Глава 12. Следователь Сергей Мирошкин разрешил нам встретиться с Адамом

Г.

Следователь Сергей Мирошкин разрешил нам встретиться с Адамом. Его привели в кабинет, и я, увидев его, чуть не разрыдалась. Какая чудовищная несправедливость! Адам – в наручниках, с конвоем! Правда, стоило Лизе взглядом показать на наручники, как по приказу следователя их с него тотчас же сняли. Адам смотрел на меня так, как если бы от меня что‑то зависело в этом мире… Но если от кого что‑то и зависело, так это от Мирошкина и от Лизы.

– Глаша, я никого не убивал! Я только подвез эту женщину!

Я знала, что эти слова он адресует только мне и больше никому. Что ему главное – не столько не попасть за решетку, сколько знать, что я не допускаю мысли о том, что он – убийца.

– Я знаю, что ты никого не убивал, – горячо воскликнула я и чуть было не бросилась к нему, чтобы обнять, поцеловать, прижать к себе и успокоить. – Все будет хорошо, нужно только время…

– Адам, ты давно знаком с Диной Каракозовой? – спросила ледяным тоном Лиза. Следователь Мирошкин, следуя договоренности с Лизой, вышел из кабинета.

– Несколько месяцев, точно не могу сказать. Пришла как‑то, сказала, что ее зовут Дина, что живет в Чернозубовке, что собирается замуж за местного фермера, Ананьева…

Мы с Лизой переглянулись. Как не поверить после этого, что слово материально? Мы с Лизой целый вечер говорили про Дину, Ананьева, и вот, пожалуйста, слова словно материализовались… Правда, Дина теперь мертва.

Слава богу, Адам – жив.

– Расскажи подробно все, что ты о ней знаешь, – потребовала Лиза.

– Знаю, что сначала жизнь на ферме была ей в радость, все‑таки деньги, достаток и все такое… Но потом ее мнение об этом фермере изменилось, думаю, она стала ненавидеть его…

– Почему?

– Она сказала, что у нее на него аллергия.

– Странно все это… Скажи, Адам, она что‑нибудь рассказывала о своей дочери?

– Рассказывала. Да я знаю Ольгу, видел ее много раз. Дело в том, что Дина скрывала от Ананьева существование дочери, вероятно, отсутствие детей было одним из условий жизни с Ананьевым. Как это ни покажется удивительным, Дина через меня передавала Оле деньги. В конверте.

– А почему сама не могла передать? Действительно, как‑то все это странно…

– Сначала я думал, что у нее началась паранойя… Что она боится, что этот фермер следит за ней, боится, что ее увидят с дочерью. Но потом понял, что дело в ней самой. Что она сама не хочет видеться с Олей.

– Это еще почему?

– Жизнь с Ананьевым казалась ей сущим адом, и она, вероятно, внушила себе, что виновата в том, что ей приходится терпеть этого человека, дочь. Что она вроде как жертвует собой ради нее…

– Это она сама тебе об этом рассказала?

– Да.

– Но я не поняла, – вмешалась я, – что не устраивало Дину в Ананьеве? Может, он был с ней груб?

– Я же говорю… Точнее, это ее слова, она так и сказала, что у нее на Ананьева аллергия. Что она даже была у врача по поводу этой аллергии, и он сказал ей, что у нее самая настоящая аллергия на мужчину, с которым живет.

– Она что, пошла пятнами? Опухла? Как она выглядела, когда говорила тебе об этом?

– Нормально. Но пятна или что‑то в этом роде у нее были в других местах…

Я вспыхнула. Ничего себе подробности!

– Адам, а ты‑то откуда знаешь?

И тут Адам, до которого дошло, что я могла подумать, услышав такое, смутился.

– Да она сама мне рассказала… Она же последнее время выпивала… Ей хотелось с кем‑то поделиться, вот она и рассказывала мне о себе, об аллергии… Глафира, а ты что такое подумала? Я понимаю, сейчас не та ситуация, чтобы признаваться в своих чувствах, но тем не менее… не знаю, чем закончится эта история, но ты должна знать, что для меня существует только одна женщина – это ты, Глаша…

Лиза, закатив глаза, отвернулась. Похоже, ее нервировал и сам Адам, и его признание, которое она посчитала несвоевременным, отвлекающим от главного.

