Прошлому отдано предпочтение, будущее подтверждено

Необъятная равнина, над которой они летели, была устлана тусклым зеленым ковром. Затем показались аллейки, расположенные с небольшими промежутками по периметру окаймлявшего центр событий полукружья. Джерек выбрал одну из них. Кипарисы, пальмы, тисы, бузина, сосны, мамонтовые деревья по обеим сторонам аллеи промелькнули перед ним. Их разноликость возвещала о том, что Герцог Квинский верен своим былым манерам. (Джерек удивился бы, увидев что‑либо иное). Прежде чем они успели рассмотреть остальное, послышалась музыка.

– Вальс! – воскликнула миссис Андервуд (строгой простоте дневного платья она предпочла великолепие небесного шелка и роскошь белоснежных кружев, оборочек. На ней была шляпа с огромными полями, кружевной узор перчаток нежно облегал ее изящные ручки, в которых она держала бело‑голубой зонтик). – Это Штраус, мистер Карнелиан?

Джерек вальяжно развалился в кресле, перебирая цепочку часов. Твидовый костюм, «сшитый» с ее помощью, тщательно подобранный жилет, башмаки и даже кепи, чуть затеняющее его лицо – все это безукоризненно сидело на нем.

– Вашей фигуре позавидовали бы всюду, – сказала на примерке Амелия, немного смутившись после своих слов. Джерек покачал головой:

– И в столице, и в провинции.

– Я плохо знаком с древней модой.

– Лорд Джеггед оценил бы. Надеюсь, он там! Джерек поигрывал вересковой трубкой, которая, как казалось миссис Андервуд, придавала ему зрелый и мужественный вид.

– Он наговорил много лишнего на прощанье, – сказала она. – И вряд ли раскаивается в своих словах. Я помню, как однажды брат девушки, которую я знала по школе, составил нам компанию во время каникул… Он относился ко мне надменно, и я думала, что не нравлюсь ему. Под конец он отвез меня на станцию, по дороге не проронив ни слова. Мне было неловко, я чувствовала себя обузой. Я вошла в поезд, он остался на платформе. Когда поезд тронулся, он побежал рядом с ним, зная, что мы больше не увидим друг друга. Он покраснел, как малина, когда выкрикнул те слова, – она стала изучать серебряный кончик своего зонтика.

Джерек увидел на ее губах мягкую улыбку – все, что он мог увидеть на ее лице, закрытом полями шляпы.

– Какие слова?

– О! – она взглянула на него лукаво. – Он сказал: «Я люблю вас, мисс Ормонт!» – вот и все. Он признавался в этом, потому что мы расставались навсегда.

Джерек засмеялся.

– И, конечно, шутка состояла в том, что вы не были этой мисс Ормонт. Он перепутал вас с кем‑то другим?

Его удивило, почему и тон, и выражение ее лица вдруг изменились, хотя она, казалось, оставалась веселой. Она снова занялась зонтиком.

– Моя девичья фамилия была Ормонт, – сказала она – Когда мы выходим замуж, мы берем фамилию нашего избранника.

– Великолепно! Тогда я могу однажды стать Джереком Андервуд?

– Вы дьявольски хитры в методах преследования своих целей, мистер Карнелиан. Но меня не поймать так легко. Нет, вы не станете Джереком Андервудом.

– Ормонт?

– Мысль забавная, даже приятная, – она оборвала себя, – даже самый ярый радикал никогда не предлагал, к моему сожалению, такие изменения! – улыбаясь, она проговорила. – О дорогой! Какие опасные мысли вы внушаете в своей невинности!

– Я не обидел вас?

– Когда‑то вы могли сделать такое. Меня шокирует, что я не шокирована. Какой плохой женщиной я оказалась бы сейчас в Бромли!

Он с трудом понимал ее, но не беспокоился об этом. Откинувшись на спинку кресла, Джерек зажег вересковую трубку (познаний Амелии было недостаточно, чтобы раскурить ее по‑настоящему). В позолоте солнечного сияния, в гармонии небес с воздушным нарядом его возлюбленной Джерек находил ни с чем несравнимое очарование. На других аллеях он заметил экипажи – они спешили к эпицентру торжества. Причудливая копия Герцога Квинского – на красном плюше гигантской громады вычурные золотые вензельки – только продолжала его опыты в области девятнадцатого столетия.

Джерек коснулся ее руки.

– Вы узнаете это, Амелия?

– Оно невероятно огромное, – край ее шляпы поднимался все выше и выше, кружевная перчатка коснулась подбородка. – Смотрите, оно исчезает в облаках!

Она не узнавала. Джерек намекнул:

– Но если бы это было поменьше…

Она склонила голову к плечу, все еще всматриваясь ввысь.

– Какое‑то американское здание?

– Вы были там.

– Я?

– Оригинал находится в Лондоне.

– Не кафе «Роял»?

– Разве вы не видите? Он взял декор от кафе «Роял» и добавил его к вашему Скотланд‑Ярду.

– Штаб‑квартира полиции с красными плюшевыми стенами!..

– Герцог почти приблизился к простоте. Не кажется ли вам оно невыразительным?

– Тысяча футов высотой! Это самый длинный отрез плюша, мистер Карнелиан, который я когда‑либо могла видеть! А что там, на крыше, – облака сейчас разошлись, – более темная масса?

– Черная?

– Вроде, голубая.

– Купол. Да, шляпа, какую носят полицейские. Она, казалось, задохнулась.

