Глава 11. Россия непридуманная

Говоря об истории России, мы по большей части вспоминаем о походах киевских князей, об образовании удельных княжеств, о нашествии Батыя и монголо-татарском иге, о Куликовской битве, о присоединении Казанского, Астраханского, Сибирского ханства, о Великой Северной войне при Петре Первом, о русско-турецких войнах и славном альпийском походе Суворова, о том, как народ "защитил свою землю" в 1812 году….

Такова историческая правда. Истина же состоит в том, что для абсолютного, подавляющего большинства русского народа все эти события были либо не очень важны, либо вообще прошли незамеченными.

Вплоть до ХХ века, даже до 1947 года (последняя "голодовка"!) настоящая история для абсолютного большинства русских состояла в постоянной, изнурительной и бесконечной войне с двумя грозными врагами: с голодом и с холодом. Особенно тяжело приходилось, как замечает Герберт Хаан, когда эти два врага наступали одновременно.

Красивые, исполненные достоинства слова о "защите своей земли" правдивы в смысле духовной приемлемости. Но они не истинны. Истина, которую почти каждый русский знал либо интуитивно понимал, состояла в том, что как таковая его земля в нашем холодном и суровом краю никому, кроме него, была не нужна. Во всех нашествиях и войнах вопрос стоял не о захвате у русского земледельца земли, а о том, кто именно будет собирать с земледельца подати: потомки варяжского князя Рюрика или потомки Чингис-хана, династия конюшенного Бориса Годунова или династия монаха Григория Отрепьева и так далее.

Русский народ, которому сподобилось поселиться в зоне морозных зим и крайне рискованного земледелия, мог выжить, только уподобившись сообществу фанатичных сектантов. Вечная битва за хлеб, постоянные сражения против голода и холода требовали создания совершенно особенной морали, особой системы ценностей, особой "религии". Когда в страну пришло византийское вероучение, народ, не обращая никакого внимания на само по себе вероучение и на его догматы, сразу же трансформировал его одним только словом: крестьянин. Этим словом был поставлен знак равенства между понятиями христианина и земледельца. О значении и о значимости уже говорилось. Повторим, о чем это слово говорило: О том, что если ты земледелец, если обрабатываешь землю — то ты христианин. А если ты не занят обработкой земли — то не христианин! Может быть, даже "нехристь".

Даже если ты числишься русским героем, совершаешь великие подвиги и побеждаешь аж Соловья-разбойника, ты не сможешь поднять и мешочка той земли, что вспахивает настоящий герой, настоящий крестьянин (=христианин). Стоит еще раз обратить внимание на степень издевки над так называемыми "рыцарскими доблестями" в этой былине! Каким от нее веет страстным и даже страшным отрицанием всего, что не связано с обработкой земли! Какому еще народу захотелось бы так унизить своего мифологического Геракла и так возвеличить своего реального Сеятеля и Кормильца?

Что значит совершать хорошие, высоконравственные, героические поступки? — Это значит вспахивать, обрабатывать землю, получать от нее хлеб. Труд земледельца — это и есть нравственный поступок. Все остальное — безнравственно либо в высшей степени сомнительно.

В 1812 году нашествие на Россию объединенной (при Наполеоне) Европы закончилось почти полной гибелью нашествия от одной единственной встречи его с теми голодом и холодом, с которыми русский человек встречался регулярно.

Русский человек хорошо понимал, что ни на западе, ни на востоке не найдется таких "отмороженных", которые и впрямь позарятся на обрабатываемую им землю. Ведь это значило бы взвалить на себя немыслимо тяжкий крест. Крест этот был по плечу только русскому крестьянину.

Здесь — секрет множества событий внешней русской истории, которые с любой другой точки зрения просто непостижимы. В частности, секрет более чем странного способа "втыкания штыков в землю", каким Россия вышла из двух больших войн ХХ века — первой мировой и "холодной". Здесь же секрет и более чем равнодушного отношения народа к "жгучим вопросам внешней политики" и даже более чем терпеливого отношения к так называемому "монголо-татарскому игу".

