Глава двенадцатая. Я проснулась, ощущая в ноздрях запах Адама

Я проснулась, ощущая в ноздрях запах Адама. В животе урчало. У меня не было времени удивляться обстановке. Я выскочила из кровати и успела добежать до туалета, чтобы меня вырвало в унитаз.

Вкус волшебных напитков с течением времени становится ужасным.

Заботливые руки убрали мои волосы с лица – хотя было уже поздно– и обтерли лицо влажной губкой. Кто‑то надел на меня белье и футболку Адама.

– На этот раз ты хоть добралась до сортира, – прозаически заметил Бен. И, чтобы я совершенно уверилась, что это он, а не какой‑то его более ласковый клон, добавил: – И хорошо. У нас почти кончились чистые простыни.

– Рада стараться, – сумела я сказать перед тем, как меня снова вывернуло – так сильно, что рвота шла не только изо рта, но и из носа. Когда все кончилось, я бы заплакала на полу, если бы мысль о том, что все это видит Бен, не была такой отталкивающей.

Он подождал, убедился, что можно вывести меня из ванной, и поднял меня – делая вид, что для этого нужны большие усилия. Он ведь вервольф и легко может поднять фортепиано. Моего веса недостаточно, чтобы он вспотел.

С удивительной ловкостью он снова уложил меня и укрыл.

– Эта иная сказала нам, что ты будешь много спать. Но рвота ее очень удивила. Говорит, это связано с твоей сопротивляемостью магии и с тем, что ты очень много выпила. Тебе лучше всего спать. – Он помолчал. – Если не хочешь есть.

Я повернула голову на подушке, чтобы он увидел мое лицо.

Он усмехнулся.

– Это хорошо: надоело убирать.

Когда я проснулась в следующий раз, было еще совсем темно, так что много времени пройти не могло. Я лежала неподвижно, сколько удавалось. Зная, что Бен в комнате, я не хотела привлекать его внимание. Не хотела, чтобы он смотрел на меня.

Тошнота больше не отвлекала меня, и в голове мелькали события прошлого вечера, те, что я могла ясно вспомнить, как в фильмах Эда Вуда[53]: настолько ужасные, что невозможно не смотреть. Хуже того, я чувствовала на себе запахи. Запахи волшебного напитка, крови… и Тима. Но хуже всего было сознание того, что я сделала… и чего не сделала.

Наконец я выбралась из кровати и на четвереньках доползла до двери ванной. Я не поднимала головы, и Бен должен был сообразить: я сознаю, что делаю.

Он подошел к двери раньше меня и открыл ее. Протокол требовал, чтобы я перевернулась и дала ему доступ к своему горлу и животу… но я больше не могла переносить свою уязвимость. Не сейчас. Может, если бы это был Адам…

– Бедняга, – негромко сказал он. – Иди почисться. Я постараюсь задержать остальных.

И он закрыл за мной дверь.

Я встала на дрожащие ноги и пустила горячую воду. Разделась и терла, терла кожу, но не могла избавиться от запасов. Наконец вышла из‑под душа и стала рыться в шкафах Адама. Нашла три флакона одеколона, но ни один не пах им.

Наконец я использовала крем после бритья. Многочисленные заживающие порезы и новые ссадины, от цементного пола гаража, жгло, но по крайней мере крем заглушил запах Тима. Я не могла надеть только что сброшенную одежду, потому что она пахла… всем. Хотя футболка принадлежала Адаму, а остальное белье было из числа моего и я была уверена, что кто‑то обмыл меня, прежде чем облачить в это: ведь я помнила, что была вся в крови.

Как только мне пришла в голову эта мысль, я вспомнила, как стояла в душе у Адама, а Хани говорила: «Все будет в порядке. Я только сотру это с тебя…»

Меня охватила паника, я схватила полотенце и дышала через него, пока паническое ощущение не ушло.

Итак, одежды нет, а стоять здесь дольше я не могу: кто‑нибудь придет проверить.

Но койота никто ни о чем не будет спрашивать.

На короткое, страшное мгновение мне показалось, что я не смогу перемениться, а ведь перемена стала моей второй натурой.

