Часть II 9 page

В конце концов Карам сделал то, что должен был — вопреки собственным убеждениям и предостерегающим советам грантхи. Вопреки мнению Биджи и Баоджи. Вопреки нескольким ярким вспышкам кара на его правой руке: браслет словно из последних сил пытался образумить хозяина. Да, Карам пошел против всего, чему его учили с детства, и велел Сарне постричь Раджана. Он сделал это из необходимости и любви к сыну. Он мечтал подарить детям достойное будущее в новой стране.

Раджан никогда не забудет внезапного чувства легкости, когда ему отрезали косу. Вместе с ней отпали все тревоги и страхи, мучившие его уже несколько месяцев. Он точно заново родился. Может, Самсон и потерял свою силу, когда Далила остригла его кудри, Раджан стал только сильнее. Патка была его раковой опухолью, и когда ее вырезали, Раджан смог гордо посмотреть в глаза обидчикам. У тех не осталось повода досаждать ему, и они нашли себе других жертв. В тот год Раджан вырос сразу на несколько дюймов. Учеба давалась ему легко, и скоро он стал одним из лучших в классе по всем предметам. Лондон начал нравиться мальчику. Город теперь манил его так же, как когда-то отца, но привязанность Раджана была еще сильнее и глубже, ведь здесь он обрел вторую жизнь.

Сарна рыдала, когда его стригли. Она всегда потакала сыну, думая, что он крепче девочек и выстоит против ее любви. Всю обратную дорогу она плакала и гладила отрезанную косу, словно то был раненый зверек, которого она еще могла вернуть к жизни. Придя домой, Сарна бережно завернула волосы в лоскут ткани и положила в ящик со всякой всячиной. Когда семья немного успокоилась, гордо заявила: «Раджан теперь настоящий англичанин. Такой красавец!»

Прошло несколько недель, прежде чем Карам смог смотреть на Раджана без замирания сердца. Отцу было больно видеть незнакомца с короткой стрижкой. Что он наделал? Не отрезал ли вместе с волосами и наследие предков? Глаза Раджана теперь блестели. Карам надеялся увидеть в этом блеске угрызения совести, но замечал только облегчение, подобно жидкому золоту разливающееся в карих глазах мальчика. Карам осознал, что навсегда утратил нечто важное. Оно было чище самой невинности, хрупкое и вместе с тем основательное — его представление об идеальном сыне как улучшенной копии отца.

Говорят, в жизни детей всегда наступает миг пробуждения, когда они понимают, что родители — вовсе не боги, а простые люди со слабостями. Точно такое же чувство испытывают и взрослые. Правда, открытие ранит их больнее, вынуждая признать собственные ошибки и смириться с тем, что искупление невозможно, а дети все равно станут теми, кем суждено.

13

Раджан огляделся по сторонам и постучал в приоткрытую дверь.

— Разрешите?

Под скошенным потолком мансарды Оскар, по своему обыкновению, горбился у письменного стола. Летом через окна в крыше комнату заливало солнце, и здесь стояло настоящее пекло. От горячего воздуха очки Раджана моментально запотели. Зной, по-видимому, ничуть не мешал Оскару. Никто так и не узнал, над чем он работает. Карам и Сарна всегда думали, что их сосед — студент. «Наверно, пишет диссертацию. Он постоянно ходит в библиотеку», — заметил Карам. Чем же так занят Оскар? Что это за цветные листки, которыми изо дня в день усыпан его стол? Раджан не отваживался спросить. Теперь, когда все слишком долго молчали, трудно было задать даже простой вопрос. Поэтому, заглядывая в комнату Оскара, Раджан каждый раз искал какую-нибудь подсказку. Например, сегодня, протерев очки, он заметил, как тот строчит что-то на темно-зеленой и темно-синей бумаге. Слова быстро и легко ложились на страницы, безостановочно, словно Оскар ни о чем не думал, а записывал под диктовку. Раджан в восхищении наклонился поближе, и Оскар, не слышавший его стука, испуганно вскинул голову.