– Я же бармен! – воскликнул в сердцах Адам. – Да мне все в жилетку плачутся! У кого‑то проблемы, у кого‑то просто плохое настроение… Люди приходят в ресторан зачастую, чтобы напиться и излить кому‑то душу. И, если не находится, кому все высказать, говорят мне! Глафира, ты должна это понимать. Вот встань рядом со мной, и ты наслушаешься разных историй.

– Адам, ты упомянул доктора, который и поставил ей этот диагноз… Вероятно, это какой‑то реальный врач, аллерголог… – Лиза сделала запись в своем блокноте. – Значит, надо его найти. Это, думаю, важно. А вдруг она сказала правду, и у нее на Ананьева была настоящая аллергия… Это ужасно противно, больно… У меня была как‑то аллергия, правда, не на мужчину, а на какой‑то цветок… Итак. Давайте остановимся на дочери Дины. Как ее зовут? Оля? Как она выглядит? Хорошая девочка?

– Очень хорошая. Ей пятнадцать лет. На вид скромная, тихая и очень переживает из‑за матери. Ей больно осознавать, что мать не хочет ее видеть, что она как бы променяла ее на мужика, от которого сама же и страдает…

– Какие суммы передавала Дина дочери?

– Понятия не имею, конверты были запечатанные. Но Оля говорила, что денег ей вполне хватает на жизнь, что у нее все есть.

– Так, а где она живет, эта Оля? Квартиры‑то собственной у Каракозовой нет, она ее прохлопала…

– Сначала она жила на съемной квартире, в Иловатске. Но потом… А потом начинается самое интересное. Эту квартиру неожиданно продали, и Оля осталась бы на улице, если бы не сосед. Вдовец. Он предложил Оле пожить у него.

– Вдовец… – вздохнула я. – Что‑то часто в последнее время нам с тобой, Лиза, встречаются вдовцы.

– И не говори… молодой вдовец?

– Я точно не знаю. Но Дина разыграла передо мной настоящую трагедию… Пришла уже поддатая, еще заказала виски, кажется, и начала рассказывать, какая у нее дочь непутевая, связалась со взрослым мужиком, переехала к нему…

– Вообще‑то она правильно раздраконилась… Но только что она сама лично предприняла, чтобы забрать дочь? Она вообще что‑нибудь сделала?

– Думаю, что нет. Больше того, потом у меня сложилось впечатление, что она как будто бы даже в душе и успокоилась, что дочь прибрали… Что у нее одной проблемой стало меньше.

– Вот сволочь…

– Она сняла квартиру здесь, в городе, водила туда приятелей… Сначала потихоньку, а потом открыто…

– Неудивительно. Она же сбежала от Ананьева, прихватив денежки и еще что‑то… Словом, ушла от него не с пустыми руками. А что с Олей?

– Она до последнего передавала для нее деньги. Но они так и не встретились…

– Оля приходила одна?

– Несколько раз с ней была женщина… Молодая, очень приятная на вид. Они держались как подруги.

– Не слышал, о чем говорили?

– Нет. Оля взяла у меня конверт, они заказали кофе, посидели немного и ушли.

– А Ананьева здесь не было?

– Я не знаю, как он выглядит. Может, и был.

– Я так думаю, что если бы он искал Дину здесь, то непременно обратился бы за помощью к тебе или своему земляку, Агишину… Я только не поняла, почему задержали тебя? Как так случилось?

– Да обыкновенно. Она пришла в очередной раз, напилась и попросила меня отвезти ее. А у меня как раз смена заканчивалась. Она хорошо платит…

– Значит, это было не первый раз? – спросила я прокурорским тоном.

– Нет…

– И ты провожаешь ее прямо до квартиры?

