Глава одиннадцатая. На следующее утро, еще до ухода на работу, я позвонила Тиму

На следующее утро, еще до ухода на работу, я позвонила Тиму. Час был ранний, но я боялась упустить нового знакомого. Накануне вечером он застал меня врасплох, а сейчас мне совсем не хотелось впутывать человека в свою личную жизнь – даже если бы он нравился мне в этом смысле.

Может, я и не смогу жить с Адамом – но, похоже, попробую. Если я встречусь с Тимом, это обидит Адама и введет Тима в заблуждение. Было глупо вчера не отказать ему.

– Привет, Мерси, – сказал он, взяв трубку. – Послушай, вчера вечером мне позвонил Файдел… кстати, что ты с ним сделала? Так вот, он сказал, что ты приходила на нашу встречу ради участия в расследовании смерти О'Доннелла. И что ты знакома с подозреваемым, которого держат в заключении.

В его голосе не было ни тени гнева. Это, должно быть, означало, что он говорил правду, когда сказал, что его не интересует романтическая привязанность. Будь он заинтересован во мне, почувствовал бы, что его используют.

Хорошо. Значит, он не обидится, если я скажу, что не смогу прийти.

– Да, – осторожно сказала я. – Это мой старый друг. Я знаю, что он не виноват, а это перевесит утверждения любых следователей. – Имя Зи по‑прежнему держали в тайне, как и то, что он из малого народа. – Поскольку больше никто ничего не делает, я решила сама поинтересоваться.

– Вероятно, мы в самом начале списка подозреваемых, – спокойно сказал Тим. – Друзей у О'Доннелла было немного.

– Да, в самом начале – были, пока я не побывала на вашем собрании, – ответила я.

Он рассмеялся.

– Да уж, большинство нас не годится в убийцы.

Я с ним не согласилась: любого можно довести до убийства, если найдется достойная причина. Но никто из них, за исключением Файдела, не способен убить так, как был убит О'Доннелл.

– Я тогда об этом не думал, – сказал Тим. – Но после звонка Файдела задумался. Этот дорожный посох в твоей машине – он ведь был у О'Доннелла, верно? Он купил его через «и‑бэй»[51]за несколько дней до смерти.

– Да.

– Думаешь, он связан с его смертью? Я знаю, полиция сообщила, что мотивом убийства было не ограбление, но О'Доннелл несколько месяцев назад начал собирать кельтские предметы. И утверждал, что они очень ценные.

– Он говорил, где берет их? – спросила я.

– Сказал, что часть унаследовал, остальное купил через «и‑бэй». – Он помолчал. – Знаешь, он говорил, что в них во всех – кельтское волшебство, но ничего не мог добиться от этих предметов. Я думал, его просто обманывают… но как по‑твоему, может, он раздобыл то, что действительно принадлежало малому народу, и иные решили вернуть свое?

– Не знаю. Ты хорошо разглядел его коллекцию?

– Посох я узнал, – медленно ответил он. – Но только после того, как Файдел сказал, что ты имеешь отношение к О'Доннеллу. У него был камень с какой‑то надписью, несколько помятых украшений, возможно, из серебра… или серебряная тарелка… Если бы я взглянул на коллекцию, то мог бы сказать, чего не хватает.

– Думаю, пропала вся коллекция. Кроме посоха.

Я не считала нужным сообщать ему, что часть вещей малый народ вернул.

Он присвистнул.

– Значит, это ограбление.

– Похоже на то. И если я смогу это доказать, моего друга перестанут подозревать.

Серые Повелители не хотят, чтобы смертные знали о существовании волшебных предметов, и я понимала их точку зрения. Сложность в том, что Серые Повелители могут действовать безжалостно, чтобы ни одно слово не стало известно. А Тим и так уже знает слишком многое

– Файдел знает о коллекции? – спросила я.

Тим задумался.

– Нет. Не думаю. О'Доннеллу Файдел не нравился, поэтому никогда не был у О'Доннелла дома. Думаю, он показывал коллекцию только мне и Остину.

– Ну хорошо. – Я набрала в грудь побольше воздуха. – Послушай, может быть, знать о коллекции опасно. Если он сумел раздобыть что‑то принадлежащее малому народу, иные не захотят огласки. А ты прекрасно знаешь, насколько они безжалостны. Отныне не говори об этом ни с полицией, ни с кем другим.

– Ты считаешь, что его убил кто‑то из малого народа? – с некоторым ошеломлением спросил Тим.

– Коллекция исчезла, – ответила я. – Возможно, за ней послал малый народ, а может, кто‑то другой услышал рассказы О'Доннелла и поверил в них. Я разведала бы больше, если бы знала, что у него было. Можешь составить для меня список того, что помнишь?

– Пожалуй, – ответил он. – Я видел ее всего раз. Что, если я постараюсь все это записать, и мы вечером посмотрим?

Я вспомнила, что позвонила ему, чтобы отменить ужин.

Но он не дал мне возможности ничего сказать.

– Если у меня будет целый день на размышления, я вспомню все. В колледже увижусь с Остином: мы обычно вместе обедаем. Он тоже видел коллекцию О'Доннелла, а он хорошо рисует. – Тим печально рассмеялся. – Да, знаю. Приятная внешность, ум да еще талантлив. Он может все. Не будь он таким славным, я бы его возненавидел.

– Рисунки – это было бы замечательно, – сказала я. Можно будет сравнить их с иллюстрациями в книге приятеля Теда. – Только не забудь, что это опасно.

– Не забуду. До вечера.

Я повесила трубку.

Надо позвонить Адаму и сказать, что я делаю. Я набрала первые цифры и повесила трубку. Легче получить прощение, чем разрешение… да ведь никакое разрешение мне не нужно. Получить список украденного О'Доннеллом – достаточно важная причина, чтобы Адам понял, зачем я пошла домой к Тиму. Он может рассердиться, но больно ему не будет.

А рассерженный Адам – страшное зрелище. Неужели я такая испорченная, что наслаждаюсь этим?

Смеясь про себя, я отправилась на работу.

На этот раз дверь открыл сам Тим. В доме пахло чесноком, орегано, базиликом и свежим хлебом.

– Привет, – сказала я. – Прости за опоздание. Долго вычищала грязь из‑под ногтей. – После работы я прихватила Габриэля, цепи и на своем «Ванагоне» перетащила домой «кролика». Это заняло больше времени, чем я ожидала. – Забыла спросить, что принести, поэтому купила по дороге шоколада на десерт.

Он взял бумажный пакет и улыбнулся.

– Ничего не нужно было приносить, но шоколад – это…

Я вздохнула.

– Да, девчачье угощение, знаю.

Его улыбка стала еще шире.

– Я хотел сказать: шоколад – это всегда хорошо. Заходи.

Он провел меня через дом на кухню, где я увидела миску с салатом «Цезарь».

– Мне нравится твоя кухня.

Казалось, в доме только у этого помещения есть индивидуальность. Я ожидала увидеть дубовые шкафы и гранитные крышки столов и стоек и насчет крышек оказалась права. Но шкафы были из вишневого дерева и резко контрастировали с темно‑серыми стойками. Ничего слишком бросающегося в глаза, но не скучно.

