Глава 24. Добрый день, – голос генерала был сух, как воздух в пустыне, и холоден, как полярный лёд

Добрый день, – голос генерала был сух, как воздух в пустыне, и холоден, как полярный лёд.

Томас машинально взглянул в окошко штабного автобуса и отметил, что никакого «дня» уже нет и в помине. Вечер неуклонно скатывался в ночь, расцвеченную вспышками залпов, ракетных запусков и трассеров.

– Добрый день, – ответил он и, прижимая телефонную трубку к уху, сделал резкий нетерпеливый жест. Через пару мгновений автобус опустел, все работники дивизионного штаба буквально испарились, оставив нобиля наедине с телефоном и собеседником.

– Вы свободны в изъявлениях? – непонятно спросил генерал дер панцертруппен, и Фрикке понадобилось несколько секунд, чтобы сообразить – о чем речь.

– Да, вполне, – искренне ответил он.

– Хорошо, – констатировал невидимый собеседник и перешел к делу, задав вопрос, которого нобиль ожидал и боялся. – Вы можете порадовать меня достойными новостями?

Томас почувствовал холодок в солнечном сплетении, трубка против воли чуть дрогнула в сразу вспотевшей ладони.

– Нет, – коротко ответил он.

Генерал немного помолчал, но Томас отчетливо представлял холеное, породистое лицо командующего группой армий, на котором явственно проступила гримаса брезгливости.

– У вас есть достойное объяснение тому? – вряд ли кому другому удалось передать в нескольких словах всю сложную гамму холода, недоверия, разочарования и недоумения. Томас отметил повторение «достойно», наверное, это что‑то значило, но Фрикке слишком устал для разгадывания психологических ребусов.

– Их много, но в данном случае перечисление займёт слишком много времени, без практической пользы, – отчеканил он. – В настоящее время я сбил противника почти со всех ключевых позиций и продвинулся вперёд примерно на километр. Но окончательного разгрома добиться не удалось. Сейчас бой затихает естественным образом, мне нужно провести перегруппировку и подготовить новый план атаки.

– Замечательно, – с ядовитым сарказмом ответил генерал. – Что ж, вы достигли значительных успехов в разгроме… бригады.

Томас, стиснув трубку до хруста корпуса и пальцев, игнорировал неприкрытый выпад, граничащий с оскорблением. Крыть было нечем. Можно апеллировать к феноменальной стойкости противника, описывать хорошо продуманную оборону и насыщение оборонительных порядков противотанковым оружием, но все это лишь подчеркнуло бы ничтожность достигнутых «успехов». Поэтому нобиль ограничился нейтральной констатацией:

– Прежде достаточно было перейти некий психологический порок ущербной психики недочеловеков, чтобы в конце концов обратить их в бегство. Эти же слишком фанатичны и тупы, чтобы воздействовать на их инстинкт самосохранения. Их приходится убивать, одного за другим. Это сильно усложняет выполнение боевой задачи.

– Вы использовали химический арсенал?

– Нет. Он замедляет продвижение и собственных войск, а мой противник неплохо экипирован и защищён. Боевые отравляющие вещества только отняли бы время.

– Томас… я буду говорить прямо и без окольных путей, – неожиданно произнес генерал. – Ситуация… неоднозначная.

– Я не могу гарантировать полную безопасность связи, – быстро проговорил Фрикке.

– Вероятность того, что нас прослушивают – ничтожна. И время не терпит. Я не могу тратить его на курьеров и их разъезды, – ответил командующий Севером. – Итак, наступательные возможности «Братьев» понемногу исчерпываются. Мы уже не можем быть уверены в их успехе.

Фрикке едва не выронил трубку.

– Это невозможно, – выдохнул он, не заботясь о сдержанности и правильном понимании. – Это же… «Братья»!

Нобиль сел на вращающийся стул, ноги предательски дрожали. Впервые за все сражение выдержка изменила ему. «Братья по оружию$1 – это не просто элита, это новые люди, высшая раса, лишённая слабостей, осененная всеми мыслимыми достоинствами. Непоколебимый дух, феноменальная выучка, лучшее оружие, талантливые командиры. Они добивались успеха всегда. Иногда – дорогой ценой, но все равно победа неизменно шагала во главе их сомкнутых рядов. Лучшие легионы Евгеники не могли проиграть – поражение было не просто невозможно. Оно было противоестественно.