«Ты должна оставаться человеком, Мерси. Мы в больнице, и ты должна еще немного побыть с нами». Голос Сэмюэля.

На полицию мне наплевать, и здесь не больница. Мою кожу покрыла шерсть, ногти превратились в когти. Перемена заняла больше времени, чем обычно, но наконец я стояла на четырех лапах. Заскулила про себя: выходить по‑прежнему не хотелось.

Дверь открылась раньше, чем я смогла придумать что‑нибудь еще. Ну и ладно: в ванной негде спрятаться даже койоту.

Бен принюхался.

– Крем после бритья? Недурно. Кто‑то успел прокрутить простыни в стираное, постель я заправил. Так что белье теперь чистое.

Я поняла, что смотрю ему в лицо, поэтому опустила голову и поджала хвост.

– Вот как? – сказал он. – Мерси… – Он вздохнул. – Ну, неважно. Пойдем. Ложись в постель.

Я не хотела спать, но свернулась на чистых простынях и стала ждать, когда Бен выйдет, чтобы я могла сбежать… куда‑нибудь. Домой идти я не могла: там Сэмюэль, и он знает.

Все знают. Тим был прав: отныне я одна.

Я должна пойти в воду… Но это неправильно. Так поступил мой приемный отец. Нет, я никогда не убью себя, не поступлю с другими так, как он поступил со мной.

Немного погодя дверь открылась, и вошел Адам. У него, должно быть, не было времени хорошо умыться, потому что от него слабо пахло кровью Тима и напитком, который Тим заставлял меня пить. Меня вырвало на него, вспомнила я с огорчительной четкостью.

– Зи освободят, как только оформят все документы, – сказал Адам. Должно быть, он говорил с Беном – я притворилась, что крепко сплю. Целую минуту Адам больше ничего не говорил, как будто ждал ответа. Потом вздохнул. – Пойду под душ. Когда выйду, у тебя будет перерыв.

Бен подождал, пока в душе не зашумела вода, и заговорил.

– Не знаю, много ли ты помнишь. Эта женщина из малого народа хотела забрать волшебные предметы и уйти до прихода полиции, но Адам решил, что ее рассказ необходим, чтобы убедить полицию в полной невиновности гремлина. И что у тебя были причины убить Тима. Поэтому он показал ей запись, и она передумала и вернула несколько предметов, доказывающих твою невиновность. На нее произвело большое впечатление, как ты сопротивлялась влиянию кубка.

Я плотнее закрыла хвостом морду. Я не сопротивлялась, до самого последнего мгновения… Я позволила Тиму… Я хотела его. На мгновение я почувствовала все воздействие его красоты, как тогда.

– Тш‑ш‑ш, – сказал Бен, бросив беспокойный взгляд в сторону ванной. – Лежи тихо. Он на грани, и мы не хотим, чтобы он сорвался.

Больше я ничего не хотела слышать. Зи свободен. Завтра я буду этому радоваться. Он может в счет долга забрать мастерскую. Я найду себе другое занятие. Например, в Мексике. Говорят, 'в Мексике много «фольксвагенов». И койотов тоже. Может, остаться койотом?

Мое отношение на Бена не подействовало. Он продолжал:

– Выяснилось, что до того, как ты пришла в его дом, Тим убил своего лучшего друга. Так по крайней мере мы считаем. – Даже в своем состоянии я заметила, что в его речи нет привычных бранных слов. Может, он тревожился из‑за Адама, который не одобрял брань в присутствии женщин? Но это перестало меня интересовать, когда я поняла, что он говорит. – Остин Саммерс вошел в реку и утопился. Его видел какой‑то старик. Он говорит, что Остин улыбался. Старик пытался его спасти, но Остин продолжал плыть, а потом нырнул. И не вынырнул. Его тело нашли в нескольких милях ниже по течению. Никто ничего не мог понять, пока женщина не объяснила им, как действует кубок, и они не посмотрели видео. Очень хорошо, что Тимми сам во всем признался.

Остин слишком много знал, подумала я. Он кое‑что знал об артефактах и, как только Тим понял, что я о них знаю и могу рассказать другим, превратился для него в угрозу. Но все это не моя вина.