– Когда сильно пьяная, то да. Не могу же я допустить, чтобы она свалилась где‑нибудь возле подъезда в снег или лужу…

– Какая у тебя мерзкая работа, – фыркнула я так, словно уже была женой Адама и теперь выговаривала ему все свои претензии, собираясь предложить перейти на другую работу.

– Обыкновенная работа, – пожал плечами Адам. – Но я не понял, почему задержали именно меня. Я же обыкновенный бармен, который лишь в очередной раз подвез клиентку. Какой смысл мне было убивать ее? Она же мне просто никто. Чужой человек. Между нами никогда не было никаких отношений. Лиза, что мне делать?

– Да ничего. Ждать. Если ты не убивал, значит, в ее квартире не обнаружится твоих следов. Ты же не заходил в ее квартиру?

– Нет. Довел до порога, и все… Правда, схватился, думаю, за ручку двери. Я же почти волок ее.

– Ладно, разберемся. А пока что, Адам, наберись терпения, посиди в камере… Надеюсь, тебя там не бьют?

– Нет. Я там вообще пока один…

Лиза вышла из кабинета и вернулась уже с Мирошкиным.

– Сережа, может, отпустишь его? Какая‑то сволочь убила Дину Каракозову, а в камере сидит достойный человек… Просто потому, что подвез эту пьяную особу домой. На ноже разве есть отпечатки его пальцев?

– Нет. Там обнаружили отпечатки пальцев совершенно другого человека… Я узнал об этом буквально десять минут назад, – произнес следователь с убитым видом. – Да и следы обуви вашего друга обрываются на пороге квартиры… Я отпущу его, но мне надо оформить документы…

– Ты оформляй, а я заберу его к себе, если что – он у меня… – Лиза подошла к Адаму и взяла его под руку. – Ну? Соглашайся, Сережа, а я помогу тебе распутать это дело… Это ведь жених Глафиры… Ты посмотри на нее, на ней же лица нет…

Мирошкин отпустил Адама, и мы, счастливые, вернулись домой. Но остались мы с Адамом не у Лизы, как она обещала Мирошкину, – я забрала его к себе домой.

– Адам! – Мы обнялись прямо на пороге, и я разрыдалась. – Ты не поверишь, но мы, по сути, занимаемся именно этим делом… Ананьева и Каракозовой…

Он мылся под душем, когда я рассказывала ему о нашей поездке в Чернозубовку, о трагической гибели Маши, жены Лизиного одноклассника – Вадима Орешина. Мы наперебой рассказывали друг другу все, что знали об этой странной паре – Дине и Ананьеве. Когда же я вспомнила про окорок (аппетит вернулся ко мне сразу же, как только я оказалась дома), мне пришлось побеспокоить Лизу, чтобы попросить у нее кусок.

– Глафира, я вообще не понимаю, как вы могли бросить меня и сбежать… Нет бы посидели втроем, поужинали… У вас впереди еще вся ночь!

– Но он же прямо из камеры, ему надо было привести себя в порядок… К тому же я закинула его одежду в стиральную машинку…

Словом, через четверть часа мы все в домашних халатах и пижамах расположились в гостиной у Лизы, включили телевизор. Я приготовила ужин, зажгла свечи. Сделала «Маргариту», разлила по бокалам. Лиза радовалась, глядя на нас с Адамом, счастливых. Уж она‑то знала, что только ей мы обязаны этим чудесным спасением из ледяных лап правосудия…

– Вот ты, Глаша, правильно заметила – за последние сутки мы видели двоих вдовцов в мрачноватом городке Иловатске, к этому надо прибавить еще одного, о котором нам рассказал, со слов Дины Каракозовой, Адам. Итого – три вдовца, и все в одном маленьком Иловатске. Причем вдовцы – относительно молодые мужчины. Адам, скажи, а что еще Дина рассказывала об этом соседе‑вдовце, с которым сейчас живет ее дочка?

– Ничего особенного.

– Когда он стал вдовцом? Когда умерла его жена? Ничего не говорила?

– Да вроде нет…

– Я только не поняла, он что, действительно живет с девочкой, в смысле сожительствует, как мужчина? Или же просто по‑соседски помогает ей?