Он, нахмурившись, осмотрелся.

– Ты считаешь, ничего? Моя невеста – бывшая невеста – говорила, что мне для кухни нужен декоратор.

– Очень приятная кухня, – заверила я.

Прозвенел звонок, Тим открыл дверцу СВЧ‑печки и вытащил небольшую пиццу. Мой таймер гудит, как рассерженная пчела.

Запах пиццы погасил мою зависть к его печке.

– Замечательно пахнет, – сказала я и закрыла глаза, чтобы лучше принюхаться.

От комплимента он покраснел, положил пиццу на каменный кружок и быстро разрезал.

– Бери салат и пошли есть.

Я послушно взяла деревянную чашку с зеленью и пошла за ним по дому.

– Это столовая, – сказал он без необходимости: большой стол красного дерева говорил сам за себя. – Но один или с немногими друзьями я ем здесь.

«Здесь» оказалось маленькой круглой комнатой с окнами со всех сторон. Форма у комнаты была необычная, но это смягчали бежевые плитки и жалюзи. Архитектор дома опечалился бы, узнав, что его шедевр убит безвкусной меблировкой и скукой.

Тим поставил пиццу на маленький дубовый стол и поднял жалюзи на окнах. Стал виден задний двор.

– Большую часть времени я держу окна зашторенными, иначе тут становится, как в печи, – сказал он. – Наверно, зимой тут хорошо.

Он уже накрыл стол, и посуда, как и кухня, заставила меня удивиться. Глиняные тарелки ручной работы не сочетались ни по размеру, ни по цвету, но каким‑то образом дополняли друг друга, так же как самодельные глиняные кружки с крышками. Его кружка оказалась синей, с потрескавшейся глазурью по краю, а моя – коричневой и древней на вид. На столе стоял кувшин, но Тим уже наполнил чашки.

Я вспомнила дом Адама: пользуется ли он там посудой бывшей жены, как Тим – тем, что подобрала его бывшая невеста или декоратор?

– Садись, садись, – сказал он, подавая мне пример. Он положил на мою тарелку кусок пиццы, но позволил самой набрать салата и взять большой кусок непонятного яства с печеной грушей.

Я осторожно отпила из кружки.

– Что это? – спросила я. Напиток не алкогольный, что меня удивило, но сладкий и терпкий.

Он улыбнулся.

– Это тайна, но, может, после ужина покажу, как его готовить.

Я снова отпила.

– Да, пожалуйста.

– Я заметил, ты хромаешь.

Я улыбнулась.

– Наступила на стекло. Ничего опасного.

Мы замолчали и с аппетитом занялись едой.

– Расскажи мне о своем друге, – сказал он, жуя. – О том, кого полиция считает убийцей О'Доннелла.

– Это ворчливый суетливый старик, – ответила я, – которого я люблю. – Груши были покрыты коричневой сахарной глазурью. Я думала, они будут сладкими, но они оказались терпкими и таяли во рту. – М‑м‑м. Очень вкусно. Сейчас он сердит на меня за то, что я влезла в это расследование. – Я сделала большой глоток. – Или считает расследование опасным и думает, что если я увижу, как он зол, то откажусь от расследования. – Зи прав, я слишком много болтаю. Пора перевести разговор на Тима. – Знаешь, я думала, ты рассердишься на меня, когда узнаешь, что у меня была тайная причина прийти на вашу встречу.

– Я всегда хотел быть частным сыщиком, – признался Тим. Он доел и добродушно следил за мной. – Может, если бы О'Доннелл мне нравился, я бы злился больше.

– Ты составил список?

– А как же, – солгал он.

Я посмотрела на него и положила вилку. Я не так хорошо чую ложь, как волки. Может, я ошиблась? Странно было бы лгать по такому поводу.

– Ты уверен, что Остин никому ничего не скажет?

Он кивнул, и его улыбка стала шире.

– Остин ни с кем говорить не будет. Доедай груши, Мерси.

Я съела еще два куска, прежде чем поняла: что‑то неладно. Может, если бы мне не пришлось бороться с такого же рода принуждением со стороны Адама, я вообще бы ничего не заметила. Я глубоко вдохнула и сосредоточилась, но не учуяла никакой магии.

– Было замечательно, – сказала я. – Но я наелась.

– Выпей еще, – предложил он.

Напиток с каждым глотком казался все вкуснее, однако… Я совсем не хочу пить. Но сделала еще два глотка, прежде чем опомнилась. Такое послушание – это на меня непохоже. Может, дело в напитке?

Как только сомнение коснулось моего сознания, я почуяла. Сладкая жидкость обжигала магией, кружка дрожала у меня в руке – она была такой горячей, что я удивилась, почему моя рука не дымится.

Я поставила кружку на стол и пожалела, что в книге не было рисунка «Проклятия Орфино» – кубка, с помощью которого феи лишили рыцарей Роланда способности противиться их воле. Ручаюсь, рисунок точно соответствовал бы старинной кружке на столе.

– Это ты, – прошептала я.

– Да, конечно, – ответил он. – Расскажи мне о своем друге. Почему полиция считает, что он убил О'Доннелла?

– Его там застали, – ответила я. – Зи мог бы убежать, но они с дядюшкой Майком пытались собрать все предметы, принадлежащие малому народу, чтобы их не нашла полиция.

– Мне казалось, я забрал все артефакты, – сказал Тим. – Должно быть, ублюдок прихватил кое‑что сверх того, за чем я его посылал. Вероятно, решил, что где‑нибудь выручит за них больше денег. Кольцо не так хорошо, как кубки.

– Какое кольцо?

Он показал потертое серебряное кольцо, которое я уже заметила накануне.

– Оно делает речи того, кто его носит, слаще меда. Это кольцо политика – вернее, будет им, – сказал он. – Но кубок действует лучше. Если б перед выходом я заставил О'Доннелла выпить больше, он не взял бы лишнего. Я ведь сказал ему, что, если он возьмет слишком много, малый народ начнет искать убийцу за пределами Волшебной страны. Ему надо было слушаться меня. Думаю, твой друг из малого народа собирался поговорить с О'Доннеллом об убийствах.

– Да, – ответила я. Приходится отвечать, но, может, я сумею утаить информацию, если постараюсь. – Ты нанял О'Доннелла, чтобы получить волшебные артефакты и убить иных?

Он рассмеялся.

– Убийство – его вклад, Мерси. Я только дал ему такую возможность.

– Как?

– Я как‑то пришел к нему поговорить об очередном собрании «Светлого будущего» и увидел у него кольцо, а на книжной полке – пару наручей. Он предложил мне купить их за пятьдесят баксов. – Тим усмехнулся. – Тупой придурок. Он понятия не имел, что у него в руках, зато я это понял. Я надел кольцо на палец и убедил О'Доннелла рассказать про все его подвиги. Тогда‑то О'Доннелл и проболтался о подлинном сокровище – хотя сам этого не понимал.

– Список, – сказала я.

Он лизнул палец и показал на меня.