Тим ненавидел Остина, завидовал его способностям. Рано или поздно он бы его убил. Это не моя вина. Не совсем.

Бен укрыл меня одеялом и сел на край кровати.

– Мы показали видео полиции. Не волнуйся, твою перемену камеры не зафиксировали. Никто не знает, что ты койот. Адам также убрал все записи, на которых есть другие вервольфы, кроме него. Он со своим компьютером очень быстро сработал.

Я слышала в его голосе профессиональное одобрение: Бен занимается компьютерами, и он очень хорош в своем деле.

– Адам все равно собирался обратиться в полицию, – продолжал Бен, – потому что Нимейн поручила ему распорядиться артефактами, но полицию удивило состояние тела старины Тима. Опасности, что Адама арестуют, не было: очевидно, что Тима убила ты. Но Адам не стал поднимать шум. По правде говоря, думаю, он сам удивился. Полицейские, – в голосе Бена неожиданно послышалась улыбка, – очень вежливо пригласили его прийти с видеозаписью в участок. Уоррен тоже пошел с ним – на всякий случай, вдруг полиция вздумает нажать на Адама. Нам повезло, что Тим уже был мертв, когда мы показались, иначе Адам пробыл бы в полиции не несколько часов, а дольше.

– Неправда, – сказал Адам из ванной. Он выключил душ. – Я предпочел бы появиться раньше, чтобы полиция занялась последствиями.

Бен на кровати напрягся, но Адам ничего не добавил, и Бен слегка расслабился.

Мне не следовало приводить Тима в мой гараж. Я могла бы придумать что‑нибудь другое. Я снова побежала к Адаму за помощью, как вчера, когда привела на его порог Файдела и поставила под угрозу его дом, его стаю, его дочь. Если бы не Питер, искусно владеющий саблей муж Хани, они могли бы и не прогнать его. И Адам мог бы погибнуть.

Если бы Адам был ближе к моей мастерской, когда я открывала дверь паролем – датой своего рождения, если бы он убил Тима… Я не думала о риске. Я только знала, что Адам придет и спасет меня от моей собственной глупости. Опять.

Адам вышел из ванной, одетый только в чистые джинсы, растирая полотенцем коротко подстриженные волосы. Он бросил полотенце на пол и склонился к кровати. Бен встал и отошел к окну.

Лицо у Адама было встревоженное и усталое.

– Прости, – утомленно сказал он. – Прости, что я заставлял тебя. Я обещал тебе не делать так и не сдержал свое слово.

Он хотел коснуться меня, но это было слишком. Я не могла вынести, что он извиняется передо мной. Ведь это я подвергла его опасности. Предала.

Я выскользнула из‑под его руки, прежде чем он смог коснуться меня, и съежилась в дальнем углу кровати. Лицо его застыло, он уронил руку.

– Понятно, – сказал он. – Прости, Бен, но тебе придется побыть здесь еще несколько минут. Я найду Уоррена и пошлю его сюда.

– Не глупи, Адам.

Адам встал и сделал два больших шага к двери.

– Она боится меня. Пошлю кого‑нибудь наверх.

И неслышно закрыл за собой дверь.

Бен остановился посреди комнаты и воспользовался словами, о которых забыл, когда разговаривал со мной раньше. Он резко выдернул свой телефон из кармана джинсов и нажал кнопку.

– Уоррен, – сказал он напряженно, – пожалуйста, попроси нашего господина и повелителя поднять сюда свою задницу. Мне нужно кое‑что ему сказать.

Убрал телефон, не дожидаясь ответа, и начал беспокойно расхаживать по комнате, бормоча ругательства. Он начал потеть, и от него пахло тревогой и гневом.

Дверь распахнулась, показался Адам. Такой сердитый, что я вскочила.

Не глядя на меня, Адам вошел и очень точно закрыл дверь. Это было бы достаточно явным признаком того, насколько он близок к утрате самообладания… если бы смятой в его руке дверной ручки было недостаточно.

Адам прошел в комнату, а я подобрала под себя лапы, готовясь бежать.

Бен как будто не заметил, в какой опасности оказался. А может, ему это было безразлично.