– Да кто ж знает.

– Это я к тому, что если, к примеру, у этого соседа психика травмирована после смерти жены и он привязался к Оле, а ее мать устраивала ему скандалы, словом, мешала им вместе жить, то, может, он ее и убил? Зарезал? Глафира, у меня план. Завтра утром я займусь поисками доктора, который лечил аллергию Дины, а ты отправишься в Иловатск…

– … в школу, где учится Ольга Каракозова, так?

– Да, именно так.

– Адам, у тебя какие планы на завтра? – спросила я сонного и сытого Адама. – А? Отправишься снова в свой ресторан?

– Нет, у меня завтра выходной, кстати… Я мог бы поехать с тобой в Иловатск. Тем более что я больше всех заинтересован в том, чтобы как можно скорее найти убийцу Дины…

– А я заинтересована в том, чтобы, помимо убийцы Дины Каракозовой, найти еще и причину, заставившую Машу Орешину прийти к ферме Ананьева… Еще хотелось бы узнать, почему Дина перерезала провод звонка, чтобы Ананьев не узнал о ее приходе… Как будто бы она не могла прийти туда в другое время, когда Дины, скажем, не будет дома…

– Если Дина не хотела, чтобы Ананьев увидел Орешину, значит, эта Орешина была для нее опасна… То есть причина, по которой Маша Орешина приходила к Ананьеву, могла быть связана с чем‑то таким, что могло принести Дине Каракозовой вред. Быть может, Маша что‑то знала о Дине и собиралась рассказать это Ананьеву…

– Судя по тому, что вы мне рассказали, эта несчастная женщина, которую загрызли собаки, могла прийти к Ананьеву по просьбе Оли, чтобы встретиться либо с Диной, поговорить с ней по душам, либо с самим Ананьевым…

– Телефон! – внезапно воскликнула Лиза. – Глаша, пожалуйста, принеси мне мою сумку, она в спальне…

Она имела в виду телефон Маши Орешиной. Я принесла. Лиза принялась листать свой блокнот…

– Ну вот, смотрите сами! Орешина звонила Дине Каракозовой! Именно Дине. Значит, хотела с ней поговорить.

– Если она из Иловатска, в котором живет Оля, то она могла позвонить Дине по просьбе Оли… Кстати говоря, как выглядела эта Маша Орешина? – спросил Адам.

– Симпатичная молодая женщина… Адам, да у нас же есть ее фотография! – И Лиза, порывшись в сумочке, достала снимок. – Вот…

Брови Адама взлетели вверх, когда он увидел фотографию.

– Я видел ее. Это с ней Оля приходила к нам в ресторан и пила кофе. Точно… У меня хорошая память на лица.

– Значит, – подытожила я, – Маша сначала, возможно, просто звонила Дине, чтобы поговорить с ней о брошенной Оле, они даже встретились, Маша пыталась уговорить Дину вернуться к дочери, а потом почему‑то решила поехать на ферму. Поэтому Дина, увидев или узнав каким‑то образом, что за воротами стоит Орешина, быстро перерезала провод звонка и убедила Ананьева, что крики, которые он слышал, раздаются из телевизора… Она просто не хотела открывать Орешиной. Она знала, что за этим последует и что ее тайна, которую она так тщательно скрывала, может раскрыться…

– Думаю, что если бы Дина могла предположить, что на Машу набросятся собаки, то открыла бы, ну не зверь же она… А так… Просто не открыла, и все… – Лиза сделала еще одну запись в своем блокноте, озвучив ее: «Найти таксиста, который привозил Орешину в Чернозубовку из Иловатска».

– Я тоже думаю, что она не открыла не потому, что хотела, чтобы Орешину загрызли собаки. Этого ведь нельзя было предугадать… – сказал Адам. – Но, послушайте, какая ужасная смерть! От клыков бездомных, одичавших собак…

Мы с Лизой посмотрели на Адама, и я уверена, что мысль о том, что Дину мог убить Вадим Орешин, родилась у нас одновременно…