– Один ноль в пользу умной девочки. Да, список. С именами. О'Доннелл знал, где они живут, а я – кто они такие и что у них есть. Понимаешь, он боялся малого народа. Ненавидел его. И вот я вернул ему наручи и кое‑что еще и объяснил, как этим пользоваться. Он брал для меня артефакты – я ведь платил ему за это – и убивал владельцев, малый народ. Все прошло гораздо легче, чем я думал. Ты, наверно, думаешь, что такой тупица, как О'Доннелл, столкнулся с трудностями, когда перед ним оказался тысячелетний Страж Охоты? Нет. Малый народ стал слишком самоуверен.

– А почему ты убил его?

– Вообще‑то я рассчитывал, что это сделает Страж Охоты. О'Доннелл был слабак. Он хотел оставить кольцо себе – и пригрозил мне шантажом. Я сказал: «Конечно» – и предложил украсть еще несколько предметов. Когда у меня набралось их достаточно, чтобы я сам мог без риска добывать новые, я отправил О'Доннелла к Охотнику. А когда ничего не вышло… что ж.

Он пожал плечами.

Я посмотрела на серебряное кольцо.

– Политику нельзя связываться с глупцами, которые слишком много знают.

– Выпей еще, Мерси.

Кубок опять был полон, хотя, когда я его ставила, он был наполовину пуст. Я выпила. Пить стало труднее, как будто я опьянела.

Тим не может позволить себе оставить меня в живых.

– Ты из малого народа?

– О нет, – покачала я головой.

– Правда, – сказал он. – Ты коренная американка, верно? Среди индейцев малого народа нет.

– Нет. – Я бы не стала искать среди индейцев представителей малого народа: малый народ с его чарами родом из Европы. У индейцев есть свои волшебные существа. Но Тим не спрашивал, так что я могла промолчать. Я не думала, что это меня спасет – то, что он считает меня беззащитным человеком, а не беззащитной ходячей. Но я постараюсь использовать любое преимущество.

Он взял вилку Я принялся играть ею.

– Так как же дорожный посох очутился у тебя? Я всюду искал и не смог найти эту проклятую штуку. Где он был?

– В гостиной О'Доннелла, – ответила я. – Дядюшка Майк и Зи тоже его не заметили. – Должно быть, напиток подействовал. Я не смогла остановиться и сказала: – У некоторых старинных вещей есть своя воля.

– Как ты попала в гостиную О'Доннелла? У тебя друзья в полиции? Я думал, ты просто механик.

Я обдумала вопрос и ответила абсолютно правдиво. Как ответил бы малый народ. Я подняла палец, отвечая на первый вопрос.

– Я вошла. – Второй палец. – Да, у меня есть друг в полиции. – Третий палец. – Я очень хороший механик, хотя не такой хороший, как Зи.

– Я думал, Зи из малого народа. Как он может быть механиком?

– Его возлюбило холодное железо. – Если Тиму нужны сведения, может, я сумею его заболтать. – Такой термин мне нравится больше, чем «гремлин», потому что Зи не может быть гремлином: ведь это слово придумали только в прошлом столетии. А он гораздо старше. Я как‑то нашла истории…

– Замолчи, – сказал он.

Я замолчала.

Он сердито посмотрел на меня.

– Пей еще. Два глотка.

Проклятье! Когда я опустила кубок, руки у меня звенели от магии малого народа, а губы онемели.

– Где посох? – спросил он.

Я вздохнула. Эта глупая палка всюду таскается за мной, даже если в комнате ее нет.

– Там, где хочет.

– Что?

– Вероятно, в моем офисе, – сказала я. Объявляется там, где я меньше всего ожидаю. Но потребность отвечать заставила меня снабдить Тима новой информацией. – Хотя лежал в моей машине. Сейчас его там нет. Дядюшка Майк его не забирал.

– Мерси, – сказал он. – Когда ты пришла сюда, что тебе больше всего хотелось бы утаить от меня?

Я обдумала вопрос. Вчера я очень опасалась его обидеть и даже сегодня, стоя на его пороге, я думала об этом. Я наклонилась вперед и негромко заговорила:

– Ты мне нисколько не интересен. Я не нахожу тебя ни сексуальным, ни красивым. Ты выглядишь как гик, помешанный на компьютерах, разбогатевший, но неумный.

Он вскочил, лицо его побледнело, потом покраснело от гнева.

– Прекрати! Прекрати!

Я замолчала и смотрела на него. Он еще мальчишка и считает себя умнее, чем есть на самом деле. Его гнев не испугал меня, не привел в ужас. Он видел это и еще больше сердился.

– Ты хотела знать, что было у О'Доннелла? Идем.

Я и так пошла бы, но он крепко схватил меня за руку и изо всех сил дернул. Я услышала треск, а мгновение спустя ощутила боль.

Он сломал мне запястье.

Он выволок меня за дверь, протащил через столовую в спальню. А когда бросил на кровать, я услышала, как лопнула еще одна кость. Боль отчасти прочистила мне голову, но боль была отчаянная.

Он раскрыл встроенный в шкаф большой развлекательный центр. Телевизора на полке не было. Я увидела две коробки от обуви на какой‑то шкуре, похожей на шкуру яка, только серой.

Тим поставил коробки на пол, взял шкуру, встряхнул ее, и я увидела, что это плащ. Он набросил его на себя, плащ окутал его тело и исчез. Тим казался таким же, как раньше.

– Знаешь, что это?

Я знала, потому что прочла об этом в одолженной книге и потому что шкура пахла не яком, а лошадью.

– Это Шкура Друида, – сказала я, с трудом дыша сквозь зубы, чтобы не стонать. Ну, хоть не та рука, что я сломала прошлой зимой. – Друид был проклят и должен был принимать обличье лошади, но когда с него сдирали шкуру, он снова становился человеком. А лошадиная шкура что‑то делает… – Я пыталась подобрать слова, потому что это было важно. – Мешает врагам найти его и причинить ему вред.

Я посмотрела на Тима и увидела, что он не хотел, чтобы я ему отвечала. Он хотел знать больше меня. Думаю, его вывели из себя мои слова о том, что не так уж он умен. Но часть меня хотела угодить ему, и по мере того как спадала боль, это навязанное стремление крепло.

– Ты гораздо сильнее, чем я думала, – сказала я, стараясь отвлечься от нового действия питья. Или, может, я сказала это, чтобы ему угодить.

Он смотрел на меня. Не могу сказать, нравилось ли ему услышанное. Наконец он закатал рукава рубашки и показал на обеих руках выше запястий серебряные браслеты.

– Наручи гигантской силы, – сказал он.

Я покачала головой.

– Это не наручи. Это браслеты. Наручи длиннее. Они использовались…

– Заткнись! – прохрипел он, закрыл шкаф и немного постоял спиной ко мне. Потом сказал: – Ты меня любишь. Ты считаешь, что не видела никого красивее меня.

Я боролась. Сражалась с его голосом так ожесточенно, как в жизни ни с чем не боролась.

Но как же трудно вести борьбу с собственным сердцем, особенно когда Тим так красив! До этого мгновения ни один мужчина не мог сравниться пленительной мужской красотой с Адамом, но его лицо и фигура бледнели рядом с Тимом.