Будучи родом из южного района нынешней Рязанской области, я до поры никак не мог понять "предательского" поведения своих далеких предков перед Куликовской битвой. Ведь именно они и именно в этих местах "держали щит меж двух враждебных рас"! Ведь, говорят, жители села с гордым названием Борец даже отряды Батыя к себе не пустили! Как же могли они в "решительную минуту" позволить своему князю Олегу заключить с Мамаем союз против Москвы? Только потом стало ясно, что они не только "позволили", но и потребовали от своего князя предпринять именно такой дипломатический шаг. Рязанский крестьянин вряд ли стал бы возражать против того, чтобы собираемые с него подати пошли через Рязань в Москву, а не через Рязань в сторону Казани, как уже сложилось. Он знал, что наряду с " крестьянским " (=христианским) " миром " (=общиной) существует еще и не крестьянский (=не христианский) и немирный (=не общинный) люд вроде дружин рязанского или московского князя либо тех молодцов, что приедут за "ясаком" с юго-востока. Он знал, что дешевле этому люду заплатить, чем противодействовать. Но вот к чему крестьянин был чувствителен, так это к альтернативе между таким вот бандитским порядком и беспорядочным бандитизмом. Последний был для него хуже всего, ибо при беспорядочном бандитизме не только грабили вдвойне и втройне — по числу "дружин" и "орд", но еще и жгли и убивали. А политика Московского князя в тот момент открывала собой не эпоху "освобождения от ига", а именно длительную эпоху беспорядочного бандитизма. В чем даже сама Москва смогла убедиться, будучи сожженной отрядами Тохтамыша чуть ли не сразу после "великой победы на поле Куликовом".

Впрочем, в последний период времени появились сомнения даже в том, что Куликовская битва имела место. Не обнаружили, мол, захоронений и так далее. "Аналитики" способны доказать что угодно. Моя "эйдетическая память" говорит, что Куликовская битва, конечно же, была. Но ее масштаб и значимость завышены на порядок. Конечно, не могла Русь, которая и через четыреста тридцать лет, при организованной рекрутской системе, выставила на Бородинском поле около ста тысяч воинов, — не могла Русь привести сто пятьдесят тысяч на поле Куликово. Что касается татар, то они не могли отправиться в "нашествие" иначе, как со своими семейными кибитками, со своими женами, с малолетними и с детьми. Доля воинов, которые способно выставить население, может по военной науке достигать десяти процентов от населения. Поэтому цифра в триста тысяч и могла в какой-то степени отразить реальность, но она относилась к оценке всего огромного лагеря кочевников.

Если же вернуться к значимости Куликовской битвы, то она произошла в 1380 году и была всего лишь очередной стычкой с отрядами Орды. Она очередная даже в ряду тех, что известны историкам. Ведь за два года до нее произошла стычка (или, если угодно, битва!) на реке Воже (речку эту тоже облазили и места "сражения" и "захоронений" не нашли). А закончились эти стычки где-то после взятия русскими Казани в 1552 году. То есть рязанскому крестьянину пришлось около двух веков жить в обстановке беспорядочного бандитизма! Стоит ли удивляться, что он в особенно тяжелое время проявлял и способности к дипломатии, и "толерантность", и что угодно, лишь бы сохранить "мир" (=общину).

Я упомянул об "эйдетической памяти", и это должно вызвать усмешку у "аналитика". Гипотетически существующая память предков, пусть даже по-научному названная "эйдетической", — это не доказательство. Но ведь я и не пытаюсь "доказать" факт Куликовской битвы. Я только говорю, что спор о ней самой не столь уж важен. Гораздо важнее вдуматься в жизнь людей в течение этих двухсот лет примерно от битвы на Воже и потом на Куликовом поле и примерно до какого-то времени после взятия Казани.

Еще два момента, касающиеся именно истории, важны чрезвычайно: постепенные изменения крестьянского труда и быта и изменения в характере взаимоотношений между крестьянством и "господствующим классом".

