Глава 7. Русская национальная идея

Я очень надеюсь на то, что уже в следующей главе читатель найдет достаточно убедительные аргументы и в результате перестанет следить за возней вокруг "анализов", взятых кем-то от истории, а обратит внимание на саму по себе историю — на прошлую жизнь всех живших и живущих ныне людей. Я надеюсь, что все меньше людей станут стесняться мыслить и свободно говорить в соответствии с русской философской и литературной традицией. А это значит — без стеснения заявлять, что, например, мой дед Василий играл в истории ничуть не меньшую роль, чем любой из вождей его времени. Каким образом? — Он пахал землю, сеял, делал отличные валенки и говорил по-русски!

Об обработке земли и несопоставимой важности этого дела по сравнению с победами над соловьями-разбойниками уже говорилось и еще будет сказано. Разговор о валенках как о русском чуде-оружии еще впереди. Здесь же обратим внимание на такой вклад в историю, как говорение по-русски.

Десятки и сотни миллионов наших предков, да и мы сами вплоть до сегодняшнего дня ежедневно, сами того не сознавая, вершили историю, дорабатывали и передавали последующим поколениям лингвистический код нашей национальной идеи. Эта идея зародилась еще в тех суровых сельских общинах — в "мирах", когда к нам приезжал немирный — то есть не общинный — люд в виде вооруженного отряда во главе то с потомком варяжского предводителя Рюрика, то с потомком монгольского Чингис-хана. Эта идея была ответом на пропорцию, выражающую суть государства как такового — пропорцию, подтвержденную в истории десятки раз, причем в последний раз это произошло прямо на наших глазах. Если посмотреть глазами русского землепашца на государство как таковое и попытаться выразить увиденное в современных терминах, то "формула государственности" будет выглядеть следующим образом:

Диктатура = Бандитский порядок

Демократия = Беспорядочный бандитизм

Но рамки этой пропорции не дают возможности обнаружить что-либо приемлемое для народного духа в любом государстве, будь оно хоть сто раз "демократическим", то есть беспорядочно бандитским. Это для купцов и для лэндлордов в Англии можно было найти что-то привлекательное и в рамках данной формулы, сделать акцент на демократию (то есть на беспорядочный бандитизм), огородить землю от крестьян, вынудить их уйти на пиратские корабли и затем позволять этим пиратам совершенно легально приезжать с награбленным в демократический (то есть беспорядочно бандитский) анклав, каким и был в свое время Альбион в Европе. В России не было возможности такого пути развития. Однако и душа народа не могла мириться с вечной "альтернативой" между беспорядочным бандитизмом и бандитским порядком. И поэтому гений русского народа написал свое завещание, в котором высказал свое представление о настоящем общественном устройстве, изложил свою политическую и нравственную программу на будущее. Гений народа — совокупный гений всех, говоривших по-русски и уже одним только этим вершивших историю, — сумел изложить это завещание, эту политическую и нравственную программу в одном слове из трех букв. Все мы знаем это ключевое слово русского языка. Вот это слово:

МИР = планета + отсутствие войны + община + бытие вне церкви (!!!)

Это и есть, собственно говоря, русская национальная идея. Слияние нескольких великих понятий в одном коротком слове — это и есть тот лингвистический код, в котором эта идея заключена.