Тим повернулся и посмотрел мне в глаза.

– Ты хочешь меня, – сказал он. – Хочешь больше, чем того урода‑врача, с которым у тебя было свидание.

Конечно, хочу. Желание сделало мое тело гибким, и я слегка изогнула спину. Боль в руке – ничто по сравнению с желанием.

– Посох делает владельца богатым, – сказала я, когда он поставил колено на кровать. – Малый народ знает, что посох у меня, и хочет его вернуть. – Я старалась упереться локтем, чтобы можно было поцеловать его, но рука не действовала нормально. Зато действовала вторая рука, и я неловко протянула ее и погладила его по шее. – Малый народ его заберет. Там есть кто‑то, кто знает, как найти посох.

Он отвел мою руку.

– Он у тебя на работе?

– Должен быть там.

В конце концов, посох ведь повсюду следовал за мной. Я отправлюсь в свой офис. Этот красавец отвезет меня туда.

Он провел рукой по моей груди, больно сжал ее, потом отпустил и встал.

– Это подождет. Пошли.

Перед тем как мы сели в его машину и отправились в мой офис, любимый заставил меня выпить из кубка еще. Я не могла вспомнить, зачем мы туда отправились, но он мне скажет, когда приедем. Так он сам сказал. Мы двигались по 395 шоссе в сторону Восточного Кенневика, когда он расстегнул джинсы.

Загудел проходивший мимо большой грузовик. То же сделала машина на встречной полосе, когда Тим взял слишком в сторону и едва не столкнулся с ней.

Он выругался и отшвырнул меня от себя.

– Потом, когда будет меньше машин, – задыхаясь, сказал он. У него словно началось головокружение. Он заставил меня застегнуть ему джинсы, потому что сам не мог справиться. Делать это одной рукой было трудно, поэтому я воспользовалась и второй, несмотря на страшную боль.

Потом я посмотрела в окно и удивилась, как сильно, до тошноты болит рука. А Тим поднял с пола упавший кубок и дал мне.

– Вот, выпей.

Край кубка был в грязи, а внутри кубок был полон – что за ерунда! Он ведь лежал на боку у меня под ногами. В нем не должно быть никакой жидкости.

Потом я вспомнила, что это волшебный предмет.

– Пей, – снова сказал Тим.

Я перестала думать о том, как это возможно, и сделала глоток.

– Не так, – сказал он. – До дна. Остин сегодня утром отпил два глотка и сделал все, что я ему велел. Ты уверена, что ты не из малого народа?

Я принялась быстро пить, хотя часть жидкости пролилась и потекла по шее. Когда кубок опустел, я поискала, куда его поставить. Казалось неправильным класть его на пол. Наконец я умудрилась подвесить его к дверной ручке с моей стороны.

– Нет, – сказала я. – Я не из малого народа.

Я положила руки на колени и смотрела, как они сжались в кулаки. Когда шоссе пошло по Восточному Кенневику, я объяснила, как отыскать мою мастерскую.

– Заткнись! – сказал он. – Шум действует мне на нервы. Пей еще.

Я не сознавала, что издаю звуки. Подняв руку, я притронулась к своим голосовым связкам. Они действительно вибрировали. Рычание, которое я слышала, должно быть, мое. Оно прекратилось, как только я его осознала. А когда протянула руку за кубком, он опять был полон.

– Так‑то лучше.

Он свернул на стоянку и остановился перед входом.

Я с трудом открыла дверцу машины, а когда вышла, дрожала, как наркоманка.

– Какой код? – спросил он, стоя перед дверью.

– Один, один, два, ноль, – сказала я, стуча зубами. – Мой день рождения.

Огонек вверху из красного стал зеленым, что‑то во мне расслабилось, я перестала дрожать.

Он взял мои ключи и открыл дверь, потом запер ее за нами. Какое‑то время осматривал офис, даже подтащил стремянку, чтобы заглянуть на верхние полки. Через несколько минут начал сбрасывать вещи с полок на пол. Корпус термостата ударился о цементный пол и треснул. Не забыть заново его заказать, подумала я. Может, Гэбриэль разберет его на части, и что‑нибудь удастся спасти. Если придется платить Зи, я не могу тратиться на оборудование.

– Мерси!

Неожиданно вместо корпуса термостата у меня перед глазами появилось лице! Тима. Он был очень сердит, но не думаю, что из‑за корпуса.

Он ударил меня. Наверное, его гнев вызвала я. Он явно не привык драться. Даже с волшебным прибавлением силы он смог только отбросить меня на несколько шагов. Мне стало больно дышать. Я узнала ощущение: сломано ребро.

– Что? – спросил он.

Я прокашлялась и повторила:

– Когда бьешь кого‑то, нужно убирать большой палец в кулак, иначе сломаешь.

Он выругался и выбежал из офиса к машине. А когда вернулся, в руке у него был кубок.

– Пей, – сказал он. – Выпей все.

Я послушалась. Дрожь усилилась.

– Я хочу, чтобы ты сосредоточилась, – сказал он. – Где посох?

– Должен быть здесь, – торжественно ответила я. Он остается там, где я живу. Как «кролик» или моя кровать.

– Что?

– Он должен быть в гараже.

Я провела его в глубину дома.

Ближайший отсек гаража оказался пуст, следующий тоже – это меня встревожило, но потом я вспомнила, что «Карманн Гиа», который я восстанавливаю, забрали. Делают новую обивку.

– Рад слышать, – сухо сказал Тим. – Кем бы ни был этот Карман. Так где же посох?

Он лежал на моем самом большом ящике с инструментами, как будто я сама небрежно положила его туда, доставая что‑то из инструментов. Умный посох. Его здесь не было, когда мы вошли в гараж, но вряд ли Тим это заметил.

Тим схватил его и провел по нему руками.

– Попался! – сказал он.

Ненадолго. Должно быть, я не сказала этого вслух – или он не расслышал. Меня снова одолела болтливость, так что это могло сорваться с языка вместе с прочим. Я перевела дух и постаралась управлять своей речью.

– Стоило это убийства О'Доннелла? – спросила я. Глупый вопрос. Но, может, он позволит мне сосредоточиться. Тим сказал, что мне нужно сосредоточиться.

Как только эта мысль пришла мне в голову, я перестала чувствовать одурь.

Он погладил посох.

– Я убил О'Доннелла ради удовольствия, – сказал он. – И своего отца тоже. Дорожный посох, кубок – они были приправой. – Он негромко рассмеялся. – Очень вкусной приправой.

Он прислонился к ящику с инструментами и повернулся ко мне.

– Думаю, тут самое подходящее место, – сказал он.

Может, он и прекрасен, но выражение его лица – вовсе нет.

– Значит, это все игра, – сказал он. – Все разговоры о короле Артуре и весь флирт. Этот парень был когда‑то твоим дружком?

Он говорил о Сэмюэле.

– Нет, – сказала я.

Это правда. Но я могла бы сказать это так, что он бы не рассердился. Почему мне хочется сердить любимого?