– Да, это «братья», – ответил генерал, голос в трубке звучал тускло и невыразительно, как благородное серебро, покрывшееся от времени черным налётом и густой пылью. – И они все ещё прорывают оборону Первой Бронеармии. Успех уже близок, но русские непрерывно подтягивают подкрепления. Есть вероятность, что завтра к вечеру они смогут сформировать новую полноценную линию обороны.

Фрикке быстро взглянул на часы, чтобы определить – какой именно «завтрашний» день имеется в виду. Стрелки остановились на одиннадцати с четвертью.

– В этом случае усилия наших танкистов ничего не дадут, фронт просто изменит форму. А потери будут невосполнимы, – ровным голосом продолжил генерал. – Нам жизненно необходимо, чтобы имперские танкисты остались без амуниции. Без тяжелой артиллерии, без непрерывного подвоза снарядов крупных калибров, без топлива и боеприпасов для геликоптеров и авиации поля боя. В этом свете ваша роль снова меняется. Прежде вы должны были органично дополнять главный прорыв группировки «братьев». После вас переориентировали на перехват их главной транспортной артерии. Сейчас вы должны не просто добраться до терминала. Это следует сделать быстро, в течение считанных часов. Вы понимаете меня?

– Да.

– Прекрасно. Я не просто так очень подробно разъяснял вам диспозицию. Теперь, когда вы хорошо понимаете общую ситуацию, я спрашиваю – вы сможете выполнить задачу своими силами в приемлемый срок?

Фрикке вытер рукавом взмокший лоб. Движение вышло простецким, почти вульгарным, и нобиль порадовался, что он в автобусе один.

– Нет, – произнес, наконец, Томас, и он был готов поклясться, что мембрана телефонной трубки донесла скрип зубов генерала.

– Я могу добить бригаду, с приемлемыми потерями, настолько, чтобы сохранить возможность ограниченных боевых действий во вражеском тылу, – с неожиданной для самого себя торопливостью продолжил Фрикке. – Но не могу гарантировать, что это получится быстро. Если они будут стоять так же упорно, как сегодня, то, даже начав до рассвета, придется потратить ещё один световой день, целиком. Мне нужно время или подкрепления.

Казалось, молчание генерала растянулось на часы. Поэтому, когда в трубке вновь зазвучал его голос, Томас невольно вздрогнул от неожиданности.

– Сколько вам нужно для успеха?

– Хотя бы полк, лучше два, – четко отрапортовал нобиль.

– Вы получите несколько отдельных пехотных рот, но не более. Ситуация менялась слишком быстро, у нас ещё остались резервы, но они не успевают. Что ж… Видимо, пришло время решительных мер.

Генерал помолчал.

– Скоро я нанесу атомный удар по бригадному оборонительному району, – сухо проинформировал он, и Томас едва не выронил трубку вторично. Он уже понимал важность своей задачи, необходимость скорейшего разгрома бригады и выхода во вражеский тыл, к беззащитным коммуникациям, питающим имперский фронт. Но только хладнокровная готовность командования применить величайшую драгоценность армии – убероружие – показала, насколько все серьезно на самом деле. Готовность и сообщение об этом по обычной телефонной связи, пусть и защищённой… Значит, счет и в самом деле идёт на часы, и генерал уверен, что возможный вражеский перехват ценнейших сведений не успеет ничего изменить. Томас уже много лет ничего не боялся, разве что гнева Координатора. Но сейчас он почувствовал, как липкие струйки поползли по спине, под форменной рубашкой и пропыленным кителем.

– Может быть, имеет смысл использовать их в поддержку танкистов? – предложил Фрикке, чувствуя, как пересохло в горле. – Это принесло бы больше пользы… На мой взгляд.

– Есть причины использовать специальное оружие именно таким образом, – ледяным голосом отозвался командующий. – Кроме того, я выдвигаю в вашем направлении «мортиру».

– Благодарю за поддержку, – искренне вымолвил Томас.

– Фрикке, вы глупец! – впервые генерал не смог сдержать эмоций, взорвавшись резким окриком, но, впрочем, мгновенно взял себя в руки. – Не мортиру. Специальную «мортиру».

Томас с немыслимым трудом проглотил вопрос «откуда!?», уже буквально соскочивший с языка.

– Так точно, – отрапортовал он.

– Удар должен расчистить вам путь. Но если вы столкнетесь с подходящими к противнику подкреплениями, новыми войсками, которых не обнаружила наша разведка, обеспечьте наилучшие позиции «мортире» и защищайте её любой ценой.