– Сильно ты ее хочешь? – Не в силах встретиться с горящим взглядом Адама, он повернулся и посмотрел в окно. – Достаточно ли, чтобы отбросить тревогу и боль?

В голосе Бена было что‑то такое… Адам тоже это услышал. Нельзя сказать, что он успокоился, но обратил внимание. Другой Альфа, менее уверенный в себе, уже поставил бы Бена на место.

Бен не замолчал, он продолжал говорить, быстро и нервно.

– Если бы ты правильно вел себя – вчера, на прошлой неделе – она уже разъярилась бы от того, как ты заставил ее выпить это волшебное зелье. Она бы сняла дверцу с той старой машины – из‑за этой машины ты всегда думаешь о ней, даже когда бранишься, что тачка портит тебе вид из окон. – Он посмотрел на меня, и я прижала уши. Не только глаза Адама стали волчьими. Но прежде чем я смогла от него попятиться, Бен снова повернулся к Адаму.

Бен сделал два шага к Адаму, словно они равные, и я увидела, что на самом деле он выше Адама.

– Час назад из нее все еще выходило это волшебное зелье, которым напоили ее ты и этот мистер Чудо. Ты слышал, что сказала Нимейн. Что последствия будут сказываться очень долго. А ты думаешь, что она отвечает за свои действия.

Адам зарычал, но я видела, что он старается сохранить самообладание и прислушаться. Немного погодя он вполне цивилизованным голосом спросил:

– Что ты имеешь в виду?

– Ты обращаешься с ней, как с разумно мыслящим существом, а она еще в Волшебной стране. – Бен с трудом дышал, запах его страха становился сильнее, и это мешало Адаму держать себя в руках. Но Бена это не остановило. – Ты ее любишь?

– Да.

В ответе не было колебаний. Никаких. Но ведь он видел… должен был видеть. Не понял?..

– Тогда отбрось свое проклятое отвращение к себе и посмотри на нее.

Золотые глаза обратились на меня. Не в силах выносить взгляд Адама, я уперлась глазами в стену, и в животе у меня все перевернулось.

– Она меня боится.

– Этой глупой сучке никогда не хватало мозгов бояться тебя или кого угодно другого, – яростно ответил Бен. – Забудь о себе и посмотри еще раз. Ты ведь должен уметь читать язык тела.

Я не видела, но слышала, как участилось дыхание Адама.

– Черт побери, – сказал он сдержанно.

– Она ползла, – сказал Бен со слезами в голосе. Но это неправильно. Бен даже в лучшие дни с трудом выносит меня. – Она ползла к ванной, чтобы еще раз очиститься. Если бы не два подчиненных в стае, я бы находился в ней на самом дне. А она из чувства вины не хотела стоять передо мной.

Не в силах выносить взгляды, я закопалась, спряталась между матрацем и стеной.

– Нет, подожди. Оставь ее ненадолго и послушай меня. Она сейчас в безопасности.

– Слушаю.

Его гнев как рукой сняло, и я ощущала в комнате только эмоции Бена.

– Жертва насилия… жертва насилия, которая сопротивлялась насильнику… Те, кто подверглись насилию, беспомощны и испуганы. Они больше не верят в безопасность своего маленького мира. Они всего боятся.

Ужас, гнев и еще что‑то заставили Бена дойти до ванной, повернуть и быстрыми, лихорадочными шагами вернуться.

– Ну хорошо, – согласился Адам мягко, как будто понял что‑то такое, что я упустила. Неудивительно. Спасибо Бену – я поняла, что привела в действие не все четыре цилиндра.

– Но если… если жертва не сопротивляется… Если насильник – тот, кому жертва обязана повиноваться, или если тебя чем‑то опоили… – Бен запнулся и выругался. – Я только все запутываю.

– Я понял.

Голос Адама звучал ласково.

– Отлично. – Бен перестал расхаживать. – Отлично. Если жертва не сопротивляется, это другое дело. Если ее заставили сотрудничать, она теряет чувство реальности. Насилие ли это? Чувствуешь себя грязным, изнасилованным и виноватым. Больше всего – виноватым, потому что должен был сопротивляться. Особенно если ты Мерси, а Мерси никогда ни с чем не мирится. – Бен тяжело дышал, голос его стал умоляющим. – Ты должен взглянуть с ее точки зрения.