— Мама попросила вам передать. — Мальчик протянул тарелку с едой. Оскар посмотрел на часы — было уже четыре, — улыбнулся и поблагодарил Раджана. Осмелев, тот все-таки спросил:

— А вы до сих пор учитесь?

Оскар опустил глаза и едва сдержал вздох.

— Да, да. Пожалуй, так. — Он несколько раз кивнул, скорее чтобы убедить себя, а не мальчика.

— Тогда почему у вас нет книжек? — Раджану не терпелось узнать как можно больше о загадочном соседе, особенно теперь, когда самый трудный вопрос был задан. Его глаза скользнули по стенам комнаты, три из которых были заставлены обувными коробками, а на четвертой висела огромная карта мира, покрытая таким количеством всевозможных линий, что она походила на карты государственной топографической службы, которые им показывали в школе. Раджан, конечно, не знал, что это вид Оскара на мир, где в едином изображении переплелись сотни человеческих историй.

Оскар заметил, что Раджан становится неуклюжим: у него немного раздались плечи и появился пушок над верхней губой. Перемены были столь неуловимыми и вместе с тем такими внезапными, что Оскар невольно задумался о скоротечности времени. У Раджана еще все впереди, а вот он тратил драгоценные дни на воплощение замысла, в который и сам уже не верил.

Нет книжек, нет книжек… Оскар едва смог осмыслить вопрос. Как объяснить Раджану, что вообще-то он любит читать, хотя вынужден отказаться от этого занятия? Поймет ли он, что человек начинает мечтать о чем-либо, когда у него появляется образец для подражания? Да, в свое время Оскара вдохновила великая книга, потом она же и разбила вдребезги его надежды: он оказался неспособен создать нечто подобное. И как это выразить Раджану? С чего начать и чем закончить? Можно ли раскрыть тайну, что иногда он ищет утешение в сочинениях безвестных писателей?

Оскар любил забираться в темные углы библиотек и отыскивать там запыленные томики. Снимая книги с полок, он мнил себя освободителем. Предвкушал тот миг, когда увидит последнюю дату на квиточке — десятилетия назад. С наслаждением листал страницы, так долго недоступные солнечному свету и познанию.

Рассудив, что говорить об этом не стоит, Оскар ответил:

— Ну, с книгами покончено. — Он показал на стопки бумаг. — Я перешел на новый этап работы.

Раджана ответ устроил.

— Это как готовиться к экзаменам? Сначала много читаешь, а потом идешь и пишешь контрольную?

Оскар улыбнулся:

— Точно. Именно так.

— Обожаю экзамены. Они — самое приятное в учебе. С ними всегда столько возни, особенно… — Раджан заговорил тише, — особенно с моим питхаджи. Из-за него мы учимся как сумасшедшие. Экзамены, — тут он снова оживился, — это здорово! Пишешь все, что знаешь, а тебе за это ставят пятерки.

Оскар рассмеялся, его глаза сверкнули под густыми темными бровями. Взяв угощение, он кивнул в сторону маленькой кухоньки, примыкающей к спальне.

— Я пока уберу, а съем попозже.

Раджан вспомнил, что мать наказала Оскару съесть все сразу, пока не остыло. Он открыл было рот, чтобы передать ее слова, но потом передумал. Оскар явно занят более важными делами.

— Ну тогда пока. — Раджан помчался вниз по лестнице, шумно перепрыгивая через три ступеньки, отчего стонал весь дом. Со второго этажа донесся рев: «Это вам не детская площадка, черт подери!!!»

* * *

Прежде Оскар не догадывался о повествовательной силе еды. Его поразило, как легко повороты судьбы читаются в начинке для пирога, густом соусе или мягком мясе. Много лет изучая истории, он впервые услышал заманчивые сказки, передающиеся с помощью вкусовых рецепторов. Куда же в этой паутине сюжетов поместить жизнь Сарны? Оскар чувствовал, что в ее истории кроется нечто очень важное, нужно лишь разгадать, что именно.