К сожалению, именно эти наиболее важные вопросы почти не освещаются нашей так называемой "историей".

Рискну сформулировать одну мысль, на первый взгляд абсурдную. Две самых больших империи обязаны своим появлением … овце. Первая — британская колониальная империя. Процесс "поедания людей овцами", "огораживаний" земли для овцеводства и вытеснения с земли земледельцев начался в Англии в XII веке. Процесс этот имел столь значительные социальные и экономические последствия для Англии и для всего мира, что о нем упоминается даже в школьных учебниках истории.

А вот о том, что первое упоминание о валенках на Руси относится скорее всего к ХIY веку, в учебниках истории не написано. В них вообще о валенках ни слова. В других источниках есть слова, что валенки на Руси появились "к XYIII веку". Это "к" весьма красноречиво. Чтобы окончательно запутаться, достаточно еще больше углубиться в источники и прочитать, что нечто наподобие валенок нашли при раскопках на Алтае среди предметов, относящихся к III веку до нашей эры.

Ремеслом изготовления валенок в совершенстве владел мой дед Василий. Когда он приезжал в гости, то привозил с собой множество деревянных форм, вальков и каких-то деревянных же терок. О приезде его мигом узнавало все село, и к нам начиналось паломничество. Очень многие хотели заказать именно у деда "настоящие валенки". Работал дед в натопленной бане. Что-то делал с шерстью в горячей воде, что-то энергично отбивал то ребристым вальком, то плоским. Увиденное тогда позволяет мне заключить: по сложности и трудоемкости, по количеству и качеству необходимых инструментов изготовление валенок вполне сопоставимо с ремеслом кузнеца. И как кузнечное дело требует добычи руды, так и "валяние" требует развитого овцеводства.

Очевидно, сложное ремесло изготовления валенок (они же "каталки", они же "пимы") появилось на Руси и распространилось постепенно. В упоминавшемся источнике говорится, что в XIY веке ордынский посланник спрашивал сына Ивана Калиты о валенках как о русской новинке. А три века спустя мы заняли всю Сибирь и занялись "прорубанием окна в Европу".

С валенками, с этой поразительно надежной защитой ног от векового врага холода, русский человек мог уже идти хоть до Тихого океана, хоть до Балтики. Валенки означали революционные изменения, они открывали фантастические возможности. С валенками стало возможным даже на "свидания" ходить зимним вечером. В ту суровую секту, какой была русская крестьянская община, валенки приносили новый быт и новые представления о хорошей жизни.

А "самопрялка"? А "чугунки" с "рогачом" и с "чапленником"? А все новые породы лошадей?… Перечень подобных действительно исторических вещей весьма обширен. Без них Россию Настоящую не понять. Мы сегодня вряд ли глубже поймем Отечественную войну 1812 года, если будем смотреть в Москве перед Бородинской панорамой на памятник Кутузову, восседающему на коне буденновской породы, а не на одной из лошадей, реально существовавших в то время.

Вопрос о взаимоотношениях русского крестьянства с господствующим классом насколько важен, настолько же и запутан в сознании современного русского человека.

Прежде всего, до сознания сегодня слабо доходит, что вплоть до установления крепостного права взаимоотношения между господствующим классом и крестьянством сводились к регулярным наездам княжеских дружин с целью сбора дани. В тот период князья, их дружинники и иные госслужащие были настолько преданы идеалам либеральной демократии, что никак не вмешивались в организацию экономической жизни крестьянской общины. То есть Россия была типично "варварским" государством. Поначалу с центром в Киеве, который, например, князем Святославом рассматривался в качестве временной резиденции. (По его планам таковую резиденцию-столицу следовало перенести в Болгарию). Потом это "варварское" государство стало полицентричным ("феодальная раздробленность"). С приходом орды Батыя единый центр государства был восстановлен. Им стал центр Золотой Орды, которая использовала "русских" "князей" в качестве своих наместников для сбора дани на местах согласно выдаваемому "ярлыку на княжение". Такой порядок можно назвать грабительским, но нельзя назвать его беспорядочным грабежом. Он, конечно, больше подходил русскому крестьянину, нежели бесконечные междоусобицы и наезды отовсюду сразу.