Я выползла из‑за угла матраца, чтобы из укрытия видеть их лица.

– Рассказывай.

– Сэмюэль говорил тебе… говорил нам, что она заигрывала с тем типом. Невольно, но ведь не всегда замечаешь, как это начинается. Верно?

– Верно, – согласился Адам.

– Сэмюэль сказал ей, чтобы в твоем присутствии лучше этого не делать.

Он подождал, пока Адам кивком не дал знак продолжать.

– Но ей нужно было помочь другу, а для этого – пойти к мерзавцу в дом. Но все было в порядке, в доме было много народу, и она не собиралась заигрывать, понимая, что это опасно. И не заигрывала. Вела себя просто как заинтересованный посетитель – что должно было вывести его из себя.

– Откуда ты знаешь, что она не заигрывала? – спросил Адам, потом в ответ на что‑то, чего я не уловила, сделал отрицательное движение рукой. – Нет, я не сомневаюсь в твоих словах. Но откуда ты знаешь?

– Это ведь Мерси, – просто ответил Бен. – Она не предаст того, кто ей небезразличен. Заметив, она сразу прекратила и больше не начинала.

Он не отрывал взгляда от лица Адама, но наклонил голову: смотрел, но не бросал вызов.

– Она знала, что идет по самому краю. Знала, тебе не понравится, что она пошла к нему в дом… не то чтобы она сделала что‑то неправильно… просто такое ощущение. – Он снова принялся расхаживать, но успокоился. Теперь он говорил обо мне. – Не знаю, почему она вернулась. Может, он сказал ей, что знает, кто убил О'Доннелла или что именно тот украл. Он ведь должен был это знать, верно? Он заманил ее к себе в дом, считая, что она для него опасна – а может, просто потому, что знал об этом проклятом посохе, который всюду таскается за ней, и захотел его заполучить. А может, просто хотел рассчитаться с ней за то, что она его отвергла.

– Пожалуй.

– Пожалуй. Итак, она знала, что тебе не понравится этот визит. Знала, что, отправляясь в дом этого человека, нарушает твои права, хоть и ради спасения Зи. А знаешь ли ты, что еще несколько дней назад она считала, что ты провозгласил ее своей парой всего лишь по соображениям политики? Просто чтобы обеспечить ее безопасность в стае?

Наступила недолгая тишина.

– Мне это сказала вчера вечером Хани. Она объяснила Мерси, что здесь кроется гораздо большее. И Мерси узнала больше, чем тебе хотелось бы.

– Давление всегда заставляет ее двигаться в противоположном направлении, – сухо сказал Адам. – Я рассчитывал объясниться с ней до того, как положение станет критическим.

– Теперь она знает, что это не просто слова. Она знает, что это сделало тебя уязвимым.

– Переходи к главному.

– Итак, она знала, что должна позвонить тебе и сказать, что собирается в дом к ублюдку. Но она также знала, что ты запретишь, а она считала это необходимым ради Зи – или из‑за того, в чем убедил ее Тим.

– Ну хорошо.

– А может, она просто не хотела спрашивать твоего разрешения на каждый свой шаг. Во всяком случае, она знала, что должна тебе позвонить, и не позвонила. Она решила пойти к Тиму, но на каком‑то уровне сознавала, что поступает неправильно. Это ее выбор. Ее ошибка. Ее ошибка, что она стала пить из этой проклятой волшебной чашки. Ее вина, что он…

Бен мгновенно оказался на земле под Адамом. Адам зарычал:

– Не ее вина, что он ее изнасиловал.

Бен лежал неподвижно, подставляя Адаму горло, но не перестал говорить, хотя по его щеке скользнула слеза.

– Но она так считает.

Адам застыл.

– Больше того, – хрипло продолжал Бен. – Ручаюсь, она вообще сомневается в том, что это было насилие.

Адам сел, отпустив Бена.

– Объясни.

Его голос звучал еле слышно.