Он привык работать в одиночестве. До приезда сикхов Оскар жил на Эльм-роуд уже семь лет, и прежний хозяин дома редко его беспокоил. Поначалу Оскара тревожили внезапные визиты Сарны с требованием немедленно все съесть или вопросами об английском. Постепенно раздражение сменилось любопытством, потом теплом, а затем желанием: отведать новых блюд Сарны, распробовать ее красоту, побыть в компании этой удивительной женщины. Оскара затянуло в непрестанное вращение по орбите ее крайностей и преувеличений. Долгие годы он только подслушивал и записывал истории, а теперь невольно и сам становился частью жизненного сюжета, чарам которого был не в силах противостоять.

Благосклонность Сарны к Оскару отчасти объяснялась желанием третировать Рейнольдсов. Им, похоже, было все равно — однажды Сарна предложила соседям домашний картофель и гороховую самсу, но те отказались. «Нет уж, нам этого добра не надо!» — заявила миссис Рейнольдс и отвернулась, будто даже вид индийской еды был опасен для жизни. Мистер Рейнольдс потеснил Сарну к выходу и сказал: «Эта дрянь и так повсюду, с какой стати мы будем совать ее внутрь?» Тогда Сарна и вознамерилась их проучить. Они будут нюхать ее стряпню до тех пор, пока не перестанут различать собственный запах за ароматом ее творений. Они будут пускать слюнки при мысли о чуде, которым пренебрегли. Поэтому Сарна с удовольствием носила лакомства Оскару, а когда проходила мимо двери Рейнольдсов, всегда пела или покашливала, чтобы дать о себе знать. Аппетитный шлейф тянулся за ней по лестнице. Она надеялась, что однажды наступит день, когда несговорчивые соседи капитулируют и придут к ней с единственной мольбой: накормить их.

Оскар понимал, что, угощая его, Сарна борется с одиночеством и ищет повод поболтать. Сначала обменивалась с ним парой слов, а потом, подучив английский, стала все больше времени проводить в его компании. «Хорошо для прахтики», — говорила она.

Сарна обожала английский и с нетерпением ждала еженедельных занятий в школе Мэри Лоусон. Проведя в заточении несколько месяцев, она потеряла уверенность в себе и теперь не только учила новый язык, но и наверстывала упущенное. К счастью, на курсах оказались и другие индийцы. Ее особенно радовало собственное превосходство над ними — за месяцы одиночества она почти забыла, какой эффект производит ее появление на публике в лучших нарядах. «Ты идешь на курсы, чтобы учиться, а не чтобы тебя изучали!» — сказал Карам, провожая ее на первый урок. В сиреневом шалвар камезе, черных туфлях, бордовой шали, с красной сумочкой и длинными золотыми серьгами в ушах, она действительно притягивала к себе взгляды. Среди прочих учеников, одетых поскромнее, Сарна была похожа на попугая ара среди воробьев. «Вы так чудесно выглядите, миссис Сингх, — отметила преподавательница. — Можно я сравню вас с летом?» В любое время года день Сарны неизменно был ярким, если она шла на занятия.

К среде Сарна готовилась заранее — продумывала, что надеть, готовила угощение для сокурсников. Она хотела получать отличные оценки за все — за готовку, внешний вид и английский. Карам с удивлением и легким цинизмом наблюдал за ее сборами. «Эта женщина непредсказуема! Бросается из одной крайности в другую без всякой логики», — думал он.

Каждый раз, когда она наряжалась, у него в голове начинала играть собственная версия популярной песни Элвиса Пресли «Дьявол в маске». Насмешливо и добродушно Карам пел:

Она выглядит как ангел,

Она готовит как ангел,

Но это все ложь.

Она чалаако в маске.

О да, она —

Чалаако в маске.

* * *

Сарна заметила, что муж потешается над ее уроками, и объяснила это ревностью. «Он не хочет, чтобы я выходила в свет, получала комплименты и была независимой. Что ж, мне все равно», — думала она про себя и еще больше старалась отличиться на курсах. Особенно Сарне нравилось удивлять преподавательницу, которая была для нее величайшим знатоком языка.