А крепостное право революционным образом изменяло отношения между государством и крестьянами. Государство из "варварского" становилось "цивилизованным". Вместо наездов в самой общине, рядом с ней появлялась фигура "барина" как представителя государства, как управленца, как организатора множества сторон жизни. Каких именно — нам даже трудно сейчас представить. Отношения между крестьянской общиной и барином были чрезвычайно разносторонними, даже интимными. Называя иногда и сегодня рубль "целковым", мы не связываем это слово с признаком женской невинности, за который барин по обычаю вознаграждал невесту согласно праву первой брачной ночи. Здесь уместно еще раз напомнить, что в холодной стране крайне рискованного земледелия крестьянская община должна была быть и была чем-то вроде секты со всеми строгостями и странностями, какие обычно бывают в сектах. Даже нынешние самые нецензурные "ругательства" "по матери" могли появиться в таких вот сектах как формы уважения и расположения в определенных ситуациях (такую гипотезу в разговоре со мной высказал талантливый человек и публицист Юрий Хабаров).

По отношению к общине барин был не только представителем исполнительной власти, но и законодателем. У некоторых помещиков правовой энтузиазм просто перехлестывал через край, в результате чего появлялись, например, законодательные акты вроде "Инструкции о полоскании белья на воде", а также распоряжения по общине "О неприличности бабам и девкам жить в домах без тяглецов".

В целом же крепостное право означало прежде всего прикрепление крестьян к земле, запрещение искать для себя какой-то иной "доли" либо другую " землю ". Это в полной мере соответствовало духу и политике русской крестьянской общины-секты. Появление рядом с ней представителя государства с исключительно ему даденным правом на изъятие прибавочного труда и продукта могло означать для русского крестьянина только удобство и облегчение по сравнению с наездами. Что касается права на телесное наказание, то оно в тот период было естественным и для отца, и для "мира" (=общины), и, разумеется, для государства, воплощенного отныне в барине.

"Вопросы" появлялись там, где барин начинал сам нарушать главный принцип "крепости" и отрывать крестьянина от земли. Например, превращать его в "дворового", в личного слугу, в артиста… Характерно, что юридически такое право было закреплено за дворянами только спустя столетия, только в самом конце XYII века. Что же касается продажи крестьян без земли, то она юридически санкционируется только на той стадии, которая называется "разложением крепостного строя". И сразу же вызывает шквал протестов во всем русском обществе. Можно предположить, что на практике "продажа без земли" происходила в отношении тех категорий крестьян, которые предварительно уже были от земли оторваны (например, тех же "дворовых", крепостных артистов и т. д.). Иное трудно себе представить тому, кто знаком с русским национальным характером.

В целом же взаимоотношения между русской крестьянской общиной и барином были прочны и устойчивы. Российская империя до второй половины XIX века блистала стабильностью на фоне смут, реформаций, революций и других брожений в Европе. Это давало российской короне возможность добиваться впечатляющих внешних успехов, завоевывать новые земли и так далее.

Стабильность была нарушена факторами, внешними по отношению к самой по себе общине. В целом это произошло потому, что с развитием средств труда, ремесел, мануфактур и промышленности, с появлением железных дорог доля и значимость крестьянского труда для общества стала постепенно снижаться даже в холодной России.

А "могильщиком" патриархально-крепостного уклада попытался выступить, как и в Англии (политика "огораживаний"), сам господствующий класс. Он первый вышел из патриархального быта, стал разговаривать не по-русски, проживать не поблизости от крестьянской общины, а где-то в городах, в столицах, растранжиривать "целковые" на французских дам и так далее. Слова "вот приедет барин…" из стихотворения Некрасова очень выразительно передают наивные надежды людей, обманутых барином именно в результате его измены принципам и сути крепостного права.