Потому что мне нравится, когда он сердится. Но в сознании у меня возник Адам, срывающий дверь ванной. Такой гневный. Великолепный. В глубине души я знаю, что он никогда не обратит свою страшную силу против тех, кого любит.

– Значит, ты использовала врача, просто чтобы обострить ситуацию? И вторглась… – ему понравилось слово, и он повторил: – …вторглась в мой дом. О чем ты думала? «Бедный гик, у него никогда никого не было. Какой неудачник. Он будет рад‑радехонек нескольким крошкам». – Он схватил меня за плечи. – О чем ты думала? Немного повертишь хвостом перед гиком, и он в тебя влюбится?

Меня тревожило, что он воспринимает это так серьезно, – как только я осознала, что флиртую.

– Да, – сказала я.

Издав звериный рев, он оттолкнул меня, я отлетела на несколько шагов и упала, сильно ударившись об инструментальную тележку; кое‑что с нее упало на пол.

– Ты сделаешь это со мной, – сказки он, тяжело дыша, – с жалким неудачником – и тебе понравится… нет, ты будешь благодарна! – Он лихорадочно огляделся и увидел кубок. – Пей, – сказал он. – Все выпей.

Это было трудно. Живот полон. Пить я не хотела, но, слыша его слова, не могла сопротивляться. И это волшебство жгло меня.

Он взял у меня кубок и поставил на пол, рядом с дорожным посохом.

– Ты будешь благодарна мне и будешь знать, что больше никогда ничего подобного не испытаешь. – Он опустился рядом со мной на колени. Его прекрасная кожа покрылась отвратительными красными пятнами. – Когда я кончу… когда я уйду… ты не перенесешь одиночества, потому что будешь знать: никто не будет тебя любить так, как я. Никто. Ты пойдешь к реке и поплывешь. И будешь плыть, пока не выбьешься из сил. Точно как Остин.

Он расстегнул джинсы, и я с полной уверенностью поняла, что он прав. Никто не будет любить меня после такого. Адам никогда не будет любить меня после такого. Я могу утопиться, потеряв любовь, как сделал мой приемный отец.

– Перестань плакать, – сказал он. – Чего нюнишь? Ты этого хочешь! Скажи! Ты меня хочешь.

– Я хочу тебя, – сказала я.

– Не так. Не так.

Он вытянул руку, взял посох и им подтолкнул к себе кубок. Потом выронил посох и схватил кубок.

– Пей, – сказал он.

С этого момента я плохо помню, что было. Следующая ясная мысль возникла, когда моя рука коснулась чего‑то гладкого и древнего. Когда я сжала его рукой, от этого предмета по руке распространилась прохлада.

Я посмотрела в лицо Тиму. Глаза его были закрыты, он издавал звериные стоны, но, словно почувствовав мой напряженный взгляд, открыл глаза.

Угол был неподходящий, поэтому я не стала пробовать ничего особого. Просто ткнула серебряным наконечником посоха ему в лицо, представляя себе, как металл вонзается в глаз и проходит сквозь череп.

Конечно, не получилось. У меня нет силы великанов или хотя бы вервольфов. Да и с какими силами можно собраться, когда вы лежите навзничь и на вас кто‑то взгромоздился? Но я причинила ему боль.

Он отвалился, и я выбралась из‑под него, выронив посох. Я знала, где найти оружие получше. Я кинулась к стойке, где стоял большой лом – стоял там, куда я сама его поставила, после того как передвинула с его помощью двигатель на лишние четверть дюйма.

Я могла бы убежать. Могла принять обличье койота и убежать, пока он отвлекся. Но мне некуда было бежать. После сегодняшнего никто не будет меня любить. Я одинока.

Я научилась издавать необычные звуки, которые как будто свойственны боевым искусствам, хотя в глубине души всегда считала это глупостью. И, когда поднимала лом, как копье, эти звуки возникли из самой глубины моего гнева и отчаяния. И почему‑то не показались глупыми.

Он был силен, а я быстра. Когда я сблизилась с ним, он схватил меня за правую руку, ту самую, которую уже повредил.

Я закричала, но не от боли. Я слишком далеко зашла, чтобы чувствовать что‑то такое конечное, как физическая боль. Левой рукой я ударила его ломом в живот.

Он упал на пол, закричал, и его начало рвать. Хотя я действовала левой рукой, лом оказался достаточно тяжелым, чтобы разбить ему череп.

Часть меня хотела бить дальше, пока от головы не останутся только осколки черепа. Часть меня знала, что я люблю его. Но я не поддалась этой любви. Не поддалась Сэмюэлю когда‑то давно, не поддалась Адаму и сейчас не поддалась Тиму.

Я не стала снова бить его ломом по голове – у меня было более важное дело.

Но как сильно я ни била, металлический лом ничего не мог сделать с кубком. Странно: кубок глиняный, а железо разбивает большинство заклятий малого народа. Я раздробила цемент пола, но лом не оставил на этом проклятом кубке даже вмятины.

Оставляя на полу следы крови и других жидкостей, я искала кувалду, когда услышала рев машины, вылетевшей из‑за угла.

Машину я узнала.

Это Адам, но он опоздал. Он больше не может меня любить.

Он рассердится на меня.

Нужно спрятаться. Если он меня не любит, то причинит мне боль, когда рассердится. А когда успокоится, сам почувствует боль. А я не хотела, чтобы ему было больно из‑за меня.

Но человеку здесь не спрятаться. Значит, я не буду человеком. Я посмотрела на полки у дальней стены гаража. Койот может там укрыться.

Я переменилась, на трех лапах вскарабкалась на полку и спряталась за несколькими большими ящиками. Здесь было темно.

Из офиса послышался треск: Адам доказал, что висячий замок – не защита от разгневанного вервольфа. Я плотнее прижалась к полке:

– Мерси.

Он не кричал. Ему это не нужно.

Голос долетел до меня и окатил волной гнева. Не похоже на голос Адама, но это он. Я чуть отстранилась от ящиков, чтобы они перестали трястись.

Того, что показалось в дверях гаража, я никогда раньше не видела. Похоже на одну из промежуточных форм при смене облика. Но эта была завершена, как будто сама промежуточная форма стала законченной и полезной. От груди до хвоста он был покрыт черной шерстью, очень функциональными выглядели руки – и пасть, полная зубов. Он стоял прямо, но не как человек. Его ноги были чем‑то средним между ногами человека и лапами волка.

Адам.

У меня было всего мгновение на то, чтобы рассмотреть его, потому что в следующий миг Адам увидел тело Тима. С ревом, от которого у меня заболели уши, он набросился на него и стал рвать своими страшными когтями. Это было ужасно… и часть меня тоже хотела рвать это тело в клочья.

Больно будет лишь миг, потом все будет кончено. Я тяжело дышала от боли и страха, но не двигалась с места, потому что Тим велел мне отыскать реку. А еще я не хотела причинить боль Адаму.

Из офиса осторожно входили вервольфы. Бен и Хани – оба в человеческом обличье; я на секунду удивилась, как это им удается, когда Адам в такой ярости. Может, их защитило что‑то в этом переходном облике… но затем появился Даррил. Лицо у него было перекошено, на лбу блестел пот, от пота потемнел его вязаный свитер. Именно контроль Даррила позволил остальным не увлечься гневом Адама.