— Она знает официальный английский, — гордо заявила Сарна мужу.

— В каком смысле? Мы все говорим по-английски, потому что это официальный язык Великобритании.

— Нет, она говорит на королевском английском. Нас учат ему.

Карам попытался объяснить, что есть только один язык, на котором изъясняется вся страна, с разными акцентами и жаргонами, а королева просто говорит чище и правильнее. Сарна и слушать его не хотела. Она не сомневалась, что учит самую лучшую разновидность английского, и всячески благодарила за это мисс Уидер.

Мисс Уидер была высокая худощавая женщина с рыжими волосами и скорбным лицом человека, который очень долго слушал что-то неприятное. Верная своему делу, мисс Уидер не просто учила английскому. Она была хранителем языка, поборником верного словоупотребления и произношения. Она преподавала беженцам и иммигрантам основы английского и истово верила, что сможет навсегда избавить их от акцента и ошибок. Работала мисс Уидер с усердием, знанием дела и, увы, безуспешно. Однако годы разочарований не охладили ее пыла. Наоборот, когда на курсы записалась Сарна, учительница вновь загорелась желанием искоренить самый отвратительный грех: «вы». Ничто не причиняло ей столько боли, как «вы» вместо «уи».

Все остальные ошибки мисс Уидер терпеливо сносила. Она мило улыбалась, когда ученики забывали о глагольных окончаниях: «Я ходить на работу», «Ты пить молоко». Или когда путали местоимения: «Моя хорошо говорю по-английски». Она ничуть не переживала, если студенты произносили «дж» вместо «ж»: «Я долджен пододжать джену». Но ужасное «вы» терзало ее слух. Оно и понятно: нельзя не посочувствовать леди, которую индийцы называют мисс Выдр. И хотя она ни разу в этом не признавалась, именно неблагозвучное имя вновь и вновь заставляло ее бросаться в бой с фонетическими ошибками и учить «королевскому» английскому.

Ради достижения своей цели мисс Уидер применяла самые разнообразные средства. Например, студенты зажимали ручки зубами и повторяли вслед за преподавателем такое предложение: «Уинкинс весь уик-энд читал „Ньюсуик“». Попытки изобразить то же самое заканчивались плачевно: брови учеников взлетали вверх, ручки падали, а комнату оглашало: «Выкинс весь выкеид читал „Ньюсвык“».

Сарна тренировалась и дома. Ручка в зубах не помогала ей говорить лучше. Вместо того чтобы медленно и четко произносить слова, Сарна тараторила, отчего ее английский страдал еще больше.

— Ты несешь какую-то ерунду! — стонал Карам. — Я и половины не понимаю.

— Ти не понимать, потому что я говорю официальный язык, Ти так не привык.

Если кто-нибудь ставил под вопрос правильность ее речи, Сарна кипятилась:

— Как прахтиковаться дома, если мне никто не понимать? Бесполежные вы все, бесполежные!

Порой, оставаясь наедине с Сарной, Карам шутил:

— Ты можешь потренироваться в чем-то более «полежном»…

Никого не слушая, Сарна в итоге выучила свой собственный английский: несуразный гибрид со странными правилами, окончаниями и акцентом. Она искренне верила, что это и есть официальный язык, и всегда заговаривала на нем, если хотела сообщить семье или друзьям нечто важное. В конце концов окружающим надоела гневная реакция Сарны на замечания, и они перестали ее поправлять. А когда Сарне все-таки требовалась помощь, она стучалась к Оскару и находила там почтение, причиной которого был не ее прекрасный английский, а уважение Оскара к хозяйке дома.

Сначала он тоже поправлял ее, затем прекратил это занятие. Даже невинные замечания по грамматике она принимала за личное оскорбление. Если Сарна прямо просила Оскара о помощи, он помогал, не подавая виду, что замечает ее оговорки. Только он мог слушать ее не перебивая, — понятно, почему она так привязалась к юноше.

— Ти мне как сын, — однажды сказала она.