Бен покачал головой и провел рукой по глазам.

– Ты сам это видел. Ты слышал его слова. Питье отняло у нее способность сопротивляться. Но оно не просто заставило ее раздеться. Оно заставило ее чувствовать, хотеть.

Адам покачал головой.

– Но ты тоже ее слышал… Ты видел. Она сказала ему «Нет». Он заставил своего друга утонуть с улыбкой на лице – и не мог держать Мерси под контролем, когда был с нею. Ему приходилось все время накачивать ее этим проклятым пойлом.

Неужели в его голосе звучит гордость!

– Но она разделась, и она его трогала.

– Она боролась, – рявкнул Адам. – Ты видел. Ты слышал. Ты видел, как поразилась Нимейн, увидев, что Мерси сопротивлялась. Она не поверила своим глазам, когда Мерси ударила его посохом.

Бен прошептал:

– Когда он ей сказал, что она его хочет, что она его любит – она это чувствовала. Ты видел ее лицо? Она верила. Поэтому и смогла его убить, хотя на нем была чертова волшебная лошадиная шкура. Разве не так сказала иная? В тот момент Мерси так его любила, что не могла быть его врагом – иначе ей не удалось бы убить его, пока на нем шкура.

Тут Адам поверил. Я увидела, как меняется его лицо, услышала рвущееся из груди рычание. Он понял. Теперь он ненавидит меня за то, что я предала его.

Пол скрипнул: это Бен неожиданно встал. Он отряхнул брюки – нервный жест, потому что пол совершенно чист. Адам закрыл лицо руками.

– Так было ли это насилие? – легко спросил Бен, с силой растирая лицо, уничтожая все следы слез. Ну и артист! Если бы другие двое в комнате были людьми, они, пожалуй, поверили бы в небрежность его тона. – Ты должен решить сам для себя. Если ты винишь ее в том, что он заставил ее чувствовать, тогда спустись по лестнице и пришли сюда Уоррена. Он позаботится о ней, а она, когда сможет, уйдет и больше никогда тебя не обеспокоит. И не будет тебя винить, потому что считает, что виновата сама. Одна – во всем. Она будет считать себя виновницей твоей боли, она уйдет от тебя, и мы сможем забыть о ней.

Удивленная, я посмотрела на Бена. Откуда он знает, что я собираюсь уйти?

Адам стоял в нерешительности.

– Я не убью тебя, – прохрипел он. – Не убью, поскольку знаю, что ты чувствуешь на самом деле. Конечно, это было насилие. – Он смотрел на склоненную голову Бена; я почувствовала неожиданное нарастание силы и поняла, что Адам использует свою силу Альфы. Он ждал, пока другой вервольф поднимет глаза, и даже я ощутила порыв сочувствия. Тогда Адам медленно сказал: – Точно такое же, как когда взрослый соблазняет или уговаривает ребенка. Независимо от того, идет ребенок у него по поводу или нет. Независимо от того, нравится ему это или нет. Потому что ребенок на другое неспособен.

В лице Бена что‑то изменилось, и Адам тоже заметил эту перемену, потому что убрал свою магию.

– Теперь ты знаешь, что я понимаю и верю в это.

С Беном обошлись как с ребенком. Неудивительно, учитывая глубоко скрытые в нем теплоту и добродушие. Просто я никогда не думала, почему он такой, какой есть.

– Спасибо, что поделился со мной своим пониманием, – торжественно сказал Адам.

Бен опустился на колени, словно ноги ему отказали. Это было удивительно грациозное движение.

– Прости, что я не проделал это… лучше… С большим уважением.

Адам мягко коснулся его головы.

– Я бы не стал тебя слушать. Вставай. Отдохни.

Но когда Бен встал, Адам крепко обнял его, доказав, что вервольфы не люди. Двое мужчин – люди, гетеро‑сексуалы – после такого откровения никогда не стали бы обниматься.

– Вервольфом ты получаешь время, чтобы перерасти детство, – прошептал Адам на ухо Бену. – Или время уничтожить себя вместе с ним. Я предпочитаю быть среди выживших, понял? – Он сделал шаг назад. – А теперь вниз.