– Будет исполнено, – четко и громко отчеканил Фрикке.

– И ещё, – сумрачно добавил командующий. – Если вы сможете прекратить работу терминала до… десяти часов утра, я лично засвидетельствую перед Координатором вашу невероятную храбрость, организаторские и командирские таланты, роль в кампании и так далее. Если нет – я собственноручно отправлю вас в эвроспиртовой котёл. Без всяких шуток.

Прежде чем Томас успел что‑нибудь ответить, командующий положил трубку.

Фрикке закрыл глаза, охваченный самыми дурными предчувствиями.

Атомный арсенал Евгеники включал главным образом свободнопадающие бомбы, сбрасываемые с тяжелых бомбардировщиков. Это было удобно, поскольку позволяло быстро доставить заряд куда угодно, в зоне огромной досягаемости самолетов. Однако на всякий случай, завод специальных боеприпасов в Леверкузене изготовил несколько атомных снарядов для ствольной артиллерии, оставшейся ещё со времён Великой Войны. Эти орудия называли «мортирами», хотя ничего «мортирного» в них не было – поначалу таким образом соблюдалась конспирация, а затем название вошло в привычку и зажило собственной самостоятельной жизнью. Армия перевезла три мортиры в «мир воды», с огромной неохотой, поскольку древние реликты весили десятки тонн, выбирая ценнейший весовой ресурс, критичный для перехода между мирами.

Почему вражеский терминал нельзя накрыть ударом с воздуха? Зачем такая сложная комбинация? Это было непонятно и тревожно.

Томас быстро растер ладонями лицо, стараясь вернуть бодрость тела. Повелительно прикрикнул, призывая штабистов. Времени оставалось очень мало. «Скоро$1 – понятие очень растяжимое, но в нынешних обстоятельствах определенно подразумевалось «очень быстро», нежели «попозже».

Атомный удар… Если бы Томас верил в сверхъестественное, он бы помолился.

Генерал был недоволен собой. Причин хватало, но в данном случае он проявил недостойную торопливость, закончив разговор резко, буквально на полуслове. Впрочем, для развинченного состояния и душевных волнений хватало причин.

Проклятый мезосферный дирижабль завис высоко над полем боя, как всевидящее око злого волшебника. Из‑за него тяжелая авиация оказалась крайне скованной в полетах на высоте, а опускаясь ниже, попадала под огонь армейской ПВО и резерва имперского командования, прикрывавшего наиболее важные участки. Атомные удары делали свое дело, но носители гибли с удручающим однообразием. У Евгеники осталось ещё семь бомб, но только два переоборудованных «Гортена», способных принять спецбоеприпас. И никакой уверенности в том, что носитель пробьется к полосе обороны имперской танковой армии или выйдет к транспортному терминалу окольным путем, не попав в поле зрения радаров и дальнобойных ракетных батарей.

Пришлось комбинировать полумеры – застрявших ягеров Фрикке, достижимую мишень для воздушного удара, и атомную мортиру, изначально предназначенную для обстрела Варшавы. Если все пойдет, как запланировано, до транспортного узла удастся‑таки дотянуться длинной рукой убероружия. Его даже не обязательно разрушать до основания, вряд ли аборигены смогут и станут поддерживать прежний темп перевозок, оказавшись в прямой досягаемости мортиры.

Тогда, наконец, «Братья по оружию» дожмут оборону, которая начнёт рваться уже на всем направлении. И Евгеника победит в своем главном сражении.

***

Колонна, появившаяся со стороны тыла, была настолько странной, что даже описать было сложно. Непривычные обводы грузовиков, незнакомая эмблема на капоте, следы свежей торопливой покраски, радостно улыбающийся водитель… негр.

– Мьед–сан–бат? – прочитал негр по бумажке.

– Да, но что вы здесь делаете? И где остальной госпиталь? – перешел на английский Поволоцкий.

– Мистер Кларк приказал нам найти вас. Он в порядке, разослал павильоны, припасы и персонал по всем госпиталям и сказал, что не может просто сидеть и ждать. Он сказал, что извиняется.

– Но ведь радиологическая помощь может понадобиться многим!

– Стараясь помочь всем сразу, вы не поможете никому.

«Черт тебя побери, Кларк!$1 – в ярости подумал Поволоцкий, но вспышка злобы сразу утонула в потоке стремительных мыслей и соображений.