Сын? Оскар поглядел на женщину в дверях — Сарна никогда не заходила в его комнату. Одного карандаша не хватило бы обвести все изгибы ее тела, когда она произносила свои невразумительные тирады. Сын? Вот почему она приходит к нему в лучших нарядах? Улыбается, подмигивает и вызывающе льнет к двери? Вот почему ей так важно его одобрение? Потому что он ей как сын? Хороша мамочка! Сколько ей, тридцать пять? Подумаешь, на десяток лет старше. Ничего себе сын!

Хоть Оскар и не остался равнодушным к чарам Сарны, он никогда не посмел бы оскорбить ее достоинство, поэтому послушно играл роль сына. Может, он и не нравился Сарне как мужчина, но она явно пыталась заигрывать. Сарна хотела, чтобы он преклонялся перед ее красотой, а сама скромно пряталась за ширмой материнства. Видно, она никогда не слышала об Эдиповом комплексе.

Освоив язык, Сарна вздумала носить английскую одежду. Она видела себя идеальной женщиной, которая сумеет привыкнуть к новым нарядам. Как она будет отличаться от других индианок! А как на нее посмотрят люди! Сарна принялась намекать мужу о своем желании. Тот охал и ахал из-за денег и приличий, но в конце концов согласился, отметив про себя: «Раньше она вовсю честила англичанок, а теперь стремится на них походить». Сарна пришла в неописуемый восторг: «Ха! Теперь-то он поймет, кто тут настоящая королева!»

Сарна начала с удовольствием носить европейскую одежду, пусть индийские наряды и лучше скрашивали недостатки ее раздавшейся фигуры. Жаль, показаться людям доводилось нечасто, зато брюки с блузкой стали ее униформой для еженедельных походов по магазинам. Пьяри сочла новое мамино облачение хитрой уловкой.

* * *

— Одевайся. Мы идем в магазин, — донесся до Пьяри голос Сарны.

Мгновение спустя та, подобно грому, который всегда раздается вслед за молнией, ворвалась в комнату, щеголяя в коричневых брюках и светло-голубой блузке. Пьяри показала маме учебник — свидетельство своей занятости — и взмолилась:

— Ми, у меня очень много уроков, я не могу!

— Твой отец допивает чай, и мы идем. Хаи, только посмотри на себя! — Сарну возмутил вид дочери. Ее длинные, тощие темно-коричневые руки и ноги, похожие на удавов, разметались по кровати. Змея-коса висела за спиной. Семнадцать лет, а до сих пор как мальчик! Где ее грудь? Природа наградила Сарну такими пышными формами, что она и подумать не могла о плоскогрудой дочери. Должно быть, какой-то дефект с его стороны. На самом деле Пьяри нарочно начала сутулиться, чтобы скрыть вполне оформившуюся грудь, которой она стыдилась. У всех девочек в школе уже были лифчики, а Пьяри и не знала, как попросить о нем маму. Сарна же не покупала дочери белье, потому что не видела в этом необходимости. Словом, Пьяри скрывала свою женственность, а мать переживала, что ее ребенок совсем не развивается. О месячных они тоже не заговаривали, пока Сарнины прокладки не стали кончаться вдвое быстрее. Она догадалась в чем дело, и молчание Пьяри ее обидело, С другой стороны, все сложилось как нельзя лучше. Сарна и сама не знала, как объяснить дочери, что такое менструация, поэтому скрытность Пьяри спасла обеих от неприятной беседы.

— Давай поживее, никаких «не могу». — Сарна щелкнула пальцами. — И оденься поприличнее. Хватит с меня твоих унылых нарядов, мы не на похороны идем! — Она вышла из комнаты, а потом снова заглянула: — Надень тот желтый топ с оборками, который я тебе сшила, ладно?

«Вот еще!» — подумала Пьяри и сползла с кровати. Она терпеть не могла мамин вычурный вкус. Много лет та дарила ей копии своей одежды, и как только Пьяри научилась держать иголку, шитье стало ее языком протеста. Теперь она почти всю одежду шила сама. Перекинув косу за спину, как лассо, Пьяри окинула взглядом гардероб: набор землистых оттенков в сочетании с черным. Тут и там выглядывала яркая кайма или подкладка воротника: розовая, бирюзовая, золотая. Она выбрала длинное черное платье с красной тесьмой.