Он подождал, пока дверь за Беном закроется, и покачал головой.

– Я перед тобой в долгу, – сказал он двери. – И не забуду.

Он вдруг сел рядом с постелью, как будто слишком устал, чтобы стоять. Потом с такой же внезапностью протянул руку, схватил меня за загривок и вытащил из‑под кровати. А я‑то считала, что хорошо спряталась.

Я дрожала, разрываемая знанием, что не заслуживаю его прикосновения, и зарождающимся пониманием, что он меня не винит, какой бы виновной я ни считала себя сама.

– Отец всегда говорил мне, что, услыхав хороший совет, не стоит им пренебрегать, – сказал Адам.

Одной рукой он продолжал крепко держать меня за загривок, а второй гладил морду.

– Придется отложить разговор и подождать, пока этот напиток не выветрится полностью. – Ласки прекратились. – Не пойми меня неверно, Мерседес Томпсон. Я страшно сердит на тебя.

Он укусил меня в нос – один раз и сильно. Волки так наказывают своих малышей – или непокоренных членов стаи. Потом наклонил голову, так что она легла на мою, и вздохнул.

– Ты не виновата, – сказал он. – Но я все равно сердит… зол, как черт, потому что ты очень меня напугала. Проклятие, Мерси, кто бы мог подумать, что два человека могут наделать столько бед? Если бы ты мне позвонила, я не стал бы возражать против того, чтобы ты пошла, – хотя бы потому, что не считал это опасным. Я бы не послал с тобой охрану из‑за того, что ты просто пошла поговорить с человеком. – Он прижался лицом к моей шее и рассмеялся. – Ты пахнешь моим кремом после бритья.

Сильными руками он прижал меня к себе и тихо сказал:

– Честно предупреждаю: вчера вечером ты определила свою участь. Поняв, что в беде, пришла ко мне. Ты сделала это дважды, Мерси, а два раза – это все равно что объявление. Теперь ты моя.

Его руки, кругами двигавшиеся по моей шерсти, остановились и ухватились крепче.

– Бен говорит, что ты можешь убежать. Если ты это сделаешь, я найду тебя и верну. Всякий раз, как будешь убегать. Я не принуждаю тебя, но… Я не уйду сам и не позволю уйти тебе. Раз ты смогла побороть этот проклятый волшебный напиток, ты, если действительно захочешь, вполне справишься с теми преимуществами, которые дает мне положение Альфы. Больше никаких уверток, Мерси. Ты моя, и я тебя держу.

Мою независимую натуру, которая вскоре воспрянет, несомненно, возмутит эта агрессивная, собственническая, средневековая концепция. Но…

Пожелание Тима «всегда оставайся одна» поразило меня особенно сильно… ведь это было нечто уже знакомое. Койот, выросший среди волков, лучше всех понимает, что значит «ничей». Я была чужой и для своей человеческой семьи, хотя любила ее.

Под грузом откровенного собственничества, окрасившего слова Адама и отозвавшегося во всем моем теле, мой мир слетел с оси.

Постепенно Адам уснул, свернувшись вокруг меня, словно он был в обличье волка, но напряжение с лица не исчезло и делало его старше – словно ему лет тридцать, например. Вжимаясь в Адама, я смотрела, как светлеет небо и начинается новый день.

Где‑то в доме зазвонил телефон.

Адам тоже услышал. Открылась дверь комнаты Джесси, девочка сбежала по лестнице и взяла трубку.

Она была внизу на кухне, поэтому я не различала слов, но ее тон из просто вежливого стал очень почтительным.

Адам встал, подхватив меня на руки, потом положил на кровать.

– Оставайся здесь.

– Папа? Бран звонит.

Он открыл дверь.

– Спасибо, Джесси.

Она отдала ему трубку и просунула голову в комнату, чтобы посмотреть на меня. Глаза у нее покраснели. Она плакала?

– Иди собирайся в школу, – сказал ей Адам. – С Мерси все будет хорошо.