Все остановились у входа, подальше от Адама, и стали оглядываться.

– Вы ее видите? – негромко спросил Даррил.

– Нет, – ответил Бен. – Я не уверен, что она здесь… чуете…

Он замолчал, потому что Адам уронил руку – не свою – и посмотрел на Бена.

– Очевидно, – напряженным голосом сказал Даррил, – мы все чуем ее ужас.

Он опустился на одно колено, как мужчина, делающий предложение возлюбленной.

Бен опустился на оба колена и склонил голову. Хани тоже. Все их внимание было устремлено на Адама.

– Где она?

Его голос звучал гортанно и со странным акцентом: слова исходили из пасти, предназначенной не для речи, а для воя.

– Мы поищем ее, сэр, – очень тихо сказал Даррил.

– Она здесь, – торопливо добавил Бен. – Прячется от нас.

Адам раскрыл огромную пасть и зарычал – скорее как медведь, чем как волк. Он опустился на четвереньки, и я ждала, что он завершит перемену, полностью станет волком. Но он этого не сделал. Я почувствовала, как он требует силу стаи, и стая отдает ему ее. Либо возвращаться из промежуточного состояния легче, либо стая ускорила процесс, но не прошло и пяти минут, как Адам стоял в флюоресцентном свете, нагой, в облике человека.

Он глубоко вдохнул и вытянул шею: в тихом гараже отчетливо прозвучал треск позвонков. Потом от волка остались только запах гнева и янтарный цвет глаз.

– Она еще здесь? – спросил он. – Вы это чуете?

– Ее запах повсюду, – ответил Бен. – Я не могу отследить ее. Но она нашла угол и спряталась. Она не стала бы убегать.

Последние слова он произнес рассеянно, осматривая помещение.

– Почему? – на диво мягким голосом спросил Даррил.

Бен вздохнул, как будто вопрос его удивил.

– Потому что убегаешь, когда есть надежда. Вы видели, что он с ней сделал, слышали, что он говорил. Она здесь.

Они видели, подумала я и вспомнила: техник сказал, что Адам видит все, что записывают камеры. Они все видели: мне стало так стыдно, что захотелось умереть. Потом я вспомнила, что должна сделать, и при мысли о реке, холодной и зовущей, стало легче.

– Мерси? – Адам медленно повернулся. Я закрыла нос хвостом и замерла, зажмурив глаза и положась на слух: уши подскажут, когда они подойдут. – Теперь все в порядке. Ты можешь выйти.

Он ошибается. Ничего не в порядке. Он не любит меня, никто не любит меня, и я одинока.

– Ты можешь призвать ее, – предложил Даррил.

Послышался удар и хрип, будто кто‑то задыхался. Не в силах сопротивляться, я выглянула.

Адам прижал Даррила к стене, сжимая ему горло.

– Ты видел, – прошептал он. – Ты видел, что он с ней сделал. И теперь предлагаешь мне сделать то же самое? Привлечь ее магией, которой она не сможет противиться?

Я знала, что напиток из кубка малого народа все еще действует на меня: в животе жгло, я вся дрожала, как при ломке. Но что‑то меня тревожило. Я по‑прежнему должна понимать реакции Адама, верно? Он так озабочен… так сердит из‑за меня. Но если он видел…

Он знает, что я была неверна.

Адам перед всей стаей провозгласил меня своей парой. И хотя теперь я знала, что были и другие сверхъестественные результаты, я понимала связанную с этим политику.

Вервольф, которому неверна его пара, становится слабым. А если это Альфа… я знала, что был один Альфа, пара которого спала с другими, но она делала это с его разрешения. Не приняв Адама, я уже ослабила его положение. Если стая знает, что Тим… что я позволила Тиму…

Адам опустил руку, освобождая Даррила.

– Ты это слышал?

Я перестала скулить, как только осознала, что скулю, но поздно.

– Доносилось отсюда, – сказала Хани. Она сделала несколько шагов к Тиму по пути к моей стороне гаража, Даррил и Бен сопровождали ее. Адам остался на месте, спиной ко мне, широко расставив руки и прижимая их к стене.

Именно на него и напала иная, вышедшая из офиса.

Нимейн не была похожа на ту женщину, что приходила ко мне с Тони. В ее темных волосах блестели серебряные и красные искры, которые разлетались под ветром ее чар. Волна ее магии ударила Адама и отбросила; он упал на спину в лужу темной крови. Покатился, мгновенно вскочил и бросился на нее.

Война, подумала я. Если он убьет ее или она его, будет война.

Не успела эта мысль оформиться, а я уже слетела со своей полки так быстро, как это позволяли три здоровые лапы.

Хотя в движениях Адама не было неуверенности, Нимейн, должно быть, что‑то повредила ему, потому что я добралась до нее раньше Адама.

Я сразу поменяла обличье, чтобы иметь возможность говорить, но не успела ничего сказать, потому что Адам ударил меня плечом в живот, как игрок в футбол[52]. Едва ли он целился в меня, потому что прокатился подо мной, сбив меня с ног. Но земли я не коснулась.

Чувствуя боль под ложечкой, я в неловкой позе разлеглась на нем, так что одно мое колено попало ему под мышку, а здоровая рука оказалась под его противоположным плечом. В следующее мгновение он уже был на ногах, я висела на нем, а остальные три вервольфа загораживали его от разгневанной Нимейн.

Я пыталась заговорить, но он выбил из моих легких весь воздух.

– Ш‑ш‑ш, – сказал Адам, не отрывая взгляда от противника. – Ш‑ш‑ш, Мерси. С тобой теперь все будет в порядке. Я обеспечу твою безопасность.

Я проглотила горький комок. Он ошибается. Отныне я всегда буду одинока. Так сказал Тим. Он овладел мною, теперь я вечно буду одна. Нет, не вечно: ведь рядом река, шириной в милю и такая глубокая, что вода кажется черной. Моя мастерская совсем близко: иногда я чую запах воды от Колумбии.

Мысль о реке успокоила меня, и я смогла подумать о другом.

Вервольфы ждали нападения Нимейн. Не знаю, чего ждала Нимейн, но эта пауза дала мне возможность заговорить раньше, чем кто‑нибудь пострадает.

– Подождите, – сказала я, вновь обретая способность дышать. – Подождите. Адам, это Нимейн, которую малый народ прислал разобраться со смертью охранника.

– Та самая, которая готова послать на смерть Зи, вместо того чтобы искать настоящего убийцу?

Он презрительно приподнял верхнюю губу.

– Адам? – холодно спросила Нимейн. – Адам Хауптман? Какое отношение имеет Альфа к украденной собственности?

– Они пришли мне на помощь, – сказала я.

– А ты кто?

Она склонила голову набок, и я поняла, что говорю не своим голосом. Он звучал хрипло, словно я десятки лет курю – или ночь напролет кричала. А Нимейн слепа.

– Мерседес Томпсон, – сказала я.

