Глава 4. Как русские имеют?

"Мы получим хорошее представление о психологии европейских народов, если послушаем, как некоторые из них говорят о собственности. Например, в немецком языке говорят "Я имею розу", "Я имею дом" и т. д… Англичанин сказал бы "I've got a rose", "I've got a house". В разговорном русском мы бы услышали "У меня роза", "У меня дом". Для обычного, мыслимого прозаически, перевода здесь нет ни малейшей разницы. Но как обстоит дело с формами мысли, с психологическим подтекстом, выраженным в этих коротких предложениях? Посмотрим повнимательнее на формы английские и русские. На самом-то деле англичанин говорит не просто "я имею". В действительности он своим "I' ve got" утверждает, что приобрел розу или дом, что он достиг того, чтобы владеть ими. Предмет владения рассматривается как результат предыдущей деятельности, в известном смысле напряжения, по меньшей мере протягивания руки. И самосознание говорящего об этой деятельности знает. Таким образом, при помощи "I' ve got" высказывается ясное и решительное отношение к собственности, на нее падает волевой акцент.

Высказывание русского еще более далеко от "я имею". Он уклоняется от "имею" в совсем другом направлении. Или, может быть, можно сказать так: поскольку он как говорящий стоит на совершенно иной духовной основе, вопрос о собственности в его обычной форме вообще перед ним не встает. Короткие предложения, начинающиеся со слов "у меня", при буквальном переводе означают "при мне роза", "при мне дом". При ближайшем рассмотрении мы обнаруживаем: о собственности в ее обычной форме вообще не говорится; вместо нее подразумевается бытие, но тоже не выраженное; "я" не выделяется в качестве собственника, а притягивается в опосредованной форме русским родительным падежом "меня", который мы переводим на немецкий дательным падежом " mir". Давайте посмотрим, встречается ли где-либо еще столь заметное отсутствие общеупотребимых словесных категорий при описании собственности, и если нет, то подумаем, о чем таковое отсутствие свидетельствует.

С феноменом выражения собственности через бытие мы уже встречались. Например, в финском языке в той песенке о косоглазой красотке: "siniset silmat silla on" — "(небесно-) голубые у нее глаза", то есть "она имеет (небесно-) голубые глаза". В польском тоже для "иметь" употребляют " mi sie " — "мне есть". И на территории немецкого языка подобные формы встречаются в диалектах. В разговорном южнонемецком можно услышать выражения вроде "это не тебе, это мне". Иногда и с заменой категорий иного рода: "Вещь тут принадлежит мой " — " Das Ding da gehort mein ". Прямое употребление "я" избегается в разговорном языке и в других местах: мы это видели в итальянском языке. Особенно большую и боязливую петлю вокруг говорящего описывает шведский язык, когда говорит вместо " jag " ("я") слово " en annan " ("другой"). Но и это всего лишь диалектное отклонение.

Русское же "у меня" ("при мне") вместо "я имею" употребимо во всех слоях населения и в литературе. И мы можем констатировать: не только описательно говорится о собственности, не только прямо не говорится о "я", но во многих случаях изымается и само бытие. Мы обязаны сказать "во многих случаях", потому что временами слово "есть" проступает. И мы чувствуем: никто из других говорящих не близок так к предмету своей собственности, как русский, когда он говорит просто "у меня". Да, возникает вопрос: можно ли вообще говорить здесь о "стоянии перед", заключенном в самом по себе слове "пред-мет"? Здесь собственное бытие сливается с бытием окружения, как мы переживаем это в творческом периоде детства. Отсутствует перспектива, заданная аналитическим рассудком, и предметы образно видятся такими, какими их представляли себе в ранние периоды живописи и какими их вновь начинают представлять в последнее время. Вещи не противопоставляются — они прилагаются. Если мы еще раз отнесемся к прилагательному как к при-лагающемуся, то будем вправе вновь подчеркнуть, что уклад русского языка прилагательный, что душа народа находится в прилагательном отношении к внешнему миру.

Таким образом, этим языком собственность представляется как нечто нежно охваченное, английским как волевым образом захваченное, а немецким как сознательно закрепленное либо прикрепленное. Между прочим, последнее отношение характерно и для целого ряда других европейских языков.

У не говорящего на языке может, пожалуй, перед лицом русской формы выражения собственности возникнуть вопрос: неужели столь развитый и культурный язык обходится без точного указания собственника? На это следует ответить, что логически ожидаемая форма для "быть собственником" уже есть, как и само собой разумеющиеся слова для чистого, направленного на самое себя "Я" и для бытия в самом себе. Так же, как для последних есть слова "я" и "быть", так и для " haben " есть слово "иметь". Но интересно посмотреть, когда это "иметь" появляется. "Я имею" вместо "у меня" русский обычно скажет, если захочет сильнее выделить отношение собственности, а чаще всего если захочет подчеркнуть свое притязание или право в противоположность другому, который не имеет и не притязает и т. д… В таком случае и "я", и "ты", и "они" и "Вы" более выделены, а владение воплощается полностью и отчетливо. Другими словами, это в большинстве случаев происходит тогда, когда действуют "не" и "нет"."