Последним своим значением русская национальная идея не в бровь, а в глаз бьет по конфессиональным детерминистам наподобие Сэмьюэла Хантингтона и по его российским последователям вроде А.Дугина, толкующим о "столкновении цивилизаций", то бишь конфессий. Но в общем и целом одна из гениальных особенностей этого слова-завещания состоит в том, что оно не носит агрессивно-рекламного характера. Его приятно переводить буквально, в полной его многозначности, на другой язык, и у иностранцев, узнающих об этой гениальной "полисемии", появляется только чувство удивленного восхищения. Это не слова типа "правоверный" или "православный", пригодные только для внутреннего употребления, но никак не для представления себя в обществе других народов, которые, получается, как бы не то неверные, не то "левославные".В отличие от этого слово "МИР" никого не оскорбляет. Оно не утверждает даже, что именно русский "мир" — русская община — призвана установить "мир в мире". Оно не исключает, что соответствующий "мир" может прийти к нам и откуда-нибудь из-за границы. И каждый раз при приходе завоевателей народ брал время на раздумье, дабы поточнее определить свое отношение к пришельцам. Тем самым он приводил в отчаяние военных стратегов сначала своей собственной страны, а спустя несколько месяцев — военных стратегов противника. Но ведь кто мог так вот заранее исключить, что "мир" едет к нам в обозе поляков, шведов, вообще Европы, объединенной сначала под главенством Франции, а потом Германии? В восьмидесятые годы каждый мог наблюдать внезапный всплеск подобных наивных (но, увы, закономерных для национального характера) настроений, которые тогда были связаны с США и с объединенной (в третий раз) Европой. Эта "волна" продолжалась достаточно долго и стала заметно спадать только после того, как западная рекламно-показательная демократия разделалась с Югославией.

Послушаем же, как о нашем великом наследии, об этой главной "тайне" русского языка рассказывает волшебное зеркало Герберта Хаана:

"Поначалу в русском языке обращают на себя внимание такие слова, которые мы в противоположность "идолам рынка" Френсиса Бэкона хотим назвать логическими символами. О слове " свет " мы уже сказали, что оно может означать как "свечение", так и "планету". С этим словом русский живет "на свечении". Еще одно слово подобного рода "мир" (следует произносить mjirr) — самое объемное из нам известных. Оно имеет тройное значение: "планета", "отсутствие войны" и "крестьянская община". Это понятийное трезвучие не было задано изначально. Следует сопоставить две встречавшихся ранее в русском языке формы с разными "и". Но раз так случилось, и больше никакой разницы нет, мы можем задать вопрос: о чем говорит это соседство в русском языке понятий явно разнородных?

Если мы не удовлетворимся тем, чтобы рассматривать это как чистое совпадение, то нам на самом маленьком материале будет сказано бесконечно многое. Это станет лейтмотивом наших глубоких раздумий, с этим можно писать целые главы об истории русской культуры: истории уже прошедшей и, видимо, той, которая еще только будет. Можно даже прийти к заключению, что в этих трех словах, помещенных под одной духовной крышей, каждое определяется двумя остальными и только так обретает свое полное значение. Значение не только логически понятное, закрепленное в определениях, но и такое, которое еще только предстоит реализовать, которое стоит перед народным духом в качестве нравственной задачи. Согласно ей мир как бы спрашивает нас, как ему реализоваться в качестве мирной общины. Задача головокружительной глубины. Ведь каждому не совсем наивному человеку ясно, что она не решается ни в активно-пропагандистском аспекте, ни в сентиментальном. Следует подумать о высказанном со всей резкостью суждении Алдоуса Хэксли, что в мирные времена, если они будут такими, какими были до сих пор, вследствие закостеневшей инертности в человеке скапливаются шлаки. Мир как мирная община — это призыв к новым духовным силам, которые сделают мирное время активным и творческим и сохранят его чистоту, как чистоту струящейся воды. В этом смысле слово "мир" означает призыв, который не должен умолкнуть, и в то же время оно означает исторический выбор, выбор будущего, производимый только огромными усилиями.

Значение родственности слов, означающих понятия отсутствия войны и общины, мы вправе предоставить склонному к тому толкователю. Если вспомнить о значимости, которую русская культура придала земледельцу, крестьянину, то наверняка не покажется излишней вольностью отнести понятие крестьянского мира, крестьянской общины к обществу вообще. Ясно, что по свидетельству самого языка русскому характеру присуще далеко идущее стремление к отсутствию войны."