— Хаи! — Сарна закрыла глаза рукой при виде дочери. — Хаи Руба! Зачем ты напялила эту палатку? Вылитая монашка, честное слово! — Она взяла красную сумочку. — Идемте.

Пьяри ненавидела походы по магазинам. С тех пор как они переехали в Лондон, закупка продуктов стала семейным мероприятием. Они вышагивали по супермаркету бок о бок, точно приклеенные. И долго это будет продолжаться? Всю жизнь? Каждый раз Пьяри изобретала поводы, чтобы не идти, но все было напрасно. Только однажды, когда она заболела гриппом, ей удалось избежать мучения. У Раджана было больше возможностей: он придумывал, что идет на крикет, в шахматный клуб или еще куда-нибудь. Врал он с легкостью, даже под испытующим взглядом отца. А Пьяри, как ни старалась, робела перед Карамом, и слова застревали у нее в горле.

Ее бесили не сами супермаркеты, а поведение матери. Пока Карам прилежно толкал перед собой тележку, Сарна мучительно медленно продвигалась вдоль полок. Дольше всего она копалась в овощном отделе: доставала фрукты или овощи из самой глубины. «Я-то знаю, они свеженькое прячут!» Попробовать продукты, как в Африке, она не могла, потому трясла, мяла и щупала их, прежде чем бросить в корзину со словами: «Никуда не годится!»

Самое противное творилось у кассы. Пока они стояли в очереди, Пьяри начинала нервничать, сердце ее колотилось, а ладони потели. Когда подходил их черед расплачиваться, она заливалась краской.

Тем временем Сарна не испытывала ничего подобного. Словно опытная актриса, она играла свою роль спокойно и увлеченно. Даже костюм выбирала особый. Пока она передавала продукты кассиру, Пьяри должна была стоять за тележкой, чтобы другие покупатели не видели, что в ней. Карам ждал на выходе и складывал покупки в сумку, а Сарна оживленно болтала с кассиром на ломаном английском: «Здравствуйте, у нас так много покупки сегодня! Да-да, дети нужно много кушать, чтобы расти». Затем она принималась рыться в тележке и громко замечала, что забыла что-то купить, а потом восклицала, что нет, все на месте. Вытаскивая кошелек из сумочки, Сарна егозила, размахивала локтями, и остальные покупатели невольно пятились назад. Словом, она делала все, чтобы никто не увидел оставшиеся в корзине продукты, которым через минуту было суждено проехать незамеченными и неоплаченными мимо кассы. Сарна пихала Пьяри в бок, и та толкала тележку дальше, где Карам прятал ворованное в сумки. Так семье удавалось экономить на недельном запасе сливочного масла, курицы и баранины. Иногда, набравшись храбрости, Сарна оставляла в корзине банку варенья или бутылку растительного масла. Сингхов ни разу не поймали — то были дни, когда в магазинах еще не установили камеры и специальные зеркала, чтобы кассиры могли видеть содержимое тележек.

Хотя однажды их все-таки чуть не раскрыли. Сарна выбрала кассу, за которой сидела индианка. Пока она весело болтала с кассиром на хинди, Пьяри начала толкать тележку к выходу, вдруг женщина встала и заглянула за прилавок. Сарна отреагировала мгновенно. «Ты что?! — закричала она на дочь. — Совсем с ума сошла! Я же еще не закончила! А платить кто будет?» В ужасе Пьяри замерла и передала оставшиеся покупки матери, которая продолжала ее ругать: «Глупая девчонка! Думай, что творишь!» Потом она снова заговорила с кассиром: «Заболталась с вами, вот и не вижу, что происходит. Дети, они такие — совсем не соображают!» Кассир понимающе улыбнулась. Катастрофы удалось избежать, пожертвовав и без того низкой самооценкой Пьяри. Она решила, что все в магазине теперь подумают, будто она хотела украсть продукты. Сев в машину, Сарна завелась: «Она это нарочно сделала, гадина! У меня с самого начала было нехорошее предчувствие. Надо было встать в другую очередь. Пропади она пропадом! Индийцы везде одинаковые — сплошь жулики и ловкачи. Они своего не упустят!»