Как известно, логика развития рынка и промышленности приводит к разрушению патриархальных отношений. Но разрушает эти отношения не "логика", а стремления и действия больших групп людей — в данном случае господствующего класса России. Можно его представлять в образах Ноздрева, Собакевича, Манилова, Коробочки, Обломова, Чацкого, Онегина, Печорина, Руднева, Лаврецкого…. Можно в образе реально существовавших Рылеева, Салтычихи, Аракчеева (написавшего, кстати, весьма революционный проект освобождения крестьян). Очевидно, что результирующей от всех этих столь разных лиц и еще десятков тысяч дворян и их семей стало то, что стало. Что же именно?

В 1858 году в "Секретном комитете" в Петербурге был разработан чудовищный план "освобождения" русских крестьян от крепостной зависимости с закреплением при этом земли в собственности помещиков.

Этот чудовищный план свидетельствует: господствующий класс России замахивался уже на то, чего не ожидалось ни от одного нашествия. Впервые у русского крестьянина захотели отнять именно землю!

Стоит ли удивляться, что уже на стадии разработок и доработок этого плана, на стадии согласований его со специально учрежденными в губерниях комитетами тысячи помещичьих усадеб по всей стране запылали, подожженные крестьянами, а в любом приличном городе уже образовались тайные кружки будущих террористов?

Конечно, первоначальный план "тайного комитета" не мог быть принят к исполнению, так как означал бы для "дворян" самоубийство. Но он показателен тем, что неприкрыто излагал цель этой "реформы сверху". Саму реформу по юридическим указам и постановлениям изучать почти бессмысленно. Она в смысле юридическом больше похожа на штабной архив той армии, которая то захватывала какую-то территорию, то в панике бежала, то опять принималась наступать. Вся реформа проведена по одному принципу: крестьян освободить и отнять у них столько земли, сколько получится. Получалось в разных местностях по-разному — и эти полученные результаты на какой-то из стадий узаконивались. Потом ситуация в этой войне менялась, и через какое-то время узаконивались новые результаты. В этом суть огромного числа постановлений, решений и указов.

Новые тысячи помещичьих усадеб сгорели, царь-освободитель был убит, план изъятия у русского крестьянина земли в целом, конечно же, провалился. Но "война за родную землю" с этого времени действительно началась. Это была война против изменившего "миру" (=общине) барина. Война скрытая и явная. Война, в которой "баре" пытались разложить общину и превратить ее в конгломерат фермеров (реформы Столыпина). А община яростно сопротивлялась, жгла и вытесняла врага до полного его истребления либо изгнания в 1917–1922 годах и даже до полной ликвидации "фермеров" к середине 30-х годов.

Ни одно сколько-нибудь значимое событие, ни одно общественное движение в России вообще и в XIX–XX веках в особенности не может быть понято и объяснено без учета того мощного, гравитационного, поля, которое исходило и исходит от русской "земли", от русского крестьянина. Это поле проникало и системой своих оценок, своей моралью, своим видением "мира" проникает и поныне повсеместно. Если кому-то казалось или кажется, что он в этом поле летает по своей воле, то это значит, что человек не понял разницы между полетом и падением.

Террористическое движение у части русской интеллигенции в конце XIX начале XX веков — это реакция интеллигенции на указанное гравитационное поле.

Октябрьскую революцию или, если угодно, "переворот" предотвратить было можно. Способом самым простым и всем известным. Для этого "доокрябрьскому" правительству достаточно было издать только один указ — о национализации помещичьих земель. Но что бы было в этом случае? В этом случае сегодня говорили бы о "сентябрьском перевороте", об "августовском", об "июльском"… В мавзолее лежал бы кто-то другой, и строй в течение следующих семидесяти лет именовался бы иначе. Но по сути он все равно был бы советским.

Если бы была разработана методика и проведено объективное исследование структуры нравственных оценок у русского человека, то результат и сегодня показал бы то, что нам как русским людям и без того известно. Тяжелый физический труд, неприхотливость в быту, "трудная жизнь", "простой человек" бесспорно оказались бы оцененными на несколько порядков выше, нежели успешность, изысканность вкусов, умение устроиться в жизни, интеллект. Такова гравитация русской земли!

