешь.

– Эту проблему легко решить.

– Что, больше не пьем? – Она шутливо надула губы. – Вино такое вкусное.

– Есть вариант получше.

Он поцеловал ее и стал медленно расстегивать пуговицы рубашки.

Прошел час. Они лежали в постели; Бонд прижался грудью к спине Фелисити, его рука покоилась на ее груди, их пальцы переплелись.

В отличие от прошлой ночи он не уснул. Мысли стремительно сменяли одна другую. Действительно ли от него зависит судьба ГМП? Что за секреты таятся за дверью с табличкой «Отдел разработок»? Чего хочет добиться Хайдт со своей «Геенной», и что ему можно противопоставить?

И как все‑таки разгадать тайну отца?

– Ты думаешь о чем‑то серьезном, – сонно пробормотала Фелисити.

– Откуда ты знаешь?

– Женская интуиция.

– Просто любуюсь твоей красотой.

Она нежно укусила его за палец.

– Вот ты и соврал мне первый раз.

– Вообще‑то я думаю о работе.

– Тогда прощаю. Я такая же. Нужно скоординировать грузы в доках, заплатить капитанам, разобраться с фрахтом судов и арендой грузовиков, с профсоюзами… – Ее голос окреп. – Да и по твоей специальности есть работа. В доках было две попытки взлома – а ведь продукты еще даже не доставили. – Она немного помолчала и продолжила: – Джин?

Бонд почувствовал, что сейчас прозвучит нечто важное.

– Да?

– Мне кажется, с твоей работой все не так просто. Нет‑нет, ничего не объясняй. Не знаю, что я для тебя значу, но если мы продолжим встречаться, если… – Она оборвала фразу.

– Не молчи.

– Если мы продолжим встречаться, может… может, стоит хоть чуточку все изменить? Я понимаю, тебе приходится участвовать во всяких темных делах, но ведь ты мог бы держаться подальше от совсем уж грязных? – Она вздрогнула от напряжения. – Боже, что я несу! Не обращай внимания.

Слова Фелисити, обращенные к солдату удачи (он же эксперт по безопасности) из Дурбана, в каком‑то смысле относились и к самому Джеймсу Бонду, агенту «Группы 00». Ему подумалось, что раз она может смириться с темными делами Джина Терона, то, как ни смешно это звучит, могла бы принять и Джеймса Бонда.

– Наверное, – прошептал он.

Она поцеловала его ладонь.

– Все, молчи. Послушай лучше, есть идея. Не знаю, какие у тебя планы на выходные…

«Самому бы знать», – горько подумал Бонд.

– …но к завтрашнему вечеру суматоха с поставками закончится. Есть одна очаровательная гостиница во Франшхоке – ты ведь там не бывал?

– Нет.

– На всем западе красивее места не найдешь. Винодельческий район. Там есть ресторан с мишленовской звездой, с его веранды открывается потрясающий вид на холмы. Поедем вместе в субботу?

– Было бы здорово. – Он поцеловал ее в затылок.

Через пять минут она крепко спала.

Бонд смотрел на огни гавани. Он больше не думал ни о возможном предательстве отца, ни о данном Фелисити обещании держаться подальше от грязных дел, ни о том, как они проведут выходные. Нет, сейчас Джеймса Бонда занимало одно: расплывчатые, туманные лица никому не известных людей, жизни которых спасти под силу лишь ему одному – что бы там ни полагали в правительстве.