Карам молчал — отчасти из-за того, что его экономность чуть было не привела к катастрофе.

Пьяри не скоро забыла об унизительном случае в супермаркете. Подобно тем, кого силком заталкивают на лошадь после падения, ее всякий раз приходилось тащить в магазин. Потом она свыклась со своей участью, а через некоторое время в их семье появился человек, который составил ей компанию в этих походах и разделил с ней чувство вины. Кто-то, чье присутствие восстановило мир, сточив острые зубцы Сарниной злобы и Пьяриной скрытности.

Часть II

14

Найне было десять, когда она впервые осознала, что в ее семье что-то неладно. Она шла домой из школы и только повернула на Лохаран Гали, как дорогу ей преградил мужчина. Она узнала его — все в округе звали его Раму Маму. Он наклонился, заглянул ей в глаза и сказал: «Найна, я твой питхаджи». И все. Никаких объяснений. Найна замерла под его малахитовым взглядом. Раму Маму ждал ответа. Девочка не могла вымолвить ни слова. Когда мимо пролетела муха, его глаза на миг оставили ее, и зеленые чары разрушились. Найна пустилась наутек. Ворвавшись в дом, она бросилась в объятия Биби.

— Хаи, Найна! Что стряслось?

— Раму Маму сказал, что он мой папа! А ты говорила, он умер!

— Хаи! Лжец, будь он проклят! Разрази его гром! Не верь ему. Хаи! Какой мерзавец! — Биби принялась утешать девочку. Когда ее рыдания утихли, она сказала: — Ш-ш, Сунаина, моя Найна. Этот человек — безумец. Разве ты не заметила? Он же сумасшедший.

Найна вспомнила его зеленые глаза. Это были ее глаза. Значит, Биби лжет. Если Раму — отец, то кто тогда ее мама?

Прошло еще двенадцать лет, прежде чем она узнала. После смерти Биби соседи начали судачить, и Калвант была вынуждена все рассказать Найне.

Найна считала Калвант родной сестрой, а выяснилось, что она ее тетя. Три другие женщины, к которым Найна всегда обращалась «Бханджи», тоже оказались «Маси». Формально их отношения изменились, а в душе у Найны все осталось по-прежнему. «Что бы ни говорила кровь, они мне сестры, потому что так чувствует мое сердце», — повторяла она. Далеко-далеко, в другой стране, жила еще одна «сестра» по имени Сарна — ее родная мать.