Сегодня утро четверга. Это мысль встряхнула меня – надо на работу… Но тут я снова легла. Не пойду в гараж. По нему разбросаны куски Тима. Надо позвонить Гэбриэлю и сказать, чтобы не приходил после уроков. Надо…

– …кто‑то прислал видео, на котором ты разрываешь на куски насильника Мерси. Я уважаю твои чувства и, несомненно, сделал бы то же самое, но это ставит нас в трудное положение. Законопроект может не пройти.

Голос Брана подействовал на меня как холодный ветер, полный спокойствия… это не имело отношения к его словам, но было связано с тем, что он Бран. I

– Большой ли фрагмент записи к ним попал? – прорычал Адам.

– Очевидно, не слишком. Отправитель утверждает, что вервольф беспричинно напал на человека. Я хотел бы посмотреть все. Надеюсь, туда не попало, как Мерси меняет облик?

– Нет. Но она там без одежды.

– Мерси не будет возражать, но, может, можно добавить черные прямоугольники, которыми пользуются фоторепортеры в новостях?

– Да. Я уверен, Бен сумеет это сделать. – Голос Адама звучал устало. – Мне поехать с ней?

– Я посылаю с тобой Чарльза. Я уверен, когда они увидят все, большинство членов комитета будут тебе аплодировать. А остальные закроют рот.

– Я не хочу, чтобы видео попало в Интернет. Не с Мерси…

– Думаю, можно устроить так, чтобы этого не произошло. Конгрессмен четко дал понять, кто послал ему запись. Я этим займусь.

Адам не смотрел на меня. Я слезла с кровати и юркнула в открытую дверь.

Не хочу больше слушать. Не хочу думать о том, как люди будут смотреть вчерашнее видео. Хочу домой.

Внизу у лестницы стоял Уоррен и разговаривал с Беном, поэтому я нырнула в комнату Джесси, прежде чем он поднял голову.

– Мерси?

Джесси сидела на кровати, обложившись книгами и тетрадями.

Я прыгнула на подоконник – окно было еще без сетки, но что‑то в голосе Джесси заставило меня оглянуться. Я перескочила на кровать и ткнулась носом девочке в шею. Она обняла меня, я высвободилась и метнулась к окну.

Я забыла, что Тим повредил мне руку – переднюю лапу для койота, но когда я соскочила с низкой крыши крыльца на землю, лапа выдержала. Нимейн сказала правду относительно других вещей, на которые способен кубок.

Весь путь до дома я бежала и остановилась перед входом. Я не могла открыть дверь в обличье койота, но и становиться человеком следующие десять лет не хотела.

Но у меня не было времени на размышления: Сэмюэль открыл дверь. Закрыл за мной, прошел к моей спальне и опять открыл для меня дверь. Я прыгнула на кровать и легла, положив голову на подушку. Сэмюэль сел в углу кровати, давая мне простор.

– Я совершенно незаконно просмотрел медицинские документы некоего Тимоти Милановича, – сказал он мне. – Его врач – мой друг и согласился на несколько минут оставить меня одного в своем кабинете. Когда невеста его бросила, Миланович попросил обследовать его и получил отрицательный ответ по всем болезням, которые тебя могут беспокоить.

О беременности тоже можно не тревожиться. Как только я поняла, что могу оказаться в постели Адама или Сэмюэля, я начала принимать пилюли. Будучи вне закона, начинаешь думать о таких вещах.

Я вздохнула и закрыла глаза. Сэмюэль встал с кровати и затворил за собой дверь.

Она открылась снова через несколько минут, но пришел не Сэмюэль. Вслед за своим Альфой в комнату вошел Уоррен в обличье волка.

– Я серьезно, Мерси, – сказал мне Адам. – Никаких побегов. Мне нужно в Вашингтон, и лучше будь здесь, когда я вернусь. А до тех пор кто‑нибудь из моей стаи постоянно будет с тобой.

Кровать просела под тяжестью Уоррена: огромный волк улегся рядом со мной. И шершавым языком лизнул меня в морду.

Я подняла голову и посмотрела в глаза Адаму.

Он знал. Знал все и все равно хотел меня. Может, он изменит свое намерение, но я много лет его знаю. Он настолько же поддается изменениям, как камень. Его можно передвинуть бульдозером, но и только.

Он кивнул мне и исчез.