Если мы желаем не просто биться в истерике по поводу репрессий, но и ощутить их подлинный драматизм, то должны понять, что на определенном этапе "шпионом" в глазах "мира" выглядел просто даже человек с постоянно начищенными сапогами. А если он в дополнение к ним еще и повязывал галстук….

Почти всех, кто был примером для общества в 30-е годы, назвали стахановцами. По фамилии шахтера Стаханова. Как видим, народ и в эпоху индустриализации выделял прежде всего тех, кто был связан с землей, даже трудился в самой земле.

Во второй половине восьмидесятых годов в советской интеллигенции, как показано выше, доминировали западнические настроения. Но утверждать, что именно волна этих настроений "сделала перестройку", — значит опять же не понимать разницы между полетом и падением. Наиболее дальновидные из "прорабов перестройки" это, между прочим, признают. Так, Г.Х.Попов свидетельствует: "демократы" до поры и мечтать не смели о захвате власти, а мечтали только о влиянии на власть. До тех пор, пока весной 1991 года гравитационное поле повернулось неожиданным для них образом. Тогда из-под земли, от шахтеров Кузбасса и всей России донеслось, что нужно закрывать парткомы.

Если бы кто-то проанализировал специфику русского отношения к вождям, к руководителям, к политическим партиям, то перед ним открылось бы математическое подобие с той самой оценкой героя, победившего даже Соловья-разбойника, но не способного поднять и мешочка земли. В России вождь, даже если он признается таковым, нравственно несопоставим с "простым" человеком.

В 1940 году в Третьем Рейхе начали снимать кинофильм "Великий король" о Фридрихе Втором. На экраны он вышел аккурат к концу 1941 года. Так сказать, к разгрому под Москвой. Фильм на удивление реалистичный, почти не "пропагандистский". Начинался он со впечатляющего показа того, как русская армия наголову разбила немецкие войска Фридриха Второго под Куннерсдорфом. В этой связи в одной из сцен родной брат Фридриха осыпает его упреками. А король гордо отвечает, что его план сражения был верным, да вот только "die Preussen sind geflohen" — "пруссаки побежали". В немецких кинозалах принималась и вызывала у зрителя сочувствие такая вот логика, смешная и немыслимая для русского человека.

В России к вождю повышенные требования и еще больше претензий. Ведь пахать землю — это тебе не Соловья-разбойника побеждать! И если многие сегодня уже и отчаялись в результативности всех попыток "добить" авторитет Сталина, то объясняется это тем, что Сталин запомнился не как "правильный" или "неправильный" вождь, а как человек в быту непритязательный, лишних костюмов не носивший….

Но почему в Англии политика "огораживаний" с XII века и вплоть до начала XX века проводилась на всех стадиях этого процесса успешно для лендлордов и уже давно привела к полной "ликвидации крестьянства как класса" с отсылкой его в колонии? Почему в России, наоборот, за границу вышвырнули лендлордов?

В целом ответ уже даден. Природно-климатические особенности страны просто не позволяли ей существовать без того "отмороженного сектанта", каким был русский крестьянин. Причем вплоть до построения и начала функционирования современной индустрии этот крестьянин необходимо должен был составлять большинство общества, быть почти синонимом к понятию "русский народ".

Напомним, что тысячелетия назад необходимость отвоевания земли у рек создала первые государства как таковые. Необходимость отвоевания земли даже у моря создала первое буржуазное государство в Нидерландах. Необходимость завоевания земель за морями создала империалистические государства по типу Британской империи. А необходимость отвоевания земли у снега и холода заставила провести масштабные социальные эксперименты, вплоть до практической реализации "Утопии" Томаса Мора. Того самого Томаса Мора, который запустил фразу об "овцах, поедающих людей".

Эта же геоисторическая необходимость создала уникальный национальный характер. Он, как уже сказано, подобен гравитации самой земли.

В ХХ веке эту гравитацию почувствовала вся планета. И зримо проступили контуры России Великой…