Принять припасы, подготовить павильоны к развертыванию, но не развертывать до удара! Только порванных палаток нам не хватает! Поставить американцев в работу. И смириться с тем, что единого госпиталя для пораженных радиацией больше нет – есть раздерганные составляющие, поэтому где‑то павильоны будут пусты, а где‑то переполнены, кто‑то заблудится по дороге и так и проездит все сражение. Да ещё не во всех госпиталях найдутся люди, способные объясниться с американцами… но все это уже случилось. Нет времени горевать, нужно очень быстро работать.

***

С наступлением темноты оперативное отделение штаба бригады переместилось в специально отрытую землянку. Главным образом, чтобы не демаскировать себя светом.

– Сводки потерь, – штабной работник передал Зимникову лист с длинными колонками чисел. Полковник принял сводку двумя пальцами и внимательно прочитал. Отложил в сторону, но мгновение спустя покосился на бумагу и перевернул её чистой стороной вверх. Черные жирные цифры все равно предательски просвечивали.

– Расход боеприпасов и оставшиеся бэ‑ка, по батальонам. Отдельно – ПТУР.

Последовал новый лист, Зимников с каменным взглядом просмотрел и его, задержавшись на последней строке с дважды подчеркнутым «10%».

– Скверно? – осведомился Таланов.

Зимников дёрнул щекой, на которой проступила небритая щетина, но промолчал. Впрочем, вопрос был риторическим. «Механики» не принимали участия в сражении, будучи в резерве, но слух и радио у них остались. Поэтому майор хорошо представлял положение дел. Бригаду буквально сдвинули на километр–полтора практически по всему фронту, оставив изрытую, перекопанную вдоль и поперек полосу, нашпигованную металлом, осколками, скелетами сгоревшей техники и трупами. Догорающие машины и пожары до сих пор неплохо освещали передовую, заменяя прожекторы. Гвардейцы лишились почти четверти личного состава безвозвратными потерями. По довоенным стандартам соединение считалось бы почти разбитым.

– Хорошо хоть без авиации обошлось, – дипломатично высказался майор, как бы намекая, что пора переходить к делу. Не зря же полковник вызвал его.

– Да, – мрачно отозвался Зимников. – Но и мы ни хрена не получили, как я ни запрашивал поддержки гиропланами. Пошли, вдохнём чистого воздуха полной грудью.

Насчёт «чистого воздуха» комбриг определенно пошутил. От обычных, естественных запахов не осталось и следа, вокруг веяло маслом, порохом, автомобильным выхлопом и потом. Временами порыв ветерка доносил характерный медно–железистый запах – в бригаде было очень много легкораненых, пострадавших от неприцельных миномётных обстрелов. Небо на севере пылало потусторонним жёлто–красным огнем, время от времени на черном фоне расцветал яркими всполохами взрыв зенитной ракеты или летательного аппарата. Звезды казались маленькими и мутными, слепо мерцающими на фоне дымов. Вокруг мелькали тени людей, реже проезжала колёсная техника, ещё реже лязгали гусеничные траки. В качестве освещения обычно пользовались специальными фонарями с синими фильтрами, такие же стояли и на автомобильных фарах.

– Знаешь, я жутко не любил разные сочинения и экзамены, – сказал Зимников, странным дёрганым жестом облокачиваясь на столбик, отмечающий поворот маленькой – едва по пояс – траншеи. Таланов понял, что на самом деле комбриг покачнулся и едва не упал от усталости, схватившись за первое, что попалось под руку. Но Виктор промолчал, сделав вид, что не заметил.

– А кто их любит? – заметил майор.

– Не в том дело. Мне всегда казалось, что это несправедливо. Сначала ты днями, а то и неделями готовишься, собираешь материал, а затем – считанные минуты и все.

– Это к тому, что мы тренировались несколько месяцев… – Таланов не закончил.

– Да, – ответил Зимников, и майор был готов поклясться, что в словах комбрига прозвучала толика отчаяния. – Сколько трудов, и за день боя, считай, разгром.

– Мы ещё не разбиты, – терпеливо сказал Таланов.

– Близко к тому. Бронетехника выбита, ракеты почти расстреляны. Против пехоты мы ещё устоим, но танки путем уже не остановим. Завтра будет мясорубка, в которой бригада закончится.

Таланов пожал плечами, спорить или соглашаться со сказанным не было смысла. Вместо этого он предложил:

– Остались ещё мы с противотанкистами. На день хватит. А там, думаю, подмога подойдет. Не может же командование не понимать, что только мы стоим между…

Он не закончил, потому что опять‑таки все было понятно без слов.