– Койот. Как же ты напроказила сегодня ночью? – Она сделала шаг вперед, и все вервольфы напряглись и застыли. – И чья кровь кормит эту ночь?

– Я нашла вашего убийцу, – устало сказала я, прижимаясь лицом к обнаженной коже Адама. Его запах прокатился надо мной волной ложного утешения: он меня не любит. Но я так устала, что приняла даже это утешение. Скоро я буду поистине одинока. – И убийца сам навлек на себя смерть.

Магия Нимейн убывала, и напряжение заметно спало. Но волки ждали, чтобы Адам сказал им, что опасность миновала.

– Даррил, позвони Сэмюэлю и узнай, сможет ли он приехать, – негромко велел Адам. – Потом позвони полицейскому Мерси. Хани, в багажнике есть одеяло и запасная одежда. Принеси.

– Может, позвонить и Уоррену? – спросил Бен, отводя взгляд от Нимейн, чтобы посмотреть на Адама, но тут его взгляд упал на мою руку. – Дьявольщина. Посмотрите на ее запястье.

Я не хотела смотреть на свою руку, поэтому смотрела на Нимейн, которая одна не казалась испуганной. Нужно немало, чтобы испугать вервольфа. Во всяком случае, мне это раньше никогда не удавалось.

– Запястье сломано, – холодным профессиональным тоном сказала Нимейн. – И кость выше на руке тоже.

– Откуда вы знаете? – спросила Хани, вернувшаяся с одеялом и одеждой. – Вы же слепая.

Нимейн улыбнулась. Улыбка была невеселая.

– Есть другие способы видеть.

– Это можно вылечить? – спросил Бен, глядя на мою руку. Я не ожидала от Бена такого потрясенного тона. Вервольфы привыкли к насилию и его последствиям.

Нимейн прошла мимо Адама, как волк, по запаху. Наклонилась и подобрала лошадиную шкуру друида. Должно быть, шкура свалилась с Тима, когда Адам рвал его на части.

Эти части долго будут сниться мне в кошмарах, но сейчас я слишком отупела, чтобы прийти в ужас. Нимейн погладила шкуру и покачала головой.

– Неудивительно, что мы никак не могли его найти. Ага, вот что ей нужно.

Она отыскала кубок, который закатился под мой ящик с инструментами.

– Что это? – спросил Адам.

– Когда‑то его называли Проклятием Орфино, чашей Юона или даром Мананнана. У него несколько назначений, и одно из них – исцеление.

– Он делает другое, – с ужасом сказала я Адаму.

Нимейн посмотрела на меня.

– Он заставил ее пить из него, – сказал Адам. – Я думал, там какой‑то наркотик – а это волшебство малого народа?

Она кивнула.

– В руках вора он позволяет порабощать другого человека, полученный в дар – исцеляет, а в руках малого народа – правдиво свидетельствует.

– Не стану пить, – сказала я плечу Адама, передвигаясь в его объятиях, чтобы оказаться как можно дальше от кубка.

– Это вылечит ее? – спросил Адам.

Все услышали шум подъезжающей машины.

– Один из моих, – сказал Адам. Полагаю, для Нимейн, потому что все остальные узнали машину Сэмюэля. Чтобы добраться сюда так быстро, он должен был ехать с работы. Больница всего в нескольких кварталах. – Он врач. Я хотел бы узнать его мнение.

Войдя, Сэмюэль одним взглядом оценил картину: куски Тима, разбросанные Адамом, повсюду кровь, пара обнаженных людей (я и Адам) и Нимейн во всем блеске силы малого народа.

– Посмотри руку Мерси, – сказал Адам.

Я не хотела, чтобы он трогал руку. Сейчас она онемела, но это может в любую минуту измениться. Пока она напоминала скорее крендель, чем руку, сгибаясь в тех местах, где не должна. Когда мы вошли в офис, она действовала. Должно быть, Тим еще больше повредил ее, когда я его убивала.

Но никого не волновало, чего я хотела.

Вначале Сэмюэль только наклонился, разглядывая руку, лежащую у меня на коленях. Он присвистнул.

– Тебе нужно поучиться выбирать друзей, Мерси. Те, с кем ты водишься, слишком небрежно с тобой обращаются. Если так будет продолжаться, ты умрешь еще до конца года.

Он был безжалостно весел, и я поняла, что дело плохо. Его руки легко коснулись моей, но от острой боли из моих глаз посыпались искры. Если бы Адам не держал меня, я бы вырвала руку, но он держал, и крепко. Шепча что‑то успокаивающее, ласковое – впрочем, сквозь звон в ушах я ничего не слышала.

– Сэмюэль? – четко и внятно спросил Бен.

Сэмюэль оставил мою руку и распрямился.

– У нее рука как тюбик пасты, заполненный мраморными шариками. Не думаю, чтобы даже сотней болтов и булавок можно соединить разбитое.

Я не из тех, кто падает в обморок, но картина, нарисованная Сэмюэлем, была так ужасна, что в глазах у меня потемнело. Я словно мигнула, но за это время прошли одна или две минуты. Если бы я вовремя не вспомнила о реке, прогноз Сэмюэля заставил бы меня потерять сознание.

Я поняла, что какое‑то время была без чувств, потому что сила у Адама копится не мгновенно. Но я слишком поздно поняла, зачем ему это.

– Не надо беспокоиться, Мерси, – тихо сказал Адам, наклонившись, чтобы говорить мне на ухо.

Я напряглась. Я старалась. Но у меня, усталой, измученной болью и ужасом, не было ни малейшей возможности бороться с его голосом. Да я и не хотела бороться. Адам не сердится. Он не причинит мне боль.

Я позволила его силе окутать меня, словно теплым одеялом, и расслабилась. Рука по‑прежнему болела, но ощущение покоя обволокло меня и словно отделило от боли и от ужаса. Я слишком устала, чтобы бояться.

– Вот так, – сказал он. – Глубоко вдохни, Мерси. Я не позволю причинить тебе никакого вреда, поняла? Можешь мне довериться.

Это не был вопрос, но я все равно ответила «Да».

Очень тихо – не думаю, чтобы слышали даже другие волки – он сказал:

– Теперь, когда все кончилось, не нужно меня ненавидеть.

В его голосе не было приказа.

– Мне это не нравится, – сказала я.

Он в быстрой ласке провел подбородком и щекой по моему лицу.

– Знаю. Мы дадим тебе то, что тебя излечит.

Эта новость взорвала окутавший меня покой. Он хочет, чтобы я снова пила из кубка.

– Нет, – сказала я. – Не буду. Не буду.

– Ш‑ш‑ш.

Его сила накатилась на меня и сгладила сопротивление.

– Я знаю малый народ, – хрипло сказал Сэмюэль. – Почему вы вздумали помочь?

– Что бы ты ни думал, волк, – голос Нимейн звучал холодно, – малый народ не забывает ни своих друзей, ни долги. Она пыталась помочь одному из нас и пострадала. Я могу исцелить только тело, но мне кажется, что сегодня она меньше всего страдает из‑за физической боли. Долг еще не выплачен.