— Пойми, у нее не было выхода. Женщины избавляются от ребенка, зачатого вне брака. Это опасно, многие погибают, чтобы не навлечь на семью позор. Увы, мы слишком поздно узнали, что твоя мама в положении. Не смотри так на меня, Найна! Ты же знаешь, как мы тебя любим. О, Сунаина, мы так счастливы, что ты с нами. Конечно, было бы лучше, если б ты появилась иначе. Иди сюда, глупышка нали чучу. — Калвант назвала ее детским прозвищем, означавшим «сопливая». Она крепко обняла девушку. — Твоя мама… Она была так счастлива, клянусь, хотя Биби и осыпала ее проклятиями и грозилась убить своими руками. Сарна без конца плакала, что потеряла Раму — он наш дальний родственник. Подумать только! И все равно она была счастлива, потому что носила его ребенка… Точно с ума сошла, Имбирь совсем ее одурманил. Я твердила ей, что она ломает свою судьбу и нашу тоже. «Будет лучше, если ребенок умрет», — повторяла я. Не знаю, на что она надеялась — может, что все вдруг передумают и произойдет чудо. Сарна поплатилась за свое упрямство. Биби отправила ее рожать в Чандигарх. Сестра Биби, Сваран Маси, согласилась ее принять и до конца жизни считала, что мы ей обязаны. Даже сейчас сынок Маси ведет себя так, будто мы его должники. — Она покачала головой и взяла с подноса конфету. — Пять месяцев твоя мама жила там. М-м, и пряталась, — продолжала Калвант, жуя сладости. — Позже она рассказывала… м-м-м, очень вкусно, попробуй, Найна! Не хочешь? Да, она рассказывала, что ее не выпускали на улицу — никто не должен был о ней знать. Она и солнечного света почти не видела, все окна занавесили. Сваран Маси принимала у нее роды. Это было ужасно. Сарна говорит, они набили ей рот тряпками, чтобы заглушить крики, и она еще несколько недель истекала кровью. Настрадалась она из-за тебя. Мы все платим за свои ошибки. Хуже всего Сарне пришлось, когда она приехала обратно в Амритсар. Биби видеть тебя не желала, пока не выдала Сарну замуж. — Калвант погладила Найну по голове. — Да, она мечтала побыстрей избавиться от дочери и спасти семейную репутацию. Видела бы ты свою мать! Целыми днями рыдала, ничего не ела. Конечно, она не могла объяснить прямо, почему так расстроена, лишь однажды призналась, что вместе с тобой оставила в Чандигархе свое сердце. — Калвант взяла еще одну конфету, словно без сахара не осилила бы горькое повествование. — Даже Биби ее жалела, хотя осталась непреклонна, плакать не разрешала. То и дело напоминала: «Тебе некого винить, кроме себя. Твой Имбирь виноват». Я думала, Сарна не перенесет такого горя, но выживать — ее конек. Она поняла, что спасать ее никто не собирается, а Раму не готов свернуть горы, чтобы на ней жениться. Она собралась с силами — как раз вовремя, надо сказать, потому что Биби нашла ей подходящего жениха. Спасителем Сарны стал Карам. Когда он угодил в лагерь для беженцев, Сваран Маси привезла тебя к нам, потому что больше не могла кормить. Потом Карам вернулся, и мы сказали ему, что удочерили сироту. Он поверил — бедняжка так влюбился, что и не думал подозревать Сарну.

Этот рассказ добавил немного красок в образ матери, который с годами сложился у Найны. В остальном портрет был размыт, точно его показывали сквозь линзу глубокой обиды: неясный снимок женщины, сделанный при слабом освещении и нетвердой рукой. Как бывает с любительскими фотографиями, в нем угадывалась истинная красота, нечто хрупкое и бережно хранимое — правда, которую Найне только предстояло узнать и принять. Больше всего впечатлял взгляд женщины, отведенный в сторону и почти незаметный. В нем читалась мягкость, тоска и острая боль потери.

— Хаи, какой ужас! Не видать нам счастья! — Письмо выскользнуло из пухлых пальцев Калвант. Некогда красивые черты ее лица, теперь смягченные полнотой, внезапно оплыли в страдальческой гримасе, тяжелая грудь заколыхалась. Из-за внушительного веса нижняя часть ее тела была неподвижной.

Массивные бедра служили крепкой платформой, на которой помещалось и вертелось в разные стороны туловище. Свои чувства Калвант выражала посредством языка: он ежеминутно подвергался таким нагрузкам, которых руки и ноги нипочем не выдержали бы.

— Жестокая кисмет! — Калвант хлопнула себя по лбу, когда листок приземлился на пол. — Сарна оставила нам свои заботы и живет припеваючи в Лондоне, а мы должны страдать! Даже весть о смерти Биби не заставила ее раскаяться. Она и словом не обмолвилась о своей ошибке!

— Она всегда была чалаако. Вечно попадала в неприятности, но знала, как из них выбраться. Настоящая волшебница по части озорства. — В голосе Харпал звучали нотки восхищения и любви. Она была точной копией Калвант, только меньше. Так уж вышло, что каждая следующая дочь в их семье была миниатюрной версией предыдущей.

Date: 2015-09-05; view: 316; Нарушение авторских прав