– Нет, дружище, у тебя другая стезя, – с неожиданной жёсткостью проговорил Зимников. Майор недоуменно приподнял бровь.

– Мы ещё можем продержаться. Разбить не сможем, но задержать – вполне, – негромко изложил полковник. – И к нам уже идёт помощь. Это значит, что те, – он махнул рукой в сторону расположения штурмдивизии. – Должны действовать быстро, очень быстро.

– Чего ждёшь? – спросил Таланов. – Массированная химатака?

– Чего угодно, – в тон ему отозвался Зимников. – Вплоть до атомного удара.

– Думаешь? – упавшим голосом уточнил майор. Ему почему‑то вдруг захотелось присесть.

– Я не думаю, я просчитываю. Тот, кто командует «ягерами$1 – игрок, азартный, но до поры осторожный. Я это чувствую в его действиях – может выжидать, как змея в норе, может бросать части очертя голову, напролом, когда думает, что оправдано. И у него мало времени, нашу оборону нужно смести, пока не подошли подкрепления. Поэтому сейчас он должен обрывать телефон командования, запрашивая все возможные меры усиления. Химия, фторовая бомбардировка, термобарические заряды… атом. Что угодно.

Воцарилось молчание. В темноте возникла узкая полоска света – кто‑то немного отодвинул полог, прикрывавший вход в штабную землянку.

– Петр Захарович, Ванситтарт на проводе, – сказал связист. – Не сверхсрочно, но важно.

– Сейчас буду, – ответил Зимников, и свет исчез.

– Значит так, к делу, – быстро заговорил полковник, излагая уже обдуманное решение. – Сейчас черкну бумажонку, передам тебе танкоистребителей.

– Он подполковник, выше меня по званию, – вставил Таланов.

– Я же сказал, черкну бумажонку, – с нетерпеливым раздражением ответил Петр Захарович. – Отойдете в тыл.

– Ого, – только и смог проговорить Виктор.

– Да, – подтвердил комбриг. – Будешь не просто за резерв, а как крайняя засечная линия. Если мы отхватим какой‑нибудь особенной пакости и не удержимся, дальше твоя забота.

Таланову очень захотелось сесть прямо на край траншеи, но он сдержался. В темноте было трудно рассмотреть выражение лица комбрига, но судя по тону, Петр Захарович улыбался, с грустью и малой толикой безнадёжности.

– Как – не могу сказать, потому что не знаю, что будет дальше, – сказал Зимников. – Может быть, я дую на воду, и ничего не случится. Может быть, ничего особенного не будет, и я – старый нервный дурак, который дробит соединение на части перед решающим боем. Но я верю в хитрожопость того, кто сидит на той стороне, он меня не разочарует. Если что – решай по своему усмотрению. Обороняйся, контратакуй, или отступай к восьмому и там держись за землю зубами. Как решишь и как сможешь.

– Понял, – пустым, невыразительным голосом отозвался Таланов. – Сделаем.

Мимо прошел патруль, свет фонаря с фильтром скользнул по лицу майора, придав ему мертвенно–синюшный цвет, как у настоящего покойника.

– Да уж сделай милость, – посоветовал Зимников. – А теперь пошли обратно. Напишу приказ для подполковника Лежебокова и посмотрим, что у англичан.

– Как англы? – спросил Виктор, меняя тему.

– Невероятно, – честно ответил Зимников, отрываясь, наконец, от своего опорного столбика. Металлические суставы искусственных кистей пощелкивали в темноте. – Батальон держал центр до упора. Выбит на две трети. Этот Ванситтарт – прекрасный командир, может быть его жертва и не напрасна…

– Жертва? – не понял майор.

– Забудь. Это наше с ним, личное.

Офицеры проследовали к землянке. Под ногами тихо шуршала сухая земля.

– Дождика бы, – невпопад протянул Таланов.

– А, забыл! – отозвался Зимников, тщательно закрывая за собой проход, чтобы ни один лучик не выскользнул наружу. – Наш старый добрый знакомый объявился. Считай, вся старая компания в сборе.

Он порылся в кармане и достал смятый блокнотный листок с короткой надписью, сделанной хорошо знакомым почерком, узнаваемым даже в неярком электрическом свете переносных ламп.

«Захарыч! Твои орлы медсанбат развернули по–гвардейски – в 20 км от фронта. Пока с ними посижу, присмотрю. Будет время – заходи, чаю попьем. АБП»