Кубок прижали к моим губам, и, едва я узнала запах, живот мой восстал. Адам быстро развернул меня так, чтобы меня не вырвало на нас обоих. Когда все прошло, он вернул меня в прежнее положение.

– Заткните ей нос, – предложил Даррил, и Сэмюэль зажал мне обе ноздри.

– Глотай быстрей, – прошептал Адам. – Скорей покончишь с этим.

Я послушалась.

– Хватит, – сказала Нимейн. – Потребуется около часу, но клянусь, она излечится.

– Надеюсь, она не сломлена окончательно.

Голос Адама звучал у меня над ухом, и я довольно вздохнула. Я еще не одна. Руки у него дрожали, и я встревожилась, что он устал держать меня.

– Нет, – сказал он. Должно быть, я что‑то произнесла вслух. – Ты не тяжелая.

Привычный к чрезвычайным ситуациям Сэмюэль взял на себя руководство.

– Хани, давай одеяло и одежду. Принеси из кабинета сиденье – что‑нибудь со спинкой. Даррил, возьми Мерси, вот так… – Адам, державший мою ногу, зарычал, и это заставило Сэмюэля изменить намерение. – Хорошо, хорошо, мы подождем, пока Хани принесет стул. А вот и она. Мы закутаем Мерси в одеяла, ты ее усыпишь, потом умоешься и оденешься до приезда полиции.

Адам не шевельнулся.

– Адам…

Тон у Сэмюэля осторожный, поза подчеркнуто нейтральная. Подъехал небольшой грузовик, и напряжение в гараже заметно спало. Однако, когда в гараж вошел Уоррен, никто не произнес ни слова. Уоррен выглядел бледным и напряженным; войдя, он остановился и осмотрелся.

Потом он прошел в центр гаража и носком ботинка отбросил ошметок плоти. Посмотрел на Адама.

– Отличная работа, босс.

Потом он посмотрел на Сэмюэля и на одеяло, которое тот держал. И на стул, который стоял перед Хани.

Язык тела Сэмюэля без слов сказал Уоррену, что происходит и чего от него ждут.

Уоррен подошел к нам, по дороге взяв у Сэмюэля одеяло, и сказал:

– Давай‑ка укроем ее, чтобы ей было тепло.

Адам без возражений позволил Уоррену забрать меня. Однако вместо того, чтобы усадить меня на стул, Уоррен сам сел на него и усадил меня к себе на колени. Адам какое‑то время смотрел на нас – я ничего не могла прочесть по его лицу. Потом наклонился и поцеловал меня в лоб.

– Если вы вызвали полицию, она скоро будет здесь, – сказала Нимейн, как только Адам отправился в ванную умываться. – Мне нужно уйти до их прихода.

– Тут кольцо, – сказала я ей, по‑прежнему купаясь в покое, которым наделил меня Адам.

– Что?

– Серебряное кольцо у него на пальце. – Я зевнула. – Думаю, в доме Тима остались еще вещи. Он держал их в шкафу в спальне.

– Кольцо Макоуэна, – сказала Нимейн. – Поможете отыскать?

– Может, Адам его проглотил? – предположила я, и Уоррен рассмеялся.

– Тебе нельзя смотреть фильмы ужасов, – сказал он. – Адам его не ел.

– Вот оно, – сказала Хани, нагибаясь и подбирая что‑то. Но вместо того чтобы отдать Нимейн, сжала в руке. – Если вы заберете кубок, Мерси обвинят в убийстве.

– Дай его мне.

От ледяного голоса Нимейн температура в комнате заметно понизилась.

– У нас есть видео, – сказал Даррил. – Этого должно хватить.

Хани рассмеялась и повернулась к нему.

– Для чего? На нем видно только, что Мерси пьяна. Она пила всякий раз, как он ей предлагал. Может, она и отказывалась, но ведь он не заставлял ее силой. По видео можно сказать, что ее состояние вызвано алкоголем, но этого недостаточно, чтобы снять с нее обвинение в убийстве. Она его обездвижила, а потом встала, взяла лом и ударила.

– Тогда пусть так и будет, – сказала Нимейн. – Если люди узнают о наших вещах, это слишком опасно.

– Не обо всех, – сказала Хани. – Только о кубке.

– Само по себе это ответит на большую часть вопросов полиции, – сказал Сэмюэль. – Хотя еще надо объяснить, как человек мог оторвать у другого человека голову.

– На нем были браслеты, – сказала я. – Он их называл наручами гигантской силы. Но это не наручи. Они тоже где‑то здесь.

– Бен, – сказал Адам, возвращаясь в гараж. Его голос звучал хладнокровно и спокойно. На нем были джинсы и серая рубашка с длинными рукавами. Волосы влажные. – Нимейн, предлагаю заключить сделку. Посмотрите запись того, что тут творилось вечером, и тогда я позволю вам уйти со всеми вашими игрушками – если вам еще захочется этого.

– Я Пожирательница Падали, – сказала Нимейн. – Вы и представить себе не можете, сколько смертей и насилия я видела.

В теплый покой, которым окутал меня Адам, пробился стыд. Не хочу, чтобы кто‑нибудь смотрел.

– Она слепа, – сказала я. – Она ничего не увидит.

– Пусть воспользуется моими глазами, – предложил Сэмюэль.

Я заметила, как напряглась Нимейн.

– До того как стать Марроком, мой отец был валлийским бардом, – сказал Сэмюэль. – Он многое знает. Можете воспользоваться моими глазами, если Адам считает, что вам важно это увидеть.

Бен принес лэптоп Адама и передал ему. Адам поставил его на стойку.

Я зарылась лицом в Уоррена и старалась не вслушиваться в звуки, доносящиеся из компьютера. Звуки не очень приятные, но я старалась делать вид, что не слышу собственные беспомощные звуки или влажное хлюпанье…

Адам прокручивал запись, пока Нимейн не подошла и не выключила ее.

Когда изображение исчезло, Нимейн уверенно сказала:

– Ей полагалось умереть. Если бы я видела это раньше, ни за что бы не дала ей так скоро снова выпить.

– С ней все будет в порядке? – отрывисто спросил Уоррен.

– Если до сих пор не начались судороги и она все еще жива, вероятно, смерть ей не грозит. – Нимейн с тревожным видом погладила плащ, висевший у нее на руке. – Не понимаю, как ей удалось его убить: ведь на нем было это. Плащ не должен был дать ей дотронуться до него.

– Плащ защищал его только от врагов, – сказала я ей. – А я в их число не входила, он сам так сказал.

Снаружи завыла полицейская сирена.

– Ну хорошо, – сказала Нимейн. – Оставьте себе браслеты, чтобы объяснить, как человек мог убить О'Доннелла. И кубок. Адам Хауптман, Альфа стаи бассейна Колумбии, клянитесь своей честью сохранить эти вещи и вернуть их дядюшке Майку, когда они больше не будут нужны.

– Сэмюэль, – сказал Уоррен. Я поняла, что начала беспомощно дрожать.

– Ей надо уснуть, – сказала Нимейн.

Адам склонился ко мне и посмотрел мне в глаза.

– Спи, Мерседес.

Я слишком устала, чтобы сопротивляться этому внушению, даже если бы хотела.