– Конечно…

Музыка становилась все громче. Миссис Андервуд была озадачена.

– Мелодия слишком медленная и растянутая для вальса? Может, ее играют на индийских или арабских инструментах? Во всяком случае, очень похоже на восток. К тому же, слишком высокие звуки.

– Это записи из наших Городов, – предположил Джерек. – Они старые, вероятно, испорченные. Значит, они не подлинные?

– Нет, они не из моего времени.

– Вы лучше не говорите это Герцогу. Он будет разочарован.

Пожав плечами, она согласилась.

– Эта музыка начинает раздражать меня. Надеюсь эта пытка не будет продолжаться целый вечер? Что это за инструменты?

– Электроника, или что‑нибудь подобное… Вам лучше знать…

– Откуда?

– А‑а…

Возникла некоторая неловкость, и какое‑то время оба старались найти новый предмет для разговора, чтобы вернуть то настроение расслабленности, которым они наслаждались до сих пор. В широкой темной арке плюшевого Скотланд‑Ярда стремительно скрывались экипажи всевозможных конфигураций, позаимствованных из технологии или мифологии эпохи Рассвета. Джерек увидел медленную лошадку, старательно галопирующую в воздухе; владелец экипажа в форме буквы «Т» сидел на месте пересечения длинного вертикального бруса с коротким горизонтальным. Затем Джерек услышал особые звуки, характерные для овечьих ножниц, но прежде, чем он успел что‑либо рассмотреть, звуки исчезли. Некоторые экипажи развивали сногсшибательную скорость, другие, наоборот, ехали чинно и степенно, как большое серо‑белое авто, очень похожее своими очертаниями на лондонского голубя.

– Съехался весь свет! – изрек Джерек.

Амалия поправила оборки. Музыка изменилась, их окружили звуки медленных взрывов и чего‑то, ползущего по песку, когда их аэрокар оказался в огромном холле, предназначенном для стоянки экипажей. Разодетые фигуры плыли от своих экипажей к дверям дворца. Их голоса вызывали громкое эхо.

– Королевский вокзал просто карлик перед этим залом! – воскликнула миссис Андервуд. Она восхищалась разноцветной мозаикой на стенах и арках. – Трудно поверить, что этого не существовало столетия.

– В некотором смысле, да, – сказал Джерек, отдавая должное ее попытке возобновить беседу. – В памяти Городов.

– Оно было создано одним из ваших Городов?

– Нет, они слишком одряхлели для этого, но в их памяти осталось многое из истории нашей расы, они могут многое посоветовать. Вы узнаете интерьер?

– Он напоминает мне свод гигантского готического собора. Не думаю, чтобы я знала оригинал, если он существует. Вы не должны забывать, мистер Карнелиан, что я не знаток. Я не знаю очень многого из жизни моего мира, мой лондонский опыт довольно скуден. В Бромли я вела спокойную жизнь, а мир там очень мал, – она вздохнула, когда они покидали аэрокар. – Очень мал, – повторила она почти неслышно.

Она поправила шляпу и вскинула голову, восхищая Джерека своей грациозностью. Несмотря на грусть, Амелия излучала тепло и полноту жизни. Джерек поколебался долю секунды, прежде чем предложил ей свою руку, но она взяла ее с готовностью, улыбаясь, ее печаль прошла, и вместе они поднялись к дверям наверху.

– Теперь вы рады, что пришли? – пробормотал он.

– Я решила веселиться, – сказала она ему.

Тут она судорожно вздохнула от изумления, не ожидая той сцены, которую увидела, когда они вошли. Все здание было заполнено плавающими платформами и галереями, поднимающимися все выше и выше, и на этих платформах и галереях беседовали, ужинали, танцевали и развлекались гости Герцога. Некоторые парили от одной галереи к другой. Высоко‑высоко над ними самые далекие фигурки были настолько крошечными, что фактически их нельзя было увидеть. Неуловимо изменяясь, свет становился то ярче, то темней, насыщая цвета любого возможного оттенка и тона, дополняя костюмы гостей, диапазон которых простирался от самых простейших до самого гротескного. Возможно, благодаря какой‑то искусной манипуляции акустикой зала, звуки голосов понижались и повышались волнообразно, но не были настолько громкими, чтобы заглушить какую‑либо отдельную беседу, и миссис Андервуд восхищала гармония этого бесконечно разнообразного хора. Вдоль стен стояли люди, пожелавшие отрегулировать поле тяготения по своему вкусу. И поскольку высота зала стала для них длиной, тела их были расположены под прямым углом к остальным гостям.

– Все это напоминает мне средневековую живопись, – сказала она. – Итальянскую, наверное? О небеса! Дом моего отца… хотя перспектива лучше, – поняв, что лепечет что‑то невразумительное, она умолкла со вздохом, глядя на Джерека с выражением удивления собственной растерянностью.

– Значит вам нравится? – предупредительно спросил он, хотя заметил, что ей не скучно.

– Это чудесно!

– Ваша мораль не оскорблена?

– Сегодня, мистер Карнелиан, я решила оставить всю свою мораль дома, – она снова засмеялась над собой.

– Вы прекрасны, как никогда, – восхитился он. – Вы просто прелестны.

– Тише, мистер Карнелиан. Вы делаете меня самодовольной. Наконец‑то я чувствую себя сама собой. Дайте порадоваться этому. Я разрешу, – улыбнулась она, – случайный комплимент, но буду благодарна, если вы прибережете страсть признаний для вечера.